Прежде
всего необходимо установить, в каком смысле следует понимать слова хаос и
космос в отношении поэзии Тютчева. Хаос, понятие окончательно оформившееся в
древнегреческой философии, — это трагический образ космического первоединства,
начало и конец всего, вечная смерть всего живого и одновременно принцип и
источник всякого развития. Он неупорядочен, всемогущ и безлик. Космос же — это
мироздание, понимаемое как целостная, упорядоченная, организованная в
соответствии с определенным законом вселенная, живое, разумное существо,
вместилище космического ума, души, тела.

Здесь
же мы коснемся вопроса, связанного с определением поэзии Тютчева как
философской лирики. Ведь если мы говорим о выражении в поэзии таких философских
понятий как хаос и космос, то она становится сродни философии, но не может
стать самой философией. Однако в лирике поэт выражает своеобразие своего
художественного переживания не только в колорите своего творчества, но и в
характере подбора и формирования определенного материала, то есть
«нуждается в извлечении из мира всего, соответствующего своей
натуре». Если этот материал пересекается с философской проблематикой, то
можно говорить о философской лирике. 

Но
в философии и поэзии различается в первую очередь способ использования языка. В
философском поэтическом произведении имеется не развитие мысли, не развернутая
аргументация, ее подтверждающая, а ее обозначение, декларирование философемы,
которая живописуется словом в поэзии, то есть дается комплекс мыслей в
переживании, в эмоциональных, художественных, «ощутительных» образах.
Содержание бытия открывается непосредственно через образы. Естественно, что без
дарования поэта рифмованные строчки не будут представлять собой истинного
художественного произведения.

Тютчев
был поэтом, в творчестве которого соединились «величайшая яркость и
обрисованность объективно-эпического момента поэзии, ее идейного содержания, с
исключительной силой и богатством ее лирико-музыкального элемента». Первая
черта лирических произведений Тютчева — «всеобщее предметное
чувство», носящее космический характер. Это чувство имеет объективный и
реалистический характер. Другой поэт мог бы ощущать все явления предметного
мира в себе, полагать, что природа откликается на его настроения. Для Тютчева
все чувства и настроения — проявления космического бытия как такового.
Целостная жизнь, физические явления воспринималась им как жизнь самой природы,
самих вещей, космоса, «как состояние и действие живой души». Природа
для него есть сама по себе комплекс живых страстей, сил, чувств, а отнюдь не
мертвый материал, который послушен воле художника:

Не
то, что мните вы, природа! 

Не
слепок, не бездушный лик — 

В
ней есть душа, в ней есть свобода, 

В
ней есть любовь, в ней есть язык…

 Даже там, где основная тема произведения —
явления личной внутренней жизни, они представляются поэту проявлением жизни
всего космоса. Душевная жизнь ощущается им как область, входящая в порядок
объективного бытия и подчиненная космосу, «внешний свет природы становится
внутренним светом разума и сознания«. У Тютчева душа »бьется на
пороге как бы двойного бытия», порыв радости представляется как
проникновение стихии в душу человека («как бы эфирною струею по жилам небо
потекло»), старческая любовь есть вечерняя заря на потухшем небе,
страстное томление девушки — рождающееся сгущение атмосферы перед грозой, а
слезы — «капли дождевые зачинающей грозы». Это не просто образы, а
восприятие их подлинно космической природы, то, что было названо Франком
«космизацией души» — перенесение в личную жизнь категорий
космического порядка.

Следует
подчеркнуть, что предметное чувство поэта направлено на природу как целое, и
каждое проявление жизни для него есть символ великого и невыразимого космического
целого, некого «иного» — космоса в философском смысле этого слова.
Поэзия Тютчева делает конкретные впечатления жизни в ее целом предметом
восприятия, художественным центром, вокруг которого расположены частные
поэтические идеи. Здесь — своеобразная художественная «религиозная
философия», проявляющаяся в общности и вечности ее тем. Времена года, день
и ночь, свет и тьма, любовь, море, душа — все это у Тютчева предмет
художественного описания в своей общей, стихийной природе. Даже отдельные переживания
связываются с общим, вскрывается космическая сторона жизни. Это может
достигаться как прямым указанием на присутствие высших сил (например, гроза —
проявление демонических сил: «Одни зарницы огневые, / Воспламеняясь
чередой, / Как демоны глухонемые / Ведут беседу меж собой…»), так и
посредством эпитетов, зачастую парадоксальных — «звучные волны ночи,
гремящая тьма, поющие деревья» и т. п., которые у Тютчева представляют
собой «приемы классификации явлений, превращение разрозненных моментов в
необходимые, внутренне согласованные обнаружения проявлений вечных начал
космоса».

Осознание
в творчестве всего как единого и признание в видимом духовного начала — это
пантеизм. Однако само конкретное содержание жизни космоса мыслимо лишь на
основе многообразия, и в лирике Тютчева необходимо присутствуют мотивы
двойственного порядка. Действительно, при обращении ко всей его поэзии мы ясно
видим, как эта двойственность пронизывает все ее содержание. Наиболее яркий
пример — стихотворение «День и ночь»:

День
— сей блистательный покров — 

День,
земнородных оживление,

Души
болящей исцеленье,

Друг
человека и богов!

Но
меркнет день — настала ночь;

Пришла
— и с мира рокового

Ткань
благодатную покрова, 

Собрав,
отбрасывает прочь…

И
бездна нам обнажена

С
своими страхами и мглами, 

И
нет преград меж ней и нами —

Вот
отчего нам ночь страшна!

 День и ночь здесь — символы двух различных
стихий космоса, светлой и темной, последняя же — олицетворение «бездны
безымянной» — названа Тютчевым хаосом: 

О
чем ты воешь, ветр ночной?

О
чем так сетуешь безумно?..

О,
страшных песен сих не пой

Про
древний хаос, про родимый!

Как
жадно мир души ночной

Внимает
повести любимой!

Из
смертной рвется он груди

И
с беспредельным жаждет слиться!..

О,
бурь уснувших не буди —

Под
ними хаос шевелится!..

 Жизнь космоса — борьба светлого космического
начала с хаосом. Вселенское бытие здесь внутренне двойственно, свет и хаос
связаны как день и ночь. И, что самое главное, не только светлое начало, но и
хаос божествен, прекрасен и привлекателен. Это подтверждается и эпитетами:
«родимый» хаос, «святая »ночь. 

Борьба
между идеальным космическим началом и демоническим началом хаоса существует не
только в природе, но и в самой человеческой душе:

…человек,
как сирота бездомный,

Стоит
теперь и немощен и гол, 

Лицом
к лицу пред пропастию темной.

И
чудится давно минувшим сном

Ему
теперь все светлое, живое… 

И
в чуждом, неразгаданном, ночном 

Он
узнает наследье родовое.

 Темная стихия страсти, угрюмый «огнь
желания» таит очарование даже более сильное, чем светлая
«пламенно-чудесная» игра, день — лишь «отраден и чудесен»,
ночь — «святая», воля к смерти и воля к жизни одинаково
привлекательны для человека: 

И
в мире нет четы прекрасней, 

И
обаянья нет ужасней, 

Ей
продающего сердца…

 В человеке — желание гармонии более сильной, чем
погружение в животворный океан идеального «эфирного» мира: 

Сумрак
тихий, сумрак сонный, 

Лейся
в глубь моей души,

Тихий,
томный, благовонный,

Все
залей и утиши…

Дай
вкусить уничтожения,

С
миром дремлющим смешай!

 Подлинное значение хаоса в лирике Тютчева —
это начало уничтожения, бездны, сквозь которое необходимо пройти для достижения
полного и подлинного слияния с космосом; тоска, охватывающая при встрече с
проявлениями хаоса, — тоска и ужас смерти, уничтожения, хотя в них достигается
блаженство самоуничтожения. Эта тоска — причина трагедии человека. Человек —
лишь «греза природы». Отсюда — ощущение себя сиротой перед лицом
темной бездны, ощущение призрачности жизни:

Душа
моя, Элизиум теней, 

Что
общего меж жизнью и тобою!

 В лирике Тютчева образно выражена мысль о том,
что стихия хаоса, «как бы неадекватная, соответствующая ограниченности
человеческого существа», позволяет нам при соприкосновении с ней осознать
всю глубину пропасти, отделяющей нас от истинно космической жизни, мысль, что
зло и грех не противоположности добра и святости, а лишь ступени к ним.

На
этом новом уровне противопоставление хаоса и идеального начала — космоса —
находит выражения не в образах «дня и ночи», а в образах
«тишины, успокоения и зноя »и столкновение их — это столкновение
манящей и бурной красоты жизни с тихой и светлой красотой бессилия и умирания.
Здесь подчеркивается черта, присущая самому космосу — сила возвышения над самим
собой. Хаос, таким образом, — олицетворение «преодоления земного и
смертного».

«Обе
разнородные силы как бы с обеих сторон сближаются между собой и выявляют
присущую им высшую гармонию, недостижимую вне духовного преобразования,
страдания и умирания». Этот синтез достигается Тютчевым и в описаниях
осени:

Есть
в светлости осенних вечеров 

Умильная,
таинственная прелесть…

Ущерб,
изнеможение, и на всем

Та
кроткая улыбка увядания,

Что
в существе разумном мы зовем

Возвышенной
стыдливостью страдания. 

 И в описании состояния старого человека:
«одна улыбка умиления в измученной душе моей». И в описании
«вещей души человека», бьющейся «на пороге двойного бытия»:
«Душа готова, как Мария, / К ногам Христа навек прильнуть…»

Итак,
в лирике Тютчева, «самой ночной души русской поэзии», открывается в
неподвижной, завершенной форме, в чистой красоте божественное единство космоса
и хаоса, в борьбе между которыми протекает «злая жизнь с ее мятежным
жаром».

Список литературы

Тютчев
Ф.И. Стихотворения. Письма. М., 1957. 

3унделович
Я.О. Этюды о лирике Тютчева. Самарканд, 1971.

Франк
С.Л. Космическое чувство в поэзии Тютчева. Русская мысль. Кн. 11. 1913.

Соловьев
В.С. Поэзия Ф.И. Тютчева. В сб. Соловьев В.С. 

Философия
искусства и литературная критика. М., 1917.

Дарский
Д.С. «Чудесный вымысел». Космическое сознание в лирике Тютчева. Пб.,
1914