К. В. Пигарев, Г. М. Фридлендер
Своей
«Табелью о рангах» Петр I узаконил практику вовлечения в ряды правящего
дворянского класса и интеллигенции нужных и полезных государству людей из
других сословий. Выходцами из социальных низов были двое из наиболее видных
зачинателей русской литературы XVIII в. Тредиаковский и Ломоносов.
Одушевленные пафосом строительства новой русской культуры, отличаясь повышенной
восприимчивостью к идеям западноевропейского Возрождения и Просвещения XVIII
в., они стремились пробудить умы своих современников, чтобы, обогатив русскую
культуру достижениями культуры европейской, поставить ее на один уровень с
передовыми культурами народов Запада, подготовить к свободному творческому
соревнованию с ними.
Учено-литературная
деятельность «пиита» и переводчика при Академии наук, а с 1745 г. профессора
латинской и русской «элоквенции» Василия Кирилловича Тредиаковского (1703-1769)
была подчинена стремлению достойно послужить «досточтимым по гроб
соотечественникам». Человек необыкновенной эрудиции он завершил образование в
Сорбонне, куда добрался пешком из Гааги), Тредиаковский стал талантливым и
трудолюбивым филологом.
Сын
астраханского священника, Тредиаковский в детстве был отдан в школу
католических монахов-капуцинов. Отказавшись от церковной службы, он бежал в
Москву, где учился в Славяно-греко-латинской академии (1723-1726), а затем
отправился в Голландию и Францию. В 1730 г., вернувшись в Россию, он
дебютировал переводом галантного романа французского писателя XVII в. П.
Тальмана «Езда в остров любви», к которому приложил собственные любовные стихи
на русском и французском языках. Внешне парадоксален, но вполне закономерен тот
факт, что русские стихи еще весьма тяжеловесны, тогда как французские стоят на
уровне салонной лирики второстепенных французских поэтов. Роман и стихи,
написанные самым «простым» слогом, с сознательным намерением избежать
«глубокословныя славенщизны», имел огромный успех у современников.
В
1735 г. вышел трактат Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению
российских стихов с определениями до сего надлежащих знаний». Трактат этот, в
котором Тредиаковский изложил также систему литературных жанров классицизма и
дал первые в русской поэзии образцы сонета, рондо, мадригала, оды, положил
начало реформе русского стихосложения. Тредиаковский указал в нем, что «способ
сложения стихов» зависит от природных свойств языка. Силлабика пригодна для
языка с постоянным ударением. Поскольку в русском языке ударение не закреплено
за определенным слогом, стихосложение в нем должно быть подчинено иному
принципу правильного чередования ударных и безударных слогов. Тредиаковский
ссылался при этом на «поэзию нашего простого народа», в которой он усматривал
«слатчайшее, приятнейшее и правильнейшее разнообразных ее стоп… падение». Но
обоснование силлабо-тонического стихосложения сопровождалось Тредиаковским
стеснительными ограничениями. Силлабо-тонический принцип он считал применимым
лишь к наиболее часто использовавшемуся в то время одиннадцати- и
тринадцатисложному стиху, не распространяя его на стихи более короткие, где
сохранял верность принципу силлабики. Возражал Тредиаковский и против введения
трехсложных стоп, а из двухсложных предпочитал хорей. Отдавая преимущество
женской рифме, Тредиаковский не допускал чередования женских и мужских рифм в
пределах одного стихотворения. Эти ограничения были оспорены молодым
Ломоносовым, выступившим в 1739 г. со своим гениальным «Письмом о правилах
российского стихотворства». Здесь он широко обосновал принцип силлабо-тоники в
полном объеме и указал на огромные возможности русского ямбического стиха.
Переиздавая впоследствии трактат под измененным заглавием «Способ к сложению
российских стихов против выданного в 1735 годе исправленный и дополненный»
(1752) и перерабатывая одновременно свои ранние стихотворения, Тредиаковский
принял реформу Ломоносова.
Тредиаковскому
принадлежит также ряд трактатов, посвященных отдельным жанрам («Рассуждение об
оде вообще», «Предъизъяснение об ироической пииме», «Рассуждение о комедии
вообще»), где он развивал идеи, легшие в основу формирующегося русского
классицизма. Главной опорой для автора этих трактатов, кроме наследия античной
поэтики, послужило «Поэтическое искусство» Буало, переведенное Тредиаковским в
1752 г. на русский язык, как и «Послание к Пизонам» Горация. Образец
торжественной похвальной оды Тредиаковского «Ода торжественная о сдаче города
Гданска» (1734) был подражанием оде Буало «На взятие Намюра».
Важным
памятником просветительной деятельности Тредиаковского был занявший более
двадцати лет перевод «Древней истории» (10 томов; 1749-1762) и «Римской
истории» (16 томов, 1761-1767) Ш. Роллена, лекции которого он слушал в Париже.
Перевел он также «Историю о римских императорах» (4 тома; 1767-1769),
написанную Ж.-Б. Кревье, учеником и продолжателем Роллена. На этих книгах,
посвященных бурным событиям древней истории, воспитывалось несколько поколений
русских читателей, черпавших из них примеры героических подвигов,
патриотического и гражданского долга, соответствующие созвучному эпохе
классицизма строю этических и эстетических понятий.
«Петровы
лета» были в глазах Тредиаковского началом новой отечественной культуры.
Идеалом его был монарх, следующий по стопам Петра. Такого монарха Тредиаковский
воспевает в своих одах, прославляет в переводе политико-аллегорического
латинского романа шотландского писателя XVII в. Дж. Барклая «Аргенида» (перевод
напечатан в 1751 г.) опыте высокого прозаического слога и других
произведениях. Стремясь дать образцы разных поэтических жанров, Тредиаковский
пишет философскую поэму «Феоптия» (1750-1753) (часть его стихов восходит к
прозаическому трактату Фенелона «О существовании и атрибутах бога»), создает
стихотворное переложение «Псалтири» (1754), впрочем оставшиеся в рукописи. В
поэме «Тилемахида» (1766) стихотворной обработке романа Фенелона «Приключения
Телемака» Тредиаковский выступает как один из инициаторов создания жанра
классицистической героической эпопеи и в то же время как основоположник
русского гекзаметра.
Теоретик
стиха, неутомимый экспериментатор, ученый-филолог, Тредиаковский, по словам
Белинского, «брался за то, за что прежде всего должно было браться». Но решить
те неотложные задачи, которые стояли перед русской литературой, было суждено не
ему, а Ломоносову.