Хорхе Анхель Ливрага

Наперекор
миру, основными чертами которого стали слабохарактерность и бегство от
трудностей, люди обращаются к древним боевым искусствам в попытке постичь смысл
понятий силы и чести, к которым всегда стремился человек. Но в этом поиске, не
всегда имеющем четкие цели, они обычно довольствуются лишь внешними, а значит,
поверхностными результатами, ограничиваются попытками дать определения как
сложным и абстрактным понятиям, так и конкретным разновидностям нетрадиционных
форм противоборства. Этот поиск зачастую сводится к восприятию лишь
материальной стороны вопроса, лишь внешних проявлений, носящих экзотический
характер, выходящих за рамки привычного. И хотя главными в этом поиске являются
идеи мужества и добродетели, люди подчас с легкостью довольствуются лишь
видимостью открытия таинственного и далекого мира.

Поэтому
всеми ищущими силы и порядка, справедливости и долга боевые искусства стали
восприниматься как исключительная принадлежность Востока. При этом совершенно
упускается из виду, что и Запад хранит глубокие традиции в этой области.
Забывается и то обстоятельство, что в условиях непонимания и отсутствия
необходимых познаний и способности распознавания боевые искусства, как и другие
учения, рискуют быть полностью утраченными.

Поэтому
необходимо провести грань между воинской философией и боевыми искусствами.
Воинская философия одна, а боевых искусств может быть множество (собственно,
столько, сколько существует их разновидностей на Востоке и на Западе). Воинская
философия (исп. таrcial) — это философия, основанная на символике Марса. Она
подразумевает борьбу противников, цель которой — установление всеобщей
гармонии. И борьба, и сопутствующая ей гармония могут находить свое воплощение
в различных формах боевых искусств, или, другими словами, в различных
проявлениях воинской философии. Все боевые искусства, вопреки общепринятому
мнению, объединяет то, что ни одно из них не имеет ничего общего с разрушением.
Война и драка — это не одно и то же. Война с мраком и тьмой является наиболее
достойным, пламенным, мужественным, непреклонным проявлением человеческой
сущности. В борьбе двух противоположностей огонь противостоит тьме и, пробивая
путь, несет свет, преодолевает невежество и пробуждает мудрость. Война всегда
подчиняется определенному кодексу чести и теснейшим образом связана с религией.
Участвовать в войне может лишь человек, отдающий себе отчет в том, что его тело
не представляет никакой ценности, что оно — не более чем жертва, приносимая на
алтарь судьбы во имя Бога и братьев-людей. Напротив, драка — это насилие. В ней
на первый план выступают вопросы личной выгоды, мнимых ценностей и классовых
привилегий, продиктованные грубым и примитивным стремлением к обладанию теми
или иными материальными благами.

Осознавая,
что суть справедливой войны — это своего рода мистический взлет высшего
сознания, отрешение от телесного и материального, мы попытаемся в этом кратком
исследовании показать, чем являлась война в разные времена и в разных странах
для людей, в руках которых было практически одно и то же оружие.

То,
что теперь принято называть восточными боевыми искусствами, берет свое начало в
Северной Индии и в отдельных районах Тибета и Китая. Древнейшим из боевых
искусств, имевшим свою школу, является каратэ (Каrate-dо), или «путь пустой
руки» (в переводе с современного японского).

В
Китае зародилась разновидность ритуального танца, известная под названием
тай-цзи цуань (Tai-chi Chuan), которая состоит из серии упражнений,
направленных на достижение контроля над эмоциями. Этот танец дал начало
китайскому каратэ, известному под именем кон-фу, которое отличается по стилю
большим «артистизмом», чем его японский прообраз. Еще одна его разновидность,
со своими особенностями стиля, распространилась в Корее под названием
таэ-квон-до (Tae-kwon-do).

Все
эти виды боевых искусств проникнуты религиозным содержанием, заложенным в них в
свое время буддистами. Кодексы, на основании которых они действовали, также
имели буддистскую основу. Самый известный из них — японский Бусидо. Он
представлял собой свод нравственных норм, регламентировавших жизнь касты
японских воинов — самураев.

Вообразив
состояние, когда эстетическому удовольствию, которое доставляют движения, сопутствует
сила, концентрация, энергия, жизнь в постоянной готовности умереть или убить,
защищая справедливое дело, и осознание того, что каждое действие совершается во
имя Бога, мы сможем составить представление о том, что такое Ци (Ki). Ци — это
энергия, возникающая внутри человека и вследствие концентрации приливающая к
его рукам, к кистям и пальцам рук. При правильном использовании эта энергия
вызывает ощущение холодной силы, силы без радости и боли, основанной на чувстве
долга. При концентрации в момент удара хорошо натренированная «человеческая
машина» издает глубокий звук, и уже не человек наносит удар, а «нечто»,
находящееся внутри него, «нечто», не знающее страха, ибо страх исключает
возможность действия человека. В таком состоянии легко умереть или убить без
колебаний. Осознавая это, буддисты разработали очень жесткий моральный кодекс
как неотъемлемую часть этого искусства, не допускающую его превращения в
разрушительную силу.

Западную
аналогию боевых искусств и своего рода квинтэссенцию понятий чести и доблести
мы находим в рыцарских орденах. Еще не канули в лету традиции древнего ордена
рыцарей Круглого Стола, воплощенные в почти мифическом образе короля Артура.
Все действия, совершавшиеся членами рыцарских орденов, носили ритуальный
характер. И рыцарь, и оруженосец, и конь являлись своего рода символами самой
жизни. Конь олицетворял материальное начало, рыцарь — духовное, а оруженосец —
психику, связующее звено между материальным и духовным. Он ухаживал за конем,
чтобы тот мог служить рыцарю.

Оружие
и облачение также были исполнены скрытого смысла. Они служили для рыцаря
постоянным напоминанием о его миссии на земле — защищать Справедливость.
Древнее оружие, изготовленное из металлов специальной закалки в особые,
благоприятные в астрологическом отношении периоды, вручалось рыцарю во время
магической церемонии. Меч и ножны, так же как рыцарь и конь, отражали
двойственность. Меч символизировал прямую непреклонную волю, ножны —
материальную оболочку, личность человека, заключающую в себе эту волю. Покоясь в
ножнах, меч не ранит. Им можно нанести удар, обидеть, но не убить. Ножны — это
только инертная материя; лишь обнаженная воля обладает возможностью проникать,
рассекать, ранить. Щит является воплощением рыцарской чистоты (отсюда белый щит
еще одного мифологического персонажа — сэра Ланселота). Копье было символом
правды, кинжал — милосердия, шлем — чести, чувства собственного достоинства,
кольчуга символизировала замок, крепостную стену, воздвигнутую для защиты от
пороков и прегрешений, плащ указывал на то, как много уже сделано и как много
еще предстоит, и, наконец, герб и девиз представляли и отличали тот символ во
плоти, каковым являлся рыцарь.

О
священной войне говорится в одной из книг великого древнеиндийского эпоса
Махабхарата — Бхагавадгите. На первый взгляд, речь идет о борьбе родов Пандавов
и Кауравов за владение городом Хастинапура. Арджуна — один из принцев рода
Пандавов. Именно в его сердце и развернется настоящая война. Как все смертные,
Арджуна опасается приближения момента истины. Ему предстоит сделать выбор: либо
ступить на путь перемен в стремлении к высшему, либо остаться обычным
человеком. Арджуна стремится к полету, к войне, но боится взлететь и сражаться,
так как ему неведомы священные боевые искусства, призванные помочь человеку
победить самого себя. Арджуна, стоящий перед выбором между малодушием и волей к
действию, являет собой прообраз воина, синтез того, что мы называем борцом,
самураем, рыцарем, героем… Он несет в себе необычное сочетание свирепости и
кротости, твердости и поэтичности, мужества и скорби, решительности и тревоги.
В этом он ничем не отличается от средневекового рыцаря, отправлявшегося в путь,
чтобы защищать своего короля, свою землю и тех, кто нуждается в его
покровительстве. Кришна, учитель Арджуны в Бхагавадгите, говорит: «Знай, что
всякий раз, когда добродетель и справедливость покидают этот мир и в нем
воцаряются порок и несправедливость, Я, Всевышний, являю себя как человек среди
людей и, просвещая их, сражаюсь с пороком и несправедливостью за возвращение
справедливости и добродетели из века в век».

В
«Книге о рыцарских орденах» Раймунда Луллия мы читаем: «В этом мире все меньше
остается места милосердию, верности, правде и справедливости. Все более
вытесняют их вражда, вероломство, несправедливость и ложь… Лишь только в этом
мире стали обесцениваться идеалы справедливости и милосердия, тотчас возникла
потребность в том, чтобы вернуть им прежнюю значимость, и путь к этому лежит
через устрашение».

Бхагавадгита
утверждает: «Как поступает наилучший, так и другие люди». А в «Книге о
рыцарских орденах» говорится: «Король или принц, разрушающий рыцарский орден в
себе самом, разрушает не только рыцаря в себе, но и тех рыцарей, что служат
ему».

В
мистических войнах речь идет не о славе побед и не о горестях поражений. Внешние
стимулы не представляют никакой ценности, значение имеет лишь победа над самим
собой. Бхагавадгита говорит: «Выполняй свой долг без всякой иной причины, кроме
собственно долга, не задумываясь, обернутся ли для тебя добром или злом
последствия его выполнения». Древнекитайский полководец Сун-Цзы утверждал:
«Быть побежденным можно лишь по собственной вине, а оказаться победителем можно
лишь по вине противника». Обе цитаты свидетельствуют о пренебрежении к
наградам, о бренности мирской славы и о высоком чувстве долга.

Очевидно,
секрет боевых искусств заключается скорее в разумном приложении силы, нежели в
чрезмерной агрессивности или использовании разнообразного оружия. Наполеон
утверждал, что успех на войне достигается не большим числом, а хорошей организацией
и дисциплиной войск. Это созвучно рекомендациям китайского полководца СеМа:
«Малая армия может добиться лишь малого преимущества; но эти малые
преимущества, многократно повторенные, дают ей возможность достичь своих
целей». Здесь вновь речь идет о разумном применении силы в самом широком смысле
— о терпении, благодаря которому небольшие преимущества становятся слагаемыми
великой победы..

На
поле боя нет места страху смерти, а потому нет и самой смерти. На память
приходят слова из Бхагавадгиты: «Так и бесстрашный воин не боится смерти…», —
с которыми перекликается изречение китайского полководца У-Цзы: «Всякий воин
должен смотреть на поле боя как на место, где окончатся его дни. Если он будет
пытаться выжить, он погибнет. Если, напротив, он не боится смерти, ничто не
угрожает его жизни».

Рыцарь,
воин, полководец — это не обычные люди. Самой миссией, возложенной на них, они
наделены особым превосходством, которое не выразить словами. Оно определяется
делами и поступками этих высших людей. В Бхагавадгите говорится: «Лишь глупец
тщеславно мнит: я делаю это или я сделал то. Но мудрец видит за иллюзорным
причину и следствие всякого действия». А «Книга о рыцарских орденах»
утверждает: «Оруженосец — тщеславный, недалекий, нечистый на слова и одежду,
жестокосердный; алчный, сквернослов, вероломный, ленивый, раздражительный и
похотливый; пьяница, обжора, клятвопреступник, имеющий также массу иных
пороков, — в некотором смысле необходим рыцарскому ордену».

Боевые
искусства действительно учат борьбе с тьмой; но победа над ней является
результатом постижения ее иллюзорной сущности, неспособной выдержать
наступление света. В этой борьбе воин расстается со страхом и уже не ожидает в
унынии начала войны, но сам ищет приложения своим силам. «Великий полководец не
ждет, когда его призовут. Напротив, к нему приходят за помощью» (Сун-Цзы).
Фридрих II говорил: «Лучшими сражениями являются те, в которые вынуждаешь
вступить врага». Эту мысль иллюстрирует также психологический образ из
Бхагавадгиты: «Чувства… уже ни связывают, ни опьяняют меня, ибо я постиг их».

Итак,
мы убедились в том, что боевые искусства не служат насилию и разрушению,
которые свойственны низменным страстям. Единственно приемлемым в этом смысле
является разрушение изъянов и пороков преходящей человеческой натуры. Победа в
войне должна стать результатом подлинно мистического действа, в котором
участвуют все добродетели и лучшие качества личности. Война и религия
неразрывно связаны друг с другом в стремлении одержать верх над силами тьмы во
имя света.

Воинская
философия исходит из понятия dialexis — противоборства двух сил, ведущего к
assesis — высшему проявлению этих сил в гармоническом единстве. Ограниченность
же материалистических направлений невоинской философии заключается в том, что
они основываются именно на dialexis, не возвышаясь до assesis.

Стало
привычным мнение, что боевое искусство принадлежит к числу примитивных
достижений человечества и что ему нет места в мире, где царит единство и
согласие. На это мы возразим, что примитивным является то, что связано с
жестокой дракой, а не с войной в символическо-мистическом понимании этого
слова. Все высокоразвитые цивилизации — как древние египтяне, китайцы, японцы,
так и персы, римляне, ацтеки — блистали выдающимися достижениями в военной
области. И во всех этих мировых культурах идея войны была равнозначна
религиозной идее. Для оруженосца, готовившегося к посвящению в рыцари, великой
честью была возможность достойно проявить себя в любви к Богу и почитании Его,
ибо без этого как рыцарь он не мог бы внушать чувства любви и почитания другим
людям. Лишь тот, кто принимает путь, указанный Богом, и следует ему, может
впоследствии управлять людьми и увлекать их за собой. Лишь тот, кто воспринял
мир небесный, способен, используя все свои силы и способности, содействовать
его приходу на землю. Лишь тот, кто ощутил на себе воздействие Божественного,
осознает, что знамена очищаются в огне, сгорая и исчезая в жарком пламени побед
и поражений, но никогда не смываются водой простых человеческих страстей, ценой
потери Чести.