Сейчас мы совсем иначе воспринимаем политические фигуры, однозначно
заклейменные в конце века.Читая драмму А.Н.Толстого и П.Е. Щеголева
«Заговор императрицы», нельзя не обратить внимание на ее пролог: » Этот
центр — кучка изуверов и авантюристов, — я говорю о Вырубовой, Распутине,
министре внутренних дел Протопопове, министре юстиции Добровольском,
аферисте Андронникове, журналисте-охраннике Манасевиче-Мануйлове, банкире
Дмитрии Рубинштейне, Ювелире Симановиче и так далее,- эта пестрая компания
возглавлялясь императрицей Александрой Федоровной. Система царской власти
позволила им взять вожжи управления империей. Они сажали на посты нужных им
министров. Они перетасовали Госудпрственный совет. Они подготовляли
уничтожение Государственной думы путем периодического ее разгона. Они
деятельно вмешивались в дела Ставки верховного главнокомандывающего. Они
сносились с агентами германской контрразведки. Они выписывали колдунов и
хиромантов. Страна истекала кровью.»                       Что пишут
сегодня коллективные любители анологий? Да то же. Просто переименовали
царскую власть в президентскую, поменяли Рубинштейна на Березовского,
Протопопова — на Путина. Неким подобием Распутина считают Коржакова,
которого, правда, в отличии от предшественника вовремя отставили. Отставка
Григория Ефимовича пошла по иному сценарию, но откажи кто Распутину от
дворца в пятнадцатом году, он наверняка сочинил бы свой вариант «От заката
до рассвета».
                  Есть у нас и свой Пуришкевич. жириновский. Параллель
придумана не мной: выгодно играл на черносотенных настроениях толпы,
агрессивно вел себя на людях, неоднократно изгонялся из Думы за провокации,
при этом сохранял абсолютную лояльность трону … Кто? Оба. Пуришкевич
писал стишки, Жириновский поет песенки. Сделаем, однако, поправку на
масштаб личности: Пуришкевич был первокласный оратор и храбрый человек. Ну
так и Жириновского иногда заслушаешься, и с женщинами он дерется с
храбростью Ильи Муромца …
                                                        Но оставим в покое
Пуришкевича, который интересует нас не сам по себе. Да и незачем
ограничиваться Россией. В любом еропейском парламенте вы найдетенескольких
депутатов, популярность которых представляется скверной загадкой — эдакие
«Жириновские» западного образца.
Иногда кажеться, что просто глупая волна случайности подняла их на высоту.
Но приглядитесь повнимательнее — и станет ясно, что случай был только
агентом целесообразности, и что именно ничтожность ничтожества была его
сильнейшим орудием. Дурацкие бубенцы, звонкие и шумные, приковывают к себе
внимание, а внимание — уже предпосылка и составная часть успеха.
    Если твои политические взгляды достаточно утопичны и ты хочешь быть
лидером некой политической партии, да при этом еще иметь и достаточное
количество сочувствующих среди простого народа, просто необходимо приковать
к себе внимание, заставить слушать. Чем выше популярность тем больше
сочувствующих, я подчеркну-сочувствующих, а не разделяющих твои
политические взгляды ( доказано на примере, что многие сочувствующие г-ну
Жириновскому,  знают его только по его поведению и голосовали на выборах в
Думу за ЛДПР только потому, что «без него в Думе скучно» ). Но за этим
поведением стоит не дурачество, а некая определенная целенаправленная
работа, а если при этом еще прибавить творческую деятельность г-на
Жириновского, которая  хочешь не хочешь, а все таки вызывает симпатию
простого народа, то можно только позавидовать упорству, с которым Владимир
Вольфович работает над своим политическим имиджем, не жалея ни голоса ни
кулаков.
       Владимира Жириновского можно назвать — enfant terrible русской
политики, мастер разговорного жанра и писатель, обладающий кроличьей
плодовитостью. Достаточно сказать, что в конце 1998 года вышел 16-й том его
собрания сочинений. Правда, при ближайшем рассмотрении большая часть томов
оказываются сборниками выступлений «на тему»: про сельское хозяйство или
про отношение к СМИ, но это детали. Образцовый труд Жириновского — это
изданная в 1993 году книга «Последний бросок на юг». Книга относится к тому
же, распространенному среди российских политических писателей, жанру
«концептуальной агиографии», что и, например «За державу обидно» Александра
Лебедя или «Записки русского генерала» Андрея Николаева. В ней Жириновский
рисует некий идеализированный образ «я», который одновременно есть и
массовый человек (такой, как все, живущий интересами «простых людей), и
политический лидер (исключительная личность, тот, кто способен указывать
путь «простым людям».) Вперемежку со «своей» биографией Жириновский
излагает и свои взгляды на многообразные проблемы окружающей
действительности, в том числе прямо высказывается по поводу «правильного»,
с его точки зрения будущего России. В отличие от «теоретика» Зюганова,
Жириновский использует для изложения своей доктрины метод восхождения от
частного к общему. Он рассказывает (именно рассказывает; его текст есть не
что иное, как слегка обработанная запись живой речи с сохранением многих
особенностей разговорной речи) о событиях и обстоятельствах собственной
жизни, включая самые мелкие и подавая их (обычно вполне справедливо) как
типичные; затем делает промежуточное умозаключение, прямо исходящее из
опыта — например, о свойствах характера, сформированных обстоятельствами;
и, наконец, формулирует тезис общего характера, иногда разумный
(укладывающийся в рамки представлений большинства), иногда более или менее
фантастический. Например, вот как он сообщает читателю о своих взглядах на
международную политику: «Еще когда я учился в Институте стран Азии и
Африке, мне как переводчику приходилось работать с различными делегациями
через Союз писателей и другие организации. Я очень часто был в контакте с
иностранцами, много иностранцев училось и у нас в Университете на Ленинских
горах. Мне очень хотелось тогда, в Доме студента, жить в одной комнате или
хотя бы в блоке с французом, но год мне пришлось жить с монголом.  Таким
образом, иностранный элемент в моей жизни присутствовал постоянно, с
детства меня окружали представители разных народов. Поэтому мне близко это
понятие: другая культура, другая цивилизация, другая психология.  И я не
могу быть каким-то замкнутым шовинистом, зашоренным в национальных рамках.
Я за самое широкое развитие — главное, чтобы не было вражды, не было
господства какой-то одной нации, не было дискриминации.» Далеко не всегда в
тексте формулировка тезиса и описание «породившего его» опыта находятся в
непосредственном соседстве, но общий принцип соблюдается очень строго, так
что идеи и рассуждения Жириновского воспринимаются не как результат «чтения
книжек» (как у Зюганова), а как выводы из непосредственных жизненных
впечатлений. В связи с этим программным утверждениям Жириновского
свойственна своего рода органичность, в противовес рассудочности и
оторванности от жизни, и пластичность — они не являются жесткими схемами и
свободно произрастают из почвы «жизни и судьбы» автора. Основная посылка
Жириновского состоит в следующем: «судьба России — это моя судьба», «я и
Россия связаны друг с другом как микрокосм и макрокосм.» Не сомневаемся,
что он с удовольствием подписался бы под знаменитыми в свое время строчками
А.Вознесенского: «Россия, я твой капиллярный сосудик, мне больно когда —
тебе больно, Россия» (да и характер риторики весьма схож). Жириновский
поистине агрессивно, при всяком удобном случае, определяет себя как
русского и всячески подчеркивает свою «русскость» в смысле связанности с
исторической судьбой России. Агрессивность — отчасти от темперамента,
отчасти — отчасти как реакция на регулярно всплывающее прозвище «сын
юриста» (то есть еврей) и генеалогические разыскания из истории семейства
Жириновских, не делающие чести прессе. Вот как он начинает рассказ о своей
жизни: «Я родился 25 апреля 1946 года в г.Алма-Ате. Мы жили в двухэтажном
доме, на улице Дунганской, в городе, который когда-то носил название Верный
и был основан в 1954 году русскими казаками. Русские люди основали этот
город. Поэтому я по праву могу всегда считать , что родился в России среди
русских… Я родился в двухэтажном доме, где жили одни русские, и во всем
городе были в основном русские, да и до сих пор там 80% населения —
русские.» Тезисы «я — русский» и «мы -русские» (русские люди, русские
казаки и др.) неустанно подчеркиваются автором.  Тут же, с самого начала
начинает вводится мотив отождествления «я» автора» и «России». Рассказ о
городе, где родился Жириновский, сменяется рассказом о семье: «Поэтому я
всегда считал себя русским как рожденный от русской женщины, Александры
Павловны Жириновской, урожденной Макаровой,  у которой была мать, моя
бабушка, Фиона Никифоровна, урожденная Сергучева. А у нее был брат, Михаил
Никифорович. И еще один брат. Один из них работал в Москве (то, что «в
Москве» — в сакральном «сердце России» — имеет специальный смысл.) на
Монетном дворе. И сама бабушка работала в Москве, в Ботаническом саду, в
тридцатые годы. Судьба разбросала моих родственников по всей стране. Где
они только не жили. И в Москве, и в Ленинграде, и в Пензе, и в Сызрани, и в
Сасово, и в Кемерово, и в Братске, и в Архангельске, и в Ульяновске, и в
Пятигорске, и в Гомеле, и на Дальнем Востоке, и в Краснодарском крае в
Армавире, и на Сахалине, и во Фрунзе, и в Душанбе — по всей стране
(возникает образ карты СССР  на котором красными огоньками светятся,
образуя раскидистое древо, места, где живут родственники Владимира
Вольфовича.). И на Украине, и на Кавказе, и в Майкопе, потому что у моей
матери было двое братьев и двое сестер, их было пятеро  детей в семье. И у
всех у них были дети, и все они женились и вышли замуж. Если собрать всю
семью — это, наверное будет около ста человек. И. конечно, там были люди
разных национальностей. И были у нас в семье и уборщица, и кандидат наук.
Просто солдат и полковник. Люди, окончившие вузы и не окончившие. Типичная
средняя русская семья.  Многонациональная. Мужья некоторых двоюродных
сестер  были нерусскими. У тетки муж был мордвин, Виктор Измайлов. У
двоюродной сестры Рены муж был осетин или адыгеец. Так что мы как-то
перемешались. Но в основном мы все-таки русские люди.» По эпической
интонации и избыточным перечислениям семейная история Жириновского (кроме
матери, ни один из родственников не будет играть в дальнейшем изложении
никакой роли) явно избирает в качестве образца библейские родословные
древа. Это, с одной стороны, родословная героя, спасителя Родины (на это
указывают и особые обстоятельства рождения — не успели вызвать «скорую»,
дядя сам отрезал пуповину», с другой — типичное, рядовое русское фамильное
древо. Заметим, что Жириновский к своим родным относится достаточно
рационально и критично (см. историю жизни его матери) и совершенно не
склонен делать из них культовых фигур, вся эта семейная орда нужна ему для
того, чтобы подчеркнуть свою укорененность в русской почве, свою связь с
Россией как с организмом — а Россия представляется ему именно как огромный,
живой, материнский организм, от которого он эмансипирован ровно в такой
мере, что видит, как ей помочь, но не настолько, чтобы вполне от нее
дистанцироваться. В отличие от многих политических писателей, например,
Зюганова, Жириновский не испытывает ностальгии по «былым временам» — ни в
том, что касается личного прошлого, ни в том, что касается истории.
Рассказывая о несчастной жизни матери, он делает такое заключение: «Всю
жизнь — унижения и страдания». И продолжает, сразу переходя к обобщениям:
«Это, видимо, была участь всего нашего народа. Моя мать и мой отец родились
в Российской Империи, отец — в 1907 году, мать — в 1912 году. И весь этот
век они мучились. Сперва царь и Российская Империя, потом революция и
гражданская война, потом Великая отечественная война, и эти вечные
переезды, вечные какие-то формальности, паспорта, прописки, можно-нельзя.
Сколько городов, сколько квартир поменяли… Мы всю нацию посадили на
колеса. Весь русский народ — на повозке, дребезжа по проселочным дорогам,
по ухабам (сознательные или неосознанные гоголевские аллюзии.). Весь
двадцатый век. И в космос вышли, и немца разбили. Но разрушили все семьи,
все устои, потеряли все архивы, родственные связи. Сколько людей
перемешалось, потерялось. А как хорошо было в начале века. Российская
Империя. И отец и мать были одинаково подданные Российской Империи. Потом
проведут границы, и это будет уже не Украина и Польша, это будет уже не
Пензенская губерния, а Мордовская республика, не город Верный, а Казахская
автономия, а потом Союзная республика и, наконец, независимый Казахстан. За
что, за что (а это уже Толстой — двумя строчками выше появляется Польша;
вообще Жириновский на редкость литературен.) такая напасть на семью?..» В
приведенной цитате — то же, уже отмеченное выше, отождествление собственной
семьи и России. После рассуждений о судьбе нации ожидаешь в конце: «За что
такая напасть на Россию, на народ?», а получаешь: «на семью», потому что
для автора нет дистанции между собственным «я» и страной и, рассказывая о
себе, он рассказывает о стране. Надо отметить, что вздох по Российской
Империи — это редкость для Жириновского; вообще-то он устремлен в будущее,
проектированием которого с увлечением занимается. С его точки зрения,
Российская империя была хороша, но не идеальна, и его целью не является
простое воспроизводство (на доступном материале) России XIX века, хотя он
подчеркивает отличающую его от «политической массы» связь с былой Россией.
Вот как он характеризует себя, в манере вполне хлестаковской: «Человек
образованный, с двумя университетскими дипломами, говорит на европейских
языках — откуда он взялся здесь, этот осколок той, процветающей России
прошлого века.» Но в целом, повторяем, Жириновский не озабочен историческим
прошлым, а прошлое непосредственное, советское в его текстах описывается
как время нищеты, лишений, беспорядка, унижений и мелких бытовых неудобств.
Композиционно книга «Последний бросок на Юг» состоит из двух неоднородных
частей. В первой излагается история жизни-жития героя; во второй — его
рецепт для России. Первая часть эксплуатирует сюжет о «гадком утенке», и
завершается, естественно, его превращением в лебедя — лидера одной из
крупнейших политических партий России. Маленького Жириновского, узнает
читатель, никто не любил, не ласкал. Учителя придирались, ходил он в
обносках, а единственную любимую рубашку — яркую, в клеточку — у него
украли. Герой повествования был смышленым и резвым мальчиком и тянулся к
знаниям, но страдал из-за своего антиконформизма и чувствовал себя чужим
среди окружающих людей и низких бытовых проблем, демонстрируя тем самым
признаки избранничества. В характере житийного персонажа переплетаются
байронические, или онегинские черты с типичными характеристиками
архаического персонажа — плута. Если детство Жириновского — это детство
романтического героя-избранника (особые обстоятельства рождения,
одиночество, чуждость среде и семье, угрюмость, мечта «купить слона», мотив
Маугли — «я жил, как в пещере» и др.), то, начиная с отрочества, в личности
героя все больше проявляются авантюрные черты, тяга к приключениям. Охота к
перемене мест и рода занятий подается не как романтические странствия
неприкаянной души, а как стремление и способность легко менять маски и
ниши(«я готов был в другой сфере находить себя и использовать свои
возможности»). Жириновский подробно пишет о своих отроческих забавах: «Нам
хотелось каких-то приключений. Мы покупали соски в аптеках, надували их,
прокалывали дырочку, наливали туда воду и брызгались — по машинам, по
прохожим. Мы искали приключений, нам что-то нужно было.» Жириновский не
скрывает от своих читателей, что его персонаж в детстве воровал конфеты в
магазинах — эта деталь, чуждая облику романтического героя, играет на образ
плута, хитроумного и проворного человека, который выйдет сухим из воды и
пройдет там, где другой утонет. Авантюрность героя подчеркивает и ненужная,
казалось бы, история про то, как маленького Жириновского три раза
приводили в милицию и благополучно отпускали. Подобного рода мелкие штрихи
помещают героя в пространство авантюрного романа или волшебной сказки, в
конце которой его ждет, правда, не принцесса (на отсутствие которой в его
судьбе он многословно жалуется), а царство. Кстати, Жириновский
подчеркивает, что он — младший сын, что характерно для протагониста сказки.
Другой мотив биографии персонажа — это мотив «философского камня». Для того
чтобы преобразиться из «гадкого утенка» в красавца-лебедя, ему необходимо
найти некое тайное знание. Это знание состоит из разнородных компонентов,
которые в нужном сочетании дают химическую реакцию, в результате которой
неблагородная материя («босоногий мальчик», советский мэнээс- неудачник)
превращается в благородную (спаситель России). Юного героя ведет его
звезда, его обуревает жажда знаний и впечатлений. Он жадно учится, хотя его
цель пока еще неясна ему самому: его угнетает узкая специализация и
привлекают совершенно разнородные отрасли гуманитарного знания. Получив
формальное образование, он меняет места работы, много ездит по стране,
собирать кусочки опыта, которые впоследствии окажутся необходимыми
элементами того сплава, из которого, как феникс, возникнет Жириновский-
политик. Особое значение для него имеет владение языками, которое
воспринимается прежде всего как магическая способность говорения на языках
— еще одна характерная черта персонажа-трикстера. И вот наступает момент
трансформации. Сам это момент в книге не описывается, в тайное тайных
читатель не допущен. На этом биография обрывается, и начинается
существование героя в новой — божественной — ипостаси, в которой он
выступает со своего рода Нагорной проповедью. В ней сформулированы
заповеди, исполнив которые Россия достигнет идеального состояния. Мы так
подробно остановились на истории «я» Жириновского, потому что для автора
существует несомненный параллелизм между его судьбой, историей его семьи и
судьбой России, между сюжетом его жизни, и сюжетом русской истории. Как и
семейство Жириновских-Макаровых, Россия знала период процветания и
спокойствия. Как Жириновский, в советские времена Россия была «гадким
утенком» среди стран — голодным, нищим, униженным, одиноким. Как он, Россия
накапливала опыт и ресурсы. Но, в отличие от Жириновского, который
претерпел трансформацию и превратился в вождя и мага, Россия пока не
преобразилась. Однако на это есть все шансы, если она прислушается к речам
Жириновского. Рецепт, который предлагает Жириновский для спасения русской
нации — это «последний бросок на юг, выход России к берегам Индийского
океана и Средиземного моря» Трудно усмотреть какую-либо связь между сим
рецептом и наличной реальностью, но этому нетрудно найти объяснения.
Преобразившись в результате своих странствий и приключений, Жириновский
вышел за пределы реальности бытовой и ныне обитает в реальности
мифологической, в которой его идея вполне реальна. Бросок русских армий к
Индийскому океану должен произойти в той же действительности, в которой
Моисей водил свой народ по пустыне и серый волк доставлял Ивану-
крестьянскому сыну молодильные яблоки (к турецким и российским политическим
агентам сказанное отношения не имеет); а это, разумеется, превосходнейшим
образом возможно. В отличие от Зюганова, который подходит к мифотворчеству,
вооружившись теорией и методом, Жириновский творит свой миф совершенно
свободно, резвяся и играя. Правда, иногда он утруждает себя ссылками на
геополитику — любимое прибежище современных сказочников и сказочных
персонажей. Так, он называет идею броска на юг «геополитической
концепцией», употребляет слово «цивилизация» и ругает американцев
атлантистами. Но такие инъекции «научного» подхода случаются редко; текст
Жириновского принадлежит не ученому, а сказителю. В основе рецепта спасения
России, который предлагает Жириновский, лежит древнейшая бинарная оппозиция
— свет-тьма, инь-янь, смерть-жизнь — которая является системообразующей для
мифологического сознания и которая в его личной мифологии выступает в
ипостаси Север-Юг (ср.у Зюганова: добро-зло). По Жириновскому, Север и Юг —
это две половинки одного целого, ныне находящиеся во вражде. Только союз
этих двух половинок может привести к синтезу и создать идеальную Россию как
часть идеального мира, в котором эти две противоположности гармонически
объединятся. Подчеркнем, что, хотя Север и Юг — это метафизические понятия,
они воспринимаются в первую очередь пространственно, географически, их
можно найти и указать на карте. Миф Жириновского очень конкретен в своей
географической привязке. Россия в ее нынешнем состоянии — это Север,
отделенный от своего Юга; в этом и состоит причина всех ее бед. Жириновский
пишет про это так: «Мы задвигаем Россию в тундру, где могут быть только
минеральные ресурсы (север отождествляется со смертью.), где ничто не может
жить и развиваться. Развитие цивилизации всегда начиналось на юге. На Север
люди продвигались, поскольку их было очень много, они скапливались на юге и
движение развивалось в разных направлениях, люди еще не осознавали, что они
уходят от лучших мест. Они уходили в поисках пищи. Сегодня же мы сами себя
без какой-либо необходимости можем загнать в нежизнеспособные регионы и
погубить себя окончательно» Таким образом, он воспринимает Юг как колыбель
цивилизаций (животворящее тепло). В идеале Юг должен стать новым Эдемом,
местом блаженной праздности: «Чтобы там на берегах Индийского океана и
Средиземного моря были базы отдыха, лагеря для молодежи, санатории,
профилактории. Огромные пространства можно освоить для отдыха. Весь юг мог
бы стать сплошной зоной санаториев, домов отдыха для промышленного севера и
для людей всех национальностей». Но для этого его нужно трансформировать в
горниле войны, ибо сейчас Юг неспокоен. Как видно из приведенной выше
цитаты, Север и Юг у Жириновского противопоставлены, в частности, как
цивилизация («промышленный север») и природа (в своей материнской,
животворящей ипостаси; «райский сад» Юга). Но в своем нынешнем, недолжном
состоянии Север — это цивилизация, оторванная от природы, а Юг —
нецивилизованнная, пребывающая в состоянии первобытного хаоса природа.
Север нуждается в свете, тепле и плодородии Юга; но и Югу необходима
структурированность, жесткая рамка, которую может привести только Север.
«Мы стоим на юге, но он рыхлый, он огнедышащий, он бунтующий. Потому что
сзади опять наседают племена.» Это «племена» (одно из любимых слов
Жириновского) не случайно; в его мифологии, на Юге древние, архаические,
плохо структурированные группы людей выходят из жерла вулкана, который
символизирует порождающее лоно, и , с одной стороны, волнами накатываются
на Север, с другой — истощают друг друга в бесконечных и бессмысленных
схватках. На Юге есть войны, но нет истории в смысле развития, прогресса;
время там как будто застыло. «На таджиков (наседают) — афганские (племена),
на туркмен — иранские, на Северный Азербайджан — Южный Азербайджан. Армению
сжимает Азербайджан  с одной стороны. Грузию сжимают Осетия и Абхазия. Все
это — не стабильно. Все это — в состоянии открытой войны, враждебности. И
поскольку эти народы  часто воевали, у них уже — кровная месть, они уже не
могут успокоиться, они будут воевать всегда». Таким образом, Юг — это котел
племен, внутри которого происходят бесконечные войны, которые время от
времени выплескиваются из него и долетают до Севера. Юг по Жириновскому —
это некоторая обособленная, потусторонняя относительно его, северянина,
реальность. Например, он пишет: «Мир устал от того, что в воздух
поднимаются самолеты, взмывают ракеты, что-то взрывается» Если следовать за
синтаксисом автора, то получается, что, по Жириновскому, Юг не является
частью мира, это некоторое таинственное, заколдованное место за его
границами, где властвует хаос (взрывы, ракеты). При сопоставлении с мотивом
подземного огня возникает сильное впечатление, что Юг у Жириновского как-то
соотносится не только с плодородным лоном (светлая сторона), но и с
преисподней (темная сторона). Юг — это место, откуда исходит опасность,
именно там рождается зло. «Беды для России всегда приходили и будут
приходить с юга. Вся коррупция началась на юге, когда Сталин создал
благоприятные условия для родной Грузии. 30 лет этот деспот управлял
Россией. И за это время Грузия извратилась (бесовские козни), была поражена
коррупцией, которая распространилась на Армению, на Азербайджан. А потом
эта гадость перекинулась на Восток, в Среднюю Азию, поползла наверх (Север
и Юг для Жириновского — человека с развитым пространственным воображением
и, как он сам пишет, любителя географии — это верх и низ — и в
метафорическом, и в буквальном смысле: верх и низ географической карты. ),
и в конце концов охватила всю страну». Вспомним любимую Блоком цитату:
«Выпросил у Бога светлую Россию Сатана». У Жириновского примерно то же
самое, правда, в Бога он не верит, а вот в черта верит. Из ада-Грузии
появился бес-Сталин и установил на Севере свою тлетворное владычество. И
после смерти Сталина Юг (в широком смысле) — это место, откуда начнется
третья мировая война, она же последняя война, она же — конец света,
финальная битва с силами ада, то есть юга. Но Юг Жириновского — это не
абсолютное зло Зюганова, а необходимый элемент баланса. Речь не идет о его
уничтожении или покорении; его нужно «успокоить». Ведь от того, что сейчас
не обуздана адская часть натуры Юга, плохо прежде всего населяющим его
«племенам»: Юг «в огне», «все в крови, в трупах, вырезают целые семьи,
целые народы … Если мы (Россия ) не успокоим этот регион, то волнения,
коррупция, болезни, войны поднимутся еще выше и захватят Россию.» Рецепт
«успокоения» Юга и спасения России (Севера) по Жириновскому — это
распространение России на географический Юг вплоть до естественных —
морских — границ, то есть интеграция двух членов оппозиции в единое целое.
Способ — военная операция; холодный, технократический, интеллектуальный
Север-анимус подчиняет себе жаркую, нецивилизованную, стихию — аниму Юга.
При этом, успокаивая Юг, Север трансформируется сам. Жириновский пишет:
«Как я мечтаю, чтобы русские солдаты омыли свои ноги (амбивалентный жест
завоевания- примирения. ) теплой водой Индийского океана и навсегда
(«навсегда», потому что с момента «успокоения» Юга наступает конец времен,
и воцаряется вечное тепло.) перешли на летнюю форму одежды. Легкие ботинки,
легкие брюки, гимнастерки с короткими рукавами, без галстука, с открытым
воротом, легкие пилотки (мотив легкости, освобождения от земной тяжести.) И
маленький современный русский автомат (знак власти и принадлежности к
индустриальному Северу.), выпускаемый Ижевским заводом.» Жириновский прямо
говорит о том, что в результате предлагаемого им ритуального очищения —
броска на Юг и омовения в водах священного Индийского океана —
предполагается возрождение России, русских и, в частности армии: «Это будет
способ выживания нации в целом, это будет основанием для возрождения
российской армии. Новые вооруженные силы могут возродиться только в
результате боевой операции. Армия не может крепнуть в военкоматах и
казармах. Ей нужна цель, задача. … Сегодня должна возродиться российская
армия, если покончит с боевиками в Средней Азии, на Кавказе, в Молдавии,
совершит операцию по установке новых границ России в южном направлении».
Кстати, Индия в текстах Жириновского появляется не случайно; это не вполне
географическая Республика Индия, а скорее сказочная Индия русского
фольклора, помноженная на «Индию духа» Цветаевой и Индию — душу мира
Рерихов. Юг Жириновского амбивалентен, он одновременно отталкивает и
притягивает; это и рай, и ад. Юг занимает его мысли гораздо в большей
степени, чем Север. Причина, видимо, в том, что Север — технологичен, а Юг
— мифологичен, Север — это наличная Россия, а Юг — это фантастическое
переплетение разных архаических и экзотических традиций. Как мы помним,
Жириновский не описывает собственного преображения — он просто фиксирует
результат: был научный сотрудник средних лет — стал лидер крупной
политической партии с президентскими амбициями. Точно так же и здесь: он
практически не описывает сам «последний бросок на юг», зато подробно
останавливается на результате. В результате новая, геополитически
гармоничная Россия почти сразу превратится в земной рай. Правда, в одном
месте Жириновский упоминает о «трудностях переходного периода» (мотив
жертвы, необходимой для того, чтобы очищение совершилось): «Россия
обогатится. И на наших заводах всегда будет достаточно рабочих рук, на
Севере и в Сибири, потому что население будет мигрировать с юга на север в
поисках работы. Часть населения, к сожалению, погибнет (это и есть
искупительная жертва.), потому что юг не имеет сейчас достаточно лекарств и
уровня культуры. Поэтому будет происходить естественное выживание,
ассимиляция, приспособление. Это естественный процесс. Но экономика станет
здоровой, потому что промышленный Север поставит продукцию для юга, а на
юге традиционно будут развиваться продовольственная и легкая
промышленность. В этом тексте нагнетаются два признака будущей утопической
России: естественность и традиционность. Жириновский, несмотря на
относительную редкость обращений к историческому прошлому, конечно, не
авангардист, а, напротив, глубокий архаист. Его сознание в удивительно
малой степени затронуто индустриальными и пост-индустриальными верованиями,
и его персонаж ощущает непосредственную связь с матерью-природой. Например,
когда он мечтает о такой жизни, при которой возможно всю жизнь жить на
одном месте, у него вырывается просто крик души: «У меня был бы садик (не
сад, а — интимно-ласкательно — садик. )». Новая, идеальная Россия в
границах своей «правильной» территории не должна — Жириновский это
постоянно подчеркивает — быть гомогенной. Ее единство будут обеспечивать
два фактора — меч и слово. Гарнизоны русской армии — «как маяки,
предупреждающие об опасности браться за оружие» и русский язык, который
станет латынью этого многоязычного мира. Прочие различия Жириновский хочет
сохранить. «Пусть там, где компактно проживает мусульманское население,
будут свои обычаи. и может быть, даже сохранится двоеженство, пусть там
женщины будут носить чадру, и дом будет поделен на женскую и мужскую
половины. А часть населения будет всегда жить в степи, в горах, в пустыне;
в кибитках, в сакле, в юртах, вести кочевой образ жизни. В основном
заниматься разведением скота (пастушеская идиллия.). Это нормально. И будут
развиваться города. Нам не надо огромных мегаполисов. Пусть будут маленькие
города, но удобные для проживания. Чтобы там везде была вода, канализация,
небольшие заводы, фабрики, необходимая инфраструктура, транспорт, связь.»
Несмотря на всю декларируемую устремленность в будущее, Жириновский —
отнюдь не дитя компьютерного века, а патриархальный романтик. Это видение
рая напоминает Священную Римскую империю или , в совсем близкие к нам
времена, Австро-Венгрию (первый Рим изначально был более прагматичен и
требовал гомогенности), но такую, которой она никогда не была, а только
мыслилась — идиллическую лоскутную империю счастливых разноязыких народах с
мирными кочевниками и маленькими уютными городами. При этом для него важно
совместить в границах одного государства не только разные народы, но и то,
что сейчас принято считать разными временами: ракетно-ядерные комплексы и
невинных пастухов — многоженцев. Его мечта об Идеальной России преодолевает
время, точнее — конвертирует время в пространство — чем дальше (в
терминологии Жириновского — выше) на Север, к голове, тем больше признаков
постмодернистской, электронной цивилизации; чем глубже на Юг, чем ниже
(область «телесного низа», первичных потребностей.), тем ближе к истокам, к
заре цивилизации, простодушным туземцам, проводящим жизнь в размножении
(работают — на Севере) и dolce far niente. Любопытно, что утопия
Жириновского не носит тотального характера, что вообще-то для утопий не
характерно. Жириновский подчеркнуто агрессивен; но он агрессивен в границах
рамки. Он отнюдь не стремится завоевать весь мир и не считает, что России
пошло бы на пользу мировое господство. Идеалом для него является «тыквенная
модель мира», в которой каждый, условно одинаковый, ломтик принадлежит кому-
нибудь из «старших братьев», которые живут между собой в мире и согласии. В
основе этой трогательной картинки лежит бытующее в Европе с эпохи великих
географических открытий представление о разделе мира, которое нашло, в
частности, отражение в восприятии истории в качестве науки об изменении
границ сфер влияния и состава агентов влияния (именно по этому принципу
построен любой школьный исторический атлас). Жириновский так излагает свою
идею «всеобщей антанты»: «Идея мирового господства — порочная. Лучше —
региональное сотрудничество. Лучше — разделение сфер влияния. И по
принципу: север — юг. Японцы и китайцы (с точки зрения реальной политики
союз, конечно, тот еще, но мифотворца пустяками не смутишь. ) — вниз, на
Юго-Восточную Азию, Филиппины, Малайзию, Индонезию, Австралию (бедный
«зеленый континент» Жириновский отдает китайцам с японцами, потому что
любой Юг для него — слаборазвитый и нуждающийся в имперском руководстве.).
Россия — на юг — Афганистан. Иран, Турция. Западная Европа — на юг —
африканский континент. И, наконец, США и Канада (этих Жириновский тоже
рассматривает в качестве единого государства. как выше Японокитай.) — на юг
— это вся Латинская Америка. И это все на равных (весма распостраненный
фольклорный мотив справедливой дележки отцовского наследства между
братьями. ). Здесь нет ни у кого преимуществ. Направление одно и то же — на
юг.  Вьетнам, Малайзия куда ближе Японии и Китаю, чем нам. Африканский
континент граничит с Европой через Средиземное море.» Таким образом,
Жириновский — сторонник «вечного мира», который установится в результате
договора старших братьев — имперских народов Севера (кстати, слова
«имперский» нет в его лексиконе, оно слишком холодное), которые для начала
«успокоят» Юг, а после превратят его в рекреационную зону. Возможно, мечта
о братстве и сотрудничестве сильных связана с детским одиночеством и
юношеской изоляцией героя. Он не хочет быть «единственным» как Гитлер или
Наполеон, потому что нуждается в положительной оценке равного себе. Он не
любит войну как таковую, она для него лишь средство. Рецепт Жириновского,
как обустроить Россию, а попутно и весь мир, разумеется, чисто трикстерный,
вроде решения загадки о том, как придти к невесте ни пешком, ни верхом, ни
голому, ни одетому, или как разделить пять яблок между пятью братьями так,
чтобы одно яблоко осталось в корзине. В том мифологическом пространстве
Японокитаев и Еврафрик, которое он моделирует, такое решение вполне
реально. В результате нехитрых манипуляций неаккуратная политическая карта
мира превращается в две половинки толсто нарезанной тыквы, а неудобные
куски, типа Ближнего Востока или Индийского субконтинета (отдать Японокитаю
— как-то странно, присвоить статус державы — слишком далеко на Юге) просто
игнорируются. Мир текстов Жириновского — это мир волшебной сказки, и в нем
действуют сказочные закономерности. Например, в результате решения задачи о
вечном мире закономерно возникают молочные реки и кисельные берега, а
именно: «Расклад по такой геополитической формуле был бы очень благоприятен
для человечества. Над всей планетой установилась бы теплая, ясная погода.
(как всякий наивный антропоцентрист, Жириновский верит, что бури происходят
от межгосударственных конфликтов, а снежные заносы — это следствие холодной
войны. ) Безоблачная погода, без ураганов и бурь.» Сознание такого типа, не
справляясь со сложностью реальности, ее шокирующими противоречиями,
стремится упростить ее и адаптироваться к ней в рамках парадоксальных
решений, которые находятся не в мире теорий и не в мире вещей, а в
репертуаре фольклорных сюжетов. Замечательно, что в грезе Жириновского
Россия предстает морской державой: «Мы обретаем четырехполосную платформу.
Когда мы будем опираться на Ледовитый океан с Севера, на Тихий океан с
Востока, на Атлантику через Черное, Средиземное и Балтийское моря, и
наконец, на юге, огромным столпом мы обопремся на берега Индийского океана,
— то мы обретем и спокойных соседей. Навсегда прекратится война. Тихая и
спокойная русско-индийская граница. Нужно будет сделать такой и русско-
китайскую границу, а с японцами у нас граница морская. Здесь только море, и
оно враждебным не должно быть.» Автору этих строк совершенно чужды
представления о противопоставлении евразийцев и атлантистов, континента и
океана. Для него море — это естественная, правильная граница, оно не
принадлежит никому, а прибрежные воды естественно составляют «санитарную
зону» соответствующей державы. Без выхода к морю страна не является
полноценной и ее державность не может состояться. Трагедия нынешнего
состояния России в том, что она отрезана от одного из своих океанов. В
сущности, нормативным состоянием для Жириновского, как видно из приведенных
выше «тыквенных» рассуждений, является такое, при котором каждая страна в
географическом отношении является островом или континентом, в крайнем
случает — архипелагом, как Японокитай с Филиппинами и Австралией). Границы,
установленные по суше — это всегда некий соблазн. Например, Жириновский,
который с удовольствием рассуждает о восточных или южных пределах России,
не касается скользкого вопроса о ее западной границе — не исключено, что в
его географии там имеется некоторое море, правильным образом
устанавливающее сферы влияния. Море для родившегося в Алма-Ате и
представляющего себе эту стихию по летним отпускам и пейзажам Айвазовского
Жириновского — это стихия спокойная и безопасная («теплые воды Индийского
океана»), чуждая человеку, но доброжелательно чуждая, самой природой
установленная рамка. Это — одна из немногих границ, существование которой
он согласен признать. Другая не раздражающая Жириновского граница довольно
забавная — это воображаемая, но для него, для которого карта реальнее вида
из окна, разумеется, в высшей степени реальная сетка параллелей и
меридианов. Все прочие границы он считает неправильными, конституирующими
неправильные реальности, к примеру, «национально окрашенные», как он
выражается, реальности национальных образований. Отсюда его борьба с
относительно историческими границами субъектов Российской Федерации и
требование губерний[32]. В «Последнем броске на юг» есть фрагмент, в
котором Жириновский эксплицитно формулирует свои представления об идеальном
будущем России. Он начинается так: «Какой же я вижу Россию? Я не вижу
Россию плачущей, бердяевской»[33]. «Бердяевская» Россия — это как раз та
Россия «серебряного века», о возрождении которой мечтает Зюганов.
Жириновский противопоставляет «Бердяеву» — «армию» и «новейшую технику». В
области техники он видит идеальную Россию не автаркией, а участницей
мирового разделения труда. Он признает отставание в электронике,
автомобилестроении и других отраслях, но считает нужным не сокращать
разрыв, а развивать сильные места. Набор сильных мест такой. Это
электромоторы и энергетика, во-первых, космос и авиация, во-вторых, лесная
промышленность с упором на производство мебели, в-третьих. Получается, что
традиционные российские стихии — это электричество, воздух и лес.
Электричество — это не только план ГОЭЛРО или (в злободневном варианте) АО
«ЕЭС России», но и громы и молнии, которыми повелевает верховное божество
языческого пантеона — Зевс или Перун; одним словом, это превращенная стихия
огня. С воздухом все понятно. Заметим в скобках: Жириновский неравнодушен к
воздушному транспорту, и когда говорит о путях и способах передвижения, то
всегда имеет в виду именно самолеты, «воздушные пути (если, конечно, не
рассуждает о «мирных кочевниках»). Лес — это мать-природа, стихия земли в
ее промежуточной ипостаси: не окультуренная и прирученная сфера земледелия,
но и не первобытный хаос. Добавьте сюда выход к Индийскому океану, и вы
получите полный комплект стихий. Идеальная Россия Жириновского — это
владычица стихий, государство баланса и равновесия. В утопии Жириновского
силен экологический элемент; он не отказывается совсем от индустриальной
образности, но везде, где это можно, совмещает ее с мотивами «рая зеленых».
Он пишет: «Новая Россия будет технически оснащенной новыми заводами,
моторами, двигателями , экологически чистыми механизмами; со средними
городами — по 500 тысяч, по миллиону (о привязанности Жириновского к
небольшому и уютному уже говорилось выше.). Россия, которая не мешает
природе, которая разумно использует свои водные пространства, леса, степи,
горы». В его текстах появляется характерное для противников индустриальной
цивилизации противопоставление интересов простого, близкого к природе
человека и интересов науки, ученого, «который может уйти из жизни , а мы
потом будем еще долго мучиться, пытаясь претворить его идею в жизнь, а идея
эта все равно никакой пользы нам не принесет». В противостоянии природы и
науки Жириновский явно не на стороне науки. Но он не был бы трикстером,
если бы тут же не оговорился, что он, разумеется не против того, чтобы
ученые двигали науку, а изобретатели изобретали. Стремление всех
удовлетворить заложено в основе представлений Жириновского об идеальной
России. Идеальное состояние общества, с его точки зрения, возникает не
тогда, когда враги (группы людей, как у Зюганова, недобродетельные
правители, как у Лебедя или пороки системы, как у Лужкова) побеждены, а
когда все довольны: рабочие работают, отдыхающие отдыхают, купцы торгует.
Это стремление избежать конфликта у автобиографического персонажа
Жириновского парадоксальным образом сочетается с декларируемой,
воинственностью и специально формулируемым милитаризмом. У «правильной»
России будет «самая сильная в мире (это и клише советской пропаганды, и
клише волшебной сказки. ) армия, войска стратегического назначения, наши
ракеты с многозарядными установками (обратите внимание на перечисление
через запятую совершенно разнородных предметов.). Наши боевые космические
платформы (что-то типа ковров-самолетов.), наш космический корабль «Буран»
и ракеты «Энергия» — это ядерный щит страны (действительно, логично
признать космос епархией бога Марса.). Полная безопасность, у нас нет
конкурента. Но (отсюда идет развертывание стратегии избегания конфликта,
«всем сестрам по серьгам».) и мы не должны претендовать на мировое
господство, на то, чтобы указывать другим народам, как им жить, вмешиваться
в их дела — ни в коем случае.» В центре описания Жириновским того, что он
называет «Новой Россией», находится мотив силы, единства и централизации.
Его идеал — это империя, хотя этого слова он не употребляет. «Новая Россия
— это правовое государство, светское государство, это сильный президентский
режим, сильный многопартийный парламент (Жириновский нагнетает те
характеристики государства, которые сейчас принято считать положительными,
нимало не заботясь о том, что, например, сильный парламент и сильный
президентский режим противоречат друг другу. .), это законодательство,
которое на века (для традиционалиста неподвижность — это добродетель.),
которое не нужно менять каждые десять лет. Это Конституция, которую уважают
все — от ребенка до старца. Это единая государственная символика (как
государственная символика может не быть единой, абсолютно непонятно, но,
для Жириновского символы — это самое главное, и он неусыпно печется об их
благоденствии.) по всей стране — черно-желто-белый флаг, государственный
флаг России (Российской империи.). Он должен развеваться над всеми
государственными учреждениями, во всех краях огромной нашей Отчизны (Автору
свойственно стремление помечать территорию в знак обладания.). Это гимн
страны, один гимн (а сколько их может быть у страны? ) Это государственный
язык, язык межнационального общения — русский (а вот это не пустословие, а
выраженная имперская позиция.) В другом месте эта имперская позиция
формулируется еще более четко и подтверждается недвусмысленными примерами:
«Россия обретет свое национальное самосознание вперемежку с
межнациональным(хотелось бы знать, что это за зверь такой: «межнациональное
самосознание».) — не для того, чтобы поднять русских и опустить на дно
другие народы. А для того, чтобы подняв русских, поднять и всех, живущих
рядом с ними, весь этот евроазиатский континент от Бреста до Кабула и от
Ямала до Стамбула (обратите внимание на образ России/Евразии как
Атлантиды.) …. Латвия будет в составе России. Внутри России будет
небольшое литовское государство. Если очень хочется жить в маленькой
соборной Украине — пожалуйста, пусть будет небольшая Украинская
республика». При всей их сказочности имперские амбиции Жириновского
недвусмысленны и, вырываясь в плоскость реальной политики, воплощаются в
реставрационные декларации, носящие откровенно агрессивный характер — он
как бы заигрывается и переходит туда-сюда границу политической сказки и
практической политики. Несмотря на присутствие «имперского ядра», в целом
взгляды Жириновского на идеальную государственность для России отмечены тем
же эклектизмом и попыткой совместить волка, козу и капусту, что и все
остальное. «Мы должны помочь русской православной религии (среди наших
политиков вообще распространена эта разновидность религии: «русское
православие».) занять подобающее ей место (выше написано, что это место —
доминирующее, а проповедников чуждых религий нужно гнать в шею. ), но при
этом быть терпимым (так в тексте.)» Это про религию. Так же «решаются» и
национальные проблемы: «Мы должны снять с повестки дня национальный вопрос
(учитывая, что Жириновский многажды пишет о недопустимости государственных
претензий «племен» и национальных образований внутри Российской Федерации,
звучит угрожающе.), чтобы ни один человек никогда не колебался в том, что
что-то (а не кто- то.) может нарушить его права по национальному признаку.»
То же самое с системой государственной власти — «единая система» финансов,
транспорта, связи, экологии и всего что в голову взбредет, при этом —
самоуправление везде, и все местные вопросы решать самостоятельно.
Идеальная Россия Жириновского — это райский сад, в котором расцветают все
цветы и где волк возляжет рядом с ягненком. Это действительно «новая
Россия» в том смысле, в каком Иоанн пророчествует о новом небе и новой
земле, «ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет». Место
конца света, как уже говорилось выше, занимает «последний бросок на юг», во
время которого гибнут нечестивые. После этого установится божественный
порядок, который преобразит весь мир, или, как выражается приверженец
культа матери-Земли Жириновский: «Мир хочет получить, наконец, твердый,
гарантированный порядок, и чище станут реки, чище станет вода, которую мы
пьем». Красноречие Жириновского достигает апогея именно тогда, когда он
описывает способность его модели идеальной России удовлетворить и
совместить разные потребности, создать объемлющую рамку для пестрого
полотна жизни племен и народов. «Мы поймем друг друга, потому что у каждой
семьи будет дом, какой он хочет — в большом и малом городе, в кишлаке, в
ауле, в тропиках, в лесу, на склоне горы (автора утопии все- таки влечет к
природе.), и в этом доме будут те, кого вы хотите. Одна жена, или три, или
ни одной, Один ребенок или десять. У вас могут быть коровы и овцы или
научные приборы. Это ваше дело. … Все народы талантливы. Кто-то хорошо
пасет скот, кто-то выращивает цветы, кто-то умеет хорошо ловить рыбу.»
Жириновский как бы встает над пороками и различиями человечества и занимает
позицию одновременно спасителя (но не спасителя-жертвы, в христианском
смысле, а спасителя-плута, изобретателя рецепта мира и благоденствия) и
законодателя для России, которая в некотором смысле органична для
сказителя, рассказывающего сказку — ведь автор и вправду является
законодателем, устанавливающим законы для своего текста, и спасителем,
поскольку имеет возможность благоприятным образом завершить перипетии.
через которые проходят его персонажи.
      Мир текстов Жириновского до такой степени эгоцентричен, что в нем
существует параллелизм между автобиографическим персонажем Жириновского и
персонажем России. Литературное «я» Жириновского — это плутовской персонаж,
который переживает ряд мытарств, затем — магическую трансформацию, которая
прямо не описывается, и в результате становится из юродивого — магом и
властелином, из Иванушки-дурачка — Иваном-царевичем. Аналогии с фольклорным
персонажем не случайны — в текстах Жириновского доминирует стилистика
волшебной сказки. Свой собственный опыт герой полагает универсальным и
предлагает России пройти через ту же перипетию — через мытарства (настоящее
время) — к искуплению и преображению. В качестве спасительной трансформации
Жириновский предлагает России «последний бросок на юг» — военную операцию,
имеющую целью выход к Индийскому океану и контроль над большей частью
континента, за исключением западной Европы и Юго-Восточной Азии. Поглощение
Россией в ее нынешнем виде (Севером) новых территорий приведет в модели
Жириновского не к простому физическому приращению земель, а к рождению
«новой России», которая гармонически объединит полюса Севера-Юга
(цивилизации — природы) и, как следствие к установлению «нового мирового
порядка», то есть к «золотому веку». «Новая Россия» Жириновского — это
некий гибрид пост- индустриальной и экологически ориентированной Российской
империи с небесным Иерусалимом. .
                 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1.    В. В. Жириновский “Последний бросок на юг”
2.    Анализ биографии Жириновского с точки зрения “поп — психоанализа”: О.
    Давыдов“Формула Жириновского. Истоки и смысл политического поведения
    отца русской либерал -демократии” // “Фигуры и лица” — приложение к “Н.
    Г.” №3 (24) февраль 1999.
3.    Электронная библиотека 2000:
а) “ОГОНЕК”, №26, 20 СЕНТЯБРЯ 1999.
б) Л. Д. Троцкий: Политические силуэты; “Киевская Мысль” №27, 27 января
1909г.