Абельтин Э.А., Литвинова В.И., Хакасский
государственный университет им. Н.Ф. Катанова 

Абакан, 1999

Специфика
«Преступления и наказания» в том, что в нем синтезируются роман и
трагедия. Достоевский извлекал трагические идеи из эпохи шестидесятых годов, в
которой «свободная высшая» личность вынуждена была проверять смысл
жизни на практике в одиночку, без закономерного развития общества. Идея
приобретает романную силу в поэтике Достоевского только тогда, когда она
достигает крайнего напряжения, становится манией. Действие, на которое она
толкает человека, должно приобрести характер катастрофы. «Преступление»
героя не носит ни уголовного, ни филантропического характера. Действие в романе
определено актом свободной воли, предпринятым для претворения идеи в
реальность. 

Достоевский
сделал своих героев преступниками — не в уголовном, а философском смысле слова.
Персонаж становился интересен Достоевскому тогда, когда в его своевольном
преступлении обнаруживалась историко-философская или нравственная идея.
Философское содержание идеи сливается у него с чувствами, характером,
социальной природой человека, его психологией. 

Роман
строится на свободном выборе решения задачи. Жизнь должна была выбить
Раскольникова из колен, разрушить в его сознании святость норм и авторитетов,
привести его к убеждению, что он — начало всех начал: «все — предрассудки,
одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует
быть!» А раз нет преград, тогда нужно выбирать. 

Достоевский
— мастер стремительно-действенного сюжета. Читатель с первых страниц попадает в
ожесточенную схватку, действующие лица вступают в конфликт со сложившимися
характерами, идеями, душевными противоречиями. Все происходит экспромтом, все
складывается в максимально сжатые сроки. Герои, «решившие в сердце и
голове вопрос, ломят все препятствия, пренебрегая ранами…» 

«Преступление
и наказание» еще называют романом духовных исканий, в котором слышится
множество равноправных голосов, спорящих на нравственные, политические и
философские темы. Каждый из персонажей доказывает свою теорию, не слушая
собеседника, или оппонента. Такое многоголосие позволяет назвать роман
полифоническим. Из какофонии голосов выделяется голос автора, который
высказывает симпатию одним героям и антипатию другим. Он наполнен то лиризмом
(когда говорит о душевном мире Сони), то сатирическим презрением (когда
повествует о Лужине и Лебезятникове). 

Растущее
напряжение сюжета помогают передать диалоги. С необычайным искусством
Достоевский показывает диалог между Раскольниковым и Порфирием, который ведется
как бы в двух аспектах: во-первых, каждая реплика следователя приближает
признание Раскольникова; а во-вторых, весь разговор резкими скачками развивает
философское положение, изложенное героем в его статье. 

Внутреннее
состояние персонажей передается писателем приемом исповеди. «Знаешь, Соня,
знаешь, что я тебе скажу: если б я только зарезал из того, что голоден был, —
то я бы теперь…счастлив был. Знай ты это!» Старик Мармеладов
исповедуется в трактире Раскольникову, Раскольников — Соне. У всех — желание
открыть душу. Исповедь, как правило, имеет форму монолога. Персонажи спорят сами
с собой, бичуют себя. Им важно себя самих понять. Герой возражает другому
своему голосу, опровергает оппонента в себе: «Нет, Соня, это не то! —
начал он опять, вдруг поднимая голову, как будто внезапный поворот мыслей
поразил и вновь возбудил его…» Привычно думать, что если человека
поразил новый поворот мыслей, то это поворот мыслей собеседника. Но в этой
сцене Достоевский раскрывает удивительный процесс сознания: новый поворот
мыслей, который произошел у героя, поразил его самого! Человек прислушивается к
себе, спорит с собой, возражая себе. 

Портретная
характеристика передает общие социальные черты, возрастные приметы: Мармеладов
— спившийся стареющий чиновник, Свидригайлов — моложавый развратный барин,
Порфирий — болезненный умный следователь. Это не обычная наблюдательность
писателя. Общий принцип изображения сосредоточен в грубых резких мазках, как на
масках. Но всегда с особой тщательностью на застывших лицах прописаны глаза.
Через них можно заглянуть в душу человека. И тогда обнаруживается исключительная
манера Достоевского заострять внимание на необычном. Лица у всех странные, в
них слишком все доведено до предела, они поражают контрастами. В красивом лице
Свидригайлова было что-то «ужасно неприятное»; в глазах Порфирия было
«нечто гораздо более серьезное» чем следовало ожидать. В жанре
полифонического идеологического романа только такими и должны быть портретные
характеристики сложных и раздвоенных людей. 

Пейзажная
живопись Достоевского не похожа на картины сельской или городской природы в
произведениях Тургенева или Толстого. Звуки шарманки, мокрый снег, тусклый свет
газовых фонарей — все эти неоднократно повторяющиеся детали не только придают
мрачный колорит, но и таят в себе сложное символическое содержание. 

Сны
и кошмары несут определенную художественную нагрузку в раскрытии идейного
содержания. Ничего прочного нет в мире героев Достоевского, они уже
сомневаются: происходит ли распад нравственных устоев и личности во сне или
наяву. Чтобы проникнуть в мир своих героев, Достоевский создает необычные характеры
и необычные, стоящие на грани фантастики, ситуации. 

Художественная
деталь в романе Достоевского столь же оригинальна, сколь и другие
художественные средства. Раскольников целует ноги Соне. Поцелуй служит
выражению глубокой идеи, содержащей в себе многозначный смысл. 

Предметная
деталь порой раскрывает весь замысел и ход романа: Раскольников не зарубил
старуху — процентщицу, а «опустил» топор на «голову
обухом». Поскольку убийца намного выше своей жертвы, то во время убийства
лезвие топора угрожающе «глядит ему в лицо». Лезвием топора
Раскольников убивает добрую и кроткую Лизавету, одну из тех униженных и
оскорбленных, ради которых и поднят был топор.

Цветовая
деталь усиливает кровавый оттенок злодеяния Раскольникова. За полтора месяца до
убийства герой заложил «маленькое золотое колечко с тремя какими-то
красными камешками«, — подарок сестры на память. »Красные
камешки» становятся предвестниками капелек крови. Цветовая деталь
повторяется далее неоднократно: красные отвороты на сапогах Мармеладова, красные
пятна на пиджаке героя.

Ключевое
слово ориентирует читателя в буре чувств персонажа. Так, в шестой главе слово
«сердце» повторяется пять раз. Когда Раскольников, проснувшись, стал
готовиться к выходу, «сердце его странно билось. Он напрягал все усилия,
чтобы все сообразить и ничего не забыть, а сердце все билось, стучало так, что
ему дышать стало тяжело». Благополучно дойдя до дома старухи,
«переводя дух и прижав рукой стучавшее сердце, тут же нащупав и оправив
еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, постоянно
прислушиваясь. Перед дверью старухи сердце стучит еще сильнее: «Не бледен
ли я… очень» — думалось ему, — не в особенном ли я волнении? Она
недоверчива — Не подождать ли еще…пока сердце перестанет?» Но сердце не
переставало. Напротив, как нарочно, стучало сильней, сильней, сильней…» 

Чтобы
понять глубокий смысл этой ключевой детали, надо вспомнить русского философа Б.
Вышеславцева: «…в Библии сердце встречается на каждом шагу. По-видимому,
оно означает орган всех чувств вообще и религиозного чувства в особенности…в
сердце помещается такая интимная скрытая функция сознания, как совесть:
совесть, по слову Апостола, есть закон, начертанный в сердцах.» В биении
сердца Раскольникова Достоевский услышал звуки измученной души героя.

Символическая
деталь помогает раскрыть социальную конкретику романа. 

Нательный
крест. В момент, когда процентщицу настигло ее крестное страдание, у нее на шее
вместе с туго набитым кошельком висели «Сонин образок»,
«Лизаветин медный крест и крестик из кипариса». Утверждая взгляд на
своих героев как на христиан, ходящих перед Богом, автор одновременно проводит
мысль об общем для них всех искупительном страдании, на основе которого
возможно символическое братание, в том числе между убийцей и его жертвами.
Кипарисовый крест Раскольникова означает не просто страдания, а Распятие.
Такими символическими деталями в романе являются икона, Евангелие.

Религиозный
символизм заметен также в именах собственных: Соня (София), Раскольников
(раскол), Капернаумов (город, в котором Христос творил чудеса); в числах:
«тридцать целковых», «тридцать копеек», «тридцать
тысяч серебряников».

Речь
героев индивидуализирована. Речевая характеристика немецких персонажей
представлена в романе двумя женскими именами: Луизой Ивановной, хозяйкой
увеселительного заведения, и Амалией Ивановной, у которой Мармеладов снимал
квартиру. 

Монолог
Луизы Ивановны показывает не только уровень ее слабого владения русским языком,
но и ее низкие интеллектуальные способности:

«Никакой
шум и драки у меня не бул… никакой шкандаль, а они пришоль пьян, и я это все
расскажит…y меня благородный дом, и я всегда сама не хотель никакой шкандаль.
А они совсем пришоль пьян и потом опять три путилки спросил, а потом один
поднял ноги и стал ногом фортепьян играль, и это совсем нехорошо в благородный
дом, и он ганц фортепьян ломаль, и совсем, совсем тут никакой манир…»

Речевое
поведение Амалии Ивановны проявляется особенно ярко на поминках Мармеладова.
Она пытается обратить на себя внимание тем, что «ни с того, ни с
сего» рассказывает забавное приключение. Она гордится своим отцом, который
«буль ошень ошень важны шеловек и все руки по карман ходиль».

Мнение
Катерины Ивановны о немцах отражено в ее ответной реплике: «Ах, дурында! И
ведь думает, что это трогательно, и не подозревает, как она глупа!…Ишь сидит,
глаза вылупила. Сердится! Сердится! Ха-ха-ха! Кхи-кхи-кхи.»

Не
без иронии и сарказма описывается речевое поведение Лужина и Лебезятникова.
Высокопарная речь Лужина, содержащая модные фразы в сочетании с его
снисходительным обращением к окружающим, выдает его высокомерие и честолюбие.
Карикатурой на нигилистов представлен в романе Лебезятников. Этот
«недоучившийся самодур» не в ладах с русским языком: «Увы, он и
по-русски-то не умел объясняться порядочно (не зная, впрочем, никакого другого
языка), так что он весь, как-то разом, истощился, даже как будто похудел после
адвокатского подвига». В сумбурных, неясных и догматических речах
Лебезятникова, представляющих, как известно, пародию на общественные взгляды
Писарева, отразилась критика Достоевского идей западников.

Индивидуализация
речи ведется Достоевским по одному определяющему признаку: у Мармеладова
деланная вежливость чиновника обильно усыпана славянизмами; у Лужина —
стилистическая канцелярщина; у Свидригайлова — ироническая небрежность.

В
«Преступлении и наказании» своя система выделения опорных слов и
фраз. Это — курсив, то есть использование другого шрифта. Курсивом выделены
слова проба, дело, вдруг. Это способ сосредоточия внимания читателей и на
сюжет, и на задуманное содеянное. Выделенные слова как бы ограждают
Раскольникова от тех фраз, которые ему и выговорить-то страшно. Курсив
используется Достоевским и как способ характеристики персонажа:
«невежливая язвительность» Порфирия; «ненасытимое страдание»
в чертах Сони.

Список литературы

Гройсман
В. Религиозные символы в романе «Преступление и наказание».
Литература. Приложение к газете «Первое сентября». 1997, N44,с.5-11. 

Майхель
И. Языком мимики и жеста. Там же, с.9. 

Белкин
А. Читая Достоевского и Чехова. М., 1973, с. 56-84. 

Лекманов
О. Глядя на «широкую пустынную реку». Литература. Приложение к газете
«Первое сентября», 1997, N15