Изменения жизни и
мыслей, происходившие с конца XIX века со все большим ускорением, неизбежно
должны были поставить под вопрос основные принципы, которые определяют
существование человека, и с позиций которых мы рассматриваем его поступки. Под
сомнение было также поставлено и то, что мы называем гуманизмом, этикой, цивили­зацией,
культурой, то есть те ценности, которыми мы руководствуем­ся, и на основе
которых мы оцениваем наше поведение. Из-за мно­жества противоречивых причин эти
традиционные ценности оказываются под угрозой, они шатаются, а вскоре
обрушиваются, так как расшире­ние и качественное изменение наших познаний о
мире свидетельствует против них. История обнаружила существование цивилизаций и
об­ществ, основанных на иных моральных концепциях и иных системах ценностей.
Перед лицом множества этических систем мы не можем при­давать нашим устоявшимся
критериям абсолютного значения.
Все новое учит нас,
что в человеке скрыто много больше, чем мы предполагали. Социология
обнаруживает роль иррациональных моти­вов поведения и типов сознания, более
связанных с силами природы, чем наш. Психология и философия (Ницше,
Достоевский) выявляют зна­чение «злых» сил — жажды власти,
агрессивности. Отныне область бессознательного оказывается гораздо шире
сознания, и последнее больше не может претендовать на единственно правильную
оценку ре­альности. Отсюда и изменение наших качественных критериев.
Первым это понял
Ницше: » Не стоим ли мы на пороге эпохи, ко­торую прежде всего следовало
бы назвать отрицательным термином 
«внеморальная»? Мы,  аморалисты, 
подозреваем  ли мы сегодня,  что
все, что есть в поступке беспричинного,
придает ему главную цен­ность, тогда как все, что в нем от умысла, все, что
идет от созна­ния — лишь оболочка, которая, как и всякая оболочка, скрывает
больше, чем выявляет? (…) Мы считаем, что мораль в традиционном смысле слова,
мораль намерений — предрассудок, обобщение поспешное и неосновательное, того же
типа, что астрология и алхимия, — во всяком случае нечто, что следует
преодолеть и отбросить…« (»К генеалогии морали»).
Надо было вслушаться
в этот тревожный, трагический голос, ибо то, о чем он кричит — правда. Но
надежды человечества — вне этой правды. Мы не можем отказаться от поисков
смысла нашего существо­вания: ответом на кризис цивилизации являются поиски
нового гума­низма.
Своеобразным
гуманизмом новой волны представляется философия экзистенциализма (от
позднелатинского existentia — cуществование). Если в XIX веке отцом
экзистенциальной мысли был Серен Кьеркегор, для современного экзистенциализма
им стал Мартин Хайдеггер. Он оказал решающее влияние и на французский
экзистенциализм.
В какой мере
философия Хайдеггера являет собой мораль или гу­манистическую концепцию?
Главным вопросом его экзистенциальной он­тологии является вопрос о смысле
бытия. Но проблема бытия ставится в зависимости от человека, который задается
этой проблемой:«Спра­шиваем мы, здесь и теперь, для себя». Итак,
исходной задачей ока- 
зывается описание Человека, — того особого существа,
которое зада­ется проблемой бытия, и прежде всего основной вопрос множества фи­лософий:
«Почему существует Нечто, а не Ничто?».
Рассмотрим, как
Хайдеггер определяет человека. Человек — су­щество, чье бытие является
ek-sistence, то есть что он единствен­ное среди всех существ в мире, которое
ek-siste, пре-ступает, вы­ходит за пределы всех других существ и самого себя. Центральным
тезисом является утверждение, согласно которому «сущность челове­ческого
бытия заключается в ek-sistence, в пре-ступлении. Это оз­начает не только то,
что, как хотел показать Сартр в сочинении «Экзистенциализм — это
гуманизм», человек открыт миру, а не скован предопределенностью… но и
то, что внутри себя человек — постоян­ное пре-ступление, бесконечное
воспарение.
Как описывает
Хайдеггер эту сущность человека — ek-sistence? Она — в покинутости, в
одиночестве человека, брошенного в этот мир, в тоску, в отчаяние — поскольку
человек никогда не предстает перед самим собой ка существо стабильное,
завершенное, владеющее собой и вещами, а как постоянное скольжение, бегство в
пустоту, в небытие. И хотя человек всегда возвышается над самим собой, опере­жает
самого себя, он знает свой конец: Смерть. Человек — это су­щество, которое
пре-ступает все формы бытия и опережает самого се­бя — в движении к Смерти. Он
является «существом-для-Смерти».
«И подобно
тому, как человеческое существо — всегда незавер­шенность, всегда «еще
не…», оно изначально является и собствен- 
ным концом. Этот конец, обозначаемый
смертью, не делает человечес­кое существо некой конечностью, а лишь
предназначением к этой ко­нечности, не «существом-концом», а
«существом-для-конца». Смерть — форма бытия, которую человеческой
существо изначально приемлет: «едва человек родится, он уже достаточно
стар, чтобы умереть«. (»Бытие и Время»).
Хайдеггеровское
представление о человеке трагично. Не обесце­нивает ли оно таким образом жизнь,
не стирает ли различие между добром и злом? Нет, поскольку надо принять условия
человеческого существования такими, какие они есть. Истинное существование про­тивопоставляется
неистинному, безличности, банальной повседневнос­ти, закрывающей глаза на
смерть. Существо истинное отказывается от неправды: оно — «истинное
существо для конца«, »существо для смер­ти без обмана и
бегства«. »Начальный порыв,- пишет Хайдеггер,- открывает перед
человеческим существом возможность быть самим со­бой, перспективы Свободы без
иллюзий безликости, Свободы деятель­ной, уверенной в себе и полной страха перед
собою — свободы для смерти«. (Бытие и время»).
В работе «Что
такое метафизика?» он показывает, как страх сливается с мужеством.
«Человеческое существо все более пронизано ощущением приближающегося
небытия, и лишь страх может обнаружить его подлинный характер. Этот
«первородный» страх в человеческом существе обычно подавляется. Страх
не исчезает, он лишь дрем­лет.Его дыхание пронизывает человеческое существо;
слабее всего он 
проявляется в человеке боязливом, совершенно неощутимо
— в делови­том, знающем лишь «да — это да», «нет — это
нет»; сильнее же всего
— в человеке, сутью которого является
мужество. Можно даже ска­зать, что мужество рождается из этого страха, чтобы
спасти досто­инство человеческого существа».
Свобода, ясность
понимания, мужество — таковы моральные цен­ности. Хайдеггер так объясняет их
взаимосвязь с гуманизмом:» Мо­ральные проблемы — не первоочередные и
самостоятельные; основное — это взаимосвязь мысли и бытия, а она вне этики и
онтологии. Эти­ческие требования заявляют о себе тем настойчивее, чем явные
бедс­твия человека — равно как и сокрытые — постепенно переходят всякие
допустимые пределы.
С того момента, как
человек эпохи техники, которая находится в руках коллективного существа, не
может достичь сколько-нибудь уверенной и устойчивой прееемственности, не
пересмотрев все свои планы и поступки, и не подчинив их требованиям все той же
техники,
— с этого момента все наши заботы должны
быть посвящены созданию этических взаимосвязей… И хотя этические взаимосвязи
поддержива­ют человеческое существо временно и неполно, сохранение и поддер­жание
их необходимо… Но может ли мысль по-прежнему отказываться от познания бытия в
тот миг, когда это бытие, выходя на яркий свет после долгого забвения, заявляет
о себе потрясением всего сущего?»
И еще: «Мысль,
задающаяся вопросами истинности бытия и опре­деляющая таким образом
человеческую сущность исходя из бытия и 
применительно к бытию — это мысль не
этическая и не онтологичес­кая… Важнее установления всех правил и норм
поведения является тот факт, что человек призван существовать в истине
бытия».
В то же время
Хайдеггер пишет, что «мысль, осмысляющая истину бытия как первородный
элемент человека, носителя ek-sistence, уже заключает в себе первородную
этику». Хайдеггер противопоставляет свою концепцию традиционному гуманизму
в рациональной и оптимисти­ческой форме XVIII-XIX веков, а также догматической
форме утверж­дения неизменных ценностей. Однако гуманизм он опровергает не во имя
антигуманизма, а во имя ek-sistence человека, его незавершен­ности, его
созидательного познания.
Французский
экзистенциализм, первым выдающимся произведением которого было сочинение Сартра
«Бытие и Небытие» (1943), в ряде пунктов не соглашается с доктриной
Хайдеггера. Философия Сартра — это самостоятельное преобразование взглядов
Хайдеггера в своего рода субъективистскую метафизику. Он стремится придать идее
свобо­ды социальное значение, глубоко чуждое хайдеггеровской мысли и,в то же
время, сообщить идее «ситуации» конкретно-историческое со­держание.
Наконец, он пользуется старой логикой и старой термино­логией, восходящими к
французской традиции. Между тем в нем обна­руживаются те же фундаментальные
темы: абсурдность, отверженность, страх и свобода.
Труд Жана-Поля
Сартра «Бытие и небытие» — онтология. О нравс­твенном значении этого
мыслителя говорят последние страницы этой 
книги, намечающие переход от онтологии к этике.
«Онтология не
может формулировать нравственные предписания.. Однако она позволяет нам
угадать, чем будет этика перед лицом че­ловеческой реальности в определенной
ситуации. В самом деле, она нам открыла происхождение и природу ценностей.
Мы видели, что «для себя» существует, ценность рождается во имя этого
«быть для себя». Отсюда следует, что различные задачи «для
себя» могут быть объек­том экзистенциального психоанализа, ибо все они
стремятся осущест­вить неудавшийся синтез сознания и бытия под знаком
ценности… Таким образом, экзистенциальный психоанализ представляет собой
мо­ральное описание, ибо он обнаруживает этический смысл различных людских
намерений; он указывает нам на необходимость отказаться от психологии корысти,
как от всякого утилитарного истолкования чело­веческого поведения, открывая нам
идеальный смысл всех поступков человека. Этот смысл — по ту сторону эгоизма и
альтруизма и, в то же время, по ту сторону поступков, именуемых бескорыстием…
тогда всякое человеческое существование можно представить себе как некую
страсть, а пресловутое себялюбие лишь как средство, свободно изб­ранное среди
ряда других во имя удовлетворения этой страсти.
Однако главное, к
чему нас должен привести экзистенциальный психоанализ — это отказ от духа
серьезности. Результатом духа серьезности, который, как известно, царит над
миром, является то, что символические ценности предметов впитываются их
эмпирической индивидуальностью, как промокательной бумагой; он этот дух, возд- 
вигает на первом плане непроницаемость
желаемого предмета и предс­тавляет его в самом себе как ни с чем не сравнимую
желаемость. предметы оказываются некоторыми требованиями, а сам он — не что
иное, как пассивное подчинение этим требованиям.
Но онтология и
экзистенциальный анализ (или спонтанно-эмпири­ческое применение этих наук,
которое люди испокон веку практикова­ли) должен открыть носителю морали, что он
— то существо, благода­ря которому ценности существуют. Только тогда
свобода осознает са­мое себя и откроет себя в страхе, как единственный источник
цен­ностей, и Небытие, благодаря которому существует мир».
Но каковы же эти ценности?
Ни в одной публикации сартровская мораль не нашла своего окончательного
выражения; упрощенные форму­лировки, предложенные во время знаменитого доклада
«Экзистенциа­лизм — это гуманизм» (1946), таковы. Человек, такой,
каков он есть
— предоставленный самому себе в этом мире
без Бога — свободен, осужен на свободу. Но если идеи Бога нет, то и ценности
традицион­ного гуманизма не могут существовать в своей трансцендентной и бе­зусловной
форме, теперь они становятся порождением нашей свободы: «Человек, лишенный
помощи и поддержки, приговоренный ежеминутно создавать человека». Может
быть такая свобода — каприз? Нет. Соз­дание морали может быть приравнено к
художественному творчеству. Таким образом, ценности непредсказуемы. Но в них
есть то общее, что все они — ценности свободы. Но стремление к свободе — это и
стремление к свободе других. Таким образом, Сартр возвращается к 
сущности традиционного гуманизма, ценности которого он
отверг. Че­ловеческая свобода восстанавливает закон, на основе которого может
быть достигнуто соглашение между людьми.
На уровне
фундаментальных философских концепций очевидно, что такой фундаментальный
мыслитель, как Карл Ясперс, — экзистен­циалист: у него можно найти убедительные
формулировки этого нап­равления мысли. «Философия,- пишет Ясперс,- не
обладает объектив­ной ценностью познания, она — сознание бытия в мире.»
Понятие «си­туации»,- то есть чувства того, что всякий вопрос
ставится исходя их определенной экзистенциальной ситуации, так что познание
перес­тает быть созерцанием и становится завербованностью, ведущим поня­тием
экзистенциализма — этого никто не осветил лучше его. У Яспер­са теория
«предельной ситуации», то есть неоспоримых данностей су­ществования,
уводит философию от равномерного освещения классичес­ких схем и придает ей
небывалую до сих пор патетичность. Смерть, Страдание, Борьба, Ошибка — таковы
новые принципы философии.
Философия Ясперса не
возражает христианским догмам, но то, что мы называем «гуманизмом
личности» не сливается с христианским гуманизмом. В то же время тенденция,
обладающая определенным рели­гиозным звучанием, в том смысле, что в ней понятие
Свободы опира­ется на трансцендентность, и что в этом учении человек помнит о
христианской душе, отличается от сартровской и хайдеггеровской ли­нии.
Этическая
линия у Карла Ясперса значительно четче, чем у Хай- 
деггера. Человеку, как объекту познания и
опыта, подчиненого ес­тественным и социальным силам, Ясперс противопоставляет
человека как сознание, экзистенция, свобода. «Человек — больше того, что
он может познать, изучая себя». Такое утверждение предполагает гума­низм.
Истинный человек не может допустить обращения с собой как с предметом: он
должен осуществить свою свободу, свое бытие. Эти требования никогда не были
более актуальны, чем сейчас, в мире, где человек утратил свои корни, свою связь
с трансцендентным, где он рискует быть сведенным к своей внешней оболочке.
Спасение — в стремлении к самобытности, в самоутверждении личности.
«Спасение не
может быть обретено ни в мгновенных радостях жизни, ни в безнадежности, с
которой приемлют небытие. Оба решения годятся как временные убежища, но их
недостаточно».
К независимости
человеческой личности Ясперс подходит неабс­трактно: он вводит понятие
«ситуации». Жизнь — постоянное напряже­ние между условиями существования
и свободой. Отказываясь и от одиночества, и от мятежа, личность долна принять
свою взаимосвязь с миром: с обществом, с историей, с политикой, с техникой.
Отстра­ненность от мира дает человеку свободу, взаимосвязь с ним — су­ществование».
Эта свобода «в ситуации» открывает перед человеком будущее, которое
невозможно представить себе заранее. Для Ясперса, как и для Хайдеггера, человек
всегда осуществляется в будущем. В этой незавершенности всегда звучит голос
надежды. Если невозможно обрисовать будущее перед лицом современного кризиса,
то хотя бы 
можно указать его направление. оно должно                          быть
наследием западного
гуманизма. Но это наследие — не самоцель,                              «греколатинское
наследие
лишь создает то духовное пространство,  в                              котором
каждый  может  и
должен бороться  за свою независимость».                               Свобода
важнее наследия,
человек важнее гуманизма.  Иначе говоря,                               гуманизм
не должен замы-
каться в достигнутом,  он должен быть раскрыт для
своего источника
— для трансцендентности, одушевляющей его:
«Свобода может осущест­вляться лишь в осознании, предоставленности самой
себе, во взаи­мосвязи с тпансцендентным».
Экзистенциализм —
философия суровая и трезвая, в центре его исследований стоит человек, ставший
благодаря опыту двух мировых войн враждебным идеологии, человек, сил которого
хватает только на то, чтобы существовать и преследовать единственную цель:
внешне и внутренне справиться с бременем своей судьбы. Эта философия часто
находила свое выражение и в художественных произведениях, в том числе
написанных отцами-основателями этого направления, ищущими ключи к душе
современного человека (романы «Тошнота» и «Стена», пьеса
«Мухи» Жан-Поля Сартра). «Героическим гуманизмом» можно наз­вать
позицию Альбера Камю. Трагическое в его творчестве, как и противопоставленные
ему ценности, предстает в разных формах: оно связано и с самими событиями, и с
ощущением противоречивости основ бытия и абсурда, с бессмысленностью
метафизических усилий челове­ка. Но во всех случаях Смысл противопоставлен
Бессмыслице. Нако­нец, его гуманизм не отделяет человека от Истории, он
стремится 
стать всеобщим достоянием, побуждает к свершениям.
Опыт мятежа (иначе
говоря, самой жизни) противостоит тому, что все экзистенциалисты считают
Абсурдом. «Мы уже подошли к этому пределу, на краю мрака мы неизбежно
угадываем свет, и если мы бу­дем за него бороться, то мы обретем его. По ту
сторону отрицания, среди руин, все мы готовим возрождение, но не многие это
осознают».
Использованная
литература:
1. Краткая философская энциклопедия.
«Прогресс», 1994
2. Панорама современных идей. Chalidze publications,
1982
3. К.Ясперс «Смысл истории», 
«Республика», 1992
4. А.Камю «Избранное», «Правда»,
1990
5. Ж.-П. Сартр «Тошнота» // В журнале
«Иностранная литература»