Содержание
Введение
………………………………………………………………. 3
1.   Причины противостояния Петра и
Алексея …………………….. 9
2.   Процесс …………………………………………………………… 13
3.   Последствия «дела»
……………………………………………… 19
Заключение
………………………………………………………….. 21
Список источников и
литературы …………………………………. 22
Примечания
………………………………………………………….. 23


Введение
Дело царевича
Алексея, чье отображение в историографии долгое время диктовалось цензурными
соображениями, за три века обросло множеством домыслов, слухов, предположений. Хотя,
по мнению Н. Эйдельмана, напечатанные по приказу Петра на русском и нескольких
европейских языках «Объявление» и «Розыскное дело», то есть история следствия и
суда над Алексеем, явились шагом вперед по части цивилизации и гласности,[1] однако официальная версия не у всех
вызвала доверие даже в XVII веке, и иностранные послы предлагали свои версии
происшедшего.
Официальная версия о смерти Алексея гласит: «Узнав о
приговоре, царевич впал в беспамятство. Через некоторое время отчасти в себя
пришел и стал паки покаяние свое приносить и прощение у отца своего пред всеми
сенаторами просить, однако рассуждение такой печальной смерти столь сильно в
сердце его вкоренилось, что не мог уже в прежнее состояние и упование паки в
здравие свое придти и… по сообщение пречистых таинств, скончался… 1718-го
года, июня 26 числа».[2]
Но, по
донесению австрийского резидента Плейера, «носится тайная молва, что царевич
погиб от меча или топора… В день смерти было у него высшее духовенство и
князь Меньшиков. В крепость никого не пускали и перед вечером ее заперли.
Голландский плотник, работавший на новой башне в крепости и оставшийся там
незамеченным, вечером видел сверху в пыточном каземате головы каких-то людей и
рассказал о том своей теще, повивальной бабке голландского резидента. Труп
кронпринца положен в простой гроб из плохих досок; голова была несколько
прикрыта, а шея обвязана платком со складками, как бы для бритья».[3]
Само дело царевича Алексея
лежало запечатанным в секретном государственном архиве, печати
свидетельствовались ежегодно. В 1812 году, по свидетельству архивного отчета,
«следственное дело о царевиче Алексее Петровиче и о матери его
царице Евдокии Федоровне хранилось в особом сундуке, но в нашествие на Москву
французов сундук сей злодеями разбит и бумаги по полу все были разбросаны; но
по возвращении из Нижнего архива вновь описан и в особой портфели положены».[4] Сейчас документы дела доступны
широкому кругу читателей по репринтному изданию «Слово и дело», где приводятся
подлинные документы следственного дела царевича Алексея и его сторонников.
Поскольку
доступ к нему для историков долгое время был закрыт, им приходилось либо
защищать официальную версию, либо пользоваться иными источниками,
преимущественно слухами.
Автор
многотомных «Деяний Петра Великого», купец-историк Иван Голиков, отстаивавший
официальную версию, обращался к «не зараженному предупреждением» читателю: «Слезы
сего великого родителя (Петра) и сокрушение его доказывают, что он и намерения
не имел казнить сына и что следствие и суд, над ним производимые, были употреблены
как необходимое средство к тому единственно, дабы, показав ему ту попасть, к
которой он довел себя, произвесть в нем страх следовать впредь теми же
заблуждения стезями».[5]
Голиков защищает официальную версию о смерти царевича «от огорчения»,
подчеркивая, что Петр еще не успел утвердить приговор. 
Но Вольтер,
который, занимаясь русской историей, старался не ссориться с петербургскими
властями, все же писал 9 ноября 1761 г. Шувалову: «Люди пожимают плечами,
когда слышат, что 23-летний принц умер от удара при чтении приговора, на отмену
которого он должен был надеяться».[6]
(Вольтер на 6 лет «уменьшает» возраст Алексея).
В XIX веке
граф Блудов писал в записке к императору Николаю I: «Суд несчастного царевича Алексея Петровича
сопровождался розысками и последствиями, пробуждающими тяжкое воспоминание и
тайна которого, несмотря на торжественность главных действий суда, может быть,
и теперь еще не вполне раскрыта».[7]
А. С. Пушкин,
пристально изучавший историю царствования Петра в целях достоверного изложения
событий в своих литературных сочинениях, писал: «25 (июня 1718) прочтено
определение и приговор царевичу в Сенате… 26 царевич умер отравленным». Этот
сюжет поэт взял в записках Брюса. Сюжет этот был еще столь опасен в то время,
что лишь теперь с помощью криминалистов известный пушкинист И. Л. Фейнберг
прочел тщательно зачеркнутые строки в дневнике переводчика Келера: «Пушкин
раскрыл мне страницу английской книги, записок Брюса о Петре Великом, в которой
упоминается об отраве царевича Алексея Петровича,
приговаривая: «Вот как тогда дела делались».[8]
В конце 50-х годов, когда
Николая уже не было и начиналось освобождение крестьян, когда повеяло более
свободным, теплым воздухом и заговорила герценовская Вольная печать в Лондоне, официальный
историк Устрялов решился и выпустил в свет целый том, посвященный делу Алексея.
Герцен не пропустил этого обстоятельства и в одной их своих статей заметил: «Золотые
времена Петровской Руси миновали. Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда
боготворимого преобразователя».[9]
Перед выходом
своей книги Устрялов отправился к профессору К. И. Арсеньеву, прежде читавшему
русскую историю наследнику, чтобы «узнать у него наверное, как умер царевич»: «Я
рассказал ему, — вспоминал потом Устрялов, — все как у меня написано, т. е. что
царевич умер в каземате от апоплексического удара… Арсеньев мне возразил: «Нет,
не так. Когда я читал историю цесаревичу, потребовали из государственного
архива документы о смерти царевича Алексея.
Управляющий архивом принес бумагу, из которой видно, что царевич 26 июня (1718)
в 8 часов утра был пытан в Трубецком раскате, а в 8 часов вечера колокол
возвестил о его кончине».[10]
Это была запись в гарнизонной книге Санкт-Петербургской крепости.
Последовательность событий кажется достаточно ясной: царевича пытали утром его
последнего дня, уже после приговора, и он оттого скончался… 
Казалось бы,
все выяснилось. Один из рецензентов Устрялова восклицал, что «отныне процесс
царевича поступил уже в последнюю инстанцию — на суд потомства». Но именно в
1858 г., когда Устрялов закончил свой труд и отдал его в типографию,
появился странный документ о той же истории, и вокруг него начались любопытные
споры и разговоры. 
Письмо
появилось в Вольной типографии Герцена. Весной 1858 г. вышла 4-я книга «Полярной
звезды», где на странице 279 помещался заголовок: «Убиение Царевича Алексея
Петровича», письмо Александра Румянцева к Титову Дмитрию Ивановичу. Согласно
этому письму, Петр плакал, сетовал на Алексея, но заявил: «Не хощу поругать
царскую кровь всенародною казнию; но да совершится сей предел тихо и неслышно,
якобы ему умерети от естества предназначенного смертию. Идите и исполните…». Толстой,
утешая царевича, сказал: «Государь яко отец, простил тебе все прегрешения и
будет молиться о душе твоей, но яко монарх, он измен твоих и клятвы нарушения
простить не мог, прими удел свой, яко же подобает мужу царския крови и сотвори
последнюю молитву об отпущении грехов своих». Но царевич того не слушал, а
плакал и хулил его Царское Величество, нарекал детоубийцей. А как увидели, что
царевич молиться не хочет, то, взяв его под руки, поставили на колени, и один
из нас, кто же именно, от страха не помню, говорит за ним: «Господи! В руцы твои
предаю дух мой!». Он же, не говоря того, руками и ногами прямися и вырваться
хотяще. Тогда той же, мню, яко Бутурлин рек: «Господи! Упокой душу раба твоего
Алексия в селении праведных, презирая прегрешения его, яко человеколюбец!» И с
сим словом царевича на ложницу спиною повалиши, и взяв от возглавия два
пуховика, главу его накрыли, пригнетая дондеже движения рук и ног, утихли и
сердце битяся перестало, что сделалося скоро, ради его тогдашней немощи, и что
он тогда говорил, того никто разбирать не мог, ибо от страха близкия смерти ему
разума потрясение сталося».[11]
Как и
следовало ожидать, вокруг письма Румянцева вскоре закипели баталии. Первым
высказался Устрялов. Он объявил документ подложным. Доводы историка были не
лишены основания; он нашел в письме несколько неточностей и несообразностей.
Кое-какие сподвижники Алексея, упомянутые в этом письме от 27 июля 1718 г. как
уже казненные, на самом деле погибли только в конце того года; никакого Дмитрия
Ивановича Титова среди известных лиц петровской эпохи не находилось. Наконец,
одним из самых серьезных аргументов Устрялова было то, что письмо это
распространилось совсем недавно, то есть в середине XIX в.
Действительно, все известные его списки относятся примерно к концу 1840- началу
1850-х годов. Где же пролежал этот документ почти полтора столетия, почему о
нем никто прежде не слыхал? 
Новейшая
подделка, заключил Устрялов, и это его заявление чрезвычайно не понравилось
либеральной и революционной публицистике, враждебно относившейся к
консервативному историку. В начале 1860 года ему отвечали два знаменитых
русских журнала: «Русское слово», где уже начал печататься юный Писарев, и «Современник»,
который тогда вели Чернышевский, Добролюбов и Некрасов. В «Русском слове»
выступил молодой историк Михаил Семевский. Семевский был в то время деятельным
тайным корреспондентом герценовской печати. Скорее всего именно он передал
Герцену румянцевское письмо. Полемика Семевского с Устряловым поэтому как бы
защищала и честь заграничной публикации.[12]
Впрочем, дальнейшие
исследования подтвердили скорее правоту Устрялова. Как бы то ни было, «Дело о
царевиче Алексее», несмотря на использование его материалов историками,
продолжает вызывать у историков вопросы. Историографию проблемы и оставшиеся
неразрешенными вопросы изложил Н. Эйдельман в работе «Из потаённой истории
России XVIII – XIX веков».[13]
Интересна в этом смысле книга «Непотребный сын: Дело царевича Алексея Петровича».[14]
В сборнике представлены различные литературные версии, исторические документы,
мнения историков, зачастую противоречащие друг другу, которые повествуют о
трагической судьбе и загадочной смерти старшего сына Петра Великого.
После
изложенного краткого историографического обзора мы перейдем к изложению
следующих аспектов этого дела, в оценке которых различные историки расходятся
во мнениях: причин, по которым возникло само дело, то есть противостояние отца
и сына; сам ход дела и обстоятельства смерти царевича; и, наконец, мнения
историков относительно последствий этого дела, повлекшего за собой смену
порядка престолонаследия и смерть легитимного наследника.


1. Причины противостояния Петра и
Алексея
Противостояние
отца и сына, Петра и Алексея, правителя и наследника, родилось из различных
взглядов на дальнейшее развитие страны.
Во все Петр
I вкладывал присущую ему
кипучую энергию и размах, но преобразовательная и реформаторская деятельность
Петра у многих слоев наслеения вызывала недовольство и сопротивление. Против
него выступали реакционные ревнители старины – бояре, стрельцы, значительная
часть духовенства. Среди его противников оказался и родной сын от первой жены,
Евдокии Лопухиной, царевич Алексей. «Несчастный царевич Алексей пал жертвой
своей неспособности понять законность требований отца, своей созерцательной
природы, которой противна была безустанная деятельность»,[15] — писал К. Бестужев-Рюмин в 1882
году.
По мнению
историка, «симпатия царевича к приверженцам старины, питаемая не только его
психологической склонностью, но культивируемая и поддерживаемая враждебным
Петру окружением, тоже служила источником напряженности между отцом и сыном. До
тех пор, пока не стоял вопрос о наследстве – наследовании трудам и помыслам
отца, еще возможен был компромисс и попытки найти общий язык и примирение. «Сын
постарается разрушить все, что создал отец», — эта мысль терзала сознание
Петра, посвятившего свою жизнь разрушению прежнего уклада жизни и созданию
нового государственного порядка. В сыне он не видел — и не мог видеть –
наследника, последователя, продолжателя своего дела. Противоположность целей,
установок, ценностей, мотивов, стремлений — то, что составляет основу конфликта
в информационном метаболизме, — многократно умножалась делением общества на два
лагеря — противников преобразований и сторонников реформ, каждый из которых
вносил свою лепту в развитие этого конфликта и приближал его трагическую
развязку».[16]
М. П.
Погодин, написавший книгу «Царевич Алексей Петрович. По свидетельствам вновь
открытым», несколько иначе видел причины конфликта. Он считал, что сам царевич
отнюдь не был бездарью и разгильдяем: «Царевич был любознателен: от путевой
расходной его собственноручной книжки мы видим, что во всех городах, где он
останавливался, покупал почти прежде всего книги и на значительные суммы Книги
эти были не одного духовного содержания, но и исторические, литературные,
карты, портреты, осматривал везде достопримечательности».[17] Историк приводит слова Гюйсена, русского
агента по зарубежной печати о царевиче Алексее: «У него есть честолюбие,
сдерживаемое благоразумием, здравый смысл, большое желание отличиться и
приобрести все, что считается нужным для наследника большого государства; он
уступчивого и тихого нрава и показывает желание пополнить большим прилежанием
то, что было упущено в его воспитании».[18]
По мнению М.
П. Погодина, главная вина в конфликте – Петра, его непедагогичное и жестокое
отношение к сыну. «В течение 13 лет (от 9 до 20 года жизни царевича) царь
виделся не более 5 – 7 раз с сыном и почти всегда обращался к нему со строгим
выговором»,[19]
— пишет М. П. Погодин. Это неласковое отношение отца к сыну имело трагические
последствия: «Осторожность, скрытность, боязнь видные в письмах Алексея,
свидетельствуют не только о холодных, но даже враждебных отношениях у сына с
отцом. В одном письме царевич называет благополучным временем то, когда отец
уедет».[20]
Большинство
историков сходятся на том, что в конфликте отца и сына большую роль сыграли
различные взгляды на церковь и религию. «Я замечаю в нем большую наклонность к
набожности, справедливости, прямоте и чистоте нравов, — писал Гюйсен. – Его
величество позволили ему не соблюдать строго постов, из страха, чтоб это не
повредило его здоровью и силам, но он не хочет пользоваться этим разрешением из
набожности». «Религиозность была глубоким качеством Алексея, и в тяжелейшую
минуту — уже в тюрьме – почти единственной его просьбой была просьба о
духовнике (втайне от Петра)», — писал М. П. Погодин. 
С. М. Соловьев
отмечал: «Петр и руководители следствия в общем контексте представлений о
замыслах царевича Алексея на первый план упорно выдвигали «старомосковский»
вариант оппозиции. У Петра была своя, достаточно простая версия: «Когда б не
монахиня (т.е. бывшая царица), не монах (епископ Досифей) и не Кикин, Алексей
не дерзнул бы на такое неслыханное зло. Ой, бородачи! Многому злу корень –
старицы и попы; отец мой имел дело с одним бородачем (патриархом Никоном),
а я с тысячами».[21]
В период
подготовки церковной реформы, в результате которой православная церковь должна
была окончательно стать одним из винтиков государственной машины, Петр был
заинтересован в том, чтобы «привязать» дело царевича Алексея к церковной
оппозиции и, в итоге, нанести сокрушительный разгром его явным и мнимым
сторонникам в среде православного духовенства, а затем полностью лишить церковь
остатков самостоятельности. «Нетерпимый ко всякому инакомыслию, — писал Е. В.Анисимов,
— даже пассивному сопротивлению, царь не мог допустить, что в его государстве
где-то могут жить люди, проповедующие иные ценности, иной образ жизни, чем тот,
который проповедовал сам Петр и который он считал лучшим для России».[22]
С. В. Ефимов
пишет, что материалы розыска убеждают, что уже к 1709 – 1710 гг. вокруг
Евдокии сложился кружок недовольных политикой Петра и сочувствующих царевичу
людей. Эта небольшая группа связывала все свои надежды с ожидавшейся смертью
Петра и воцарением Алексея. По мнению С. В. Ефимова, это была пассивная
оппозиционная группа, укоренившаяся в провинции и тешившая себя иллюзиями и
пророчествами о возвращении благостной старины и милых сердцу патриархальных
старомосковских порядков, церковного благолепия и чинности. Она не располагала
ни достаточными для активных действий средствами, ни связями, ни политической
программой.[23]
Но Петр очень опасался влияния этой группы на царевича Алексея. Когда в конце
1706 или в начале 1707 г. царевичу удалось посетить свою мать в Суздальском
монастыре. Узнав об этом, Петр немедленно вызвал его к себе и, выразив ему свой
гнев, возложил на него множество поручений, которые весьма тяготили Алексея.
В целом можно
заключить, что между отцом и сыном сложились непримиримые противоречия на
основе полного несходства взглядов. Петр реформировал и преобразовывал, и
опасался, что со вступлением на престол сына все сделанное пойдет прахом,
восстановятся старые «московские» обычаи. Этот конфликт между отцом и сыном
приобрел размах настоящего политического дела.


2. Процесс
К концу 1709
г. Петр послал сына в Дрезден. Заграничное путешествие было предпринято под
предлогом усовершенствования в науках, но в действительности Петр желал
устроить брак своего сына с какой-нибудь немецкой принцессой. Тот решил
жениться на брауншвейгской принцессе Софии-Шарлотте, которая, как он писал
своему духовнику, «человек добр и лучше ее мне здесь не сыскать». Свадьба была
отпразднована в Торгау в октябре 1711 г. в присутствии Петра, только что
возвратившегося из Прутского похода. 
В конце 1712
г. Алексей Петрович поехал по воле отца в Петербург. Трехлетнее пребывание за
границей мало изменило царевича; по обвинению отца, он продолжал большую часть
времени проводить с попами или бражничал с дурными людьми. В это время Алексей
Петрович видел сочувствие к себе уже не только со стороны духовенства, но и
некоторых князей (Долгоруких и Голицыных), недовольных возвышением А. Д.
Меншикова. 
В 1714 г.
медики нашли, что у царевича чахотка, и он с разрешения Петра поехал на воды в
Карлебад, где и пробыл полгода. В отсутствие царевича, 12 июля, родилась у него
дочь Наталия, что успокоило царицу Екатерину Алексеевну, опасавшуюся рождения
сына. Возвратившись в Петербург, Алексей Петрович стал хуже относиться к жене,
которая узнала о сближении царевича с крепостной девкой его учителя Вяземского,
чухонкой Афросиньей Федоровой. Эта связь крайне порицалась официальной
историографией, но М. Погодин отмечал большую и трогательную любовь, которую
питал царевич к этой простой и некрасивой, в общем-то, девушке, приводя доклад Толстого:
«Нельзя выразить, как царевич любил Евфросинью и какое имел об ней попечение».
А вот в письмах Румянцева мелькает презрение красавца-гвардейца к наследнику,
обожающему простую и некрасивую девку.[24]
12 октября
1715 г. у Софии-Шарлотты родился сын Петр, а десять дней спустя она умерла.
Рождение внука побудило Петра письменно изложить все причины недовольства своего
царевичем. Заканчивалось письмо угрозой лишить сына наследства, если он не
исправится: «Ежели же ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу,
яко уд гангренный, и не мни себе, что я сие только в устрастку пишу: воистину
исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како
могу тебя непотребного пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный».[25] На другой день после этого у Петра
родился сын, который тоже получил имя Петр. 
Письмо очень
опечалило Алексея Петровича, и он обратился за советом к друзьям. Три дня
спустя он подал отцу ответ, в котором сам просил лишить его наследства. «Желаю
монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения, понеже вижу себя к сему
делу неудобна и непотребна… Раб ваш и непотребный сын».[26] Этим письмом царевич отказался от
наследства не только за себя, но и за сына. 
Петр остался недоволен
тоном царевича, который ссылается на свою неспособность и ничего не говорит о
неохоте что-либо делать, и не поверил его отказу от наследства, велел
возвращаться, чтоб был перед глазами: «… ибо я вижу, что только время проводишь
в обыкновенном своем неплодии». Петр всерьез опасался, что монашество сына
может оказаться уловкой, и существуют свидетельства, что друг царевича Кикин как-то раз образно выразился, что клобук «не гвоздем
на голове прибит». 
В конце
сентября 1716 г. Алексей Петрович получил письмо, в котором Петр требовал
ответа, намерен ли он приняться за дело или хочет поступить в монастырь. Тогда
царевич привел в исполнение свое давнишнее намерение и бежал за границу; по
совету Меншикова он взял с собой Афросинью, чем, конечно, еще более прогневил
отца. 
В ноябре
Алексей Петрович явился в Вене к вице-канцлеру Шенборну и просил у цесаря
защиты от несправедливости отца. Император собрал совет, и было решено дать
царевичу убежище; с 12 ноября до 7 декабря он пробыл в местечке Вейербург, а
затем был переведен в тирольский замок Эренберг, где скрывался под видом
государственного преступника.
Несколько
недель спустя после бегства Алексея Петровича из России начались розыски;
русский резидент в Вене Веселовский получил от Петра приказание принять меры к
открытию местожительства царевича. В начале апреля 1717 г. Веселовский передал
императору Карлу VI письмо Петра с просьбой, если его сын находится в пределах
империи, прислать его к нему «для отеческого исправления». 
«Пресветлейший
державнейший цесарь! – говорилось в письме. – Я принужден вашему цесарскому
величеству сердечною печалию своею о некотором мне нечаянно случившемся случае
в дружебно-братской конфиденции объявить, а именно о сыне своем Алексее. Перед
нескольким временем, получа от нас повеление, дабы ехал к нам, дабы тем отвлечь
его от непотребного жития и обхождения с непотребными людьми, прибрав несколько
молодых людей, с пути того съехав, незнамо куда скрылся, что мы по сё время не
могли уведать, где обретается. Того ради просим вашего величества, что ежели он
в ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его к нам прислать, дабы
мы его отечески исправить для его благосостояния могли… Вашего цесарского
величества верный брат. Из Амстердама в 20-й день декабря 1716».[27]
Алексей
Петрович был в отчаянии и умолял не выдавать его. Граф П.А. Толстой, приехавший
за ним с А.И. Румянцевым, обещал выхлопотать разрешение жениться на Афросинье и
жить в деревне. Это обещание ободрило царевича, а письмо Петра от 17 ноября, в
котором он обещал простить его, совершенно успокоило и обнадежило в счастливом
исходе дела: «… того б ради послушал нашего родительского увещания, возвратился
к нам, а мы ему тот поступок простим и примем его, паки в милость нашу, и
обещаем его содержать отечески во всякой свободе и довольстве, без всякого
гнева и принуждения. Буде же к тому весьма он не склонится, объявить ему именем
нашим, что мы за такое преслушание предадим его клятве отеческой и
церковной…».[28]
Толстой и
Разумовский, посланные Петром за сыном, сделали невозможное: два месяца длилась
массированная операция с применением всех видов давления. Они встретились с царевичем, обещали отцово прощение, подкупили всех вокруг,
вплоть до вице-короля Неаполя, запугали Алексея, что
непременно будет убит, если не вернется, запугали и уговорили повлиять на царевича его любовницу Евфросинью. Наконец, все австрийские
власти были запуганы угрозою военного вторжения войск Петра – и в результате 4
октября 1717 г. Алексей пишет отцу: «Всемилостивейший государь батюшка!..
Надеяся на милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу, и с присланными
от тебя, государь, поеду из Неаполя на сих днях к тебе, государю, в
Санктпитербурх. Всенижайший и непотребный раб и недостойный называться сыном Алексей».[29]
Царевич
сдался, поехал домой. На последней австрийской станции их все же догнал
посланец Карла VI, чтобы в последний раз уяснить, добровольно ли возвращается
царевич. Толстой был недоволен этим допросом, отвечал холодно. Алексей
подтвердил, что возвращается добровольно… 
3 февраля царевич отрекается в Москве от прав на престол и получает
отцовское прощение, получает при условии, что выдаст сообщников, которым
прощение не было обещано. Ему было обещано прощение и дано разрешение после
отречения вести частный образ жизни в своих имениях. Однако сразу же после
отречения от престола царь потребовал от сына назвать имена людей, которые ему
помогали и сочувствовали. В обнародованном манифесте об отречении прощение
царевича ставилось в зависимость от того, назовет ли Алексей имена своих
сторонников. После тайной беседы отца с сыном начались аресты. В застенках
Тайной канцелярии оказалось более 130 человек, многие из которых входили в
знаменитую плеяду «птенцов гнезда Петрова». В начале февраля 1718 г. в
Москве начался так называемый «кикинский розыск», названный так по имени одного
из главных обвиняемых — А.В.Кикина, некогда одного из любимцев Петра I,
адмиралтейц-советника Санкт-Петербургского адмиралтейства. В 1713—1716 гг.
А.В.Кикин фактически возглавлял группировку, сложившуюся вокруг Алексея в петербургский
период его жизни.
Одновременно
с кикинским розыском в Москве проводился розыск, связанный с именем матери
царевича Алексея — Евдокии Федоровны Лопухиной, в иночестве Еленой. В
1698 г. она была насильственно пострижена по указу Петра I. Царь
сразу же заподозрил свою бывшую супругу в крамольных связях с сыном.
В исторической литературе принято считать, что суздальский розыск
является составной частью кикинского (т.е. розыска по делу царевича Алексея в
период его пребывания в Москве). Сохранившийся комплекс документов, относящихся
к суздальскому розыску, по мнению С. В. Ефимова, не позволяет сделать такого
вывода.[30] Единственная встреча
Евдокии с сыном произошла в 1708 г. и вызвала сильный гнев Петра.[31]  Позднее
бывшая царица пыталась организовать переписку с Алексеем через своего брата
А.Ф.Лопухина, но безуспешно. Царевич был слишком напуган своим быстрым на
расправу отцом. В письмах своему духовнику Якову Игнатьеву Алексей не только
запрещает любые контакты с Е.Ф.Лопухиной, но даже запрещает ему ездить в
Суздаль и его окрестности к родственникам и друзьям.
Перед вынесением приговора Петр запрашивал мнение советников: «Прошу
вас, дабы истинно суд вершили, чему достойно, не флатируя мне (от французского
flatter — льстить, угождать.) и не опасаясь того, что ежели сие дело легкого
наказания достойно, и когда вы так учините осуждением, чтоб мне противно было,
в том отнюдь не опасайтесь: також и не рассуждайте того, что тот суд надлежит
вас учинить на моего, яко государя вашего, сына; но несмотря ка лицо сделайте
правду и не погубите душ своих и моей, чтоб совести наши остались чисты и
отечество безбедно». 
Судьи
опросили представителей разных групп и сословий. «Духовенство, — по словам
Пушкина, — как бабушка, сказало надвое»: привели для царя цитаты из Ветхого
завета, позволявшие наказать непокорного сына, и вспомнили Христа,
советовавшего простить блудного сына. Царю предлагалось избрать ту часть, «куда
рука божья тебя клонит». Гражданские же чины порознь объявили единогласно и
беспрекословно, что царевич достоин смертной казни. 
Приговор
подписали 127 человек – первым Александр Меншиков, затем генераладмирал граф
Апраксин, канцлер-граф Гаврило Головкин, тайный советник князь Яков Долгорукий.
Из крупных приближенных Петра не подписал приговор только фельдмаршал
Шереметев. Известный историк М. М. Щербатов позже утверждал, будто фельдмаршал
объявил: «Рожден служить своему государю, а не кровь его судить», — другой же
историк, И. И. Голиков, настаивал, что Шереметев был болен, находился в Москве,
и только потому его подпись отсутствует.
Выше мы уже
привели мнения различных историков по поводу того, естественной ли смертью умер
царевич. Остается добавить, что за гробом царевича «изволил высокою своею
особою идти его царское величество, а за его царским величеством
генерал-фельдмаршал светлейший князь Меншиков и сенаторы и прочие знатные
персоны. А потом изволила идти ее величество государыня царица, а за ее
величеством госпожи, вышеописанных знатных персон жены».[32] 
3. Последствия «дела»
Что касается последствий «дела о царевиче
Алексее», то большинство историков сходятся на том, что результатом стала
невозможность возвращения к допетровской Руси, и смерть царевича спасла петровские
преобразования. Однако в то же время многие исследователи указывают на
немаловажное последствие этого процесса: в сущности, все дворцовые перевороты XVIII  века.
«Лишив верховную власть, — пишет Ключевский, — правомерной
постановки и бросив на ветер все свои учреждения, Петр этим законом погасил и
свою династию, как династию, как учреждение; остались отдельные лица царской
крови без определенного династического положения. Так престол был отдан на волю
случая и стал его игрушкой. С тех пор, в продолжении нескольких десятилетий, ни
одна смена на престоле не обходилась без замешательства, кроме разве одной:
каждому воцарению предшествовала смута, негласная интрига или открытый
государственный удар».[33]
«После смерти Петра, в итоге убийства законного
наследника Царевича Алексея, — по словам историка К. Валишевского, — в
продолжении полувека Россия будет предоставлена приключениям и их героям. Вот
ради какого результата великий человек работал с своим палачами».[34]

В 1722 году Петр объявил новый порядок
престолонаследия. «Понеже всем ведомо есть, какою авессаломскою злостью надмен
был сын наш Алексей, и что не раскаянием его оное намерение, но милостию Божиею
всему нашему отечеству пресеклось, а сие не для чего иного взросло, токмо от
обычая старого, что большему сыну наследство давали, к тому же один он тогда
мужеского пола нашей фамилии был, и для того ни на какое отеческое наказание
смотреть не хотел. … Для чего благорассудили сей устав учинить, дабы сие было
всегда в воле правительствующего государя, кому оный хочет, тому и определить
наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети
и потомки не впали в такую злость, как писано, имея сию узду на себе. Того ради
повелеваем, дабы все наши верные подданные, духовные и мирские без изъятия, сей
наш устав пред Богом и Его Евангелием утвердили на таком основании, что всяк,
что сему будет противен, или инако како толковать станет, то за изменника
почтен, смертной казни и церковной клятве подлежать будет. Петр».

Что касается
простого народа, то, хотя еще при жизни царевича Алексея по всей России были
разосланы присяжные листы для приведения к присяге новому наследнику, не везде,
однако, приведение к присяге проходило гладко. Сторонники старых порядков не
хотели признать лишенным наследства царевича Алексея. Так, 2 марта в сборное
воскресенье к царю в церкви подошел человек, оказавшийся подьячим Докукиным и
подал бумагу. Это был присяжный лист на верность новому наследнику с следующей
надписью: «За неповинное отлучение и изгнание от Всероссийского Престола
Царского Богом хранимого Государя царевича Алексея Петровича христианскою
совестью и судом Божиим и пресвятым евангелием не клянусь, и на том
животворящего креста Христова не целую и собственною рукою не подписуюсь…
хотя за то и царский гнев нами произмется, буди в том воля Господа Бога моего
Иисуса Христа, по воле Его святой, за истину аз раб Христов Илларион Докукин
страдати готов. Аминь, Аминь, Аминь». Петр приказал повесить Докукина вниз
головой над медленно дымившим костром.[35]


Заключение
Династическое
сыноубийство – дело достаточно редкое в истории, и оно всегда вызывает особое
внимание потомков. В нашей истории было два таких случая – в царствование Ивана
Грозного и Петра Первого.
К. Ярош в
книге «Психологическая параллель. Иоанн Грозный и Петр Великий», изданной в
1898 г., анализирует общее и различное в этих случаях: «В истории убиения
сыновей лучше всего сказалось внутреннее различие обоих государей. Иоанн убил
сына нечаянно, в припадке гнева и потом горько плакал, молил лекарей о
возвращении несчастному жизни, называл себя сыноубийцею, говорил, что ему не
следует царствовать, а остается только удалиться в монастырь и в тихом
уединении оплакивать свои грехи, говорил, что Бог лишением сына покарал его за
прежние преступления, наконец послал в Палестину несколько тысяч рублей на
поминовение души убиенного Иоанна. Напротив того, Петр вел борьбу с сыном
несколько лет, судил его несколько месяцев, был виновником его смерти
обдуманным и сознательным. Наложивши свой тяжкий гнев на сына при его жизни,
Петр, по-видимому, не простил сына и по смерти».


Список источников и литературы
1. Анисимов Е. В.
Время Петровских реформ. Л., 1989. 
2. Валишевский К. Петр
Великий. Воспитание. Личность. М., 1992.
3. Данилевский Г. П.
Царевич Алексей. //Русская историческая повесть. Т. 2. М., 1988. С.366 – 407.
4. Ефимов С. В. Евдокия
Лопухина — последняя русская царица XVII в. // Средневековая Русь. СПб.,
1995.
5. Ефимов С. В. Суздальский розыск 1718 г. // Труды Всероссийской
научной конференции «Когда Россия молодая мужала с гением Петра», посвященной
300-летнему юбилею отечественного флота. Переславль-Залесский. 1992. Вып.1.
С.108 – 115. 
6. Ключевский В. О. Курс
русской истории. М., 1998.
7. Костомаров Н. И. Царевич Алексей Петрович. М ., 1989.
8. Непотребный сын:
Дело царевича Алексея Петровича / Сост. Р. И. Беккин. СПб, 1996.
9. Павленко Н.И. Петр
Великий. М., 1990.
10. Соловьев С. М.
История России с древнейших времен. Т.17 // Соч. в 18 книгах. М., 1993. Кн. 9. 
11. Эйдельман Н. Из
потаённой истории России XVIII – XIX веков. М., 1993. 
Примечания