Абельтин Э.А., Литвинова В.И., Хакасский
государственный университет им. Н.Ф. Катанова 

Абакан, 1999

Мы
видим, что падение Родиона Раскольникова Достоевский определяет как
«бесноватость», как стремление стать человекобогом и наделить
счастьем людей второго сорта, отобрав у них свободу. Но в «Преступлении и
наказании» есть два Раскольникова — бесноватый, зараженный бесами социализма
и атеизма, и Раскольников, способный к исцелению. Вот как характеризует своего
друга Разумихин: «…Великодушен и добр. Чувств своих не любит высказывать
и скорей жестокость сделает, чем словами выскажет сердце. Иногда, впрочем,
вовсе не ипохондрик, а просто холоден и бесчувствен до бесчеловечия, право,
точно в нем два противоположные характера поочередно сменяются.» (Выд.
мною — Э.А.).48

Впрочем,
сам Раскольников говорит о себе еще определеннее:

«Я
это должен был знать, — думал он с горькою усмешкой,- и как смел я, зная себя,
предчувствуя себя, брать топор и кровавиться? Я обязан был заранее знать… Э!
да ведь я же заранее и знал!..«- прошептал он в отчаянии».49

Что
же знал Раскольников? Да то, что личность-то он не сильная, а скорее
«тварь дрожащая».

Смысл
его страданий в том, что совесть и разум его вступили в самую решительную
борьбу между собой. Разум судорожно отстаивает возможность для Раскольникова
быть человеком «высшей породы». Герой всецело полагается на свой
рассудок, на свои «теоретические опоры». Но его подавленный энтузиазм
трагически угасает, и герой романа, решительно не совладавший с собой в момент
совершения преступления, сознает, что он не старушонку убил, а «самого
себя». Совесть оказалась гораздо сильнее разума и, нужно сказать, что еще
до убийства процентщицы она оказывала на его поведение чрезвычайно интенсивное
воздействие. Вспомним хотя бы размышления Раскольникова после
«подготовительного» визита к Алене Ивановне: «Раскольников вышел
в решительном смущении. Смущение это все более и более увеличивалось. Сходя по
лестнице, он несколько раз даже останавливался, как будто чем-то внезапно
пораженный. И наконец, уже на улице он воскликнул: «О боже! как это все
отвратительно! И неужели, неужели я… нет, это вздор, это нелепость! —
прибавил он решительно. — И неужели такой ужас мог прийти мне в голову? На
какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко,
гадко!..»50

Так
где же настоящий Раскольников — до или после убийства? Сомнений никаких быть не
может — и теория, и попытка ее осуществления -это временное заблуждение
Раскольникова. Интересно, что повышенная тяга к «делу» у него
появилась после письма матери, где она рассказывает о намерении его сестры
выйти замуж за Лужина. Почему возникла подобная торопливость — милосердие его пошло
по решительно тупиковому пути. И он оставляет без внимания концовку письма,
возможно наиболее важную для Пульхерии Раскольниковой — она спрашивает:
«Молишься ли ты богу, Родя, по-прежнему (Выд. мною. — Э.А.) и веришь ли в
благость творца и искупителя нашего? Боюсь я, в сердце своем, не посетило ли и
тебя новейшее модное безверие? Если так, то я за тебя молюсь. Вспомни, милый,
как еще в детстве своем, при жизни твоего отца, ты лепетал молитвы свои у меня
на коленях и как мы все тогда были счастливы!»51

В
письме матери Раскольникова в общих чертах определяется идея вины и возмездия,
которая, в конечном итоге, представляет собой дилемму — с Богом ты или нет. И
отсюда уже прорисовывается путь героя — вина, возмездие, раскаяние, спасение.

Вяч.
Иванов в статье «Достоевский и роман-трагедия» убедительно раскрывает
идею вины и возмездия по отношению к Родиону Раскольникову: «В чем вина
Раскольникова и каковы первопричины его спасения — ибо не вина спасает и не
возмездие само по себе, но отношение к вине и возмездию, обусловленное
первоосновами личности, по природе своей способной к такому отношению? Значит,
Раскольникову изначала было родным сознание священных реальностей бытия, и
только временно затемнилось для него их лицезрение, временно ощутил он себя
личностью, изъятою из среды действия божеского и нравственного закона, временно
отверг его и пожелал дерзновенно отведать горделивую усладу преднамеренного
отъединения и призрачного сверхчеловеческого своеначалия, измыслил мятеж и
надумал беспочвенность, искусственно отделившись от материнской почвы (что
символизировано в романе отношением его к матери и словами о поцелуе
матери-земле).»52

Достоевский
ищет резервы исцеления своего героя не только во внешнем воздействии на него
(Соня, Разумихин, сестра, Порфирий Петрович), но и в нем самом, в его жизненном
опыте, в том числе и религиозном опыте, сформировавшем его совесть и
нравственность.

После
страшного сна о зверском убийстве лошади пьяными мужиками он обращается к Богу
с настоящей молитвой: «Боже! — воскликнул он, — да неужели ж, неужели ж я
в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду
скользить в липкой, теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать;
прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?» И в этом
же внутреннем монологе несколько далее он вновь взывает к Богу: «Господи!
— молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты
моей.»53

Став
убийцей, Раскольников почувствовал себя разъединенным с людьми, оказавшимся вне
человечества. Он настороженно и даже виновато смотрит в глаза людям, а иногда
начинает их ненавидеть. Убийство, которому он хотел придать идейный вид, сразу
же после его совершения предстало перед ним как достаточно обыкновенное, и он,
заболев всеми обычными тревогами и предрассудками преступников (вплоть до их
притяжения к тому месту, где совершено преступление), начинает лихорадочно
пересматривать свои философские выкладки и проверять крепость своих моральных
опор. Его напряженные внутренние монологи с бесконечными «за» и
«против» не освежают и не успокаивают его, психологический процесс
приобретает в нем огромный накал. Достоевский через страдания очеловечивает
героя, будит его сознание. Раскольников знакомится с Лужиным и Свидригайловым,
видит на их примере возможный путь своего нравственного развития, окажись он
сильной личностью, и наконец писатель направляет Раскольникова на путь более
близкий его душе — знакомит его с Соней Мармеладовой, носительницей мирового
страдания и идеи Бога.

B.C.
Соловьев дает в одной из статей о Достоевском четкую психологическую схему
духовной эволюции Раскольникова, учитывая влияние на героя многих внешних и
внутренних факторов: «Главное действующее лицо — представитель того
воззрения, по которому всякий сильный человек сам себе господин и ему все
позволено. Во имя своего личного превосходства, во имя того, что он сила, он
считает себя вправе совершить убийство и действительно его совершает.»

Здесь
следует перед продолжением цитаты высказать некоторые соображения. Верно
отметив одно из условий совершения престу-пления Раскольниковым, В.С. Соловьев
упустил более глубокие причины действий героя, в частности, сострадание к
ближним, желание их осчастливить, которые при отказе Раскольникова от Бога, к
сожалению, приобрели уродливые формы и повели его в идейный и нравственный
тупик.

Но
продолжим знакомство с мнением B.C. Соловьева: «Но вот вдруг то дело,
которое он считал только нарушением внешнего бессмысленного закона и смелым
вызовом общественному предрассудку, — вдруг оно оказывается для его собственной
совести чем-то гораздо большим, оказывается грехом, нарушением внутренней
нравственной правды. Нарушение внешнего закона получает законное возмездие
извне в ссылке и каторге, но внутренний грех гордости, отделивший сильного
человека от человечества и приведший его к человекоубийству, — этот внутренний
грех самообоготворения может быть искуплен только внутренним нравственным
подвигом самоотречения. Беспредельная самоуверенность, должная исчезнуть перед
верой в то, что больше себя, и самодельное оправдание должно смириться перед
высшей правдой Божьей, живущей в тех самых простых и слабых людях, на которых
сильный человек смотрел, как на ничтожных насекомых.»54

Страдания
преступной совести у Родиона Раскольникова — это огромная движущая сила, она
ведет его к Богу. Причем в это же время энергия самозащиты у Родиона
Раскольникова не иссякает. С удивительными мастерством Достоевский раскрывает
эту двойственность души героя, добавляя все новые и новые признаки победы
совести над разумом.

Любое
общение с людьми ранит его все больше и больше, но все больше и больше его
тянет к Богу. После посещения его Разумихиным «…больной сбросил с себя
одеяло и как полоумный вскочил с постели. Со жгучим, судорожным нетерпением
ждал он, чтоб они поскорее ушли, чтобы тотчас же без них и приняться за дело.
Но за что же, за какое дело? — он как будто бы теперь, как нарочно, и забыл.
«Господи! скажи ты мне только одно: знают они обо всем или еще не знают? А
ну как уж знают и только прикидываются, дразнят, покуда лежу, а там вдруг
войдут и скажут, что все давно уж известно и что они только так… Что же
теперь делать? Вот и забыл, как нарочно; вдруг забыл, сейчас помнил!..»55

Бес
уныния для души, отошедшей от Бога, почти всегда замещается бесом
самоистребления. Подходит ли эта мысль Достоевского к психологическому
состоянию Раскольникова? Да, подходит! Мысль о самоубийстве неоднократно
посещала его. Двойник его Свидригайлов совершил «свой последний
вояж», застрелился… Но Раскольникова удержала его упорная вера в непогрешимость
его «теории» и расчетов. После эпизода спасения утопленницы с
Раскольниковым происходило следующее: «Раскольников смотрел на все с
странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно. «Нет,
гадко… вода… не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего не будет, —
прибавил он, — нечего ждать.»56

После
знакомства с Соней Мармеладовой начался новый этап в духовном развитии
Раскольникова. Не отказавшись от своей «идеи», он стал все больше и
больше погружаться в атмосферу божественного сострадания, самоотречения,
чистоты, олицетворением и носительницей чего была Соня.

Вспомним
несколько эпизодов из романа, происшедших с Раскольниковым после поминок
Мармеладова, где происходило его первое общение с Соней.

«Он
сходил тихо, не торопясь, весь в лихорадке и, не сознавая того, полный одного,
нового, необъятного ощущения вдруг прихлынувшей полной и могучей жизни. Это
ощущение могло походить на ощущение приговоренного к смертной казни, которому
вдруг и неожиданно объявляют прощение.»57

Далее
он услышал, как его догоняет Поленька с просьбой от Сони:

«Она
прибежала с поручением, которое, видимо, ей самой очень нравилось.

—
Послушайте, как вас зовут?.. а еще: где вы живете? — спросила она торопясь,
задыхающимся голоском.

Он
положил ей обе руки на плечи и с каким-то счастьем глядел на нее. Ему так
приятно было на нее смотреть, — он сам не знал почему…

—
Любите вы сестрицу Соню?

—
Я ее больше всех люблю!..

—
А меня любить будете?

Вместо
ответа он увидел приближающееся к нему личико девочки и пухленькие губки,
наивно протянувшиеся поцеловать его. Вдруг тоненькие, как спички, руки ее
обхватили его крепко-крепко, голова склонилась к его плечу, и девочка тихо
заплакала, прижимаясь лицом к нему все крепче и крепче…

—
А молиться вы умеете?

—
О, как же, умеем! Давно уже; я, как уж большая, то молюсь сама про себя, а Коля
с Лидочкой вместе с мамашей вслух; сперва «Богородицу» прочитают, а
потом еще одну молитву: «Боже, прости и благослови сестрицу Соню», а
потом еще: «Боже, прости и благослови нашего другого папашу, потому что наш
старший папаша уже умер, а этот ведь нам другой, а мы и об том тоже молимся.

—
Полечка, меня зовут Родион; помолитесь когда-нибудь и обо мне: «и раба
Родиона» — больше ничего.

—
Всю мою будущую жизнь буду об вас молиться, — горячо проговорила девочка и
вдруг опять засмеялась, бросилась к нему и крепко опять обняла его.»58

Удивительная
по глубине и сложности сцена. Это настоящее начало воскресения Раскольникова.
Она вернула ему веру в жизнь, веру в будущее. Раскольников впервые получил урок
бескорыстной христианской любви, любви к грешникам. Впервые какое-то время он
жил божественной стороной своей натуры. Окончательная духовная перестройка
Раскольникова еще впереди, еще много раз ему нужно соприкоснуться с такой
любовью, осиянной божественным светом. Правда душевное просветление героя
длилось недолго — разбуженная жизненная энергия своим светом ушла во тьму его
заблуждений. Вот реакция Раскольникова на все происшедшее:

«Довольно!
— произнес он решительно и торжественно, — прочь миражи, прочь напускные страхи,
прочь привидения!.. Есть жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла еще моя жизнь
вместе с старою старухой! Царство ей небесное и — довольно, матушка, пора на
покой! Царство рассудка и света теперь и… и воли, и силы… и посмотрим
теперь! Померяемся теперь! — прибавил он заносчиво, как бы обращаясь к какой-то
темной силе и вызывая ее. — А ведь я уже соглашался жить на аршине
пространства!»

Раскольников
мысль за мыслью снова превращался в другого человека, не того, каким он был
недавно. Достоевский подмечает, что гордость и самоуверенность нарастали в нем
каждую минуту. Но что-то с ним было и то, что неизбежно прорастало в его
будущее.

После
знакомства Раскольникова с Соней Мармеладовой в романе ее образ стремительно
вырастает в своей моральной яркости. Драма ложной мысли постепенно завершается
надеждой на искупление и успокоение совести ценой страдания. Настоящей героиней
романа становится Соня -носительница истинно христианских идей милосердия,
любви, смирения и святости страдания. Великая религиозная мысль скрывается в
этой «отверженной» девушке с бледным и худеньким личиком.

И
что чрезвычайно важно, что определяет дальнейшую судьбу Родиона Раскольникова и
что единственно могло лишить его теоретических подпорок и подавляющей зачастую
власти разума над ним — общение с Соней, в дальнейшем заставляет Раскольникова
смотреть на свое преступление не как на предмет юридического разбирательства,
не как на реализацию социально-философских выкладок, а как на попрание
нравственных норм, нарушение божественных установлений. Постепенно происходит
своеобразное «обезоруживание» бесовского рационального начала у
героя.

Нужно
сказать, что Раскольников двойственно относился к жертвенности Сони. Логика его
рассуждений была проста — Соня понапрасну умертвила себя, ее жертва и вера в
помощь Бога совершенно напрасны. Но в процессе диалога на эту тему возникает
ощущение у Раскольникова, что Соня знает что-то такое, чего ему не понять — его
своеобразное злорадство по поводу ее жизни и религиозных представлений было
нужно ему самому — это его сопротивление духовному воздействию Сони, его
стремление отстоять свои прежние позиции, но вдруг, возможно, неожиданно для
него самого происходит какая-то спонтанная «сдача позиций»:

«Он
все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец подошел к ней;
глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее
плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно
вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее
ногу…

—
Что вы, что вы это? Передо мной! — пробормотала она, побледнев, и больно-больно
сжало вдруг ей сердце. Он тотчас же встал.

—
Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился…»59

Поклонение
страданию человеческому — это уже христианское движение души; поклонение
«твари дрожащей» — это уже не прежний Раскольников.

Одним
из ключевых эпизодов «Преступления и наказания» является тот, в
котором Соня Мармеладова читает Раскольникову описание одного из главных чудес,
совершенных Христом, описываемых в Евангелии, — о воскрешении Лазаря.60
«Иисус сказал ей: Я есть воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и
умрет, оживет, и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли
сему?« Соня, читая эти строки, думала о Раскольникове: »И он, он —
тоже ослепленный и неверующий, — он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да,
да! Сейчас же, теперь же». Раскольников, совершивший злодеяние, должен
уверовать и покаяться.

Это
и будет его духовным очищением «воскресением из мертвых». Дрожа и
холодея, повторяла Соня строки из Евангелия; «Сказав сие, воззвал громким
голосом: Лазарь, иди вон. И вышел умерший».61

Именно
после этого эпизода Раскольников предлагает Соне «идти вместе»,
совершает покаяние на площади, является с повинной.

Однако
не следует думать, что произошло чудо и Раскольников, «проснувшийся»
для новых восприятий, начавший жить жизнью совести, отказался от своих прежних
убеждений — теоретизирование не перестало доминировать, но победы божественного
сознания у Раскольникова стали чаще и глубже воздействовать на его
миросозерцание.

Крепость
теоретических убеждений Раскольникова — в особенностях его сознания: ему
необходима своя философия жизни, своя программа, его разумом должна завладеть
новая спасительная идея. А пока такой идеи не было — она вызревала, как
вызревала в его истерзанном сердце любовь к Соне.

Только
на каторге Родион Раскольников нашел «свою веру» в спасительных для
человечества свойствах любви и уже отсюда — в необходимости и спасительности
духовного совершенствования каждого отдельного человека. Любовь привела его к
Богу. Вот этот эпизод, который заключает путь Раскольникова из преступного
настоящего в новое будущее: «Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг
что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал
ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело.
Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг
она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для
нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же
наконец эта минута…

Они
хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были
бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного
будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце
одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого»62