Глубоко
веруя в духовную силу народа, Лесков тем не менее был далек от его идеализации
и от сотворения кумиров. Писатель свою позицию объяснял тем, что он «изучал
народ не но разговорам с петербургскими извозчиками«, а »вырос в
народе« и что ему »не пристало ни поднимать народ на ходули, ни
класть его себе под ноги». 

Подтверждением
писательской объективности может служить «Сказ о тульском косом Левше и
стальной блохе«, оцененный в свое время критикой как »набор шутовских
выражений в стиле безобразного юродства». В отличие от других сказовых
произведений Лескова рассказчик из народной среды не имеет конкретных черт.
Этот аноним и выступает от лица неопределенного множества как его своеобразный
рупор. В народе всегда бытуют разнообразные толки, передаваемые из уст в уста и
обрастающие в процессе такой передачи всевозможными домыслами, предположениями,
новыми подробностями. Легенда творится народом, и такой свободно сотворенной,
воплощающей «народный глас» она и предстает в «Левше». 

При
всем внешнем простодушии повествования рассказ Лескова имеет «двойное
дно». Воплощая народные представления о русских самодержцах,
военачальниках, о людях другой нации, о себе самих, простодушный рассказчик
знать ничего не знает, что думает о том же самом создавший его автор. Но
лесковская «тайнопись» позволяет отчетливо услышать и авторский
голос. И голос этот говорит, что властители отчуж-дены от народа, пренебрегают своим
долгом перед ним, что правители эти привыкли к власти, которую не надо
оправдывать наличием собственных достоинств, что не верховная власть озабочена
честью и судьбой на-. ции, а простые тульские мужики. Они-то берегут честь и
славу России и составляют ее надежду. Однако автор не скрывает, что тульские
мастера, сумевшие подковать английскую блоху, в сущности, испортили
механическую игрушку, потому что «в науках не зашлись», что они,
«лишенные возможности делать историю, творили анекдоты». 

«Истинно
русский человек» то посрамляет иноземцев, то оказывается в зависимости от
их «системы». Находя общечеловеческое в жизни разных народов и
стремясь постичь настоящее и будущее России в связи с ходом исторических
процессов в Европе, Лесков вместе с тем отчетливо сознает своеобразие своей
страны. При этом он не впадает в крайности западничества и славянофильства, а
удерживается на позиции объективного художнического исследования. Как удается
«насквозь русскому» писателю и человеку, страстно любившему Россию и
свой народ, найти меру такой объективности? Ответ в самом творчестве Лескова. 

Тульский
Левша, несмотря на все посулы англичан, остается верен своей неблагодарной, но
милой сердцу родине. Другой же лесковскип герой — Иван Никитич Сипачев не
оправдал упований своей родни и неожиданно для всех (и в первую очередь для
себя) умер «немцем». История «онемечивания» «истинно
русского человека» выглядит поначалу комически. Однако по мере
развертывания повествования автор приобщает читателя к очень серьезным
размышлениям о воинствующем пруссачестве, о его постоянном стремлении к
германизации соседних народов. Злободневная во времена Лескова проблема эта с
небывалой остротой встанет перед людьми XX века.