Реферат на тему
БОРЬБА С ПЕРЕЖИТКАМИ УДЕЛЬНОЙ ЭПОХИ
ПРИ ИВАНЕ III И ВАСИЛИИ III И УСТАНОВЛЕНИЕ МОНАРХИЧЕСКОГО АБСОЛЮТИЗМАПЛАН
1.
Уничтожение
права отъезда бояр и вольных слуг.2.
Установление
обязательной службы с вотчин.3.
Государственные
права княжат и их уменьшение.4.
Изменение
значения великокняжеской думы.5.
Общественная
среда как благоприятное условие для развития московского абсолютизма.6.
Политическое
бессилие московского боярства; местничество.7.
Общая
политика московских государей в отношении боярства.8. Литература.
1.Уничтожение права отъезда бояр и вольных слуг.
Здесь на первый план надо поставить уничтожение права отъезда бояр и
вольных слуг. Право это в теории подтверждалось великими князьями московскими
до самого конца XV века. Исследователи справедливо указывают, что московским
князьям, к которым со всех сторон приезжали вольные слуги, выгодно было
охранять это право в своих договорах с другими князьями. Но на практике и в
отношении к своим слугам они очень рано стали бороться с правом вольного
отъезда. Так, например, еще великий князь Семен Иванович обязал своих братьев
не принимать к себе на службу боярина Алексея Петровича, который вошел к нему
«в коромолу», и заставил их формально признать, что «волен в нем князь великий
и в его жене и в его детях». Из договора видно, что Семен конфисковал имущество
мятежного боярина. Великий князь Димитрий Иванович Донской конфисковал села у
Ивана Васильевича Вельяминова и Некомата Сурожанина, которые отъехали от него в
Тверь, и затем, заключая перемирную грамоту с Тверским князем, выговорил: «а
что Ивановы села Васильевича и Некоматовы, и в тыи села тобе не вступатися, а
им не надобе: те села мне». Мало того, когда названные лица попались ему позже
в руки, он приказал их казнить за измену. Подобное же случилось и с Иваном
Димитриевичем Всеволожским, который отъехал от великого князя Василия
Васильевича. Великий князь захватил его села «в своей вине» и по договору с
дядей Юрием Димитриевичем удержал их за собой; а когда Иван Ди-митриевич
попался ему в плен, он приказал его ослепить. Шемяка, сделавшись великим князем
на Москве, поотнимал села и дома у бояр и детей боярских, отъехавших в Коломну
к Василию Васильевичу. Все эти факты, впрочем, можно еще объяснить тем, что
отъезд названных бояр был по обстоятельствам равнозначителен действительной
измене или враждебным замыслам их против князей. Но этого нельзя сказать про
такие, например, меры, как договор Василия Васильевича Темного с дядей Юрием и
Борисом Александровичем Тверским о неприеме служилых князей с вотчинами. В этих
договорах не содержится прямого запрещения отъезда, но содержится только
оговорка, которая почти равнозначительна прямому запрещению: «а кто моих князей
отъедет к тебе служебных, и в тех ти вотчины не вступаться, кого ми Бог
поручил, ни твоим детям, ни твоей братье молодшей».Иван III, не издавая общего запрещения отъезда, стал брать с отдельных
лиц письменные обязательства о неотъезде, и притом с крупным денежным
поручительством за их верность со стороны родственников и друзей. Таким
образом, например, в 1474 году он взял запись с князя Данила Дмитриевича
Холмского, причем за него поручились 8 бояр всего на сумму 8000 рублей. Такие
же «укрепленные» грамоты брал с князей и бояр и Василий III, и царь Иван
Васильевич Грозный. При этом вошло в обычай требовать поручителей даже за тех,
кто ручался за верность служилого человека. Таким путем весь военно-служилый
класс, или, по крайней мере, его высший слой, опутывался круговой порукой. Не
довольствуясь этим, московское правительство старалось положить конец переходам
и некоторыми общими распоряжениями, и своими договорами с удельными князьями.
Иван III в своем завещании говорил: «боярам и детям боярским Ярославским со
своими вотчинами и с куплями от сына моего Василия не отъехати никому никуда; а
кто отъедет — земли их сыну моему». Новое правило о неотъезде служилых людей
было утверждено в малолетство Ивана Грозного митрополитом Даниилом и боярами. В
1534 году, по смерти Василия III, митрополит Даниил привел к крестному
целованию братьев умершего великого князя Андрея и Юрия Ивановичей, на том, что
«людей им от великого князя Ивана не отзывати». В 1537 году Андрей повторил
свое обещание и обязался не принимать к себе служилых людей великого князя —
князей, бояр, дьяков, детей боярских — и извещать правительство о таких
охотниках до переездов. Наконец, в 1553 году Иван Грозный обязал единственного
удельного князя, который еще оставался, Владимира Андреевича Старицкого не
принимать на службу московских бояр. Уничтожая исподволь право отъезда к своим
удельным князьям. Московский государь, само собой разумеется, должен был
стремиться и к уничтожению права отъезда к иноземным государям. Этот отъезд он
рассматривал уже как прямую измену и наказывал за нее не только самих
виновников, но и их родственников и советчиков, смертью, тюремным заключением,
конфискацией имений и т. п. Отъезд не проходил даром даже в тех случаях, когда
отъезчик возвращался обратно и приносил повинную. В таких случаях и сам он, и
его род понижались в чести.Так, постепенно уничтожились в Великой Руси договорные отношения между
государем и его слугами. Эти отношения заменились обязательными отношениями
подданства, а вольные слуги превратились в невольных служилых людей, холопов
Московского государя.2. Установление обязательной службы с вотчин.
Этот факт, в свою очередь, повлек за собой важные последствия. Мы
видели, что в удельную эпоху не было обязательной службы князю с земельных
вотчин. По земле тянули только судом и данью, а службу могли служить по
договору и чужому князю. С уничтожением права отъезда с вотчинным
землевладением должна была связаться и служба. Раз отъезд на службу к
постороннему князю стал вызывать конфискацию вотчин, то и обратно — владение
вотчиной стало предполагать обязательную службу государю, во владении которого
лежала вотчина. Этот принцип тем более стал утверждаться в жизни, что
одновременно с тем московское правительство стало практиковать раздачу земель в
вотчину с обязанностью службы. Юридические представления, связывавшиеся с
выслуженными вотчинами, должны были переноситься невольно и естественно и на
вотчины родовые, невыслуженные. Отсюда естественно было уже перейти и к
различным ограничениям в праве распоряжения вотчинами в государственных
интересах. В рассматриваемое время, эти ограничения коснулись пока княжеских
вотчин. При Иване III князьям Ярославским, Суздальским и Стародубским запрещено
было продавать свои вотчины кому бы то ни было без ведома великого князя, а
также отдавать их по душе в монастыри.3. Государственные права княжат и их уменьшение.
Такое ограничение коснулось княжеских вотчин ранее, чем боярских,
потому что с владением этими вотчинами связаны были государственные права.
Потеряв свою внешнюю независимость и самостоятельность, сделавшись слугами
Московского государя, князья при всем том продолжали оставаться
князьями-государями в своих уделах. Они творили в них суд и управу, раздавали
жалованные грамоты, имели свой штат наместников, тиунов и дьяков, своих бояр и
слуг, которых они водили сами на войну особыми отрядами. При таких
обстоятельствах Московский государь должен был особенно внимательно относиться
к переходам княжеских вотчин и не мог оставить этого дела на произвол владельцев.
Мало того, Московский государь стал принимать меры против самих политических
прав князей, против существования в его государстве владений с политическими
правами. Но все эти меры были частного характера и лишены были всякого
принципиального значения. Он начал с того, что стал исподволь уничтожать
отдельные полки князей. Для достижения этого Московский государь стал назначать
князей воеводами своих полков. При этом собственные полки князей должны были
неизбежно смешиваться с общегосударственным ополчением. Это, во-первых.
Во-вторых, придираясь ко всяким поводам и предлогам, Московский государь стал
отбирать у служебных князей их родовые вотчины и заменять пожалованными
именьями, но уже без княжеских прав суда и дани. Таким образом, например, Иван
III взял у князя Михаила Мезецкого город Мещовск, а ему взамен дал Алексин без
права суда и дани. По стопам отца шел в настоящем случае и Василий III,
оставляя во владении князей часть их наследственных земель, он систематически
лишал их стольных городков их уделов. По словам Герберштейна, «этот государь
исполнил то, что начал его отец, а именно, отнял у всех князей и других
владетелей все их города и укрепления и даже своим родным братьям не вверял
крепостей и не дозволял им в них жить». Мы увидим впоследствии, что этот отзыв
Герберштейна преувеличил несколько дело. Василий Ш не все кончил в настоящем
случае и многое еще оставил доделывать и своему преемнику. Но, во всяком случае,
и он много сделал по части уничтожения княжеских владений. Недаром князь
Курбский писал потом: «обычай есть издавна Московским князем желати братии
своих крови и губити их, убогих ради и окаянных вотчин, несытства ради своего».
Так, не отменяя самих политических прав, связанных с княжеским владением,
боролось московское правительство против этого пережитка феодализма тем, что
сокращало по мере возможности княжеское владение.4. Изменение значения великокняжеской думы.
Лишая своих слуг прежнего самостоятельного и независимого общественного
положения. Московский государь в то же время ослаблял политическое,
правительственное их значение. В удельный период служилые князья и бояре
пользовались большим влиянием в качестве самостоятельных советников-думцев;
великий князь должен был считаться с мнением своих вольных слуг, которые могли
во всякое время от него отъехать. Теперь Московский государь стал видеть в
своих слугах только простых советников, которых он мог слушать и не слушать,
покорных исполнителей его воли. Теперь опала и наказания стали постигать тех
советников, которые особенно резко обнаруживали свою самостоятельность и
некоторое упорство в мнениях и стремлениях. Так, в 1499 году Иван III велел
схватить князя Ивана Патрикеева с двумя сыновьями и зятя его Семена
Ряполовского и казнить их смертью за то, что они слишком «высокоумничали».
Князю Ряполовскому отрубили голову на Москве-реке, просьбы духовенства спасли
жизнь князьям Патрикеевым, но их постригли в монахи. Но Иван Ш был еще
относительно терпим к проявлению самостоятельных и независимых мнений.
Берсень-Беклемишев свидетельствует, что Иван «любил встречу, жаловал тех,
которые против его говаривали». Но не то уже было при сыне его. Тот же
Берсень-Беклемишев говорил про него: «государь упрям и встречи против себя не
любит: кто ему встречу говорит, и он на того опаляется». Берсень испытал это на
самом себе: когда в думе обсуждался вопрос о Смоленске, он возразил Василию, и
князь великий того не полюбил, да молвил: «пойди смерд прочь, не надобен ми
оси». Но таких лиц, как Берсень-Беклемишев, было уже немного: перед всесильным
Московским владыкой склонились все головы, смолкли все голоса. Между
советниками его, — говорит Герберштейн, — никто не пользовался таким значением,
чтоб осмелиться ему в чем-нибудь противоречить. Мало того. Московский государь
все чаще и чаще стал обходиться и без советников. Берсень-Беклемишев жаловался
на Василия, что он всякие дела делал запершись сам-третей у постели, со своим
дворецким Шигоной Поджогиным да дьяком. Так, Московский государь становился
самодержцем не только по отношению к другим государям, но и по отношению к
своим подданным. Исчезали всякие свободы и вольности, доставшиеся по наследству
от удельной эпохи, и Московское государство начинало превращаться в абсолютную,
неограниченную монархию.5. Общественная среда как благоприятное условие для
развития московского абсолютизма.
Естественно возникает вопрос: почему общественная среда Великой Руси
оказалась столь податливой для развития монархического абсолютизма? На этот
вопрос можно дать такой общий ответ: потому что общество Великой Руси от
предшествующей истории не получило достаточно крепкой организации для борьбы с
абсолютизмом. Великим князьям Московским при утверждении и расширении своей
власти не приходилось считаться ни с самостоятельностью крупных местных миров,
за небольшими исключениями, ни с сильными сословными корпорациями. В эпоху
татарского владычества, как известно, в Великой Руси существовали только две
крупные самоуправляющиеся земли — Новгородские и Псковские, в которых верховная
власть принадлежала вечам главных городов и которые крепко держались за свою
старину. Вся остальная Великая Русь была разбита на множество мелких обществ
под управлением князей-хозяев. Политическая самодеятельность в этих обществах,
обязанных своим возникновением устроительной деятельности князей-хозяев, не
развивалась, а где она встарь и проявлялась, как, например, в Ростове и
Суздале, там давным-давно была подавлена князьями-устроителями земель. В
Великой Руси еще в XII веке княжеская власть получила решительное преобладание
над обществом. Когда же эта княжеская власть раздробилась, то вместе с тем
распалось и общество на множество подчиненных князьям мелких общественных союзов.
Из продолжительной эпохи удельного дробления общество Великой Руси не могло вынести
привычки к солидарности, к совместному действию и энергичному отстаиванию общих
интересов. Справедливо поэтому, что удельная раздробленность не только
содействовала собирательным успехам Москвы, но в виде известных духовных
переживаний содействовала и успехам московского абсолютизма. Когда вся Великая
Русь объединилась в руках великого князя Московского, в ней не оказалось
местных политических организаций, могущих мешать установлению монархического
абсолютизма.6. Политическое бессилие московского боярства;
местничество.
Не нашлось и достаточно сильного и солидарного общественного класса,
который был бы в состоянии со своей стороны поставить пределы развитию этого
абсолютизма. Некоторые шансы в этом отношении имел, конечно, высший класс
князей и бояр, сгруппировавшийся вокруг Московского государя. Князья наполнили
собой передние ряды слуг Московского государя и закрыли собой старое московское
боярство. Становясь слугами Московского государя, они не переставали быть
по-прежнему князьями-государями в своих вотчинах, творили в них суд и управу,
собирали с населения подати, имели свои собственные войска. В общем,
следовательно, они могли составить великую силу для противовеса развивавшемуся
абсолютизму. Но дело в том, что в то самое время, когда устанавливалось
московское единодержавие и самодержавие, этот новый класс только что слагался и
не успел еще приобрести нужной солидарности. Людей соединяет, и сплачивают
время, более или менее продолжительное общение и затем общие интересы. Этих
условий пока еще не хватало для того, чтобы князья и высшее боярство могли
составить тесно сплоченную и сильную общественную группу. Понаехав с разных
сторон ко двору Московского государя, князья и высшие бояре все еще чувствовали
себя чужими друг другу и подчас соперниками, конкурентами. Каждый из них стал
слугой Московского государя после постигшего его крушения, надеялся в новом
положении обеспечить себя и свой род и на первых порах только об этом и ни о
чем другом не заботился. Главной заботой, господствовавшим помыслом было то,
чтобы не затерли другие. Явственным и характерным обнаружением этого эгоизма,
воспитанного веками удельной розни и дробления, было местничество.Понаехавшие в Москву князья и бояре, смешиваясь здесь со старым
боярством, стремились отстаивать не общее положение всего класса, а частное —
каждого лица, каждой семьи, каждого рода. Не претендуя на то, чтобы за ними
обеспечены были известные постоянные места, должности, известное политическое
положение, князья и бояре хлопотали только о том, чтобы при назначениях на
места и должности не быть ниже других, равных себе, кому они были «в версту».
Своими горячими спорами и ссорами по этому поводу, они заставляли и самого
государя Московского признать за ними в этом отношении некоторые права,
руководствоваться некоторыми правилами при назначении на должности. Князья и
бояре стали рассаживаться в известном порядке в думе и за столом своего
государя; установилось известное иерархическое взаимоотношение между
должностями: известная должность стала считаться равной другой, выше или ниже и
на столько-то степеней. Сажая к себе в думу и за стол, назначая на должности
князей и бояр, государь стал руководиться их отечеством, т.е. соображаться с
положением, которое занимали их предки. Таким образом, например, потомки
великих князей садились выше и назначались на более высокие и почетные
должности, чем потомки удельных князей, а тем более простых, хотя бы и знатных
московских бояр. Потомки удельных князей садились и назначались выше бояр, но
не всегда: те из них, предки которых были слугами у других удельных князей,
садились и назначались ниже бояр, служивших великим князьям и т. д. Кроме этих
общих правил, в местническом распорядке действовали и прецеденты. Принималось
во внимание, как прежде садились и назначались на службу те или другие князья
или бояре и их предки, кто кому был в версту, кто выше или ниже и т. д. Об этих
прецедентах справлялись в официальных или частных разрядных книгах, содержавших
записи всех официальных торжеств и служебных назначений. В тех случаях, когда
прецедентов совместного назначения на службу тех или других лиц или их предков
не находилось в разрядных книгах, старались найти прецеденты совместного
назначения их с третьими лицами или их предками и таким путем установить
правильное взаимоотношение между ними. Но так как разные лица известного рода
сами между собой не были равны, одни считались старше, другие моложе, то и в
местнических назначениях и счетах принималось во внимание не только
«отечество», общее положение рода, но и генеалогические степени. Поэтому,
например, сын или внук известного лица не считался равным по чести тому лицу,
которому равен был отец или дед, а был ниже его на несколько мест. Поэтому и
при служебных назначениях наводились справки не только в разрядах, относительно
того, кто под кем сидел прежде или был назначен на должность, но и в
родословцах, кто кому и кем доводился. По этим двум коэффициентам и
производились тонкие и сложные расчеты, часто спутанные и намеренно запутанные
и потому возбуждавшие пререкания, споры и ссоры. На эти местнические тяжбы на
первых порах уходили все нравственные силы высшего класса московского общества,
который за своими ссорами мало обращал внимания на изменяющееся общее
положение. Местничество было порождением удельной розни и обособления. Но
отлившись в форму, будучи закреплено обычаем и законом, местничество, в свою
очередь, сделалось фактором, парализовавшим развитие солидарности в высшем
классе. «Внося в боярскую среду соперничество и рознь, — говорит Ключевский, —-
питая мелочные споры и узкий фамильный эгоизм, оно притупляло чутье
общественного, даже сословного интереса, было в полном смысле
„враждотворным» и братоненавистным обычаем, как оно характеризовано в
отменявшем его приговоре…». Местничество делало бояр неспособными к общему
делу, к дружной деятельности в каком-либо направлении. «Наконец, оно не давало
никакого места заслуге… Не так воспитываются здоровые и сильные аристократии,
способные создать прочный государственный порядок».7. Общая политика московских государей в отношении
боярства.
Развитию солидарности в боярской аристократии не благоприятствовала и
сама политика первых московских государей в отношении боярства. Эти государи,
как уже сказано, узаконяли местничество, и таким образом, как говорит Флетчер,
злобу и взаимные распри бояр обращали в свою пользу. Но самое главное — это то,
что они, беспощадно относясь к отдельным лицам, не трогали всего класса в
целом, не нарушали разом его общих интересов и таким образом не вызывали общего
неудовольствия, общего противодействия. Они создавали свой абсолютизм так же,
как и государство, по маленьким дозам, по кусочкам, по частям и потому
медленно, незаметно, но крепко строили свое политическое сооружение. Как уже
было сказано, в новообразовавшемся Московском государстве было множество
владельцев с правами государей в их имениях. Существование таких мелких
государей было, конечно, помехой в развитии власти великого князя Московского
над обществом. Тем не менее, ни Иван III, ни сын его Василий не предпринимали
никаких общих мер против этих государей-вотчинников. Они, как мы видели,
довольствовались только тем, что старались уменьшать их число, приобретать
княжеские родовые вотчины себе, давать князьям взамен их княжеств простые
именья без княжеских в них прав. Затем, и свои, и иноземные наблюдатели
отметили изменение отношений великого князя к боярству, его самовластие,
деятельность без боярского совета. Но это самовластие и деятельность
проявлялись только в будничной практике не возводились в принцип. В особо
важных случаях великий князь собирал на думу своих бояр и не только делом, но и
словом подтверждал политическое значение боярства. В 1510 году великий князь
Василий, на самовластье которого, как мы видели, жаловался Берсень-Беклемишев,
решая в Новгороде судьбу Пскова, «велел своим боярам по своей думе творити, как
себе сдумали». Результатом этого боярского совещания и был арест псковских
властей и граждан, приехавших тогда к государю с челобитьями. Когда Василий
умирал, он созвал к себе своих бояр и говорил с ними об «устроении земском»,
«как после него царству строиться». Он говорил об этом со всеми боярами, а не с
теми только доверенными людьми, с которыми прежде, запершись сам-третей, делал
всякие дела. Но раз в устранении бояр от обсуждения решения государственных
вопросов не было никакой принципиальной последовательности, то и боярство со
своей стороны не могло выступать с противодействием великокняжескому
самовластью и определенными по этой части притязаниями и стремлениями. Боярство
проявило определенные политические стремления в смысле ограничения
утверждавшегося абсолютизма только в конце 40-х и в начале 50-х годов XVI века,
во время юности царя Ивана Васильевича Грозного.Литература
1.
Н.
П. Павлов-Сильванский. Государевы служилые люди. 2-е изд. СПб., 1909.2.
В.
О. Ключевский. Боярская дума древней России. 4-е изд. М., 1909.3.
С.
Ф. Платонов. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. 3-е
изд. СПб., 1910.
