Сверхчеловек и проблема веры
Мнимая однозначность предпоследней книги Фридриха Ницше «Антихрист»
закодирована уже в ее названии, переводимом также как «Антихристианин»,
подобная неоднозначность будет прослеживаться и в отношении Ницше к
личности самого Христа, — между учением которого и исторически-
идеологическим наслоением христианства он проводил разделительную черту —
неоднозначность Антихриста — Люцифера, намертво вписанного в круг вопросов
веры.
Каков Христос в глазах Ницше? Это некто, стоящий по ту сторону «всякой
религии, всех понятий культа, всякой истории, естествознания, мирового
опыта, познания, политики, психологии, вне всяких книг, вне искусства»[1].
Христос у Ницше — «идиот» в понимании Достоевского — игнорирует все то, что
понимается под «жизнью». Все составные элементы жизни понимаются им как
символы, как материал для его притч о жизни совсем другой, считающейся за
реальную, которую символически можно назвать «внутренней» и вне которой и
нет ничего, включая смерть. Нет греха, нет вины, нет наказания. «Грех, все,
чем определяется расстояние между Богом и человеком, уничтожен»[2]. «Бог»,
«Сын Человеческий», «Царство Небесное» становятся символами состояний,
приравниваемых к блаженству, ставшему единственной реальностью. «Царство
Божие» не есть что-либо, что можно ожидать, оно не имеет «вчера» и не имеет
«послезавтра», оно не приходит через тысячу лет — это есть опыт сердца; оно
повсюду, оно нигде…»[3] Христос оставляет в наследство человечеству
практику, в том числе практику поведения в различных неблагоприятных
жизненных ситуациях, практику несопротивления. Ницше ставит в вину Церкви
то, что ею из Евангелия «фокуснически изымается все понятие «блаженства»,
единственная его реальность, в пользу состояния после смерти![4]
Ницше, непрестанно напоминающий о том, что слабому должно помочь
умереть, не может не упрекать Христа в бегстве от «реальности» в
непостижимое.
Итак, обвиняется христианство, но христианство как фарисейство, как
построение жрецов-мифотворцев, выстроивших угодный им миф. В досконально
рассматриваемой психологии жреца раскрывается изобретенная последним ложь
«нравственного миропорядка». Всякому самоценному естественному учреждению,
такому как государство, брак и так далее, обесценивания природу, жрецом
дается сообщающая ценность. Неповиновение жрецу и «закону» с необходимостью
влечет за собой обретение «греха» со всеми вытекающими отсюда
последствиями, в том числе с наказанием.
Ницше ставит в упрек европейским расам то, что ассимилировав
христианскую религию, они впитали вместе с ней противоречия и
болезненность, не пересоздав ни нового божества, ни себя за последние две
тысячи лет.
Ницше проводит сравнительный анализ христианских источников с книгой
законов Ману. Цели этих трудов диаметрально противоположны, как,
разумеется, противоположны и методы к их достижению, и само происхождение
книг. Написание кодекса законов Ману по существу явилось подведением итогов
продолжительного разнообразного жизненного опыта народа с последующей его
систематизацией. В целях избежания дальнейшего эксперимента, разложения
ценностей, традиция здесь взаимодействует с откровением. Базовый тезис
следующий: «Бог это дал, предки это пережили»[5] . «Порядок каст, высший
господствующий закон, есть только санкция естественного порядка,
естественная законность первого ранга, над которой не имеет силы никакой
произвол, никакая «современная идея»[6].
Основанием пирамиды культуры с необходимостью будет являться прослойка
населения, носящая название «посредственности» с ее ориентацией на
специальную деятельность в разнообразных областях, вершиной — духовно
одаренные как самые сильные, серединой — воины и судьи, стражи права. Такое
деление произведено самой Природой, а не Ману, а значит, оно обречено на
жизненность. Восстания низшего против высшего, сопрягающие в себе
экономические деформации общества с вырождением первохристианских ценностей
в прохристианские права большинства, последние тысячелетия насыщавшие
кровью землю, во многих цивилизованных странах привели к образованию
современных демократий с их прагматически вывернутыми наизнанку
христианскими ценностями.
Искаженная вера вступила на замену христианской практике — такой
жизни, какою жил Христос. Ницше пишет о том, что «истинное, первоначальное
христианство возможно во все времена. Не верить, но делать, а, прежде
всего, многого не делать, иное бытие…»[7] Таким образом, в конце XIX века
символический статус христианства отстаивается немецким философом в
сочинении «Антихристианин».
Важнейший момент мистерии — смерть на кресте — становится диагнозом
непонимания учения последователями, одновременно явившись причиной для
целой цепи последующих измышлений и ложных выводов относительно «почему
именно так?» В основе нашедшихся ответов лежало одно из самых
антихристианских качеств человека — месть: царство божие превратилось в
ожидаемое кровавое судилище над врагами «церкви».
Рассмотрим воззрения на проблему христианства философов, не избежавших
прямого влияния Ницше на формирование своего мировоззрения. Карл Ясперс в
ницшеанской критике морали христианства видел «недоразумение», причина
которого – в непроведенном разделении между истинными моральными стимулами
данной религии и моралью ему современного мира. Если для Ницше человек
является одновременно червем и венцом творения, в который вплетена
потенциальная энергия возвышения над самим собой и бренностью своего бытия,
то по Ясперсу человек может возвыситься только в соответствии с единым —
Богом, Абсолютом, что исключает ницшеанскую свободу к творчеству вне
трансценденции. Ясперс отбрасывает и все презрительные христианские
характеристики человека – «неопределившегося животного».
Макс Шелер[8], подобно Ясперсу, переработал и совместил идейные базисы
Ницше и Христа /христианства/. Снимая вину в «фальсификации ценностных
таблиц» с христианства, Шелер перекладывает ее на явление ресентимента,
представляющего собой интенсивное переживание с последующим
воспроизведением ответной реакции на действия другого человека, в
результате которого погружаемая в центр личности эмоция удаляется из зоны
выражения и действия личности. Такая ответная реакция, негативная по своему
характеру, является долговременной психической установкой, основанной на
чувстве собственного бессилия и служит источником изменения ценностей и
основанного на них мировоззрения. Неспособность к овладению желанным
благом, сопряженная с ненавистью к себе как носителю бессилия,
трансформируется в некую любовь к вызывающим изначально отвращение
объектам, представляющим низшую ценность: априорные ранговые отношения
между ценностными модальностями смещаются.
Утверждение Ницше о христианстве как «цветке ресентимента»
опровергается, ибо подлинная христианская идея любви не имеет ничего общего
с последним. Мир же дается человеку через любовь, сила которой в каждом
индивидуальном случае соответствует его способности к контакту с
Универсумом — Богом — Единым. Обвинение в заражении ресентиментом может
иметь отношение лишь к некоторым сторонам модифицированных моделей
христианства и главным образом касается гуманизма, отвернувшегося от Бога и
любви во Христе.
Гуманизм как порождение буржуазии, согласно Шелеру, впитал в себя ее
главную отличительную особенность – социогенетическую вторичность,
компенсирующую недостаток своих витальных сил и врожденный страх перед
жизнью особой реактивностью натуры, позволяющей целерационально
использовать чужие жизненные энергии, паразитируя на них. Негативный
«буржуазный дух», паразитируя над позитивной предприимчивостью,
осуществляет переворот в системе ценностей, активизируя приобретательство и
жажду наживы, упраздняя любовь.[9]
Простое человеколюбие (констатируется широкая распространенность и
мнимого человеколюбия, основанного на ресентименте) является лишь шагом на
пути к акосмистской любви к Богу и человеку.
Немаловажную роль в рисуемой картине мира играет вводимое понятие
этоса — системы ценностей субъекта (индивидуума, семьи, расы, нации…),
сложившейся по определенным правилам ценностных предпочтений:
господствующий этос общества творит соответствующую систему мировоззрения,
социальную мораль, на которых и сказывается в первую очередь возможное
отравление ресентиментом.
Шелер не признает за ненавистью изначальной укорененности в
человеческой природе, подобной укорененности любви, что означало бы разрыв
с христианской традицией.[10] Ненависть является следствием нарушения
данной Богом иерархии ценностей. Подобное отклонение имеет своей причиной
прельщение чем-либо и варьируется от относительного до абсолютного (в
случае сотворения себе кумира), оно может быть обусловлено разнообразными
факторами, включая наследственные и социальные.
Надежды на будущее связываются с отмиранием старого буржуазного этоса
и рождением нового, причем отнюдь не при помощи пролетариата, но как
результат расово-этнических смешений, в связи с чем народо-населенческие
проблемы становятся предметом пристального шелеровского внимания.
Социальный идеал Шелера предстает в образе свободного от ресентимента
воплощения христианской любви.
Затрагиваемые «Антихристианином» темы тесно взаимосвязаны между собой
и могут быть рассматриваемы на фоне их классической систематизации,
проделанной Мартином Хайдеггером,[11] согласно которой принципиальными
моментами являются:
нигилизм;
переоценка ценностей;
воля к власти;
идея вечного возврата;
идея сверхчеловека.
Рождение нигилизма понимается как начало новой эры в истории
человечества. Нигилизм, отталкивающийся от события смерти Бога, далее
наполняет себя созидающим смыслом. Появляется определение всего сущего как
воли к власти — ее самоуполномочения на превосхождение себя самой, что
тесно связано с доктриной вечного возвращения. Целью единственно сущего
является «сверхчеловек» — «… тот высший однозначный образ человечества,
который в качестве безусловной воли к власти в каждом человеке на разной
ступени восходит к власти, наделяя тем самым человека принадлежностью к
сущему в целом, то есть воле к власти, и удостоверяя его как истинно
сущего, близкого к действительности и к «жизни»[12].
Проводимая Ницше разделительная черта между личностью Иисуса Христа и
феноменом христианства позволяет сделать вывод о неприятиии философом
идеологического наслоения исторического тела христианства ввиду оказанного
им негативного влияния на разнообразные аспекты жизни человека в обширной
зоне влияния этой религии, тогда как к самому Христу у Ницше прослеживается
неоднозначное отношение (от жесткой критики до фактического преклонения
перед мудростью простоты), свидетельствущее о предельной прозрачности в
расстановке акцентов по данной проблеме.
Ницше заинтересован в функционировании нового учреждения, которое, уже
вне религиозной санкции на жизнь, осуществляло бы проникновение
многочисленных аспектов жизнедеятельности человека, посильно регламентируя
ее, а не паразитируя, и не саморазлагаясь в качестве религиозно-
государственного института.
Попытки синтеза наследия Ницше с реставрацией первоначальных
христианских ценностей, совершаемые Шелером, Ясперсом, свидетельствуют о
поиске промежуточных путей в будущее, приспособлении к сложившемуся
мировосприятию современного человека. Однако, христианские ценности не
поддаются скрещиванию с методологическими изысканиями в религиозной сфере
от философии, давая в итоге очередные неприменимые на практике утопические
умопостроения
————————[1] Ф. Ницше. Соч. в двух томах. М., Мысль, 1990. Т.2, с.658.
[2] Там же, с.658.
[3] Там же, с.660.
[4] Там же, с.665
[5] Там же, с.684.
[6] Там же, с.685.
[7] Там же, с.663.
[8] Шелер М. Избранные произведения. М., Гнозис, 1994.
[9] Чер-унг Пак. Ресентимент, оценка, знание и социальное действие в учении
Макса Шелера. www.nir.ru
[10] Малинкин А.Н. Учение Макса Шелера о ресентименте и его значение для
социологии. www.nir.ru[11] Хайдеггер М. Европейский нигилизм. //Время и бытие. М., Республика,
1993.
[12] Там же, с.77.
