Абельтин Э.А., Литвинова В.И., Хакасский
государственный университет им. Н.Ф. Катанова 

Абакан, 1999

«Преступление
и наказание» сложилось у Достоевского из двух замыслов, движимых идеями
художника. А идеи были подсказаны как всей социальной сферой, окружавшей
писателя, так и личными его воспоминаниями и переживаниями.

Как
об этом свидетельствуют журналистика и литература 1860-х годов, в пору ломки
крепостнических порядков и капитализации отживающего дворянского уклада резко
заколебалась общественная мораль: уголовные преступления, жажда наживы и денег,
пьянство и циничный эгоизм — все это сопрягалось с прямыми атаками на
традиционную православную мораль со стороны радикальных общественных сил.

Разночинская
демократия во главе с Белинским, Чернышевским, Добролюбовым и многими другими
внедряла в общественное сознание атеистические и социалистические идеи. В 1863
году был опубликован в «Современнике» роман Н.Г. Чернышевского
«Что делать?», который содержал настоящую программу действий по ломке
государственных устоев при помощи революционного насилия, по замене
общечеловеческих нравственных ценностей (христианских) классовыми.

Достоевского
глубоко тревожила проблема человеческой воли, посягающей на преступление,
теоретическое оправдание чего он увидел в учении Чернышевского.

Таким
образом, мы видим две сверхзадачи, которые побудили Достоевского к созданию
своего самого совершенного произведения-моральный распад в обществе и
наступление социалистическо-атеистических идей.

К
июню 1865 года у Достоевского созрел план романа, который он назвал
«Пьяненькие». Об этом он сообщил издателю А. Краевскому:

«Новый
роман будет связан с теперешним вопросом о пьянстве».36

Видимо,
Достоевский решил сосредоточиться на судьбах членов семьи Мармеладовых и их
окружении, но мысль о каком-либо центральном герое — «преступнике»
еще не отложилась в сознании писателя. Однако тема «Пьяненьких», надо
думать, быстро была им оценена как узковатая, лишенная не столько социальной,
сколько философской остроты, — он ощутил сравнительную бедность своего замысла,
его идеи.

В
журнале «Время» часто публиковались сообщения об уголовных процессах
на Западе. Именно Достоевским и был опубликован отчет об одном уголовном деле
во Франции. Некий Пьер Ласенер — преступник, не брезгавший воровством и убивший
в конце концов какую-то старуху, объявил себя в мемуарах, стихах и т. д.
«идейным убийцей», «жертвой своего века». Отрешившись от
всех нравственных «оков», преступник осуществил своеволие
«человекобога», к которому призывали революционные демократы,
движимые чувством классовой мести «угнетателям» народа. Достоевский,
по мнению B.C. Соловьева, прекрасно усвоил к этому времени три основополагающих
истины: «…Что отдельные лица, хотя бы и лучшие люди, не имеют права
насиловать общество во имя своего личного превосходства; он понял также, что
общественная правда не выдумывается отдельными умами, а коренится во
всенародном чувстве, и, наконец, он понял, что эта правда имеет значение
религиозное и необходимо связана с верой Христовой, с идеалом Христа».37

Достоевский
решительно проникается недоверием ко всем гипотезам о правах
«сильных», «особенных» индивидуумов, якобы освобожденных от
ответственности перед людьми за свои «чрезвычайные»
«сверхчеловеческие» («человекобожеские») поступки. Вместе с
тем, тип сильной личности все более и более уясняется им — как явление
художественно внушительное, исключительное, но в то же время и реальное, вполне
исторически выразившееся в теории социалистов и в практике
социалистическо-террористических групп. Это та «фантастическая»
личность, которая кажется ему реальнее всех реальностей, это великолепный образ
для романа — реалистического «в высшем смысле». Достоевский был
ослеплен блеском идеи соединить историю семьи Мармеладовых с историей
«человекобога» — социалиста. Семья Мармеладовых должна стать той
действительностью, на почве которой вырастает уродливая философия «сильной
личности». Эта семья и все ее окружение могут предстать реалистическим
фоном и убедительным объяснением дел и помыслов главного героя — преступника.

В
творческих комбинациях писателя складывается сложный сюжетный массив, который
включает в себя наболевшие вопросы современной морали, философии. О замысле
романа Достоевский в сентябре 1865 года извещает редактора журнала
«Русский вестник» М.Н. Каткова, сообщая ему в письме полный план
задуманного произведения: «Действие современное, в нынешнем году. Молодой
человек, исключенный из студентов университета, мещанин по происхождению, и
живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шаткости в понятиях, поддавшись
некоторым странным «недоконченным» идеям, которые носятся в воздухе,
решился разом выйти из скверного своего положения. Он решился убить одну старуху,
титулярную советницу, дающую деньги на проценты… Этот молодой человек задает
себе вопросы: «Дня чего она живет? Полезна ли она хоть
кому-нибудь?..» Эти вопросы, — продолжает Достоевский, — сбивают с толку
молодого человека. Он решает убить ее, обобрать, с тем, чтобы сделать
счастливою свою мать, живущую в уезде, избавить сестру, живущую в компаньонках
у одних помещиков, от сластолюбивых притязаний главы этого помещичьего
семейства, — притязаний, грозящих ей гибелью, докончить курс, ехать за границу и
потом всю жизнь быть честным, твердым, неуклонным в исполнении «гуманного
долга к человечеству«, чем уже, конечно, »загладится»
преступление… Почти месяц он проводит после того до окончательной катастрофы.
Никаких на него подозрений нет и не может быть. Тут-то и развертывается весь
психологический процесс преступления. Неразрешимые вопросы восстают перед
убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божия правда,
земной закон берет свое, и он кончает тем, что принужден сам на себя донести.
Принужден, чтобы хотя погибнуть на каторге, но примкнуть опять к людям; чувство
разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по
совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа
взяли свое… Преступник сам решает принять муки, чтобы искупить свое
дело…»38

Мы
видим, что в созревании и оформлении идеи романа участвовало много
побудительных сил, таящихся в душе и мыслях художника. Но главная задача
оформилась чрезвычайно четко — дать отпор заветам романа Чернышевского
«Что делать?», развенчать тупиковую и аморальную социалистическую
теорию, взяв ее проявление в самом крайнем варианте, в самом крайнем развитии,
дальше которого уже нельзя идти. Это хорошо понял критик Н. Страхов, утверждавший,
что главная цель романа — развенчать «несчастного нигилиста» (так
Страхов назвал Раскольникова). Противовесом «беспочвенным» идеям
Чернышевского-Раскольникова должна стать православная христианская идея,
которая должна указать выход к Свету из теоретических тупиков главного героя.

Таким
образом, перед Достоевским в 1865 году предстали два замысла, две идеи: один
замысел — это мир «бедных людей», где настоящая жизнь, реальные
трагедии, реальные страдания; другой замысел — «теория», надуманная
лишь при помощи разума, оторванная от реальной жизни, от реальной морали, от
«божеского» в человеке, теория, созданная в «расколе»
(Раскольников) с людьми и потому чрезвычайно опасная, ибо где нет ни божеского,
ни человеческого — там есть сатанинское.

Нужно
отметить, что советское литературоведение напрочь отказывало теории
Раскольникова в жизненности и саму фигуру Раскольникова объявляло надуманной.
Здесь явно виден социально-партийный заказ — отвести «теорию» Родиона
Раскольникова от идей социализма (иногда взгляды Раскольникова трактовались как
мелкобуржуазные), а самого героя как можно дальше поставить от Чернышевского с
его «особенным человеком».