В
свое время М.Горький усиленно направлял внимание писателей к активному познанию
страны. Он полагал, что новая социалистическая действительность в ее связях с
историей еще слабо изучена и недостаточно освоена художественным словом Одну из
книг К. Паустовского тех лет («Кара-Бугаз») он с удовлетворением
назвал «смелым и удачным опытом» в трудном деле изображения
«перспектив нашего строительства» М. Горький считал, что советскому
читателю крайне необходимы произведения, «посвященные художественной
популяризации научных знаний», и даже наметил несколько конкретных тем,
заслуживающих разработки в первую очередь. Горьковские начинания и советы,
предложенные им темы и аспекты оказались очень близкими автору «Черного
моря».
Задуманная
К. Паустовским книга по охвату специальных сведений, касающихся моря, его флоры
и фауны, жизни глубин и рельефа побережий, характера ветров и своеобразия
прибрежных городов, по раскрытию огромного культурного и революционизирующего
значения причерноморского края, прославившегося деяниями замечательных людей, —
словом, по своей обширности и полноте должна была стать как бы художественной
энциклопедией. Во всяком случае, размышлял К. Паустовский, приступая к
осуществлению своего замысла, получится ли именно такая книга или нет, но
прицел на своего рода энцикло-педичность следовало, по его мнению, сохранять
обязательно.
В
то же время К. Паустовский хотел говорить в своей новой книге «полным
голосом», чтобы, как сказано в одном из его тогдашних рассказов,
«возвеличить эпоху — блистательную и неповторимую», чтобы
«дышать всей грудью воздухом времени, едким и свежим, как океанская
соль».
Насыщенность
произведения различными сведениями не должна была, по мысли К. Паустовского,
ущемлять его художественность, образность или, тем более, изгнать романтичность
восприятия и слова.
Он
хотел, чтобы повесть дышала широкими пространствами моря и неба, чтобы на ее
свежих страницах играли морские зори, грохотали штормы или дул легкий бриз,
толпились у горячих берегов груженные кефалью и султанкой рыбацкие шаланды,
разговаривали и пели люди, чтобы ожила история, такая же древняя и бурная, как
само море, чтобы заговорили даже камни, эти молчаливые свидетели былого. И
наконец, чтобы, подобно маякам, блеснули на горизонте таинственные огни
будущего…
«Черное
море» действительно вышло из-под пера писателя произведением резко
своеобразным, заметно непохожим даже на предшествовавшие «морские»
рассказы и повести К. Паустовского, но в то же время новая повесть сохранила
все живые стилистические, образные и мелодические связи с прежним творчеством
своего создателя. «Прививка науки», то есть внимание писателя к
специальным вопросам географии, аэрологии, океанографии, биологии, геологии,
метеорологии, а также археологии и истории, оказалась настолько органичной, так
естественно растворившейся в тексте, что мы не ощущаем при чтении ни малейших трудностей
и даже не догадываемся, что нас порой весьма основательно
«просвещают».
«Писатель
тончайшей наблюдательности», как сказал о К. Паустовском М. Шолохов, он
сумел пронизать данные науки живыми подробностями личных впечатлений,
«аргументировать» их свидетельствами-рассказами конкретных людей,
заодно познакомив нас со спецификой их труда и поучительными превратностями
судеб.
Повесть
«Черное море», при всей ее необычной оснащенности, завидной, так
сказать, грузоподъемности, кажется нам легкой и грациозной, как белокрылое
парусное судно. Не сразу догадаешься, что в своих скрытых от глаза трюмах оно
несет весьма тяжелый и основательный груз.
К.
Паустовский, по его словам, когда писал «Черное море», взял себе за
образец морские лоции. Он был очень высокого мнения об этих справочниках,
предназначенных для капитанов и штурманов. Лоция Черного моря была им изучена
не менее тщательно, чем история восстания на «Очакове» и биография
лейтенанта Шмидта.
Ему
нравился самый язык лоций — точный и непреднамеренно поэтичный.
«Язык
лоций, — писал он в статье, посвященной истории создания повести, —точен,
своеобразен и полон морской поэзии. Лоции иных морей читаются с таким же
увлечением, как самые заманчивые романы. Свою книгу о Черном море я задумал как
художественную лоцию…»
Но
лоция — первооснова, чертеж, как бы своеобразный путеводитель, в прямом и
строгом смысле этого слова. В повести К.- Паустовский так уточняет свое
отношение к лоции: «Все же самая точная лоция бессильна перед неожиданными
переменами света, красок и прозрачности воздуха». И она, само собой,
совершенно бессильна перед людьми: у нее просто нет такой задачи — рисовать
характеры и судьбы.
К.
Паустовский ввел в свою повесть множество тонких, проникновенных пейзажей,
показал немало интересных — обыкновенных и легендарных — людей.
Но
он постоянно имел в виду свою особую цель — показать Черное море не только так,
как обычно принято его изображать, то есть красоту, величественность и т. д. Он
решился посмотреть на него, по его выражению, как на «глубокую
впадину», возникшую когда-то в результате геологических потрясений и
живущую по очень точным законам. Романтическая «синева моря», не
боится он уточнить, объясняется большой примесью содержащихся в воде солей,
химическая формула которых известна. А зеленый отлив воды, запечатленный
живописцами, поэтами и прозаиками, вызван зарослями «диатомовых
водорослей».
Идя
вслед за лоцией и не гнушаясь «диатомовых водорослей», К.
Паустовский, однако, прежде всего следует законам Поэзии.
Такое
сочетание трезво научного знания и крылатого воображения присутствует в его
повести в гармоническом равновесии и нерасторжимом единстве.
Одно
из самых задушевных, выношенных убеждений писателя, к которому он пришел не
сразу, заключалось в том, что чем больше мы знаем об окружающем нас физическом
мире, тем с большей силой и всесторонностью раскрывается перед нами бездонная
поэзия и красота нашей земной действительности.
Другими
словами, на мир надо смотреть грамотно. Особенно в наш век, не терпящий
приблизительности и аморфности представлений. Только тогда откроет он свои
самые сокровенные тайны и незаметные для непросвещенного глаза интимные
движения материи.
Но
как бы ни был великолепен окружающий природный мир, произведение окажется
безжизненным, если лишить его человека.
О
разнообразном материале, вошедшем в повесть «Черное море», К.
Паустовский сказал, что он весь «объединен людьми», их действиями.
Незабываема
воссозданная им трагическая история восстания на броненосце «Очаков»
Великолепна в своей жизненности и патетической сущности мятежной души фигура
лейтенанта Шмидта. Впервые в художественной литературе после замечательной
поэмы Б Пастернака этот герой изображен К. Паустовским с подлинным эпическим
размахом и высокой трагедийностью…
А
герои Аджимушкая?. Их борьба и гибель нарисованы писателем подобно
монументальным фрескам, исполненным внутренней символики.
Но
и люди обыкновенных судеб, многочисленные рыбаки, метеорологи, ботаники,
виноградари, приморские мальчишки, парусные мастера, юные матросы, слушающие
«Травиату» на стальной палубе крейсера, искатели воды, овцеводы, —
все они и есть огромный людской мир, живущий на страницах повести разумной,
созидательной жизнью.
Правда,
К. Паустовский, следуя принятому им в этом произведении очерковому принципу, не
изображает, за редкими исключениями, характеров своих героев в последовательном
развитии. Он встречается со своими героями в определенные моменты их жизни и в
большинстве случаев как бы интервьюирует их. Но такая манера нисколько не
мешает, благодаря мастерству художника, видеть его персонажей живыми,
полнокровными людьми.
«Черное
море» стало важным этапом в творческой жизни К Паустовского.
