Свободно
мыслящий герой хочет заново для себя и всего человечества перерешить все
вопросы жизни. Он создает в воспаленной мечте свой некий мир, очертания
которого зыбки и не ясны для него самого, но этот мир манит, мысль о нем —
заветная и прекрасная — неодолима.

В
сознании Раскольникова он существует поначалу как царство справедливости и
добрых дел, или, лучше сказать, таким представляет нам его впервые автор.
Вспомните разговор в трактире из первой части романа (гл.6), который так
страшно поразил героя, отозвавшись в нем теми же самыми мыслями: «…с
одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка,
никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего
живет, и которая завтра же сама собой умрет… с другой стороны, молодые свежие
силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу
добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги,
обреченные в монастырь!

Сотни,
тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу, десятки семейств,
спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических
больниц, — и все это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы сих
помощью посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу… За
одну жизнь — тысяча жизней, спасенных от гниения и разложения».

Благородство
задачи очевидно — спасение людей. Только вот средства?!

«…не
загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел?.. Да и что
значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более
как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна. Она
чужую жизнь заедает…»

Раскольников
мыслит по той же схеме, что и произносящий патетическую речь в «плохоньком
трактиришке« студент: »Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут
арифметика!« Герой избирает »арифметику»: вся действительность,
вся ущербная, безнравственная, на обмане основанная жизнь русского города,
изображенная в романе, провоцирует этот выбор.

Достоевский
изображает петербургскую жизнь как страшную, противоестественную, губительную
для личности: человек в этом враждебном ему мире задыхается. Страдание и смерть
— вот удел тех несчастных, с кем судьба сводит Раскольникова. И Достоевский не
жалеет мелодраматических эффектов, чтобы вызвать у читателя ощущение ужаса.

Раскольников
обостренно чувствует чужую боль: каждая встреча с обездоленным этим миром ранит
ему душу, обжигает его. Не только собственная нищета угнетает Раскольникова, не
только бедность матери и решение сестры от безысходности пожертвовать собой.
Его, лично его, касается и несчастная, загубленная кем-то девочка на бульваре;
и случайно встреченный пьянчужка Мармеладов, терзающийся муками совести,
сломленный жизнью; и умирающая от чахотки Катерина Ивановна; и ее голодные
дети; и тихая мученица Соня…

Мир
в романе тотально несправедлив и безобразен. Жизнь в нем безысходна: вспомним,
как говорит Мармеладов о той черте, которую и не перейти нельзя, а переступишь
— еще несчастней будешь. Вновь и вновь — все тот же перекресток: налево пойдешь
— коня потеряешь, направо… Каждый сюжетный узел романа, каждую ситуацию
Достоевский строит как мифологическую: вечную и неизменную — детали в ней уже
не важны.

И
раз необходимо поломать этот порядок, остановить ежечасно свершающуюся
несправедливость, необходим и Герой в истинном древнем значении этого слова.
Раскольников берет на себя эту миссию.

Итак,
Герой призван изменить мир. По справедливому замечанию В.Я. Кирпотина, перед
читателем «конфликт Лица и мира», то есть конфликт трагический.
Следовательно, избрав роль спасителя человечества, Раскольников вынужден
строить новую систему ценностей: ведь искать опору в старой, на которой
зиждется столь несправедливая жизнь, нельзя. И Раскольников такую систему
создает.

В
этой системе существует герой, сверхчеловек, власть имеющий и преступающий,
проливающий «кровь по совести» (то есть по собственному решению),
дарящий другим жизнь, хозяин, и существует тупая толпа, муравейник, где одна
особь неотличима от другой.

Но
Власть и Свобода — жестокие блага, необходимые как воздух одним и непосильно обременяющие
других. И это мучает Раскольникова.

Его
мечта о власти, его бред о славе — ловушки освобожденного от оков, догм и
традиций сознания. Это кризис представлений о мире как о непременном
«равенстве и братстве». Нет ни того, ни другого. А просто сидят в
трактире спившийся чиновник, губящий собственную семью с малыми детьми, и
бывший студент, замысливший бросить человечество к своим ногам. И пытаются
найти друг в друге ответы на неразрешимые вопросы собственного «проклятого
бытия».

Кто
же такой этот бывший студент? Откуда он взялся?

Молодой
человек, выбирающий свой путь раз и навсегда, выбирающий себя и свою будущую
жизнь, тот мир, в котором он будет жить и который хочет сотворить заново, —
таков Раскольников. Его можно причислить к «русским мальчикам» — так
впоследствии назвал свой излюбленный тип Достоевский. Это словосочетание
раскрывает самое существенное в образах героев многих романов великого русского
писателя. Он пытался найти и определить феноменологию национального характера,
для которого принципиальным оказывается именно возраст раннего юношества, когда
о жизни еще ничего не известно; она представляется не торной дорогой, а
неверной извилистой тропинкой, по которой случайно и «как-нибудь»
бредут заблудившиеся люди. Вспомните, с какой болью и тоской говорил об этом в
«Мертвых душах» Гоголь: человечество свернуло с проторенной, ярко
освещенной дороги и повлеклось за болотными огнями; не к храму оно идет, а все
дальше и дальше в непролазную чащу. И только в самом конце пути в ужасе оборачиваются
люди назад: «Где выход? Где дорога?»

Русские
же мальчики Достоевского прозорливы и с самого начала движения чувствуют
вязкость почвы под ногами. Именно поэтому перед ними так неотступно встает
вопрос, без решения которого невозможно продвинуться дальше: куда же идти в
этой темноте! И если уж не конечную цель определить они стремятся, то хотя бы
зажечь маяк для всех. И воспринимается это ими не как жертвоприношение — нет,
скорее, как самоутверждение. «Мальчики» ставят перед собой
мессианские задачи — и за это хотят себе почестей при жизни, власти и славы.
Это добровольные, истовые, но жестокие лидеры. Придя в мир с обнаженной душою,
с романтическими иллюзиями, они всегда будут помнить о том разочаровании,
которое принесла им реальность, показав свое безобразное лицо.

Русские
мальчики Достоевского — прежде всего мыслители, не деятели. В этом их драма.
Они так и не смогут разрешить своего главного вопроса. А без этого парализована
их воля к деянию — тому самому, великому, от которого зависит их судьба. И их
поступки ничего не решают, оказываются трагическими, непоправимыми ошибками
судьбы, преступлением, как у Раскольникова.

Речь,
слово, диалог — вот единственная сфера их позитивной деятельности. Только слово
являет их миру. Это совершенно особая реальность, в которой они существуют и
творят. Достоевский по-новому представляет звучащее слово в литературе,
использует его магию: он открывает слово как деяние. Его герои существуют и
сбываются только в слове. Переход из сферы умствования и мечтания для них
губителен: так Раскольников, шагнув из мира философских абстракций и схем в
реальность, совершает убийство. Страстная его мечта об избавлении от страданий,
от несовершенства жизни оборачивается заурядным душегубством.

Прекрасно
стремление Раскольникова перестроить мир на основе справедливости. Но сама
действительность, страшная жизнь, приведшая его к идее мирового переустройства,
так искажает понятия о добре и зле, о допустимом и запретном, что сотворенное
воображением героя царство справедливости оказывается едва ли не простой
«переменой мест слагаемых»: кто беден и несчастен, станет богат и
счастлив, и наоборот. В сущности же его теория ничего в мире не меняет.

Это
трагическое забвение христианских заповедей, эта подмена нравственных законов
законами «арифметики» воспитывается в человеке всем строем
современной жизни, самой атмосферой города из серого камня.

Да
и что такое город, в котором происходит почти все действие? Это случайность —
страшная, фантастическая; в нем человек теряет себя окончательно, перестает
ощущать реальность.

Уже
в другом «петербургском» романе, в «Подростке», Достоевский
скажет об этом городе, как о самом «умышленном в мире», «самом
фантастическом»:

«А
что как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь
этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет, как дым, и
останется прежнее финское болото и посреди его, пожалуй, для красы бронзовый
всадник на жарко дышащем загнанном коне?»

Сам
Петербург, «вонючий, пыльный», окрашенный в желтые и серые тона,
рождающие ассоциацию с болезнью или безумием, будто провоцирует Раскольникова и
на создание идеи, и на ее проверку — поступок. Достоевский считал, что большой
город — дьявольское создание цивилизации — имеет на душу человека особое
влияние. Город в романе — ошибка природы, заблуждение, случайность. Отнюдь не
случайно так настойчиво и подробно описывает автор грязные улицы, их мерзость и
смрад, пыльный городской камень, от которого нигде нет спасения. Это неживая
материя, которая и человека стремится поработить, уподобить себе, сделать
частью своего огромного, раскаленного солнцем механизма. Петербург пересекает
бесконечное множество рек, речушек, каналов… Но в «Петербурге
Достоевского» не ощущается присутствие живой воды. Томимые жаждой, мучимые
палящим солнцем и духотой бродят по городу его обитатели, всюду натыкаясь лишь
на серый камень. Но как только кому-то захочется топиться — немедленно
появляется река, возникает из небытия высокий мост, с которого так удобно
броситься вниз головой… Даже реки в этом Петербурге не явление природы, не
прекрасное Божье творение, но скованная злой волей города его часть, лживое
перевоплощение серого камня.

Само
пространство романа — разреженное, душное — провоцирует трагедию и
преступление. И только в финале пейзаж меняется: появляется простор, бескрайние
виды, живая и мощная, не скованная набережными сибирская река… Это — знак
перемены в судьбах героев, о которой мы уже не узнаем.