Родился
в Москве, 30 июля 1803 г. 

Окончив
курс в благородном пансионе при Московском университете, сотрудничал в
«Вестнике Европы»; сблизившись с Грибоедовым и Кюхельбекером ,
издавал в 1824 — 1825 годах альманах «Мнемозина»; позднее служил в
ведомстве иностранных исповеданий и редактировал «Журнал Министерства
Внутренних дел». В 1846 г. был назначен помощником директора Императорской
публичной библиотеки и директором Румянцевского музея. С переводом в 1861 г.
музея в Москву, назначен сенатором московских департаментов Сената и состоял
первоприсутствующим 8-го департамента. Скончался 27 февраля 1869 г. и погребен
на кладбище Донского монастыря. 

Человек
самого разностороннего и глубокого образования, вдумчивый и восприимчивый
мыслитель, талантливый и оригинальный писатель, Одоевский чутко отзывался на
все явления современной ему научной и общественной жизни. Искание во всем и
прежде всего правды («Ложь в искусстве, ложь в науке и ложь в жизни, —
писал он в свои преклонные годы, — были всегда и моими врагами, и моими
мучителями: всюду я преследовал их, и всюду они меня преследовали»),
уважение к человеческому достоинству и душевной свободе, проповедь снисхождения
и деятельной любви к людям, восторженная преданность науке, стремление
всесторонне вникнуть в организм духовной и физической природы отдельного человека
и целого общества — характерные черты его произведений и его образа действий.
Они проявляются уже в полемике с Булгариным , в письмах к «Лужницкому
старцу«, в »Стариках», где в прозрачной и ядовитой аллегории
выставляются жалкие и отрицательные стороны служебной и общественной жизни — и
красной нитью проходят через все им написанное. Одоевский — не только
занимательный повествователь или, по его собственному выражению сказочник, но и
научный мыслитель, популяризатор нравственно-философских, экономических и
естественно-исторических учений. Зорко следя за открытиями в науке и за новыми
теориями, он в той или другой форме знакомит с ними своих читателей. Его язык —
живой и образный, иногда слишком богатый сравнениями и метафорами — в передаче
сложных и отвлеченных понятий очень определителен и ясен. В нем почти постоянно
слышится подмеченный Белинским «беспокойный и страстный юмор», а
некоторые страницы напоминают блестящие ораторские приемы. 

Главное
место среди сочинений Одоевского принадлежит «Русским ночам» —
философской беседе между несколькими молодыми людьми, в которую вплетены, для
иллюстрации высказываемых ими положений, рассказы и повести, отражающие в себе
задушевные мысли, надежды, симпатии и антипатии автора. Так, например,
рассказы: «Последнее самоубийство» и «Город без имени»
представляют, на фантастической подкладке, строго и последовательно до конца
доведенный закон Мальтуса о возрастании населения в геометрической прогрессии,
а произведений природы — в арифметической, со всеми выводимыми из него
заключениями, и теорию Бентама, кладущую в основание всех человеческих действий
исключительно начало полезного, как цель и как движущую силу. Лишенная
внутреннего содержания, замкнутая в лицемерную условность светская жизнь нашла
живую и яркую оценку в «Насмешке Мертвеца» и в патетических страницах
«Бала», где описывается страх смерти, овладевший собравшейся на бале
публикой. Жестоко порицаемое стремление к чрезмерной специализации знаний, с
утратой сознания общей между ними связи и гармонии, служит сюжетом для
«Импровизатора» и ряда других рассказов. В «Русских ночах»
особенно выдаются два рассказа, «Бригадир» и «Себастиан
Бах»: первый — потому, что в нем автор, за пятьдесят лет до появления
«Смерти Ивана Ильича», затрагивает ту же самую — и по основной идее,
и по ходу рассказа — тему, которую впоследствии, конечно, с неизмеримо большим
талантом, разработал Л.Н. Толстой ; второй — потому, что здесь (а также в
«Последнем квартете Бетховена») автор высказал свою восторженную
любовь к музыке, «величайшему из искусств». Серьезному изучению ее
истории и теории он посвятил в значительной мере свою жизнь. Еще в 1833 г. он
написал «Опыт о музыкальном языке», много занимался затем вопросом о
наилучшем устройстве своего любимого инструмента — органа и даже изобрел особый
инструмент, названный им энгармоническим клавесином. 

Отдавшись,
после переселения в Москву, изучению древней русской музыки, Одоевский читал о
ней лекции на дому, в 1868 г. издал «Музыкальную грамоту, или Основания
музыки для не музыкантов« и открыл московскую консерваторию речью »Об
изучении русской музыки не только как искусства, но и как науки». Смерть
застала Одоевского за усиленными работами об устройстве в Москве съезда
археологов (он был одним из учредителей археологического общества, а также
Императорского географического общества), во время которого ученики
консерватории должны были, под его руководством, исполнять древние русские
церковные напевы. Среди повестей и рассказов, не вошедших в «Русские
ночи«, выделяются: большая повесть »Саламандра» —
полуисторический, полуфантастический сюжет которой навеян на автора изучением
истории алхимии и исследованиями Я.К. Грота о финских легендах и поверьях, — и
серия полных злой иронии рассказов из светской жизни («Новый год»,
«Княжна Мими», «Княжна Зизи»). Сатирические сказки («О
мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем«, »О господине
Коваколе» и другие), из которых иные отличаются мрачным колоритом и, ввиду
господствовавших тогда в правящих сферах взглядов, большою смелостью,
составляют переход от фантастических рассказов, где чувствуется сильное влияние
Гофмана, к серии прелестных и остроумных, нравоучительных («Душа
женщины«, »Игоша«, »Необойденный дом») детских сказок,
одинаково чуждых как деланной сентиментальности, так и слишком раннего, безжалостного
ознакомления детей с ужасами жизни и ее скорбями. Значительная часть последних
сказок была издана отдельной книжкой под названием «Сказок дедушки
Иринея». Одной из выдающихся сторон литературной деятельности Одоевского
была забота о просвещении народа, в то время крайне редкая и многими
рассматривавшаяся как странное чудачество. 

Долгие
годы состоял Одоевский редактором «Сельского Обозрения»,
издававшегося Министерством внутренних дел, вместе с другом своим, А.П.
Заболоцким-Десятовским , он выпустил в свет книжки «Сельского
чтения«, под заглавиями: »Что крестьянин Наум твердил детям и по
поводу картофеля«, »Что такое чертеж земли и на что это
пригодно» (история, значение и способы межевания); написал для народного
чтения ряд «Грамоток дедушки Иринея» — о газе, железных дорогах,
порохе, повальных болезнях, о том, «что вокруг человека и что в нем
самом«; наконец, издал »Пестрые сказки Иринея Гамозейки», языком
которых восхищался знаток русской речи Даль , находивший, что некоторым из
придуманных Одоевским поговорок и пословиц может быть приписано чисто народное
происхождение. Одоевский дорожил званием литератора и гордился им. Друг Пушкина
и князя Вяземского , он радушно раскрывал свои двери для всех товарищей по
перу, брезгливо относясь лишь к Булгарину и Сенковскому , которые его терпеть
не могли, и ставил свои занятия литературой выше всего, что давалось ему его
знатным происхождением и общественным положением. «Честная литература, —
писал он, — точно брандвахта, аванпостная служба среди общественного
коварства». Он всегда стоял на страже против всяких двусмысленных и
нечистых литературных приемов, предупреждал писателей о грозивших им
опасностях, в тревожные времена горячо заступался за них, где только мог,
настойчиво заботился о расширении круга изданий. Его хлопотам обязаны были
своим разрешением «Отечественные Записки». Приветствуя облегчение
цензурных правил в 1865 г. (о чем он и прежде писал в составленных им
обстоятельных записках о цензуре и ее истории у нас), Одоевский высказывался
против взятой из наполеоновской Франции системы предостережений и ратовал за
отмену безусловного воспрещения ввоза в Россию враждебных ей книг. 

До
пятидесятых годов по своим взглядам на отношение России к Западу Одоевский
приближался во многом к славянофилам, хотя никогда систематически к ним не
примыкал; но уже в начале 40-х годов он высоко ставил Петра , а личное
знакомство с «гнилым Западом» во время поездок за границу, начиная с
1856 г. (в 1859 г. он был депутатом Императорской публичной библиотеки на
юбилее Шиллера в Веймаре), заставило его изменить свой взгляд на смысл
европейской цивилизации. Это выразилось с особой силой в его записках и
бумагах, составляющих интереснейшее собрание замечаний по поводу всевозможных
вопросов (оно хранится в публичной библиотеке). Признаки «нашей
прирожденной болезни« Одоевский видит в »общенародной лени ума, в
непоследовательности и недостатке выдержки» и негодует на то наше
свойство, которое он называет «рукавоспустием». Идеализм в народе —
пишет он — является большей частью в виде терпимости к другим народам и
понимания их. Вместе с тем он до конца верил в русского человека и его богатые
задатки: «а все-таки русский человек — первый в Европе не только по
способностям, которые дала ему природа даром, но и по чувству любви, которое
чудным образом в нем сохранилось, несмотря на недостаток просвещения, несмотря
на превратное преподавание религиозных начал, обращенное лишь на обрядность, а
не на внутреннее улучшение. Уж если русский человек прошел сквозь такую
переделку и не забыл христианской любви, то стало быть в нем будет прок — но
это еще впереди а не назади». Преобразования Александра II , обновившие
русскую жизнь, встретили в Одоевском восторженное сочувствие. Он предлагал
считать в России новый год с 19 февраля и всегда, в кругу друзей, торжественно
праздновал «великий первый день свободного труда», как он выразился в
стихотворении, написанном после чтения манифеста об упразднении крепостного
права. 

Когда
в 1865 г. в газете «Весть» проводился под предлогом упорядочения
нашего государственного устройства, проект дарования дворянству таких
преимуществ, которые, в сущности, были бы восстановлением крепостного права,
только в другой форме, — Одоевский написал горячий протест, в котором, от имени
многих, его подписавших, так определял задачи дворянства: «1) приложить
все силы ума и души к устранению остальных последствий крепостного состояния,
ныне с Божьей помощью уничтоженного, но бывшего постоянным источником бедствий
для России и позором для всего ее дворянства; 2) принять добросовестное и
ревностное участие в деятельности новых земских учреждений и нового
судопроизводства, и в деятельности этой почерпать ту опытность и знание дел
земских и судебных, без которых всякое учреждение осталось бы бесплодным, за
недостатком исполнителей; 3) не поставлять себе целью себялюбивое охранение
одних своих сословных интересов, не искать розни с другими сословиями пред
судом и законом, но дружно и совокупно со всеми верноподданными трудиться для
славы Государя и пользы всего отечества и 4) пользуясь высшим образованием и
большим достатком, употреблять имеющиеся средства для распространения полезных
знаний во всех слоях народа, с целью усвоить ему успехи наук и искусств,
насколько то возможно для дворянства». Протест этот возбудил в некоторых
кругах Москвы ожесточенное негодование против Одоевского; его обвиняли в измене
своему времени, в предательстве дворянских интересов, в содействии прекращению
«Вести». 

Одоевский,
с негодованием опровергнув эти обвинения, говорил: «мои убеждения — не со
вчерашнего дня; с ранних лет я выражал их всеми доступными для меня способами:
пером — насколько то позволялось тогда в печати, а равно и в правительственных
сношениях, изустной речью — не только в частных беседах, но и в официальных
комитетах; везде и всегда я утверждал необходимость уничтожения крепостничества
и указывал на гибельное влияние олигархии в России; более 30 лет моей публичной
жизни доставили мне лишь новые аргументы в подкрепление моих убеждений.
Учившись смолоду логике и постарев, я не считаю нужным изменять моих убеждений
в угоду какой бы то ни было партии. Никогда я не ходил ни под чьей вывеской,
никому не навязывал моих мнений, но зато выговаривал их всегда во всеуслышание
весьма определительно и речисто, а теперь уж поздно мне переучиваться. Звание
русского дворянина, моя долгая, честная, чернорабочая жизнь, не запятнанная ни
происками, ни интригами, ни даже честолюбивыми замыслами, наконец, если угодно,
и мое историческое имя — не только дают мне право, но налагают на меня
обязанность не оставаться в робком безмолвии, которое могло бы быть принято за
знак согласия, в деле, которое я считаю высшим человеческим началом и которое
ежедневно применяю на практике в моей судейской должности, а именно:
безусловное равенство пред судом и законом, без различия звания и
состояния!» С чрезвычайным вниманием следил Одоевский за начатой в 1866 г.
тюремной реформой и за введением работ в местах заключения. 

Еще
в «Русских ночах» он указал на вредную сторону
исправительно-карательных систем, основанных на безусловном уединении и
молчании. Обновленный суд нашел в нем горячего поборника. «Суд присяжных,
— писал он, — важен тем, что наводит на осуществление идеи правосудия таких
людей, которые и не подозревали необходимости такого осуществления; он
воспитывает совесть. Все, что есть прекрасного и высокого в английских законах,
судах, полиции, нравах — все это выработалось судом присяжных, то есть
возможностью для каждого быть когда-нибудь бесконтрольным судьей своего
ближнего, но судьей во всеуслышание, под критикой общественного мнения. Никогда
общественная правдивость не выработается там, где судья-чиновник, могущий
ожидать за решение награды или наказания от министерской канцелярии».
Смущенный слухами о возможности, под влиянием признаков политического брожения,
изменения коренных начал, вложенных в преобразования Александра II, Одоевский,
незадолго до своей смерти, составил всеподданнейшую записку для государя, в
которой, указывая вредное влияние на нравственное развитие молодежи того, что
ей пришлось видеть и слышать в частной и общественной жизни в дореформенное
время, при господстве крепостного права и бессудия, умолял о сохранении и
укреплении начал, положенных в основу реформ. Записка была представлена
императору после кончины Одоевского, и Александр II написал на ней: «прошу
благодарить от меня вдову за сообщение письма мужа, которого я душевно любил и
уважал». Князю Одоевскому принадлежит почин в устройстве детских приютов;
по его мысли основана в Петрограде больница для приходящих, получившая впоследствии
наименование Максимилиановской; он же был учредителем Елизаветинской детской
больницы в Петрограде. В осуществлении задуманных им способов прийти на помощь
страждущим и «малым сим» Одоевский встречал поддержку со стороны
великой княгини Елены Павловны , к тесному кружку которой он принадлежал. 

Главная
его работа и заслуга в этом отношении состояла в образовании в 1846 г. Общества
посещения бедных в Петербурге. Широкая и разумно поставленная задача этого
общества, организация его деятельности на живых, практических началах, обширный
круг его членов, привлеченных Одоевским, сразу выдвинули это общество из ряда
других благотворительных учреждений и создали ему небывалую популярность среди
всех слоев населения столицы. Посещение бедных, обязательное для каждого члена
не менее раза в месяц, три женских рукодельни, детский «ночлег» и
школа при нем, общие квартиры для престарелых женщин, семейные квартиры для
неимущих, лечебница для приходящих, дешевый магазин предметов потребления,
своевременная, разумная личная помощь деньгами и вещами — таковы средства,
которыми действовало общество, помогая, в разгар своей деятельности, не менее
как 15 тысяч бедных семейств. Благодаря неутомимой и энергетической
деятельности Одоевского, совершенно отказавшегося на все время существования
общества от всяких литературных занятий, средства общества дошли до 60 тысяч
ежегодного дохода. Необычная деятельность общества, приходившего в
непосредственные сношения с массой бедных, стала, однако, под влиянием событий
1848 года, возбуждать подозрения — и оно было присоединено к Императорскому
человеколюбивому обществу, что значительно стеснило его действия, лишив их
свободы от канцелярской переписки, а отчеты общества, составлявшиеся самим
Одоевским, — своевременной гласности, поддерживавшей интерес и сочувствие к
обществу. 

Последовавшее
затем воспрещение военным участвовать в нем лишило его множества деятельных
членов. Несмотря на усилия Одоевского спасти свое любимое детище от гибели,
Общество должно было в 1855 г. прекратить свои действия, обеспечив, по
возможности, своих пенсионеров и воспитанников. Новый почетный попечитель,
великий князь Константин Николаевич , желая почтить «самоотверженную
деятельность князя Одоевского», вступил в переписку об исходатайствовании
ему видной награды, но вовремя узнавший о том Одоевский отклонил ее письмом,
исполненным достоинства. «Я не могу, — писал он, — избавить себя от мысли,
что, при особой мне награде, в моем лице будет соблазнительный пример человека,
который принялся за под видом бескорыстия и сродного всякому христианину
милосердия, а потом, тем или иным путем, все-таки достиг награды… Быть таким
примером противно тем правилам, которых я держался в течение всей моей жизни;
дозвольте мне, вступив на шестой десяток, не изменять им…». Отдал Одоевский
долю участия и городским делам, исполняя обязанности гласного общей Думы в
Санкт-Петербурге и живо интересуясь ходом городского хозяйства. Когда Дума,
снабжая домовладельцев обывательскими грамотами, получила такую обратно от
одного из них с надменным заявлением, что, происходя из старинного московского
дворянского рода и «не причисляя себя к среднему роду людей», он не
считает возможным принять присланный Думой документ, Одоевский — прямой потомок
первого варяжского князя — немедленно обратился в Думу с письменной просьбой о
выдаче ему обывательской грамоты. Последние годы его в Москве протекли среди
внимательных и усидчивых занятий новым для него судебным делом. За три года до
смерти он снова взялся за перо, чтобы в горячих строках статьи: «Недовольно!»,
полных непоколебимой веры в науку и нравственное развитие человечества и
широкого взгляда на задачи поэзии ответить на проникнутое скорбным унынием
«Довольно» Тургенева . — Сочинения Одоевского вышли в 1844 г. в 3
томах. — См. А.П. Пятковский «Князь В.Ф. Одоевский» (СПб., 1870; 3-е
изд., 1901), «В память о князе В.Ф. Одоевском» (М., 1869); Н.Ф.
Сумцов «Князь В.Ф. Одоевский» (Харьков, 1884); «Русский
Архив« (1869 и 1874); В.В. Стасов »Румянцевский Музей« (1882); »Сочинения»
Белинского (том IX); А.М. Скабичевский «Сочинения»; Панаев
«Литературные воспоминания» (1862); Некрасова «Сказки
Одоевского«; Б. Лезин »Очерки из жизни и переписки В.
Одоевского« (»Харьковского Университета Известия», 1905 — 1906),
А.Ф. Кони «Очерки и воспоминания»; Сакулин «Из истории русского
идеализма. Князь Одоевский» (М., 1913). А.Ф. Кони. 

Одоевский
является одним из выдающихся наших музыкальных деятелей. Ему принадлежит ряд
музыкально-критических и музыкально-исторических статей, заметок и брошюр, а
также и несколько музыкальных произведений (романсов, фортепианных и органных
пьес и т.д.) Замечательны по верности и тонкости суждения его статьи о
«Жизни за Царя» и «Руслане и Людмиле» Глинки
(«Северная Пчела», 1836, и «Библиотека для Чтения», 1842).
Ряд статей посвящен им русскому народному пению и музыке («Об исконной
великорусской песне« в »Каликах Перехожих» Бессонова , выпуск 5;
«Старинная песня» в «Русском Архиве» 1863 г.; церковному
пению («О пении в приходских церквах» в «Дне» 1864 г.;
«К вопросу о древнерусском пении», «Различие между ладами и
гласами« в »Трудах I Археологического Съезда в Москве» 1871 и т.
д.). Занимаясь теорией и историей нашего церковного пения, Одоевский собрал
много старинных церковных нотных рукописей. Большой любитель органной музыки
вообще и музыки Иоганна Себастьяна Баха в частности, Одоевский соорудил для
себя компактный орган чистого (не темперированного строя), названный им в честь
Баха «Себастьянон» и впоследствии подаренный им московской
консерватории. Им было построено также такое фортепиано «натурального»,
то есть чистого строя. Одоевский не был лишен и композиторского дарования:
«Татарская песня» из «Бахчисарайского фонтана» Пушкина в
«Мнемозине» 1824 г.; «Le clocheteur des Trepasses»,
баллада, в лирическом альбоме на 1832 г. Ласковского и Норова , «Колыбельная»
для фортепиано (напечатана в 1851 г. в «Музыкальном альбоме с
карикатурами» Степанова и переиздана затем с незначительными исправлениями
М.А. Балакиревым ). Ряд пьес для органа и другие музыкальные рукописи
Одоевского находятся в библиотеке московской консерватории. — См.
«Музыкальная деятельность князя Одоевского» речь о. Д.В. Разумовского
(«Труды I Археологического Съезда в Москве», 1871). С. Булич.
Одоевский, Владимир Феодорович, князь — известный русский писатель и общественный
деятель