МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
КАЛИНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ФАКУЛЬТЕТ ЛИНГВИСТИКИ И МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ
КАФЕДРА ЯЗЫКОЗНАНИЯРЕФЕРАТ
«ПЕРВАЯ «ОБЩАЯ И РАЦИОНАЛЬНАЯ ГРАММАТИКА ПОР-РОЯЛЯ»
Работу
выполниластудентка 1 курса
3 группы
Козлова
Е.А.Калининград 2003
ПЛАН
Введение…………………………………………………………….3
1.Исторические предпосылки создания
«Грамматики Пор-Рояля»………………………………………..42.Характеристика «Грамматики Пор-Рояля»………………….9
Заключение……………………………………………………..….14
Список использованной литературы……………………….….16
ВСТУПЛЕНИЕ.
Грамматика Пор-Рояля — один из наиболее значительных и знаменитых
текстов мирового лингво-филологического наследия.
Эта небольшая по объему книга, вышедшая первым изданием в Париже в 1660 г.,
послужила поворотным пунктом в развитии европейской лингвистической мысли.
Авторы грамматики — выдающийся логик и философ-янсенист А. Арно и
замечательный грамматист Кл. Лансло сумели в сжатой, почти афористической
форме, изложить основы нового подхода к грамматике. Этот подход основан на
анализе языка с позиций „разума», его возможностей и основных „операций»
(отсюда определение грамматики как „рациональной»). Рациональный аспект
языка отражает, по мнению авторов Пор-Рояля, общее в строении всех языков
(отсюда определение грамматики как „общей»). Грамматика Пор-Рояля положила
начало традиции „грамматической науки» и по ее образцу в Европе XVIII
начала XIX в. были описаны многие европейские и неевропейские языки. Этот
образец широко внедрялся в школьное преподавание. Как философский и логико-
лингвистический труд „Грамматика» не утратила своего значения и в наши дни.
Она представляет интерес для языковедов всех профилей, философов, логиков,
историков науки и культуры, преподавателей-филологов.ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ СОЗДАНИЯ «ГРАММАТИКИ ПОР-РОЯЛЯ».
После Томаса Эрфуртского в течение примерно двух столетий
теоретический подход к языку не получил значительного развития. Однако
именно в это время шло постепенное становление нового взгляда на языки,
который в конечном итоге выделил европейскую лингвистическую традицию из
всех остальных. Появилась идея о множественности языков и о возможности их
сопоставления.
Разумеется, о том, что языков много, знали всегда, бывали и единичные
попытки сопоставления языков. Однако, как выше уже отмечалось, каждая из
лингвистических традиций явно или неявно основывалась на наблюдениях над
каким-то одним языком, которым всегда был язык соответствующей культурной
традиции. Можно было переориентироваться с одного языка на другой, как было
в Древнем Риме и в Японии, можно было, особенно на раннем этапе развития
традиции, переносить на язык своей культуры категории другого, ранее уже
описанного языка, но всегда становление традиции или даже ее варианта
сопровождалось замыканием в изучении одного языка. В средневековой Европе
греческий и латинский варианты традиции почти не соприкасались друг с
другом. В Западной Европе даже в XIII—XIV вв., когда на ряде языков уже
существовала развитая письменность, единственным достойным объектом
изучения все еще считалась латынь. Отдельные исключения вроде исландских
фонетических трактатов были редки.
Положение стало меняться в одних странах с XV в., в других с XVI в. К
этому времени в ряде государств завершился период феодальной
раздробленности, шло становление централизованных государств. На многих
языках активно развивалась письменность, появлялись как деловые, так и
художественные тексты, в том числе произведения таких выдающихся авторов,
как Данте, Ф. Петрарка, Дж. Чосер. Чем дальше, тем больше распространялись
представления о том, что латынь не является единственным языком культуры.
Национальная и языковая ситуация в позднесредневековой Европе имела
две особенности, которые повлияли на развитие дальнейших представлений о
языке. Во-первых, Западная Европа не составляла единого государства, а
представляла собой множество государств, где в большинстве случаев говорили
на разных языках. При этом среди этих государств не было ни одного, которое
бы могло претендовать на господство (как в прошлом Римская империя и
недолго существовавшая империя Карла Великого). Уже поэтому ни один язык не
мог восприниматься как столь же универсальный, как латынь. Французский язык
для немца или немецкий для француза были иностранными языками, а не языками
господствующего государства или более высокой культуры. Даже в Англии, где
в XI—XV вв. языком знати был французский, затем все же окончательно победил
английский язык, включивший в себя много французских заимствований.
Во-вторых, все основные языки Западной Европы были генетически
родственны, принадлежа к двум группам индоевропейской семьи — романской и
германской, и типологически достаточно близки, обладая, в частности,
сходными системами частей речи и грамматических категорий. Отсюда
достаточно естественно возникала мысль о принципиальном сходстве языков,
обладающих лишь частными отличиями друг от друга. Вместо идеи о латыни как
о единственном языке культуры возникала идея о нескольких примерно равных
по значению и похожих друг на друга языках: французском, испанском,
итальянском, немецком, английском и др.
Кроме этого главного фактора было еще два дополнительных. Хотя и в
средние века понаслышке знали о существовании, помимо латыни, еще двух
великих языков: древнегреческого и древнееврейского, но реально владели
этими языками очень немногие, а выражаясь по-современному, в базу данных
для западноевропейской науки о языке они почти не входили. Теперь же в
эпоху гуманизма два этих языка начали активно изучаться, а их особенности —
учитываться, причем довольно большие типологические отличия
древнееврейского языка от европейских расширяли представления ученых о том,
какими бывают языки. Другим фактором были так называемые великие
географические открытия и усиление торговых связей со странами Востока.
Европейцам пришлось сталкиваться с языками других народов, о существовании
которых они не подозревали. Нужно было общаться с носителями этих языков, и
встала задача их обращения в христианство. И уже в XVI в. появляются первые
миссионерские грамматики «экзотических» языков, в том числе индейских. В то
время однако европейская научная мысль еще не была готова к адекватному
пониманию особенностей строя таких языков. Миссионерские грамматики и
тогда, и позже, вплоть до XX в. описывали эти языки исключительно в
европейских категориях, а теоретические грамматики вроде грамматики Пор-
Рояля не учитывали или почти не учитывали материал таких языков.Гораздо большее значение для развития европейской традиции и
преобразования ее в науку о языке сыграли первые грамматики новых западных
языков. Грамматики испанского и итальянского языков появились с XV в.,
французского, английского и немецкого — с XVI в. Поначалу некоторые из них
писались на латыни, но постепенно в таких грамматиках описываемые языки
одновременно становились и языками, на которых они написаны. Эти грамматики
имели учебную направленность. Стояла задача формирования и закрепления
нормы этих языков, особенно важная после изобретения в XV в.
книгопечатания. В грамматиках одновременно формулировались правила языка и
содержался учебный материал, позволяющий выучить эти правила. В это же
время получила активное развитие лексикография, ранее составлявшая отсталую
часть европейской традиции, Если раньше преобладали глоссы, то теперь в
связи с задачей создания норм новых языков создаются достаточно полные
нормативные словари. В связи с подготовкой такого словаря для французского
языка в 1634 г. была создана Французская академия, существующая до
настоящего времени; она стала центром нормализации языка в стране.
Ранее единая западноевропейская традиция стала разделяться на
национальные ветви. Поначалу, примерно до конца XVII в., исследования
языков наиболее активно развивались в романских странах. В XVI в. после
некоторого перерыва вновь начинает развиваться теория языка. Выдающийся
французский ученый Пьер де ла Раме (Рамус) (1515— 1672, убит в
Варфоломеевскую ночь) завершил создание понятийного аппарата и терминологии
синтаксиса, начатое модистами; именно ему принадлежит дожившая до наших
дней система членов предложения. Теоретическую грамматику, написанную еще
на латыни, но уже учитывающую материал различных языков, создал Ф. Санчес
(Санкциус) (1550—1610) в Испании в конце XVI в. У него уже содержатся
многие идеи, потом отразившиеся в грамматике Пор-Рояля.
В XVII в. еще более активно ведутся поиски универсальных свойств
языка, тем более что расширение межгосударственных связей и трудности,
связанные с процессом перевода, оживляли идеи о создании «всемирного
языка», общего для всех, а чтобы создать его, надо было выявить свойства,
которыми обладают реальные языки. На развитие универсальных грамматик влиял
и интеллектуальный климат эпохи, в частности, популярность
рационалистической философии Рене Декарта (Картезия) (1596—1650), хотя
известное благодаря Н. Хомскому наименование «картезианские грамматики» в
отношении грамматики Пор-Рояля и подобных ей не вполне точно, поскольку
многие «картезианские» идеи присутствовали у Ф. Санчеса и других еще до Р.
Декарта.
Языкознание XVII в. в основном шло в области теории двумя путями:
дедуктивным (построение искусственных языков) и индуктивным, связанным с
попыткой выявить общие свойства реально существующих языков. Не первым, но
самым известным и популярным образцом индуктивного подхода стала так
называемая «Грамматика Пор-Рояля», впервые изданная в 1660 г. без указания
имен ее авторов Антуана Арно (1612—1694) и Клода Лансло (1615—1695).ХАРАКТЕРИСТИКА «ГРАММАТИКИ ПОР-РОЯЛЯ».
«Грамматика Пор-Рояля» вошла в историю науки под не принадлежащим
авторам названием («Грамматика общая и рациональная» — начало очень
длинного подлинного названия). Женский монастырь Пор-Ро в те годы был
центром передовой мысли, с ним был связан кругом ученых, в который входили
и авторы грамматики. Книга была результатом содружества двух специалистов
разных профессий. А. Арно был логиком и философом, соавтором известной
книги по логике, а К. Лансло — одним из первых во Франции профессиональных
лингвистов, преподавателем языков и автором грамматик; в частности, он
первым во Франции преподавал латинский язык как иностранный, с объяснениями
на французском языке. Такое сочетание дало возможность объяснить высокую
для того времени теоретичность с достаточно xopoшим знанием материала
нескольких языков.
Авторы грамматики считали недостаточным чисто описательный подход к
языку и стремились создать объяснительную грамматику, в ней говорилось,
что стимулом к ее написанию послужил «путь разумных объяснений многих
явлений, либо общих для всех языков, либо присущих лишь некоторым из них».
В целом в книге объяснительный подход преобладает и над описательным, и над
нормативным. Однако ряд разделов, посвященных французскому языку, содержит
нормативные правила. К 1660 г. нормы французского языка были в общих чертах
сформированы, но многие детали еще оставались неотшлифованными. Тем не
менее, значение «Грам- матики Пор-Рояля» прежде всего не в предписаниях, а
в объяснении ранее уже описанных явлений языка.
Авторы грамматики исходили из существования общей логической основы
языков, от которой конкретные языки отклоняются в той иной степени. Сама по
себе такая идея была в XVII в. не новой и восходила к модистам. Эта идея
для А. Арно и К. Лансло была столь убедительной, что не требовала особых
доказательств. Например, в грамматике говорится о «естественном порядке
слов» без доказательств существования такого порядка и даже без его
описания (хотя достаточно , что «естественным» для них, как и для модистов,
был порядок «подлежащее — сказуемое — дополнение»).
От модистов авторы «Грамматики Пор-Рояля» отличались не столько самой
идеей основы языков, сколько пониманием того, что собой эта основа
представляет. У модистов, выражаясь современным языком, соответствие между
поверхностными и глубинными структурами оказывалось взаимно однозначным или
по крайней мере очень близким к нему. Они старались каждому явлению,
зафиксированному в грамматике Присциана, приписать философский смысл. В
данной грамматике этого уже нет прежде всего из-за расширения эмпирической
базы. Если модисты исходили из одной латыни, то здесь почти в каждой главе
рассматриваются два языка: латынь и французский, достаточно часто
упоминаются также испанский, итальянский, древнегреческий и
древнееврейский, а изредка речь идет и о «северных», то есть германских, и
о «восточных» языках; что имеется в виду в последнем случае, не вполне
ясно. С современной точки зрения количество языков невелико, но по
сравнению с предшествующим временем это был крупный шаг вперед.
Ориентация на латинский эталон была еще не вполне преодолена в
грамматике, что особенно заметно в разделе о падежах и предлогах. Хотя и
сказано, что «из всех языков только греческий и латынь имеют падежи имен в
полном смысле этого слова», но за эталон принимается латинская падежная
система, именно она признается «логической». В древнегреческом языке, где
по сравнению с латынью на один падеж меньше, предлагается считать, что
отсутствующий аблатив «есть и у греческих имен, хотя он всегда совпадает с
дативом». Для французского же языка выражение тех или иных «глубинных»
падежей видится в употреблении предлогов или опущении артикля. Более
сложный случай составляют для А. Арно и К. Лансло прилагательные. В
латинских грамматиках было принято считать существительные и прилагательные
одной частью речи — именем, но для французского и других новых языков
Европы данные два класса необходимо было различать, в грамматике принят
компромиссный подход: выделяется одна часть речи — имя — с двумя
подклассами. Такая трактовка проецируется и на семантику: у слов выделяются
«ясные» значения, разъединяющие существительные и прилагательные, и
«смутные» значения, общие для них: слова красный и краснота имеют общее
«смутное» значение и разные — «ясные». Введение «ясных» значений указывает
на отход от латинского эталона, введение «смутных» — на частичное его
сохранение (впрочем, есть и другая трактовка, согласно которой выделение
двух видов значений имеет глубокий философский смысл).
Однако в ряде других пунктов авторы грамматики решительно отходят от
латинского эталона в пользу французского. Особенно это видно в связи с
артиклем: «В латыни совсем не было артиклей. Именно отсутствие артикля и
заставило утверждать… что эта частица была бесполезной, хотя, думается,
она была бы весьма полезной для того, чтобы сделать речь более ясной и
избежать многочисленных двусмысленностей». И далее: «Обиход не всегда
согласуется с разумом. Поэтому в греческом языке артикль часто
употребляется с именами собственными, даже с именами людей… У итальянцев
же такое употребление стало обычным… Мы не ставим никогда артикля перед
именами собственными, обозначающими людей». Итак, оказывается, что у «нас»,
французов, в данном случае «обиход согласуется с разумом», а у других
народов нет. Из французского языка исходят авторы и говоря об именах с
предлогом, соответствующих «необязательным» наречиям в латыни, в некоторых
других случаях.
Эталонные, соответствующие «разуму» структуры в большинстве случаев
конструируются на основе либо латыни, либо французского языка. Но в
принципе в этой роли могут выступать любые языки вплоть до «восточных»,
как это говорится там, где признается рациональность сов- падения формы
третьего лица с основой глагола. Авторы, по-видимому, исходят из некоторых
априорных и прямо не формулируемых представлений о «логичности» и
«рациональности», но берут в каждом случае некоторые реальные структуры
одного из известных им языка (иногда, как с прилагательными, из
контаминации структур двух языков)
Однако есть случаи, когда А. Арно и К. Лансло отвлекаются от
особенностей конкретных языков и подходят к семантическому анализу. Здесь
наиболее важными оказываются разделы, посвященные сравнительно периферийным
вопросам: относительным местоимениям, наречиям, эллипсису и т. д. Одно из
самых известных мест книги — это фрагмент раздела об относительных
местоимениях, где анализируется фраза: Dieu invisible a сгйй le monde
visible «Невидимый бог создал видимый мир ». По его поводу А. Арно и К.
Лансло пишут: «В моем сознании проходят три суждения, заключенные в этом
предложении. Ибо я утверждаю: 1) что Бог невидим; 2) что он создал мир, 3)
что мир видим. Из этих трех предложений второе является основным и главным,
в то время как первое и третье являются придаточными… входящими в главное
как его составные части; при этом первое предложение составляет часть
субъекта, а последнее — часть атрибута этого предложения. Итак, подобные
придаточные предложения присутствуют лишь в нашем сознании, но не выражены
словами, как в предложенном примере. Но часто мы выражаем эти предложения в
речи. Для этого и используется относительное местоимение».
Если отвлечься от архаичных для нашей эпохи терминов вроде «суждение»,
такое высказывание кажется очень современным. Авторы «Грамматики Пор-Рояля»
здесь четко различают формальную и семанти- ческую структуру, которые
фактически не различали модисты, но и не всегда четко разграничивали и
многие лингвисты XIX и XX вв. Отталкиваясь от объяснения поверхностных
явлений французского языка (в данном разделе грамматики речь идет только об
одном языке), он переходит к описанию их семантики, не имеющей прямых
формальных соответствий. Еще в XVII в. они пришли к тем же выводам, что
многие современные лингвисты. Однако, как уже говорилось, чаще в грамматике
«логическая», а фактически семантическая структура соответствует некоторой
поверхностной структуре того или иного языка.
В некоторых других местах книги говорится о синонимии языковых
выражений, из которых одно признается более соответствующим логике (хотя не
всегда ясно, идет ли речь о полном соответствии), а другое может
употребляться вместо него ради «желания людей сократить речь» или «для
изящества речи». Чаще в этих случаях за эталон принимаются явления
французского языка. Впрочем, о синонимии некоторых исходных и неисходных
выражений говорилось задолго до XVII в.: можно указать на явление
эллипсиса, рассматривавшееся так еще с античности.
Безусловно, у А. Арно и К. Лансло не было четкого представления о том,
откуда берется их «рациональная основа грамматики» всех языков. Но нельзя к
авторам XVII в. предъявлять те же требования, что к лингвистам XX в. Сама
идея установления общих свойств человеческих языков, основанная на
принципиальном их равноправии (пусть реально такие свойства оказываются
сильно романизированными), представляла собой важную веху в развитии
лингвистических идей.ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Судьба «Грамматики Пор-Рояля» была весьма сложной. Поначалу она стала
очень популярной и во Франции считалась образцовой до конца XVIII — начала
XIX в., известна она была и за пределами Франции. Авторы последующих
«логических» и «рациональных» грамматик ей подражали. Однако после
становления новой, сравнительно-исторической научной парадигмы именно из-за
своей известности она стала восприниматься как образец «умствующего,
априористического, ребяческого», по выражению И. А. Бодуэна де Куртенэ,
направления в языкознании, втискивающего язык в логические схемы; часто ей
приписывали и то, против чего она была направлена: жесткое следование
латинскому эталону. Положение не изменилось и в первой половине XX в. Среди
ее критиков были многие крупные ученые: И. А. Бодуэн де Куртенэ, Л.
Блумфилд, Ч. Хоккетт и др., часто судившие о ней из вторых рук. К этому
времени эмпирическая база общего языкознания сильно расширилась, и
«Грамматика Пор-Рояля» стала восприниматься как слишком явно смешивающая
универсальные свойства языка с особенностями романских языков.
Новый интерес к книге возник в 60-е гг. XX в. Во многом здесь сыграл
роль Н. Хомский, объявивший ее авторов своими предшественниками. Его
оппоненты справедливо указывают на то, что он сильно модернизировал идеи
грамматики и рассматривал ее вне исторического контекста, однако
действительно многое в книге, прежде всего идея об общих для всех языков
«структурах мысли», оказалось созвучным хомскианской лингвистике. Однако
возрождение интереса к «Грамматике Пор-Рояля» нельзя сводить только к
авторитету Н. Хомского. В середине 60-х гг. ее анализом и комментированием
независимо друг от друга занялись сразу несколько специалистов, и Н.
Хомский оказался лишь одним из них. «Реабилитация» книги была связана с
общими тенденциями мирового развития лингвистики. Один из комментаторов ее,
Р. Лакофф, справедливо называл «Грамматику Пор-Рояля» «старой грамматикой,
долго имевшей плохую репутацию среди лингвистов, но недавно восстановившей
престиж, который она имела в свое время».
Отметим еще одну черту «Грамматики Пор-Рояля», также повлиявшую на ее
дальнейшую репутацию. Как и лингвистические сочинения предшествующего
времени, она была чисто синхронной, «Рациональная основа» всех языков
рассматривается как нечто неизменное, а фактор исторического развития
просто не включен в концепцию. Латинский и французский языки
рассматриваются в книге как два разных языка, а не как язык-предок и язык-
потомок (впрочем, происхождение французского языка от латинского тогда не
было столь очевидно, как сейчас).
Следует отметить, что дедуктивный подход к языку, упоминавшийся выше и
нашедший отражение в попытках конструирования искусственного «идеального
языка», долгое время был популярным. Интерес к нему проявляли многие
крупнейшие мыслители ХVII в.: Ф.Бэкон, Р.Декарт, И.Ньютон и др. Однако,
когда идея создания мирового языка отошла на второй план (что произошло уже
с начала XVIII в.), все упомянутые проекты забыли. В частности, проект И.
Ньютона, оставшийся в рукописи, был впервые издан в оригинале лишь в 1957
г. Судьба всех подобного рода исследований оказалась много хуже, чем судьба
никогда совсем не исчезавшей из лингвистического обихода «Грамматики Пор-
Рояля»СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
1.Алпатов В. М. «Грамматика Пор-Рояля» и современная лингвистика (К выходу
в свет русских изданий) // Вопросы языкознания, 1992, № 2, с. 57—68.
2.Грамматика общая и рациональная Пор-Рояля.-М.: Прогресс, 1990.
