В. Маяковский родился в дворянской семье. Отец Маяковского служил лесничим
на Кавказе; после его смерти (1906) семья жила в Москве. Маяковский учился
в классической гимназии в Кутаиси (1901-06), затем в 5-й московской
гимназии (1906-08), откуда был отчислен за неуплату. Дальнейшее образование
— художественное: обучался в подготовительном классе Строгановского училища
(1908), в студиях художников С. Ю. Жуковского и П. И. Келина, в фигурном
классе Училища живописи, ваяния и зодчества (1911-14, исключен за участие в
скандальных выступлениях футуристов).
Еще в 1905 в Кутаиси Маяковский принимал участие в гимназических и
студенческих манифестациях, в 1908, вступив в РСДРП, вел пропаганду среди
московских рабочих. Несколько раз подвергался арестам, в 1909 провел 11
месяцев в Бутырской тюрьме. Время заключения называл началом своей
стихотворной деятельности; написанные стихи у него перед освобождением были
отобраны.
В 1911 завязывается дружба Маяковского с художником и поэтом Д. Д.
Бурлюком, в 1912 организовавшим литературно-художественную группу
футуристов «Гилея» (см. Футуризм). С 1912 Маяковский постоянно принимает
участие в диспутах о новом искусстве, выставках и вечерах, проводившихся
радикальными объединениями художников-авангардистов «Бубновый валет» и
«Союз молодежи». Поэзия Маяковского всегда сохраняла связь с
изобразительным искусством, прежде всего в самой форме записи стихов
(столбиком, позднее «лесенкой»), которая предполагала дополнительное, чисто
зрительное, впечатление, производимое стихотворной страницей.
Стихи Маяковского были впервые опубликованы в 1912 в альманахе группы
«Гилея» «Пощечина общественному вкусу», где был помещен и манифест,
подписанный Маяковским, В. В. Хлебниковым, А. Е. Крученых и Бурлюком, в
нарочито эпатирующей форме заявлявший о разрыве с традициями русской
классики, необходимости создания нового языка литературы, соответствующего
эпохе. Воплощением идей Маяковского и его единомышленников-футуристов о
назначении и формах нового искусства стала постановка в петербургском
театре «Луна-парк» в 1913 его стихотворной трагедии «Владимир Маяковский»
(опубликована в 1914). Декорации для нее писали художники из «Союза
молодежи» П. Н. Филонов и И. С. Школьник, а сам автор выступил режиссером и
исполнителем главной роли — поэта, страдающего в отвратительном современном
городе, изуродовавшем, растлившем своих жителей, которые хоть и избирают
поэта своим князем, но не умеют признать и оценить приносимую им жертву.
В 1913 выходит книга Маяковского из четырех стихотворений под названием
«Я», его стихи появляются на страницах футуристских альманахов (1913-15)
«Молоко кобылиц», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас» и др., начинают
печататься в периодике, издаются поэмы «Облако в штанах» (1915), «Флейта-
позвоночник» (1916), «Война и мир» (1917), сборник «Простое, как мычание»
(1916). Поэзия Маяковского наполнена бунтом против всего мироустройства —
социальных контрастов современной урбанистической цивилизации, традиционных
взглядов на прекрасное и поэзию, представлений о вселенной, рае и Боге.
Маяковский использует воинственно изломанный, грубый, стилистически
сниженный язык, контрастно оттеняющий традиционные поэтические образы, —
«любовь на скрипки ложите», «ноктюрн… на флейте водосточных труб» и др.
Лирический герой, эпатирующий обывателя резкостью, ломкой языка и
богохульством («Арканом в небе поймали бога»), остается романтиком,
одиноким, нежным, страдающим, чувствующим ценность «мельчайшей пылинки
живого».
Стихи Маяковского 1910-х гг. были ориентированы на воспроизведение в
устной форме — с эстрады, на вечерах, диспутах (ср. название его сборника
«Для голоса», 1923; в журналах, газетах и книжных изданиях стихи часто
появлялись в исковерканном цензурой виде). Для восприятия на слух как
нельзя лучше подходили их короткие рубленые строки, «рваный» синтаксис,
«разговорность» и нарочито фамильярная («панибратская») интонация: «… Вам
ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?». В сочетании с высоким
ростом («здоровенный, с шагом саженьим») и зычным голосом Маяковского все
это создавало неповторимый индивидуальный образ поэта-борца, площадного
митингового оратора, защитника «безъязыкой улицы» в «адище города», слова
которого не могут быть красивы, они — «судороги, слипшиеся комом».
В жизни Маяковского было немало женщин, были и серьезные любовные
увлечения, и быстротечные романы, и просто флирт. Но лишь три такихсвязи
оказались достаточно долгими и глубокими, чтобы оставить след в его
поэзии. Речь, конечно же, идет о Лиле Брик — героине почти всей
лирики поэта; Татьяне Яковлевой, которой посвящены два превосходных
стихотворения, и Марии Денисовой, ставшей одним из прототипов Марии
«Облака в штанах».
Итак, Лили Юрьевна Брик. Ее отношения с Маяковским начались с
посвящения ей поэмы, на которую его вдохновила другая, а закончились тем,
что он назвал ее имя в посмертной записке. Отношения Владимиа Маяковского и
Лили Брик были очень непростыми, многие этапы их развития нашли
отражение в произведениях поэта; в целом же, показательным для этих
отношений может быть стихотворение «Лиличка!» Оно написано в 1916
году, но свет впервые увидело с заглавием-посвящением «Лиличке» только в
1934 году.
Сколько любви и нежности к этой женщине таят в себе строки:«…Кроме моря любви твоей,
мне
нету моря,
а у этой любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон-
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.»
Интересно знакомство Маяковского и Лили Брик. Ведь раньше он узнал
родную сестру Лили — Эльзу, которая впоследствии переехала во Францию и
стала надменитой писательницей Эльзой Триоле, женой писателя-
коммуниста Луи ртона. Это она ввела Маяковского в семью Бриков.
(Забегая вперед, хочу заметить, что именно в доме Эльзы Триоле
произошло знакомство Маяковского с Татьяной Яковлевой). Итак, знакомство с
Лилей Брик состоялось в 1915 году, летом, на даче в подмосковной
Малаховке. Поразительно, что Маяковский, увидев Лилю, мгновенно
переключился с тогда еще незамужней Эльзы на ее уже замужнюю
сестру. И все это творилось в присутствии законного супруга. Трудно
отказаться от мысли, что и сам Брик способствовал сближению Лили и
Маяковского — ведь на почве ревности у супругов не возникло ни единой
ссоры. Да и вообще они практически не ссорились. Маяковский оказался
поначалу находкой для обоих.»Интеллектуальный» брак Бриков приобрел некую
завершенность. Появился как бы «человек- ребенок», который мог расти и
развиваться на их глазах. Эстетически Маяковский интересовал обоих
супругов, но философски — только Осипа. Они стали “наседками» Маяковского,
и в этом смысле их можно считать его родителями. Но роль обоих в
большей степени олицетворял Осип Максимович. Лили Юрьевна, пожалуй,
не вполне справилась бы с ролью матери-наставницы, если бы «собственный
ребенок» не влюбился в нее по уши… Лили Юрьевна, несомненно
восхищалась Маяковским как поэтом огромного дарования, как незаурядной
личностью, как человеком с широкой душой. Притом на ее восхищение
Маяковским накладывалось восхищение поэтом Осипа Максимовича.
Тем не менее, рождение любви, по-видимому, не произошло.
Юноши мечтают о поклонницах и путешествиях, — Маяковский немало
ездил по миру, и поклонницы у него были не только на родине. Юноши
грезят любовью без границ, до обожания, до умопомрачения. Маяковский мог
так любить. Но юноши еще верят, что и они могут внушать такую любовь.
А вот этого в жизни Владимира Владимировича, пожалуй, не было. Этим он
был обделен в юношеском и зрелом возрасте. А какая боль и горечь
неразделенной любви в строках поэта:«Значит опять темно и понуро
Сердце возьму, слезами окапав,
нести, как собака, которая в конуру
несет переезанную поездом лапу».
Не знаю почему, но у меня сложилось такое впечателние, что
Маяковский был одиноким человеком. Его не всегда понимали мать и
сестра. У него не было друзей, которым он мог бы открыть свою душу.
Наконец, его по-настоящему не любила ни одна женщина. И Лиля Брик в том
числе.
На старости лет в минуту какой-то особой откровенности, Лили
Юрьевна призналась поэту Андрею Вознесенскому: «Я любила заниматься
любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кузне. Он рвался, хотел к
нам, царапался в дверьь и плагал.» «После такого признания, 0 писал
Вознесенский, — я полгода не мог приходить к ней в дом. Она казалась
мне монстром. Но Маяковский любил такую, с хлыстом. Значит она
святая…»
1924 год был переломным в отношениях между Маяковским и
Лилей Брик. Намек на это можно найти в стихотворении «Юбилейное»,
которое было написано к 125-летию со дня рождения Пушкина, 6 июня
1924 года.«Я
теперь
свободен
от любви
и от плакатов.
Шкурой
ревности
медведь
лежит
когтист.»Сохранилась записка от Л.Брик к Маяковскому, в которой она
заявляет, что не испытывает больше прежних чувств к нему, прибавляя: «Мне
кажется, что и ты любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь.»
В начале октября 1928 года Маяковский поехал в Париж, гдеостался
до первх дней декабря. Помимо читсо литературных дел, цельпоездки была
в этот раз особой. 20 октября он покинул Париж и поехалв Ниццу, где
отдыхала его американская подруга Элли Джонс с дочкой. Это было первое
свидание Маяковского с Элли Джонс с 1925 года и первая встреча вообще
с ребенком, отцом которого очевидно был он. Встреча в Нице была, судя
по письмам Элли Джонс к Маяковскому, не очень удачной: уже 25-го октября
он вернулся в Париж.
Вечером того же дня Маяковский познакомился с Татьяной
Алексеевной Яковлевой, молодой русской, приехавшей к своему дяде в
Париж в 1925 году.Их встреча не была случайной. 24 декабря, за день до
знакомства,Татьяна Яковлева написла своей матери в Пензу
:»…пригласили специально в один дом, чтобы познакомить».
Маяковский и Татьяна Яковлева сразу влюбились дрвг в друга. С
первого же дня их знакомства возник новый «пожар сердца», и
засветилась «лирики лента» новой любви. Это сразу увидели и поняли те,
кто был близок Маяковскому и кто был прямым свидетелем этого события.
Эльза Триоле в своих воспоминаниях пишет: «В то время
Маяковскому нужна была любовь.» А Р.О. Якобсон помнит слова поэта о том,
что «только большая, хорошая любовь может еще спасти меня.» И теперь,
впервые с 1915 года, он встретил женщину, которая была ему «ростом
вровень».
Из воспоминания художника В.И.Шухаева и его жены В.Ф.Шухаевой:
«Маяковский сразу влюбился в Татьяну». И, дальше: «…когда
МАяковский бывал в Париже, мы всегда видели их вместе. Это была
замечательная пара. Маяковский очень красивый, большой. Таня тоже
красавица — высокая, стройная, под стать ему. Маяковский производил
впечатление тихого, влюбленного. Она восхищалась и явно любовалась им,
гордилась его талантом.»
О том, что они внешне составляли хорошую пару говорили и другие.
Глядя на них, люди в кайе благодарно улыбались, на улице —
оборачивалиьс вслед им. «Маяковского восхищала ее память на стихи, ее
«абсолютный»слух, и то, что она не парижанка, а русская, парижской
чеканки… элегантная и воспитанная, способная постоять за
себя!»(Ал.Михайлов. ЖЗЛ «Маяковский» М.: 1988 год).
Наконец, прило время рассказать еще об одной женщине в жизни Маяковского.
И пусть она, в отличие от Л.Ю.Брик и Т.А.Яковлевой, не вдохновила
Маяковского на лирические строки, но эта женищан была последней, кто видел
Маяковского живым. Это именно ей поэт делал предложение за минуту до
рокового выстрела. С Вероникой Витольдовной Полонской Маяковского
познакомил О.М.Брик. Это произошло в мае 1929 года, после возвращения
Маяковского из-за границы.
Полонская, дочь известного актеа немого кино, молодая актриса
МХАТа, жена артиста того же театра Михаила Яншина, была необыкновенно
хороша собой. К тому времени она снялась в хроникальном фильме
«Стеклянный глаз», где было несколько игровых эпизодов. Сценарий
фильма написали В.Л.Жемчужный и Л.Ю.Брик. Тогда-то, в конце 1928
года, во время съемок фильма, Полоская и познакомилас с Бриками. А в мае
Осип Максимович знакомит ее с Маяковским. Маяковский, и это не секрет,
любил красивых женщин. И хоть сердце его в это время было не свободно,
им прочно овладела Татьяна Яковлева, но его тянуло к Полонской, и он
стал часто встречаться с нею.
Встречи с Полонской продолжались летом, на юге. Маяковский 15 июля
выехал в Сочи, ге начал свои выступления. ЗАтем он выступает в Хосте,
Гаграх, Мацесте, снова в Сочаи. А в это время там же отдыхала Полонская.
«Тогда, пожалуй, у меня был самый сильный период любви и
влюбленности в него, — вспоминает В.В.Полонская.- Помню, тогда мне
было очень больно, что он не думает о дальнейшей форме наших
отношений. Если бы тогда он предложил бы мне быть с ним совсем — я
была бы счастлива.»
Однако Маяковским в это время владело другое чувство. он с
нетерпением ждал осени, поездки в Париж.
Когда «парижская надежда» рухнула, отношения между Маяковским и
Полонской стали крайне нервозными.
Маяковский мрачнел, он старался не впутывать ее в разговоры о
сових неприятностях. Встречи их уже не приносили радости ни тому, ни
другому. ДЕликатность и предупредительность стали чередоваться со
сценами евности; перемены настроения стали резки и неожиданны. Из
воспоминаний В.В.Полонской:
«Я не помню Маяковского ровным, спокойным; или он был
искрящийся, шумный, веселый, или мрачный, молчаливый.»
Маяковский с каждым днем делался все раздражительнее, требовал
частых свиданий, и, в конце концов, даже настаивал, чтобы
Полонская бросила Театр. А она была увлечена театром, да еще к тому же,
как раз в это время, впервые получила большую роль в
инсценеровке романа В.Кина «По ту сторону», что для молодой
актрисы явилось целым событием. Из ссоры и разногласия участились, и
не только по причине нерешительности Полонской круто переменить
жизнь, т.е. азвестить с
Яншиным, но и из-за нетерпения и нервозности Маяковского. Встречаться
пиходилось на людях, скрывать близость было уже почти невозможно, а
Владимир Валдимирович был несдержан. «Часто он не мог владеть собой при
постоонних, уводил меня объясняться. Если происходила какая-
нибудь ссора, он должен был выяснить все немедленно. Был мрачен,
молчалив, нетерпим,» — вспоминает В.В.Полонская. Резкое объяснение
произошло 11 апреля 1930 года. Казалось — конец. однакоо 12 апреля
Владимир Маяковский позвонил в театр, разыскал Полонскую, просил
встретиться.
Позднее, Вероника Витольдовна вспоминала: «Тринадцатого апреля днем
мы виделись. Он позвонил в обеденное время и предложил ехать набега. Я
сказала, что поеду на бега с Яншиным и мхатовцами, потому что мы уже
сговорились ехать, а его прошу, как мы условились, не видеть меня и не
приезжать. он спросил, что я буду делать вечером. Ясказала, что меня
звали к Катаеву, но что я не поеду к нему, а что буду делать, не знаю
еще. Вечером я все же поехала к Катаеву с Яншиным, Владимир
Владимирович оказался там. Он был очень мрачный и пьяный. При виде меня она
сказал: — Я был уверен, что вы здесь будете!» У Катаева собралось человек
десять. Сидели в темноте, пили чай с печеньем, вино.
По воспоминаниям хозяина вечера, Маяковский был совсем не такой, как
всегда: притихший, домашний. В этот вечер он не острил, не
загорался, как обычно, хотя все остальные гости были в ударе. Весь
вечер Маяковский обменивался записками с Полонской. Вероника Витольдовна в
своих воспоминаниях утверждает, что Маяковский был груб, ревновал, даже
угрожал раскрыть характер их отношений.
В три часа ночи гости разъехались. Как вспоминает Катаев, Маяковский
казался очень больным и утомленным, но на предложеение хозяина остаться —
отказался.
Объяснение, начатое накануне вечером у Катаева, продолжилось в комнате
на Лубянке утром 14 апреля.
Маяковский требовал решить, наконец, все вопросы — и немедленно,
грозил не отпустить Полонскую в театр, закрывал комнату на ключ.
Когда она напомнила, что опаздывает на репетицию, Владимир
Валдимирович еще больше занервничал.
Из воспоминаний В.В.Полонской:
«… Вл.Вл.бысто заходил по комнате. Почти бегал. Требовал что я с
этой же минуты осталась с ним здесь, в этой комнате. он говорил, что я
должна бросить театр немедленно же. Сегодня же на репетицию мне идти не
нужно. Больше того, он сам зайдет в театр и скажет, что я никогда не
приду.
… Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться
здесь сейчас. Я по-человечески люблю и уважаю мужа и, поэтому, не могу
поступить с ним так.
И театр я никогда не смогу бросить… Вот и на репетицию я
должна обязательно пойти, и я пойду на репетицию, потом домой, сказу
все… и вечером перееду к нему совсем.» Но Владимир Владимирович был
не соласен с этим. Он продолжал настаивать на том, чтобы все было
немедленно или совсем ничего не надо.»
Полонская ушла. Маяковский отказался ее проводить, только дал
двадцать рублей на такси.
Но едва она притворила дверь, как раздался вычтрел. Какое-то
время (ей показалось, что целую вечность), она боялась войти в
квартиру…
Она застала его еще живым, он еще пытался поднять голову, но
глаза уже были безжизненны. Человек, добровольно уходящий из жизни,
уносит с собой тайну ухода. Никакие объяснения (в том числе и его
собственные), не в силах проникнуть в эту тайну.
Что явилось истинной причиной самоубийства? На
этот вопрос на может быть, на мой взгляд, однозначного ответа. Так
причиной тому мог послужить разрыв с Яковлевой, и не
находившийзавершения роман с Полонской, и заграничная поездка Бриков…
Читая предсмертную записку Маяковского, невольно всплывают в памяти
строки из поэмы, оказавшиеся пророческими:
«Последним будет
твое имя,
запекшиееся на выдранной ядром
губе.»
«Лиля! Люби меня!» — это послднеяя строка в предсмертном письме. Это
послдений крик. Вдруг случится ?? Вдруг ее сердце наконец-то
откроется… Ведь ему так не хватало любви в жизни!
В последние дни жизни Маяковский делала отчаянные усилия, чтобы
создать семью. от Вероники Полонской он требовал развода с Яншиным, и в
то же время хлопотал о том, чтобы получить квартиру на одной площадке
с Бриками после их переезда из Гендрикова переулка. Без Лили для
Маяковского невозможна никакая семейная жизнь. И, вообще, без нее жить
невозможно!
Любовь Маяковского к Лиле Юрьевне Брик безмерна. Она была
женщиной его жизни. Он полюбил ее искренно, безоговорочно, хотя и
понимал, что ее любовь к нему носила совершенно другой характер.
В дневнике, написанном во время двухмесячной разлуки еще в 1923
году, есть заглавие «Любишь ли ты меня?», под которым Маяковский
разъясняет, как он понимает любовь Лили Юрьевны к нему: «Для
тебя, должно быть, этос транный вопрос — конечно любишь. Но любишь ли
ты меня? Нет. У тебя не любовь ко мне, у тебя — вообще ко всему любовь.
Занимаю в ней место и я (может быть даже большое), но если я кончаюсь, я
вынимаюсь, как камень из речки, а твоя любовь опять всплывает над всем
остальным. Плохо это? Нет, тебе это хорошо, я б хотел бы так любить.»
Читая эти строки, понимаешь, какая огромная разница в их
отношении к любви. Для В.В.Маяковского Лили Юрьевна была всем, длянее
же любовь к Маяковскому не была единственной в ее жизни. Они знали о
романах друг друга, но в отличие от Лили Юрьевны, Маяковский страдал от
этого; даже если он и хотел, он не мог любить так, как она.
Революция была принята Маяковским как осуществление возмездия за всех
оскорбленных в прежнем мире, как путь к земному раю. Позицию футуристов в
искусстве Маяковский утверждает как прямую аналогию теории и практики
большевиков и пролетариата в истории и политике. Маяковский организует в
1918 группу «Комфут» (коммунистический футуризм), деятельно участвует в
газете «Искусство коммуны», в 1923 создает «Левый фронт искусств» (ЛЕФ),
куда вошли его единомышленники — писатели и художники, издает журналы «ЛЕФ»
(1923-25) и «Новый ЛЕФ» (1927-28). Стремясь использовать все художественные
средства для поддержки нового государства, пропаганды новых ценностей,
Маяковский пишет злободневную сатиру, стихи и частушки для агитационных
плакатов («Окна РОСТА», 1918-21). Грубость, четкость, прямолинейность его
поэтического стиля, умение превращать элементы оформления книжной и
журнальной страницы в эффективные выразительные средства поэзии — все это
обеспечивало успех «звонкой силе поэта», целиком отданной на службу
интересам «атакующего класса». Воплощением позиции Маяковского этих лет
стали его поэмы «150 000 000» (1921), «Владимир Ильич Ленин» (1924),
«Хорошо!» (1927).
К концу 1920-х гг. у Маяковского нарастает ощущение несоответствия
политической и социальной реальности вдохновлявшим его с отроческих лет
высоким идеалам революции, в соответствии с которыми он строил всю свою
жизнь — от одежды и походки до любви и творчества. Комедии «Клоп» (1928) и
«Баня» (1929) представляют собой сатиру (с элементами антиутопии) на
обуржуазившееся общество, забывшее о тех революционных ценностях, ради
которых создавалось. Внутренний конфликт с окружающей действительностью
наступавшего «бронзового» советского века несомненно оказался среди
важнейших стимулов, подтолкнувших поэта к последнему бунту против законов
мироустройства — самоубийству.
