Сказки
этих двух писателей сейчас уже знают в России. Вышел «Властелин
колец» и несколько рассказов Толкиена, выходят сказки Льюиса. Во всем мире
их печатают непрестанно — значит, любят. Полюбят ли у нас, неизвестно, но было
бы очень хорошо, если бы полюбили. 

Прежде
всего надо сказать немного об этих двух людях. Они были учеными, филологами и
преподавали в Оксфордском университете, где постепенно образовался дружеский
писательский кружок. Еще в 20-х годах эти скромные, тогда совершенно незаметные
филологи твердо воспротивились вкусам и мнениям времени. Позже Льюис назвал это
время постхристианским. Дело не в том или не только в том, что многие уже не
верили в Бога — раньше, до первой мировой войны, до этого нравственного срыва,
часто и справедливо говорили о том, что неверующие иногда нравственнее
верующих. Они жили на христианский капитал; система их нравственных ценностей
недалеко отошла от христианства. Чего-то они стыдились, что-то считали
запрещенным, бить лежачего не разрешалось, защищать свое — тоже. А тут былые
слабости стали нравственным императивом. Оказалось, что подавлять желания —
вредно, стыдиться — глупо. Возникали культ силы, культ пользы, культ похоти.
Против этого и встали неизвестные оксфордские писатели, и они никогда не
изменяли себе. 

Вот
у Льюиса современный Юстэс — как он похож на людей 20-х, 30-х, 40-х, 50-х
годов! Вроде бы «все это» нормально, говорить не о чем — но Льюис
говорит. Сейчас такой набор взглядов стерся, но не исчез. Так плоско и
прагматично судят уже не «интеллектуалы», а самые обычные люди.
Казалось бы, им полезно увидеть себя со стороны и ужаснуться — но в том-то и суть
такого человеческого типа, что он себя увидеть не может. Тогда выходит, что
Льюис пишет в пустоту :— и опять не так; слава Богу, есть таинственная точка, в
которой человек еще не переменился, но как бы повернулся. Собственно, все
притчи рассчитаны именно на это. 

Когда-то
в рассказе о патере Брауне Честертон написал: «Кто хуже убийцы? —
Эгоист». Эту фразу можно поставить эпиграфом к притчам Льюиса и Толкина.
Важный, торжествующий, победивший не станет у них героем; смешной и
негероический — станет. А главное — куда обращен взор, на себя или на других.
Много веков назад Блаженный Августин разделил мир на два града, два царства:
те, кто любит Бога так, что забыли себя, и те, кто любит себя так, что забыли
Бога. У Льюиса есть Аслан, у Толкина иногда просто «Бога нет», а на
самом деле мир у них осмысленный, ничуть не похожий на безбожный, абсурдный мир
современной им литературы. Град их героев состоит из тех, для кого в центре не
их драгоценные прихоти, а другие люди или звери; чем ближе человек к этому, тем
лучше он для Льюиса и Толкина. 

Надо
сказать, что этот град удивительно уютен. Иногда он средневековый, иногда —
современный, но никогда не бывает неприютным. Некоторые критики считают, что у
Льюиса он веселее, что у него — свет с пятнами тьмы, а у Толкина — пятна света,
окруженные тьмой. Но, впрочем, об этом пусть судит читатель. Вообще же читателю
можно позавидовать: если он впервые вошел в мир этих писателей, он отдохнет и
порадуется там. Это хорошо само по себе, но еще лучше, если он увидит, отложив
книгу, что живет в таком же мире. И Льюис, и Толкин для того и писали, чтоб
человек увидел это и постарался следовать соответственным законам.