«Каждый исторический факт надо объяснять
человечески«, — писал Толстой. По жанровой форме »Война и мир»
не исторический роман, а… семейная хроника, точно так же, как
«Капитанская дочка» — не история пугачевского бунта, а
непритязательный рассказ о том, как «Петруша Гринев женился на Маше
Мироновой«; так же, как »энциклопедия русской жизни« »Евгений
Онегин» — хроника жизни обычного светского молодого человека первой
четверти XIX века.

«Война
и мир» — хроника жизни нескольких семейств: Болконских, Ростовых,
Курагиных; жизни Пьера Безухова — ничем не примечательного рядового дворянина.
И в этом подходе к истории есть своя очень глубокая правота. Историческое
событие интересно не только само по себе. Оно чем-то подготавливается,
формируется, какие-то силы приводят к его реализации — а затем оно длится
столько, сколько отражается на истории страны, на судьбах людей. Историю страны
можно рассматривать и изучать с различных точек зрения — политической,
экономической, научной: издание указов и законов, формирование
правительственной линии и противостоящие ей группировки и т. д. Можно изучать
ее и иначе: сквозь призму рядовых судеб граждан страны, разделивших со своим
народом общую судьбу. Именно такой подход к изучению истории избирает в
«Войне и мире» Толстой.

Как
известно, писатель учился в Казанском университете. И учился, надо сказать,
небрежно, так что брат Сергей Николаевич отзывался о нем в ту пору как о
«пустячном малом». Особенно часто пропускал юный Толстой лекции по
истории: профессор Иванов указывает на его «совершенную безуспешность в
истории» и не допускает к переводным экзаменам (в результате чего, кстати,
Толстой перевелся с филологического факультета на юридический, где так же
упорно не посещал лекций по истории). Но это свидетельствует не о лени студента
Льва Толстого и не об отсутствии у него интереса к истории. Его не устраивала
сама система преподавания, отсутствие в ней общей концепции. «История,
-говорил он одному из соучеников, — это не что иное, как собрание басен и
бесполезных мелочей, пересыпанных массой ненужных цифр и собственных
имен…« И в этих словах уже слышен голос будущего автора »Войны и
мира».

Толстой
выдвигает свою концепцию: истории-науке, оперирующей набором «басен и
бесполезных мелочей», он противопоставляет историю-искусство, основанную
на философском изучении законов истории средствами художественного творчества.
В 70-е годы Толстой так формулировал свое кредо: «История-искусство, как и
всякое искусство, идет не вширь, а вглубь, и предмет ее может быть описание
жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке».

«Не
вширь, а вглубь…» Толстой говорит в сущности о том, что целью историка
должно быть не простое коллекционирование и упорядочение реальных фактов, но их
осмысление, их анализ; что умение воссоздать месяц жизни рядового человека даст
людям большее понятие о сущности исторического периода и о духе времени, чем
труды ученых-историков, знающих наизусть все имена и даты.

При
всей новизне формулировки понятия «история-искусство», позиция
Толстого органична и традиционна для русской литературы. Достаточно вспомнить,
что первый значительный исторический труд «История Государства
Российского» создан писателем Н.М. Карамзиным. Кредо Пушкина —
«История народа принадлежит поэту», его исторические и
историко-поэтические, художественные произведения открыли возможность нового
понимания и толкования истории. Гоголевский «Тарас Бульба» —
поэтическая картина и художественный анализ одной из важнейших эпох истории
Украины… А разве для познания идей и противоречий декабризма «Горе от
ума» даст меньше, чем труды академика М.В. Нечкиной?!

Толстой
осмыслил, собрал воедино и воплотил в «Войне и мире» стремление
русской культуры к «поэтическому проницанию истории» (Одоевский В.Ф.
Русские ночи. — Л.: 1975). Он утвердил принципы истории-искусства как
магистрального пути развития русской исторической литературы. Они актуальны и
сегодня. Вспомним, к примеру, повесть А.Солженицына «Один день Ивана
Денисовича» — произведение, говорящее о сталинской эпохе так, как удается
сказать редкому профессиональному ученому-историку.

История-искусство
отличается от истории-науки самим подходом; центральным объектом
история-искусство избирает последовательную и целостную картину жизни множества
рядовых участников эпохи — они, по мнению Толстого, и определяют характер и ход
истории. «Предмет истории есть жизнь народов и человечества».
«Движение народов производят не власть, не умственная деятельность, даже
не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех
людей, принимающих участие в событии…» Так определено кредо автора во
второй части эпилога к «Войне и миру», где Толстой напрямую излагает
свои художественно-исторические взгляды, стремясь философски их обосновать и
доказать их правомерность.

Сложнейшая
художественно-историко-философская ткань романа сплетается из бытописания и
исторических картин, из изображения эпохальных событий в жизни народа и
кульминационных минут жизни частных лиц — великих и неизвестных, реальных и
вымышленных; из речи повествователя и страстных монологов самого автора, как бы
вышедшего на авансцену и отстранившего своих героев, остановившего действие
романа, чтобы о чем-то наиважнейшем поговорить с читателем, резко оспорить
общепринятую точку зрения профессиональных историков, обосновать свои принципы.

Все
эти пласты романа, сопряжение масштабности эпопеи с детализацией
психологического анализа и с глубиной авторских размышлений делают уникальным
жанр «Войны и мира». С. Бочаров отмечал, что в этом романе
«принципиально соизмеримы и равноценны в своей значительности сцены
семейные и исторические« (Бочаров С. »Война и мир» Л.И.
Толстого. // Три шедевра русской классики. М., 1971). Это очень верное
замечание. Для Толстого бытовая, частная жизнь и жизнь историческая едины, эти
сферы внутренне связаны, взаимообусловлены. То, как поведет себя человек на
поле боя, на дипломатической встрече или в любой иной исторический миг,
определяется теми же законами, что и его поведение в частной жизни. И истинная
ценность человека, в понимании Толстого, зависит не только от его реальных
достоинств, но и от его самооценки. Абсолютно прав Е. Маймин, рискнувший выразить
эти отношения дробью: действительная ценность человека = достоинства человека/самооценка

Особое
достоинство этой формулы в ее подвижности, динамичности: она ярко показывает
изменения героев Толстого, их духовный рост или деградацию. Застывшая, неизменная
«дробь» свидетельствует о неспособности героя к духовному развитию,
об отсутствии у него пути. И здесь мы подходим к одному из важнейших моментов
анализа романа. Герои «Войны и мира» делятся на два типа: «герои
пути«, то есть герои с историей, »с развитием», интересные и
важные для автора в их духовном движении, и «»герои вне пути», —
остановившиеся в своем внутреннем развитии. Эта довольно простая, на первый
взгляд, схема очень усложнена Толстым. Среди героев «без развития»
находятся не только символ внутренней пустоты Анатоль Курагин, Элен и Анна
Павловна Шерер, но и Кутузов, и Платон Каратаев. А в движении, в духовном
развитии героев автор исследует и вечный поиск самосовершенствования,
отмечающий путь Пьера, князя Андрея, княжны Марьи, Наташи, и духовный регресс
Николая Ростова или Бориса Друбецкого.

Обратимся
к системе образов «Войны и мира». Она оказывается очень четкой и
подчинена глубокой внутренней логике. Два героя «вне пути»
оказываются не только персонажами романа, но и символами, определяющими
направленность духовного движения, тяготения остальных героев. Это Кутузов и
Наполеон.

Вся
глубина понимания исторических процессов, вся полнота знания «последней
правды» о России и духовного слияния с русским народом сконцентрированы в
образе Кутузова. Это — светлый полюс романа. Образ народного полководца для
Толстого во всех отношениях идеален, так что Кутузову уже как бы и некуда
развиваться: его духовная задача — постоянно жить на этой высшей точке своего
развития, не допустить для себя ни единого эгоистического шага.

Образ
Наполеона — темный полюс романа. Холодный эгоизм, ложь, самовлюбленность,
готовность ради достижения своих низких целей жертвовать чужими жизнями, даже
не считая их,- таковы черты этого героя. Он тоже лишен пути, ибо его образ-предел
духовной деградации. Вся дьявольская «наполеоновская идея», с 1805
года занимавшая русское общество, сконцентрирована, всесторонне
проанализирована и заклеймена Толстым в образе Наполеона.

И
духовный «вектор» героев «Войны и мира» может быть
направлен «к Кутузову», то есть к постижению высшей правды, народной
идеи развития истории, к самосовершенствованию через самоотречение, или «к
Наполеону» — вниз, по наклонной плоскости: путь тех, кто боится постоянной
напряженной духовной работы. И путь исканий любимых героев Толстого идет через
преодоление в себе «наполеоновских» черт и идей, а путь иных — через
их приятие, приобщение к ним. Именно поэтому все герои «без
развития», остановившиеся, избравшие легкий путь отказа от духовной работы,
объединены «наполеоновскими чертами» и образуют в русском обществе
свой особый мир — мир светской черни, символизирующий «наполеоновский
полюс» романа.

Образы
Кутузова и Наполеона создают не только психологические, но и
историко-философские полюса. Осмысливая причины возникновения войн, психологию
и идеологию завоевателей, их исторические и нравственные черты, Толстой
выявляет тайные механизмы действия законов истории. Он ищет те силы, что
противостоят завоевательным амбициям, ищет, как и когда появляется и набирает
мощь идея свободы, противостоящая идее порабощения.

Иными
словами, Лев Толстой стремится к глубокому философскому осмыслению идеи войны и
идеи мира, воплощенных в романе в образах Наполеона и Кутузова. И герои,
тяготеющие к Наполеону, наделенные «наполеоновскими» чертами,
оказываются в романе как бы «людьми войны», объективно
способствующими возникновению войн. Воспринимая войну как нечто не просто
тяжелое и страшное, но как событие противоестественное, спровоцированное самыми
низменными помыслами и желаниями, Толстой показывает, как проявляются эти
помыслы и желания, как развивается эта психология войны в людях, далеких от
полей сражений, — в Курагиных, во фрейлине Шерер, в Анне Михайловне Друбецкой,
в Берге, в Вере Ростовой…

В
образе же военного человека Кутузова воплощена для Толстого сама идея мира —
неприятие войны, стремление победить не только французскую армию, но и саму
античеловеческую идею завоевания.

Список литературы

Долинина
Н.Г. По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л.Н. Толстого «Война
и мир«. — СПб.: »Лицей», 1999.

Бочаров
С. «Война и мир» Л.И. Толстого. // Три шедевра русской классики. М.,
1971. 

Маймин
К.А. Лев Толстой. Путь писателя. — М.: Наука, 1980

Одоевский
В.Ф. Русские ночи. — Л.: 1975

Монахова
О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. — М. — 1994.

Роман
Л.Н. Толстого «Война и мир» в русской критике: Сб. статей. — Л.:
изд-во Ленинг. ун-та, 1989