СОДЕРЖАНИЕ
Введение………………………………………………………………..3
1. Сущность системного кризиса в психологии…………………..5
2. Понимание человека в
философии…………………………….14
2.1 Природа и сущность человека………………………………………………………….14
2.2 Соотношение понятий «личность», «человек»,
«индивидуальность»……………19
2.3 Смысл человеческого бытия…………………………………………………………….21
3.
Понимание человека в педагогике……………………………..25
4. Понимание человека в естествознании……………………………29
Заключение…………………………………………………………..33
Список используемой литературы……………………………….35
Введение
Кризис (от греч. krisis —
решение, поворотный пункт, исход) — 
1) резкий, крутой перелом
в чем-либо, тяжелое переходное состояние (напр., духовный кризис). 
2) Острое затруднение с
чем-либо (напр., с производством или сбытом товаров); тяжелое положение.
В науки кризис
характеризуется застоем или резкой ломкой традиций, но и в том и в другом
случае он влечет за собой серьёзные последствия.
Системный кризис поразил:
философию; психологию, физику, медицину, социологию, практику жизни.
Кризис принёс: тупик,
бессмысленность, безысходность жизни, топтание на месте и для науки, и для
отдельного человека. Существование человека на данном этапе оказалось не оправдано
ничем, кроме вреда для природы. Неясно, зачем даны человеку его способности,
они оказываются лишними и вредящими даже ему самому, что обосновало болезненные
привязанности. религии, загнав человека в греховность, в том числе и в
первородную, не оставляют ему будущего на Земле.
Поэтому, возникла большая
необходимость исследовать бытие человека. Хотя, кризис привнес в психологию,
философию, педагогику и другие науки хаос и истребил существовавшую системность
(несмотря не то, что она была ничножна, она все же существовала), он дал толчок
формированию нового знания, более адекватного и объективного.
Как отмечает А.В. Юревич,
было время, когда почти все фундаментальные психологические труды начинались с
сетований о том, что психологическая наука переживает глубокий кризис. Затем к
его перманентным симптомам привыкли, и они перестали восприниматься в качестве
критических. В результате высказывание У. Макгайра «неизвестно, был кризис
или нет, хорошо, что он кончился»  прозвучало в конце 70-х гг. точным
выражением самочувствия дисциплины, постоянно живущей в состоянии кризиса,
привыкшей к нему и поэтому воспринимающей его как норму. Но сейчас разговоры о
кризисе возобновились, причем звучат они в еще более драматичной тональности,
нежели тогда, когда Л.С. Выготский писал свой небезызвестный труд
«Исторический смысл психологического кризиса»[1].
Неудовлетворенность
психологов, в особенности отечественных, состоянием своей дисциплины может
показаться кокетством, поскольку на фоне общего положения российской науки
психология благоденствует и, даже если бы и переживала кризис, другие
дисциплины могли бы ей позавидовать, ибо, по образному выражению бывшего
министра российской науки В.А. Фортова, ее нынешнее состояние — это уже не
кризис, а кома. Более того, в нашем обществе психология, наряду с социологией и
политологией, оказалась в положении пирующих во время чумы: на фоне
остановленных реакторов, парализованной системы научных коммуникаций, массовой
утечки умов за рубеж и других проявлений развала российской науки наблюдаются
лавинообразный рост численности психологических учреждений и психологов,
большой спрос на их услуги, массовый исход в психологию представителей
профессий, не вписавшихся в то, что у нас называется рыночной экономикой, а
также другие явления, свидетельствующие не о кризисе, а о расцвете этой области
знания.
Подобная парадоксальная
на первый взгляд ситуация диктует необходимость различать два вида кризиса
науки. Основываясь на науковедческой традиции дифференцировать ее когнитивную и
социальную составляющие, можно утверждать, что и кризис науки тоже может быть
когнитивным и социальным, а отечественная психология если и переживает, то в
основном когнитивный, а не социальный кризис — кризис представлений о том, как
следует изучать и объяснять психологическую реальность, а не кризис социального
статуса и материального положения психологов.
1. Сущность
системного кризиса в психологии
Что воспринимается
психологами, не удовлетворенными состоянием своей науки, в качестве основных
симптомов ее кризиса? Во-первых, все то, что беспокоило их прежние поколения:
отсутствие единой науки, дефицит устойчивого знания, обилие альтернативных
моделей понимания и изучения психического и т.д. Во-вторых, углубляющийся
раскол, «схизис» между исследовательской и практической психологией[2].
В-третьих, конкуренция со стороны паранауки, возникновение пограничных (между
наукой и не-наукой) систем знания и другие подобные явления.
О том, чем психология
отличается от «благополучных» (не в современной России) наук,
написано достаточно много, что, впрочем, мало содействует их сближению. В этой
дисциплине отсутствуют общие правила построения и верификации знания; различные
психологические школы или, как их называл А. Маслоу, «силы»
представляют собой «государства в государстве», которые не имеют
ничего общего, кроме границ; психологические теории даже не конфликтуют, а, как
и парадигмы Т. Куна, несоизмеримы друг с другом; то, что считается фактами в
рамках одних концепций, не признается другими; отсутствует сколь-либо осязаемый
прогресс в развитии психологической науки, ибо обрастание психологических
категорий взаимно противоречивыми представлениями трудно считать прогрессом, и
т.д.[3].
В 70-е гг. большие надежды
возлагались на появление некоей единой и универсальной психологической теории,
которая будет принята всеми психологами, покончит с эклектизмом пониманий
психического и объединит психологическую науку. Наиболее перспективными в
данном плане считались разработанные в социальной психологии теории каузальной
атрибуции и справедливого обмена, не скрывавшие своих честолюбивых притязаний
на постепенное перерастание в единую психологическую теорию. Однако надеждам не
суждено было сбыться: перспективные теории не объединили психологическое
«государство», в результате чего психология сейчас еще более мозаична
и непохожа на точные науки, чем двадцать или пятьдесят лет назад.
Неудачные попытки
походить на эти науки вызвали стремление обосновать исключительность психологии.
Ее методологическое самоопределение, как правило, строится на использовании
куновского понятия «парадигма», получившего в ней куда более широкое
распространение, чем все прочие методологические категории. В результате
применения к психологии соответствующего понятийного аппарата сформировались
три позиции относительно ее методологического статуса, порождающие три
различных видения ее состояния и перспектив. 
Первый диагноз поставил
сам Т. Кун, считавший, что в психологии, как и в других гуманитарных
дисциплинах, настоящая парадигма еще не сформировалась, и это —
допарадигмальная область знания[4].
Согласно второй позиции, еще недавно доминировавшей среди психологов, в этой
дисциплине существует несколько парадигм, соответствующих основным
психологическим теориям, таким, как бихевиоризм, когнитивизм и психоанализ, и,
соответственно, психология — мультипарадигмальная наука. В основе
отождествления психологических теорий с парадигмами лежал тот факт, что они
представляют собой нечто большее, чем теории: каждая из них не только объясняет
психологическую реальность, но также задает свои правила ее изучения и
интерпретации фактов, т.е. выполняет основные парадигмальные функции (хотя и не
весь их набор), и поэтому если задаться целью выделить в психологии парадигмы,
то к их числу было бы уместнее отнести позитивистскую и гуманистическую
психологию, а когнитивизм, бихевиоризм и психоанализ охарактеризовать как
метатеории. Согласно третьей позиции, концепция Т. Куна, возникшая как
результат обобщения истории естественных наук, вообще неприменима к психологии,
которая является не мультипарадигмальной или допарадигмальной, а
внепарадигмальной областью знания.
Преобладающее сейчас
определение методологического статуса психологии на основе третьей позиции
позволяет ей наконец-то преодолеть комплекс непохожести на точные науки.
Преодолению этого комплекса, имевшегося у психологии на протяжении всей ее
истории, способствует и то, что в современном обществе психологическое знание
востребовано не меньше, чем естественнонаучное: в наше время в России,
например, психотренинг, психологическое обеспечение маркетинга и политических
компаний, а также другие подобные услуги «покупают» куда охотнее, чем
открытия естествоиспытателей. Но переориентация методологической рефлексии
психологов на самобытность психологической науки, избавляя ее от комплексов,
одновременно содействует и нарастанию ощущения кризиса, ибо привычная
методологическая почва под ногами, цементированная ориентацией на точные науки,
стала уплывать.
Эта почва становится еще
более зыбкой ввиду того, что для психологии основной эталон научности
традиционно сводился к естественнонаучности, а естественные науки сами
переживают радикальное переосмысление.[5]
Это означает, во-первых, добровольное «размягчение» естественной
науки, традиционно считавшейся «жесткой» — в отличие от гуманитарных
дисциплин, причислявшихся к «мягкой» науке, движение первой в
направлении второй; во-вторых, частичную легализацию естествознанием того, что
науки о человеке традиционно и безуспешно пытались элиминировать с помощью
копирования естественнонаучной методологии — субъектной обусловленности и
ценностной нагруженности познания; в-третьих, деуниверсализацию западной науки,
признание и ассимиляцию ею тех способов познания, которые характерны для других
систем познания, например для традиционной восточной науки. Разумеется,
подобные трансформации естественнонаучной методологии в самой естественной
науке не могли не проявиться в ослаблении ее позиций в психологии.
Следует подчеркнуть, что
к тому же попытки копирования в психологии естественнонаучной методологии к
самой этой методологии имели весьма отдаленное отношение и были основаны на
позитивистских мифах о ней. Эти мифы, в общем, сводятся к шести основным
заблуждениям:
1) научное знание
базируется на твердых эмпирических фактах, 
2) теории выводятся из
фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним), 
3) наука развивается
посредством постепенного накопления фактов, 
4) поскольку факты
формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют
самостоятельное значение, 
5) теории (или гипотезы)
логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции, 
6) теории (или гипотезы)
принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать
проверку эмпирическим опытом[6].
И большинство исследований в психологии базировалось на подобном образе науки. 
В действительности теории
обладают достаточной независимостью от фактов и, более того, сами определяют,
что считать таковыми; принимаются и отвергаются под влиянием не эмпирического
опыта, а социальных обстоятельств; научное знание не строится посредством
рациональной индукции; процесс познания мало напоминает беспристрастное «чтение
книги природы», а находится под большим влиянием особенностей познающего
субъекта и т.д. Новый образ научного познания, оформившийся в трудах таких
исследователей естественных наук, как Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд, У.
Селларс, Ст. Тулмин, М. Полани, постепенно проникает и в саму науку, вытесняя
ее позитивистский образ и отменяя соответствующую методологию. Это отражается и
на гуманитарных дисциплинах, где позитивистская модель получения знания,
позаимствованная у точных наук (вернее, почерпнутая из мифов о них), тоже
трещит по швам. И в самом деле, зачем следовать эталонам познания, принятым,
например, в физике, если, во-первых, сами физики им не следуют, во-вторых,
отклонение от этих эталонов не мешает им успешно и, самое главное,
«объективно» познавать физическую реальность?[7]
Кризис традиционных
эталонов естественнонаучности усугубляется тяжелым функциональным кризисом,
переживаемым современной наукой. Он обусловлен и приостановкой гонки
вооружений, которая долгие годы верой и правдой служила науке, и возложением на
нее ответственности за экологические проблемы, и тем, что в демократических
странах основную траекторию ее развития определяет обыватель — в качестве
избирателя и налогоплательщика, и другими подобными обстоятельствами[8].
Однако основная причина функционального кризиса связана с тем, что фундаментальная
наука накапливает свое знание быстрее, чем прикладная наука успевает его
«переварить», превратив в практически полезное, прибыльное знание, и
поэтому общество стремится притормозить развитие фундаментальной науки, в
результате чего сейчас «время научных открытий сменилось временем
использования плодов этих открытий, когда науке дается временная (надо
полагать) отставка»[9].
Давно подмечено, что эти
две ветви психологической науки используют настолько различные способы
получения и использования знания и имеют так мало общего, что выглядят как две
совершенно разные и не связанные между собой области познания, как
«параллельные» дисциплины. Изначально это было подмечено Ф.Е.
Василюком. Он
считает и безусловно, прав в том, что «психологическая практика и
психологическая наука живут параллельной жизнью как две субличности
диссоциированной личности: у них нет взаимного интереса, разные авторитеты,
разные системы образования и экономического существования в социуме,
непересекающиеся круги общения с западными коллегами»[10].
Несмотря на то, что многие практические психологи одновременно работают или, по
крайней мере, числятся в научно-исследовательских или учебных заведениях,
психологи-исследователи и психологи-практики принадлежат к разным и мало
пересекающимся друг с другом сообществам.
Рассматривая рекомендации
практикующим психологам, можно обнаружить постоянную их адресацию на системный
подход в психологии, заключающийся в использовании техник и методов работы
различных школ и направлений. Это, как правило, рождает множественность
авторских системных методик разработанных непосредственно на практике[11].
И все же главная причина
тех явлений в психологии, которые обычно характеризуются как критические, состоит
в общем кризисе рационализма. Перефразируя известное высказывание М. Вебера о
том, что в основе развития капитализма лежала «рационализация всей
общественной жизни», можно сказать, что сейчас наблюдается ее тотальная
иррационализация. 
Мистификация массового
сознания имеет вполне понятные причины. В частности, мистицизм в большей
степени, чем наука, предполагающая длительное ожидание результата, вписывается
в характерную для современного обывателя «здесь и теперь — психологию»,
а также удовлетворяет жажду чуда, которая свойственна и австралийскому
аборигену, и строителю коммунизма, и представителю западной цивилизации, и
поэтому перехватывает у науки одну из ее наиболее важных для массового сознания
«чудотворческую» функцию[12].
Да и вообще рационализм для многих скучен и в качестве постоянного
мировоззрения надоедает. Симптоматично такое признание одного нашего известного
психолога: «Я устал от академической психологии, особенно от той, которая
существует в нашей стране в последние десятилетия. Уж очень она серьезна и
скучна»[13].
Но следует отметить, что,
как это ни парадоксально, сама наука во многом способствовала расцвету
мистицизма. Она породила гипотезы (о существовании биополей, возможности
экстрасенсорного восприятия, влиянии космоса на организм человека и т.п.),
которые уверенно эксплуатируются магами, астрологами и экстрасенсами в качестве
объяснительных принципов. Она подала им пример социальной организации:
сообщество экстрасенсов, магов и колдунов, переживающее сейчас процесс
институционализации, моделирует организацию научного сообщества, создавая
институты и академии, присуждая себе ученые степени магистров белой и черной
магии или профессоров парапсихологии. И, наконец, именно наука своими
открытиями, не раз разрушавшими привычное мировосприятие, внушила человечеству,
что все возможно, даже то, что сейчас кажется абсолютно нереальным[14].
Антирационалистические
тенденции легли в российской гуманитарной науке на благодатную почву. Ей всегда
были свойственны, во-первых, стремление к самобытности, непохожести на западную
науку, иногда выглядевшие как «невроз своеобразия»[15],
во-вторых, неприятие рационализма западной науки и характерного для нее
формально-логического мышления. 
Неприятие рационализма
имело в российской интеллектуальной традиции прочные морально-этические корни,
вырастающие из православия. В частности, для православия «рационализм был
ассоциирован с эгоизмом, с безразличием к общественной жизни и невключенностью
в нее«. И поэтому закономерно, что первый »бунт против западного типа
мышления  основой и силой которого является “картезианства” состоялся именно в
России, породив противопоставленный картезианству «мистический
прагматизм« И неудивительно, что, как только »сверху» перестали
определять, какой тип науки должны развивать отечественные ученые, они тут же
начали реализовывать подобный «взгляд на вещи», в результате чего
общий кризис рационализма с особой рельефностью проявился именно в российской
гуманитарной науке, затронув, естественно, и отечественную психологию.
И все же размывание
границ между наукой западного типа и другими системами отношения к миру,
такими, как традиционная восточная наука, паранаука и религия, является
интернациональным явлением и наблюдается не только в нашей стране. Главный
водораздел между различными метадигмами состоит в том, что они опираются на
разные типы рациональности. А главное отличие традиционной западной науки от
других метадигм заключается в том, что она основана на рационализме с такими
его ключевыми признаками, как каузальный детерминизм, возможность произведения
материальных эффектов только материальными причинами и т.д. Поэтому кризис
рационализма, переживаемый современной цивилизацией, неизбежно оборачивается
разрушением главного барьера между наукой и другими метадигмами.[16]
Сближению различных
метадигм способствует и то, что любая из них в качестве системы объяснения мира
неполна, не способна объяснить все переживаемые человеком события, и поэтому
они регулярно заимствуют объяснительные схемы друг у друга.
Психология, таким
образом, оказавшись в наиболее «горячей точке» взаимодействия
различных метадигм, испытывает на себе их противоречивое влияние, которое
отображается в ее внутренних противоречиях, воспринимаемых как кризис
психологического знания и традиционных способов его получения. 
Ее кризис носит системный
характер, имея в своей основе три ключевых фактора:
1) общий кризис
рационализма, 
2) функциональный кризис
науки, 
3) кризис
естественнонаучности и традиционной — позитивистской — модели получения знания.
Все три составляющие
этого кризиса имеют социальные корни, и поэтому кризис психологии,
проявляющийся в основном в когнитивной плоскости — как кризис психологического
знания и способов его получения, обусловлен преимущественно социальными
причинами, являясь кризисом не столько самой психологической науки, сколько
системы ее взаимоотношений с обществом, и поэтому может разрешиться только
социальным путем. Наивно полагать, что изобретение новых систем
психологического знания, развитие уже существующих или отработка новых способов
аргументации помогут рационалистической метадигме одолеть ее конкурентов.
Рационалистическую науку можно метафорически охарактеризовать как
«сознание» общества, а такие явления, как паранаука, отнести к
проявлениям его «бессознательного». Современное общество явно
предпочитает пребывать в бессознательном состоянии, а также имеет склонность к
измененным состояниям сознания. Пока это так, у рациональной науки и,
соответственно, у рационалистической психологии мало шансов на восстановление
прежнего влияния на массовое сознание, которое все больше походит на массовое
бессознательное[17].




2. Понимание человека в философии
С точки зрения М.К.
Мамардашвили, проблемы человека как предмета философских исследований не
существует. Не существует в том смысле слова, что философия с самого начала
была вынуждена ввести в понимание мира такие абстракции, которые в максимальной
мере могли бы устранить все те особенности мировосприятия, которые проистекают
из земной, конечной, специальной или частной природы человека. Так, философские
утверждения, в особенности когда они относятся к человеку, имеют всегда
некоторый отвлеченный, спекулятивный, умозрительный смысл[18].
В этом может так же заключатся кризисные тенденции но уже философии.
Однако, рассматривая все
же человека как предмет исследования, можно отметить, что эта проблема в
философии является одной из самых важных для, но
особенно актуальна она в переломные периоды развития истории, когда наиболее
остро встает вопрос о смысле и цели существования не только отдельного
индивида, но и всего общества. Так, что бы полнее осознать сегодняшнее
состояние философской антропологии, необходимо ознакомиться с истори­ческим
очерком ее развития и теми результатами, которые были достигнуты в рамках
истории философии.
2.1 Природа и сущность человека
Проблема человека есть
важная проблема философии. Еще греки поняли, что человек может начать
философствовать только с познания самого себя[19].
Однако тезис Сократа «Познай самого себя» по-прежнему не реализован. Прошли
тысячелетия, а человек остался для себя загадкой: «Что есть человек?»
Существо, наделенное сознанием? Но вопрос о надчеловеческой природе сознания не
только не снят, но лишь на новом уровне поднят естествоиспытателями XX в.
Сущест­во социальное? Но социобиологи утверждают, бегемот якобы так же
социален, как и человек. А может быть у человека в обще нет природы, и каждый
индивид есть невыразимая уни­кальность — то «что сам из себя делает»?
Попытаемся разо­браться в этих вопросах.
Философское учение о человеке, представленное множест­вом
идей и концепций, называется философской антрополо­гией. Оно зародилось в
древности, но не всегда и далеко не во всех философских течениях занимало
центральное место. Современная философия антропоцентрична. Антропологичес­кий
поворот характерен для западноевропейской философии XIX—XX вв.
Представленные в мировой философии определения при­роды и
сущности человека можно систематизировать по-раз­ному. Остановимся на варианте,
разграничивающем три под­хода:
субъективистский (человек — это, прежде всего его
внут­ренний, субъективный мир);
объективистский (человек — продукт и носитель внешних,
объективных условий его существования);
синтезирующий (человек — единство внутренней субъек­тивности
и внешней объективности)[20].
Последователи этих подходов либо разделяют
понятия «природа» и «сущность» человека, либо — нет. В первом слу­чае под
природой человека понимается своеобразие, специфи­ка человека как живого
существа, а под сущностью — его оп­ределяющее, ведущее, интегрирующее
основание.
На главную роль в философском человековедении
претен­дует экзистенциализм — течение субъективистского типа. Последователи ее
считают, что она — единственная теория, придающая человеку достоинство, не
делающая из него объек­та. Всякий материализм ведет к рассмотрению людей как
предметов, т. е. как совокупности определенных реакций, ни­чем не отличающихся
от совокупности тех качеств, которые образуют стол, стул или камень.
Субъективисты хотят создать царство человека как совокупность ценностей,
отличную от материального царства. Экзистенциализм сосредоточил внима­ние на
духовном мире человека — его чувствах и настроени­ях, эмоциях и переживаниях,
на уникальности и невыразимос­ти внутреннего человеческого бытия — экзистенции.
Представитель атеистического экзистенциализма Ж. П. Сартр
(1905—1980) отрицал возможность определения природы и сущности человека. Для
экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что изначально ничего
собой не пред­ставляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким
человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы
человека, как нет и Бога, который бы ее задумал
Он определяет человека как существо, которое
устремлено к будущему и сознает, что оно проецирует себя в будущее. Человек —
это прежде всего проект, который переживается субъективно…[21].
Таким образом, Ж. П. Сартр, вопреки своим утверждениям, не
отрицает природу человека, а своеобразно формулирует ее как свободное,
уникальное для каждого индивида самосозида­ние. 
Примером религиозно-экзистенциальных взглядов на при­роду и
сущность человека является подход немецкого филосо­фа К. Ясперса. Он определяет
человека как существо, занима­ющее промежуточное положение между суетным
внешним миром и царством абсолютного, вечного, божественного — трансценденцией.
Соприкосновение с последней происходит через веру. 
Экзистенциализм привлек внимание к проблемам свободы,
творчества, активности человека, богатству его внутреннего мира, но справедливо
отмечено, что прожить на предлагаемом экзистенциалистами напряжении сил «долго
и массово» нельзя.
В противоположном — объективистском — понимании
природы и сущности человека последний предстает как одно из множества
материальных образований. Ортодоксальные объек­тивистские взгляды на природу и
сущность человека характер­ны для материализма и некоторых представителей
социобиологии человека. Для материализма человек — лишь физическое тело, а его
духовный мир — совокупность материальных про­цессов, которые можно описать в
терминах физики. Социобиология сводит природу человека к особенностям биологии,
а именно — к предрасположенности человека как живого сущест­ва к изменениям и
поведенческой пластичности. Осмысливая «ритуалы», «этику», «эстетические
чувства», передачу опыта из поколения в поколение у животных и человека,
социобиологи не находят между ними принципиальных различий.
И хотя ряд тезисов материализма и социобиологии
остает­ся недоказанным, эти направления побуждают философию че­ловека более
тесно сотрудничать с естествоиспытателями в ос­мыслении биологических оснований
природы человека, кото­рые далеко не раскрыты.
Среди более «мягких» философских течений
объективист­ского типа — марксистская философия человека. В марксизме природа
человека рассматривается как единство биологичес­кого и социального. Человек —
и природное, телесное, и об­щественное существо. Биологическая природа человека
— это его естественная предпосылка, условие осуществления, а социальность —
сущность человека. Социальная жизнь — это деятельность людей, возникающая
только в процессе их взаи­модействия, в соединении способностей и взаимном
обмене. Индивид, с рождения оторванный от общества, остается жи­вотным.
Поскольку человеческая деятельность может сущест­вовать только как
общественная, поскольку человек становит­ся человеком лишь вступая в
общественные отношения, скла­дывающиеся в процессе общественного производства,
то сущ­ность человека предстает как совокупность всех обществен­ных отношений.
«Индивид есть общественное существо». Че­ловеческое и общественное предстают
синонимами. Вне во­площения своих сил в общественных отношениях человек не
проявляется, не развивается и не существует как человек. Процесс общественной
жизни не сводится ни к природным, ни к духовным процессам, он предстает
специфическим об­щественным бытием.
Деятельность в марксизме изучается как
материальный процесс, опосредуемый сознанием, как взаимодействие живо­го
телесного человека с материальными предметами внешнего мира. Духовная
составляющая деятельности не стала предме­том специального анализа в
противоположность предметно-вещной структуре деятельности (главным образом,
средств производства материальных благ) и общественных отношений, в рамках
которых она возникает (главным образом, экономи­ческих). Поэтому духовность
человека выпала из непосред­ственных характеристик его природы и сущности.
Марксистский подход к природе и сущности человека
по­стоянно развивается. Современные философы-марксисты при­знают, что
деятельность человека не исчерпывает всего богат­ства его связей с миром, а
взаимодействие человека и приро­ды не сводится к активному преобразованию последней.
Боль­шее внимание стало уделяться и духовной составляющей дея­тельности. Идет
активный диалог с теми направлениями, кото­рые традиционно концентрируют
внимание на духовном мире человека, в частности, с экзистенциализмом.
Таким образом, мы познакомились с образцами субъекти­вистского
и объективистского типа философских учений о че­ловеке.
В качестве примера синтезирующего подхода рассмотрим
позицию философа-психоаналитика Э. Фромма (1900—1980). Он определяет человека
следующим образом:
— он впервые является жизнью, которая осознает
сама себя;
— он пленник природы, но несмотря на это, свободен в своем
мышлении, он часть природы, и все же, так сказать, ее причу­да, он не находится
ни здесь, ни там;
— человек — это животное, которое по сравнению с другими
животными недостаточно оснащено инстинктами, поэтому его выживание
гарантировано лишь в случае, если он производит средства, удовлетворяющие его
материальные потребности, и если он разовьет свой язык и инструменты.
Сущность человека, по Э. Фромму, — в противоречии меж­ду
двумя конфликтующими в нем самом мирами — животным (природным) и духовным,
телом и душой, ангелом и зверем.
Человек разрешает этот конфликт или возвращаясь в сво­ем
поведении к животной жизни, или развивая в себе челове­ческие силы, главным
образом, разум[22]
Разнообразие и взаимодополнительность, различных
тече­ний философской антропологии XX века убеждают, проблема природы и сущности
находят все новые решения, интерес к ней не иссякает. Ее дальнейшее осмысление
предполагает диа­лог и взаимообогащение различных течений философской мысли.
Завершая разговор о природе и сущности человека, необходимо ука­жем
на различия понятий «человек», «личность», «индивиду­альность».
2.2 Соотношение понятий
«личность», «человек», «индивидуальность»
Независимо от того, какой школы или направления
придерживается философ, необходимо что бы он различал три уровня понятия «человек»,
«личность», «индивидуальность»:
1) человек вообще как олицетворение человеческого рода в
целом, родовое существо (пример — фраза «человек — царь природы»);
2) человек конкретно-исторический (первобытный
человек и т. д.);
3) человек отдельно взятый как индивид.
Человек рождается на свет уже
человеком. Строение тела появившегося на свет младенца обусловливает
возможность прямохождения, структура мозга — потенциальный развитый интеллект,
строе­ние руки — перспективу использования орудий труда и т.д., и всеми этими
возможностями младенец отличается от детеныша животного, тем самым утверждается
факт принадлежности ма­лыша к человеческому роду, зафиксированному в понятии
«ин­дивид» в отличие от детеныша животного, от рождения и до конца жизни
называемого особью.
В понятии индивид выражена
родовая принадлежность чело­века, т.е. любой человек — это индивид. Но,
появляясь на свет как индивид, человек приобретает особое социальное качество,
он становится личностью.
 Фундаментальное
философское ма­териалистическое определение личности было дано К.Марксом. Он
определял сущность человека как совокупность обществен­ных отношений. Некоторые авторы
видят в этих словах прямое опре­деление личности. Другие не соглашаются с ними,
заме­чая, что у Маркса речь идет, во-первых, не о личности, а о человеке,
во-вторых, скорее всего об обобщенном человеке (человечестве в целом), ибо ни
один конкретный человек не может быть совокупностью всех общественных отношений[23].
Вообще понятие личность определяется в зависимости от подхода
к природе и сущности человека. В современной отечественной философии, доминирующей
является традиции марксизма, личность — это человек как социальное существо,
поскольку его сущность сво­дится к социальности. В течениях, связывающих
сущность с ду­ховностью, личность — это человек как существо духовное, ра­зумное
и т. д. Иначе говоря, под личностью понимается не «вы­дающийся человек», а
сущностная характеристика человека. Личность так же может быть рассмотрена как
личность вооб­ще, личность конкретно-историческая и личность отдельно взя­того
человека.
Индивидуальность — это целостная неповторимость,
са­мобытность индивида в отличие от типичности, общности.
Индивидуальность  определяется как
совокупность черт отличающих данного человека от других людей[24].
Индивидуальность это человек, характеризуемый со стороны своих социально
значимых отличий от других людей; своеобразие пси­хики и личности индивида, ее
не­повторимость. Индивидуальность проявляется в чер­тах темперамента, характера,
в спе­цифике интересов, качеств перцеп­тивных процессов и интеллекта,
потребностей и спо­собностей индивида. 
Предпосылкой формирования человеческой
индивидуальности слу­жат анатомо-физиологические за­датки, которые
преобразуются в про­цессе воспитания, имеющего обще­ственно
обусловленный характер, порождая широкую вариативность проявлений
индивидуальности[25].
Признаками индивидуальности являются:
единичность, неповторимость, наличие внутреннего я, целостность, творчество,
самобытность, наличие своего мировоззрения, наличие своего стиля жизни.
Тот факт, что понятия «личность» и
«индивидуальность» не совпадают, не позволяет представить строение личности
лишь как некоторую конфигурацию индивидуально-психологических свойств и качеств
человека. 
Действительно, если принять
во внимание, что личность всег­да выступает как субъект своих действительных
отношений с конкретным социальным окружением, ее структуру с необходимостью
должны войти эти действительные отношения и связи, складывающиеся в
деятельности и общении. Структура личности человека  шире его индивидуальности.
Человек как индивидуальность формируется
гораздо позже, чем личность и индивид. Критерием сформированности
индивидуальности является материальный, духовный, культурный вклад в жизнь
общества.
2.3 Смысл человеческого бытия
Человек, желающий
сознательно относиться к себе и к окружающему миру, всегда задавался вопросами:
откуда этот мир? кто им управляет? что такое человек? зачем он живет и в чем
смысл его жизни?..[26]
Многие философы отрицают
существование смысла жиз­ни. Один из аргументов — утверждение, что человек —
лишь разновидность материальных объектов, а его жизнь — обыч­ный для всякой
органической материи процесс рождения, увядания и гибели в общем, потоке
вечного хаотического движе­ния. Для объективистов говорить о смысле жизни
человека так же бессмысленно, как и о смысле жизни животного или камня.
«Материя движется, а движение всегда направлено. Это снимает вопросы о
первоисточнике, причине активности как моменте направленности, причинах
существования инди­вида в его целостности, а тем самым о смысле жизни, пред­назначении
человека»[27]
Другой распространенный аргумент опирается на
убежде­ние, что жизнь человека есть зло и страдание. Зло не может быть смыслом
человеческого бытия. 
Что же такое смысл жизни?
В отличие от других живых существ человек
осознает соб­ственную жизнь. Отношение человека как сознательного су­щества к
своей жизни и самому себе выражается в смысле и цели его жизни. 
Смысл жизни — это осознаваемая цен­ность
(ценности), которой человек подчиняет свою жизнь, ради чего ставит и
осуществляет жизненные цели. Смысл — элемент ценностно-мотивационной сферы
духовной жизни человека.
В чем состоит смысл жизни?
К пониманию этого вопроса и, соответственно, его
реше­нию философы подходят с двух разных позиций: с точки зрения отдельно
взятого человека и человека как родового сущест­ва, человечества.
В первом понимании смысл жизни — элемент уникальной
внутренней духовной жизни индивида, то, что формулирует для себя он сам
независимо от господствующих систем общест­венных ценностей. С этих позиций
нельзя говорить о едином для всех смысле жизни. Каждый индивид открывает его в
соб­ственных размышлениях и на собственном опыте, выстраивая свою иерархию
ценностей.
Осознание индивидом цели и смысла жизни — сложный и
длительный процесс. Исследования показали, что далеко не все люди способны
сформулировать их, не все живут осмысленной жизнью, «как не может младенец
обратить умственный взор на самого себя и, плача и радуясь знать, что с ним
проис­ходит…»[28].
Мера осознанности — один из показателей развития духовного мира личности.
Осознание смысла — это непрерыв­ная работа по осмыслению и переосмыслению тех
ценностей, ради которых живет человек. 
Нетрудно заметить, что два рассмотренных аспекта
реше­ния вопроса о смысле жизни — не антагонистичны. Они вза­имно дополняют
друг друга, раскрывая разные грани этого во­проса.
Совокупность многочисленных вариантов ответа на него можно
условно разделить на четыре группы по ориентации на ценности: гедонизм,
аскетизм, созерцание и деяние. Приме­ром нацеленности на гедонизм могут служить
размышления, характерные для эпохи Возрождения: «Жить без наслаждения невозможно,
а без добродетели можно»; или фрейдовское: «люди стремятся к счастью… Это
стремление имеет две сторо­ны: отсутствие боли и неудовольствия, с одной
стороны, пере­живание сильных чувств — с другой». Ориентация на аске­тизм, и
созерцание характерна для религиозной философии. Яркий пример — проповедь
«духовного самоубийства» отказа от желаний и страстей в рафинированном
буддизме. Приме­ром направленности на деяние может служить марксистская
философия человека.
Вопрос о смысле жизни — это и вопрос о смысле смерти
человека, о его бессмертии. Смысл жизни определяется не только в отношении к
актуальности, но и в отношении к веч­ному времени, в котором уже нет физически
живого индиви­да. Понять смысл жизни — это и определить свое место в веч­ном
потоке изменений. Если человек не оставил после своей жизни тени, значит его
жизнь по отношению к вечности была лишь призрачной.
Проблема
смысла жизни и смерти человека никогда не ут­ратит актуальности. Для человечества,
ускоряющего свое движение к технико-информационным высотам, она особенно насущна.
3. Понимание человека в педагогике
Развитие педагогической
теории предполагает интеграцию научных знаний о мире и человеке. Такая
интеграция особенно необходима в наше время, когда речь идет о создании
«Новой педагогики»[29].
Без ответов на вопросы о месте, сущности и назначении человека в мире, его
возможностях, механизмах внутренней и внешней деятельности — развитие человека
и человечества становится все более проблематично. 
Важнейшими средствами
совершенствования человека являются воспитание и обучение, направленные, в
конечном счете, на его развитие. 
Хотя человек не является
непосредственным объектом педагогики, но все ее теоретические прикладные
разработки направлены на исследование факторов развития личности, механизмов ее
совершенствования. И поэтому объектом педагогике выступают те явления действительности,
которые обуславливают развитие человеческого индивида в процессе
целенаправленной деятельности общества. А для практического решения этой задачи
в педагогике, в первую очередь, необходимо иметь целостное представление о
человеке, о целях, путях и механизмах его развития. Сегодня, как никогда,
возникает объективная необходимость разработки целостной модели, включающей
сущностный и системный компоненты, с помощью которых можно было бы моделировать
педагогические воздействия, обеспечивающие более эффективное решение задач
воспитания и обучения[30].
Целостная педагогическая
модель требует учета и нахождения единой основы для определения сущности
человека, не только как биосоциальной, но и идеальной, полюсно-полевой,
геоцентрической, антропологической, разрабатываемой на стыке различных наук.
Системный подход к моделированию человека чрезвычайно сложен и многопланов, но
сегодня он необходим как для теории, так и для практики педагогической деятельности.
Целостная модель позволит более четко определить представление об объекте
педагогической науки, конкретизировать цели, задачи и направления развития
человека в окружающем мире, его возможности, позволит выявить условия и
механизмы педагогического воздействия, а также ставить и решать конкретные
педагогические проблемы. 
Целостная модель человека
в педагогике не имеет однозначного толкования, поэтому мы приведём
теоретико-методологические основы для ее построения и вариант такой модели.
В педагогике человек
рассматривается как органическая, открытая, динамическая, самоорганизующаяся
система, обладающая относительной самостоятельностью и являющаяся подсистемой
общества и природы, способная в определенных условиях к саморазвитию. 
Исследуя человека как органическую
систему, выделим органическую основу, системные свойства, определяющие факторы,
функции, уровни регулирования, программы реализации потребностей, сферы
проявления деятельности и с учетом этих положений определим его сущность.
Основу органической системы составляют: вещество, энергия и информация[31],
через них обеспечиваются системные свойства, соответственно: целостности,
адаптации и развития[32].
Посредством факторов наследственности, среды и воспитания реализуются функции:
сохранения, приспособления и развития человека как системы. Процесс реализации
функций происходит через соответствующие программы на различных уровнях:
бессознательном, подсознательном и сверхсознательном. Сознание может охватывать
часть из вышеуказанных уровней, но практически его возможности не ограничены и
по мере изучения человеком самого себя оно может стать определяющим фактором
для его саморазвития. 
Программы управления
реализуются, удовлетворяя потребности: витальные, общественные, духовные  (познания,
созидания, творчества и единения)[33].
Эти потребности проявляются в биологической, социальной и идеальной сферах.
Анализ представленных элементов позволяет выделить сущность человека как биосоциально-идеальную
систему. 
Модель человека как
самоорганизующейся системы включает следующие элементы: восприятия и переработки
информации (рецепторы, сознание); регулирования поведения (программы реализации
функций через потребности); управления (субъект «концепция Я»);
сохранения и накопления информации (память); каналы приема и передачи
информации (интуитивный, логический, этический, эмоциональный, сенсорный,
жизненного тонуса, физический); переработки и выработки психической энергии
(аффектную структуру, определяющую мотивацию и волю). 
Человек является как
субъектом, так и объектом управления. Динамические процессы самоорганизованных,
открытых систем обеспечивают существование данных систем до определенных границ
внешних условий[34].
Оказавшись в критических условиях, система способна продолжить свое существование
только за счет развития, качественной перестройки своей организации, которая
возможна при условии целенаправленного использования информации о своем будущем
состоянии, адекватно прогнозируемым изменениям. 
Человек становится
саморазвивающейся системой, когда он не только формируется в субъекта,
принимающего решения в зависимости от внешних условий, но и когда он становится
субъектом и для внешних условий, через которые преобразует и свои внутренние
программы управления. 
Объединяя в единую схему
рассмотренные системы (органическую, самоорганизующуюся, субъект-объектную), а,
также учитывая все внутренние и внешние связи, получим целостную модель
человека, которая предназначена для более эффективного изучения механизмов и факторов
ее развития в педагогике. А так же представленная модель конкретизирует цели и
задачи воспитания обозначает более активную позицию человека как биосоциального
феномена. 
Кроме того, в
представленной педагогической модели элементы выделены не по строению или
психофизиологическому единству, а по системным свойствам, позволяющим
определить механизмы внутренней и внешней деятельности. Именно учет этих
механизмов для педагогической деятельности имеет наиболее существенное значение
в решении задач повышения эффективности учебно-воспитательного процесса. Так данный
подход позволяет конкретизировать цель педагогической деятельности, как
развитие человека из самоорганизованной системы в саморазвивающуюся — личности,
которая одновременно становится субъектом, осуществляющим целеполагание, и индивидуальностью,
способной принимать решения и реализовывать поставленные цели. При этом задачи
воспитания определяются, как: развитие ценностных ориентаций и формирование
иерархии потребностей; задачи обучения, как: развитие когнитивных образований и
формирование структуры мышления. Целостная модель позволяет оценивать
эффективность решения выделенных задач по критериям эффективности
функционирования механизмов внутренней деятельности. 
4. Понимание человека в естествознании
Совокупность естественных наук, как наук о природе, в отличие от обществоведения
(наук об обществе) представляет собой естествознание.  Человек в рамках
естествознания занимал не всегда однозначное положение.
На протяжении двадцатого
века на Западе взгляды на роль биологического и культурного в природе человека
резко расходились между собой, поэтому исследование природы человека в рамках
естественных наук то поощрялось, то подвергалось критике 
Так, в 1900 году и ученые,
и широкая публика были убеждены в том, что сердцевина человеческой природы
задана от рождения — в особенности, в той ее части, которая определяет
индивидуальные и групповые различия. Приоритет изучения человека склонился к
анотомии, нейрофизиологии и т.д. Но уже к 1930–40-м годам все большее число
ученых разделяли мнение о подавляющем значение среды и верили в то, что
разгадку человеческой природы даст исследование его как социального феномена и
приоритет работ переносился на социологию, педагогику и т.д.[35].

Думается, спор между
биологией (или наследственностью) и культурой (или средой) в своей основе
ложен. Наша конкретная “природа” формируется в результате развития человека в
специфической исторической “культуре”. Тем не менее, спор продолжается, и
различия во взглядах на значение каждого измерения остаются весьма реальными. 
Людям на рубеже XIX и ХХ
веков казалось, что теория эволюции установила, наконец, преемственность между
природой и человеком, между естественными науками и науками о человеке. Принцип
преемственности сторонники теории эволюции всегда считали наиважнейшим, хотя
ясности в том, как его применять, у них не было. К тому же, многие — в том
числе из тех, кто разделял теорию эволюции — не думали, что преемственность
между человеком и животными означает, что человека следует изучать наравне с
другими частями природы, а науки о человеке — считать отраслью естественных
наук[36].
Характерные для XIX века
спекулятивные реконструкции анатомической, психологической и социальной
эволюции человечества привели к тому, что в начале следующего столетия
эволюционные идеи оказались, скомпрометированы в глазах многих гуманитариев.
Работы Дюркгейма в социологии, Малиновского в социальной антропологии и Соссюра
в лингвистике касались современных структур и процессов и исключали
эволюционное измерение. Однако на науки о человеке продолжали оказывать влияние,
по меньшей мере, две магистральные идеи XIX столетия. Во-первых, удерживала
свои позиции вера в значение эмпирических методов; Малиновский, к примеру,
защищая идею основанной на полевых исследованиях антропологии, опирался на
взгляды философа науки и позитивиста Эрнста Маха. Во-вторых, биологию и науки о
человеке продолжала связывать функционалистская установка — т. е. объяснение
через отношение частей к целому: например, интерпретация отдельных действий
людей через их образ жизни в целом или их положение в обществе. Такая
объяснительная схема примиряла широкие философские представления о целостности
с конкретными эмпирическими исследованиями и поиском объективных методов[37]
Со временем наука, в
целом рассматривая человека как наиважнейший феномен исследования  условно
поделила полномочии между естественными наук и науками о человеке. Первые
занимались природой человека ее биологической сущности, механизмам
функционирования, вторые — культурой, духом, социальной сущностью т. д.
Хотя спор не прекращался,
исследования человека в естественных науках велись в различных плоскостях,
противоречие обнаруживалось лишь в определении главенствующей роли
наследственности или среды в природе человека. В одно и то же время появлялись работы, 
провозглашающие биологическую сущность глобальной и всеобъемлющей.
Так в работе «Агрессия»
Лоренц сравнивал одомашнивание животных с вредным влиянием жизни в городах, а в
1963 году — интерпретировал политическую активность в терминах нарушений агрессивных
инстинктов. “Агрессия, — писал он, — это такой же инстинкт, как и все
остальные, и в естественных условиях так же, как и они, служит сохранению жизни
и вида. У человека, который собственным трудом слишком быстро изменил условия
своей жизни, агрессивный инстинкт часто приводит к губительным последствиям…
Этология знает теперь так много о естественной истории агрессивности, что уже
позволительно говорить о причинах некоторых нарушений этого инстинкта у
человека”[38].
За книгой Лоренца об
агрессии последовала серия исследований таких авторов, как Роберт Ардри,
Десмонд Моррис. Все они находили у животных человеческие черты, такие как
агрессивность, территориальные притязания, способность к выражению эмоций. Эти
работы собрали свою аудиторию, — невзирая на критику, а может быть, как раз
из-за нее: со стороны гуманитариев, которые подчеркивали значение социальных и
политических детерминант человеческих действий и опыта. 
Именно на этом фоне
появилась книга Эдварда О. Уильсона “Социобиология: новый синтез”, за которой
последовала полемическая, предназначенная для широкой аудитории работа “О
человеческой природе”. Уильсон — биолог из Гарвардского университета,
специалист по социальной жизни муравьев — задался целью создать новую науку — социобиологию,
которую он определил как “систематическое исследование биологической основы
всех форм социального поведения, у всех организмов, включая человека”[39].
Полемика существует и
сейчас, но в настоящее время мы можем точно определить, что же о человеке лежит
в сфере  естественных наук, а что изучается обществоведческими.
Человек в естественных
науках рассматривается как индивид, биологическое существо со свойственным ему
сходством с животными. Интерес для естественных наук представляет
физиологические механизмы психики, организация центральной нервной системы,
законы функционирования различных органов, взаимосвязи природы и человека, их
взаимное влияние и факторы становления человека как физиологической системы.
На разработанные в
естествознании законы и принципы ложатся разработки обществоведческих наук или
противостоя им или их подтверждая. 
Заключение
Отсутствие в науке и
практике опоры на критериально-оценочные знания привело к системному кризису
человечества, который, прежде всего, выразился в абсурдной поддержке наукой 
различных вненаучных и псевдонаучных фактов.
Системный кризис поразил
большое количество наук: философию; психологию, физику, медицину, социологию,
практику жизни. И хотя в психологии общий системный кризис науки проявляется не
так остро, как в естествознании, поскольку она слабее связана с оборонными
целями и на нее трудно возложить ответственность, например, за ухудшение
экологии, но все же она не могла остаться от него в стороне, что дает о себе
знать в основном в снижении востребованности исследовательской психологии,
призванной добывать фундаментальное психологическое знание, в
«перекачке» из нее людей и ресурсов в практическую психологию  Результатом
системного кризиса стало формулирование новых, прогрессивных принципов науки, изменение
традиционной парадигмы исследования человека.
Следует отметить, что
важным  моментом исследования системного кризиса в психологии является анализ
понимания человека в других науках. Так,  по-своему, воспринимается человек в
философии, не завися от различных направлений и школ, каждая из которых
по-разному определяет  сущность и природу человека, философы видят в человеке
духовное, идеалистическое начало и важным считают определение смысла бытия
человека.
Разработанная в последнее
время целостная системная модель человека в педагогике определят новые пути
решения основных целей и задач педагогической деятельности. В частности,
разрешение противоречий между интересами личности, общества и природы
осуществляется через развитие системы потребностей и ценностных ориентаций
личности. Разрешение противоречия между потребностью общества в
высококвалифицированных творческих специалистах и возможностями системы
образования — в развитии в процессе обучения индивидуальной структуры мышления
и когнитивных новообразований. Комплексное решение рассмотренных задач решает
проблему целостной, гармонично и всесторонне развитой личности. Реализация
элементов, связей в предлагаемой модели и критериев эффективности ее работы в
процессе внутренней и внешней деятельности человека позволит находить новые
более эффективные методы, способы, приемы воспитания и обучения в конкретных
условиях. Все это достигается с помощью системного анализа человека.
Естественные науки дает
физиологически и функциональную основу существования человека. И не смотря на
существующие противоречия между естественными и обществоведческими науками  по
вопросу сущности и природы человека только обобщенный системный подход к
изучению этого многообразного феномена (человека) их взаимопомощь и
взаимодополняемость позволит преодолеть системный кризис в науки и в частности
в психологии.
Список используемой литературы
1.   Авдеев Р.Ф. Философия информационной
цивилизации. М., 1992
2.   Акименко А.Д.Об элементах целостного
понимания человека \Философские науки  М  1991 №7
3.   Афанасьев В.Г. Системность и
общество. М., 1980
4.   Бердяев Н.А. О назначении человека
–М.: 1991 
5.    Василюк Ф.Е. Методологический смысл
психологического схизиса // Вопр. психол. 1996. № 6. 
6.   Зинченко В.П. Трубка Мамардашвили и
посох Мандельштама. М.: Новая школа, 1998.
7.    Казначеев В.П., Спирин Е.А.
Космопланетарный феномен человека. Новосибирск, 1991
8.   Кефели И.Ф. Наука до и после НТР //
Проблемы деятельности ученого и научных коллективов / Под ред. С.А. Кугеля.
СПб.: Политехника, 1997.
9.   Кун Т. Структура научных революций.
М.: Прогресс, 1975 
10.           
Лоренц К Агрессия
– М.: 1994  
11.           
Мамордашвилли
М.А. Проблема человека в философии – М.: 1990 С.2 
12.           
Малышева К.С.
Человек между биологией и культурой \ Естествознание  1989 № 4 
13.           
Петровский А.В. Введение в психологию — М.:  1996 
14.           
Психологический
словарь / Под ред. В.П. Зинченко, Б.Г. Мящерякова – М., 2001.
15.           
[1] Педагогика\ В.А. Сластенин, И.Ф.
Исаев,  и др.- М.: 2000 с. 75.
16.           
 Психология. Учебник для гуманитарных вузов/Под общ.
ред. В.Н. Дружинина – СПб.: Питер, 2002. 
17.           
Российское
сознание: психология, феноменология, культура / Под ред. В.А. Шкуратова, Г.В.
Акопова, О.М. Буранюк. Самара: Изд-во Самарского ГПИ, 1994.
18.           
 Сартр Ж. Сумерки
богов – М.: 1989 
19.           
 Симонов В.П.,
Ершов П.М., Вяземский Ю.П. Происхождение духовности. М.: Наука, 1984.
20.           
 Степин В.С. От
классической к постнеклассической науке (изменение оснований и ценностных
ориентаций) // Ценностные аспекты развития науки / Под ред. В.Ж. Келле. М.:
Наука, 1990. С. 152-166.
21.           
Философия: Курс
лекций/ Под общей редакцией В.Л. Колашникова М.:1999  
22.           
Франк С.Л. Смысл
жизни \ Вопросы философии 1990 № 6 
23.           
Шубинский В.С.
Проблемы междисциплинарного синтеза знаний о человеке как педагогической цели.
Исследования в педагогических науках // Педагогика. 1990. 
24.           
 Эрих Фромм.
Человек для себя Пер. с англ.  Л. А.Чернышевой. Мн.:  1992.  
25.           
 Юревич А.В.
Системный кризис в психологии// Вопросы психологии 1999 №2 
26.           
12. Юревич А.В.
«Онтологический круг» и структура психологического знания // Психол.
журн. 1992. Т. 13. № 1. 
27.           
Юревич А.В.,
Цапенко И.П. Функциональный кризис науки // Вопр. филос. 1998. № 1.