Проектная
деятельность.
Детство и учёба М. Ю. Лермонтова.
Работа ученика 9 класса Б
Заверняева Дмитрия.
Родился в Москве в ночь со 2 на 3 октября 1814 г. Русская ветвь рода
Лермонтовых ведет свое начало от Георга Лермонта, выходца из Шотландии, взятого
в плен при осаде крепости Белой и в 1613 г. уже числившегося на
«Государевой службе», владевшего поместьями в Галичском уезде (ныне
Костромской губернии). В конце XVII века внуки его подают в Разрядный Приказ
«Поколенную роспись», в которой они называют своим предком того
шотландского вельможу Лермонта, который, принадлежа к «породным людям
Английской земли», принимал деятельное участие в борьбе Малькольма, сына
короля Дункана, с Макбетом. Фамилию Lermont носит также легендарный шотландский
поэт-пророк XIII века; ему посвящена баллада Вальтера Скотта: «Thomas the
Rymer», рассказывающая о том, как Томас был похищен в царство фей и там
получил вещий свой дар. Юная фантазия Лермонтова колеблется между этим чарующим
преданием о родоначальнике-шотландце и другой, также пленительной для него
мечтой — о родстве с испанским герцогом Лерма. Он называет Шотландию
«своей», считает себя «последним потомком отважных бойцов»,
но в то же время охотно подписывается в письмах М. Lerma, увлекается сюжетами
из испанской жизни и истории (первые очерки «Демона», драма
«Испанцы») и даже рисует портрет своего воображаемого испанского
предка. 
В поколениях, ближайших ко времени поэта, род Лермонтовых считался уже
захудалым; отец его, Юрий Петрович, был пехотный капитан в отставке. По словам
близко знавших его людей, это был замечательный красавец, с доброй и отзывчивой
душой, но крайне легкомысленный и несдержанный. Поместье его — Кропотовка,
Ефремовского уезда Тульской губернии — находилось по соседству с имением
Васильевским, принадлежавшим Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной
Столыпиной. Красота и столичный лоск Юрия Петровича пленили единственную дочь
Арсеньевой, нервную и романтически-настроенную Марию Михайловну. Несмотря на
протесты своей гордой матери, она вскоре стала женой небогатого
«армейского офицера». Семейное их счастье продолжалось, по-видимому,
очень недолго. Постоянно болея, мать Лермонтова умерла весною 1817 г., оставив
в воспоминаниях сына много смутных, но дорогих ему образов. «В слезах угасла
моя мать «,- говорил Лермонтов и помнил, как она певала над ним
колыбельные песни. 
Бабушка Лермонтова, Арсеньева, перенесла на внука всю свою любовь к
умершей дочери и страстно к нему привязалась, но тем хуже стала относиться к
зятю; распри между ними приняли такой обостренный характер, что уже на 9-й день
после смерти жены Юрий Петрович вынужден был покинуть сына и уехать в свое
поместье. Он лишь изредка появлялся в доме Арсеньевой, каждый раз пугая ее
своим намерением забрать сына к себе. До самой смерти его длилась эта взаимная
вражда, и ребенку она причинила очень много страданий. Лермонтов сознавал всю
неестественность своего положения, и все время мучился в колебаниях между отцом
и бабушкой. В драме «Menschen und Leidenschaften» отразилось болезненное
переживание им этого раздора между близкими ему людьми. 
Арсеньева переехала вместе с внуком в имение «Тарханы»,
Пензенской губернии, где и протекало все детство поэта. Окруженный любовью и
заботами, он уже в ранние годы не знает радости и погружается в собственный мир
мечты и грусти. Здесь сказывалось, быть может, и влияние перенесенной им
тяжелой болезни, которая надолго приковала его к постели и приучила к
одиночеству; сам Лермонтов сильно подчеркивает ее значение в юношеской
неоконченной «Повести», где рисует свое детство в лице Саши Арбенина:
«Он выучился думать… Лишенный возможности развлекаться обыкновенными
забавами детей, Саша начал искать их в самом себе. Воображение стало для него
новой игрушкой… В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих
подушек, он уже привыкал побеждать страдания тела, увлекаясь грезами души…
Вероятно, это раннее умственное развитие немало помешало его
выздоровлению». Уже теперь намечается в Лермонтове распад между миром
затаенных грез и миром повседневной жизни. Он чувствует себя отчужденным среди
людей и в то же время жаждет «родной души», такой же одинокой. Когда
мальчику было 10 лет, его повезли на Кавказ, на воды; здесь он встретил девочку
лет 9-ти и в первый раз узнал чувство любви, оставившее память на всю его жизнь
и неразрывно слившееся с первыми подавляющими впечатлениями Кавказа, который он
читает своей поэтической родиной («Горы Кавказа для меня священны; вы к
небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас, да о небе»). 
Первыми учителями Лермонтова были какой-то беглый грек, больше
занимавшийся скорняжным промыслом, чем уроками, домашний доктор Ансельм Левис и
пленный офицер Наполеоновской гвардии, француз Капэ. Из них наиболее заметное
влияние оказал на него последний, сумевший внушить ему глубокий интерес и
уважение к «герою дивному» и «мужу рока». По смерти Капэ
был взят к дом французский эмигрант Шандро, выведенный потом Лермонтовым в
«Сашке» под именем маркиза de Tess, «педанта полузабавного»,
«покорного раба губернских дам и муз», «парижского
Адониса». Шандро скоро сменил англичанин Виндсон, знакомивший Лермонтова с
английской литературой, в частности с Байроном, который сыграл в его творчестве
такую большую роль. 
В 1828 г. Лермонтов в Московский университетский Благородный пансион и
пробыл в нем около двух лет. Здесь процветал вкус к литературе; как и раньше,
учениками составлялись рукописные журналы; в одном из них — «Утренней
Заре» — Лермонтов был главным сотрудником и поместил свою первую поэму —
«Индианка». Из русских писателей на него влияет сильнее всего Пушкин,
пред которым он преклонялся всю свою жизнь, а из иностранных — Шиллером,
особенно своими первыми трагедиями. У них обоих поэт находит образы, нужные ему
для выражения своего собственного, по-прежнему, тяжелого состояния. Его гнетет
печальное одиночество; он готов окончательно порвать с внешней жизнью, создать
«в уме своем мир иной, и образов иных существование». Грезы его
«удручены ношею обманов»; он живет, «не веря ничему и ничего не
признавая». В этих излияниях, конечно, не мало преувеличений, но в их
основе, несомненно, лежит духовный разлад с окружающей жизнью. К 1829 г.
относятся первый очерк «Демона» и стихотворение «Монолог»;
в обоих вылилось очень ярко это тяжелое настроение. В первом поэт отказывается
от «нежных и веселых песней», сравнивает свою жизнь со «скучным
осенним днем», рисует измученную душу демона, живущего без веры, без
упований, ко всему на свете относящегося с равнодушием и презрением. В
«Монологе» мрачными красками изображаются захудалые «дети севера»,
их душевная тоска, пасмурная жизнь без любви и дружбы сладкой. 
Весною 1810 г. Благородный пансион преобразовывается в гимназию, и
Лермонтов оставляет его. Лето он проводит в Середникове, подмосковном имении
брата бабушки, Столыпина. Недалеко от Середникова жили его московские знакомые
барышни, А. Верещагина и ее подруга Е. Сушкова, «черноокая»
красавица, в которую Лермонтов возмечтал себя серьезно влюбленным. В записках
Сушковой Лермонтов рисуется невзрачным, неуклюжим, косолапым мальчиком, с красными,
но умными выразительными глазами, со вздернутым носом и язвительно-насмешливой
улыбой. Кокетничая с Лермонтовым, Сушкова в то же время беспощадно над ним
издевалась. В ответ на его чувства ему предлагали «волан или веревочку,
угощали булочками с начинкой из опилок». Когда они встретились вновь при
совершенно иной обстановке, Лермонтов отомстил Сушковой очень зло и жестоко. 
В это же лето возникает серьезный интерес Лермонтова к личности и поэзии
«огромного» Байрона, которого поэт всю жизнь свою «достигнуть бы
хотел«. Ему отрадно думать, что у них »одна душа, одни и те же
муки«; ему страстно хочется, чтобы и »одинаков был удел». С
самого начала здесь скорее ощущение родственности двух мятежных душ, чем то,
что разумеют обыкновенно под влиянием. Об этом говорят те многочисленные
параллели и аналогии, общие мотивы, образы и драматические положения, которые
можно найти у Лермонтова и в самый зрелый период, когда о подражании не может
быть и речи. 
Осенью 1830 г. Лермонтов поступает в Московский университет на
«нравственно-политическое отделение». Университетское преподавание
того времени мало способствовало умственному развитию молодежи. «Ученость,
деятельность и ум, по выражению Пушкина, чужды были тогда Московскому
университету». Профессора читали лекции по чужим руководствам, находя, что
«умнее не сделаешься, хотя и напишешь свое собственное». Начиналась
серьезная умственная жизнь в студенческих кружках, но Лермонтов со студентами
не сходится; он больше тяготеет к светскому обществу. Впрочем, кое-что из надежд
и идеалов лучшей тогдашней молодежи находит, однако, отражение и у него в драме
«Странный человек» (1831), главный герой которой, Владимир, —
воплощение самого поэта. Он тоже переживает семейную драму, тоже раздираем
внутренними противоречиями; он знает эгоизм и ничтожество людей и все-таки
стремится к ним; когда «он один, то ему кажется, что никто его не любит,
никто не заботится о нем — и это так тяжело!» Это — душевное состояние
самого Лермонтова. И тем ценнее та сцена, когда мужик рассказывает Владимиру о
жестокостях помещицы и о других крестьянских печалях, и он приходит в ярость, и
у него вырывается крик: «О, мое отечество! мое отечество!» Все же это
только случайный мотив, стороной задевающий душу поэта; главными, основными
остаются по-прежнему разлад между мечтой и действительностью, трагическое
столкновение противоположных начал, чистого и порочного, глубокая ненависть к
людям, к тому самому «свету», в котором он так охотно бывал. 
В Московском университете Лермонтов пробыл менее двух лет. Профессора,
помня его дерзкие выходки, срезали его на публичных экзаменах. Он не захотел
остаться на второй год на том же курсе и переехал в Петербург, вместе с
бабушкой. Незадолго до этого умер его отец; впоследствии, в часы горестных
воспоминаний, поэт оплакал его в стихотворении: «Ужасная судьба отца и
сына». В Петербургский университет Лермонтов не попал: ему не зачли
двухлетнего пребывания в Москве и предложили держать вступительный экзамен на
первый курс. 
По совету своего друга Столыпина он решил поступить в школу гвардейских
юнкеров и подпрапорщиков, куда и был зачислен приказом от 10 ноября 1832 г.,
«сначала унтер-офицером, потом юнкером». Почти в одно время с ним
поступил в школу и его будущий убийца, Н.С. Мартынов, в биографических записках
которого поэт-юнкер рисуется как юноша, «настолько превосходивший своим
умственным развитием всех других товарищей, что и параллели между ними провести
невозможно. Он поступил в школу, по словам Мартынова, уже человеком, много
читал, много передумал; другие еще вглядывались в жизнь, он уже изучил ее со
всех сторон. Годами он был не старше других, но опытом и воззрением на людей
далеко оставлял их за собою». 
Лермонтов пробыл в школе «два страшных года», как он сам
выражается. Земная стихия его натуры одержала на время полную победу над
другой, лучшей частью его души, и он с головой окунулся в царивший в школе
«разгул». Об этом времени его родственник Шан-Гирей пишет следующее:
«Способности свои к рисованию и поэтический талант Лермонтов обратил на
карикатуры, эпиграммы и разные неудобные в печати произведения, вроде
«Уланши», «Петергофского праздника», помещавшиеся в
издаваемом в школе рукописном иллюстрированном журнале, а некоторые из них
ходили по рукам и отдельными выпусками». Ему грозила полная нравственная
гибель, но он сумел и здесь сберечь свои творческие силы. В часы раздумья,
скрывая свои серьезные литературные замыслы даже от друзей, поэт «уходил в
отдаленные классные комнаты, по вечерам пустые, и там один просиживал долго и
писал до поздней ночи». В письмах к своему другу, М. Лопухиной, он изредка
открывает эту лучшую часть своей души, и тогда слышится горькое чувство
сожаления о былых оскверненных мечтаниях. 
По выходе из школы (22 ноября 1834 г.) корнетом лейб-гвардии гусарского
полка, Лермонтов поселяется со своим другом А.А. Столыпиным в Царском Селе,
продолжая вести прежний образ жизни. Он делается «душою общества молодых
людей высшего круга, запевалой в беседах, в кружках, бывает в свете, где
забавляется тем, что сводит с ума женщин, расстраивает партии», для чего
«разыгрывает из себя влюбленного в продолжение нескольких дней». К
этому-то времени и относится развязка давнишнего романа Лермонтова с Е.
Сушковой. Он прикинулся вновь влюбленным, на этот раз добившись ее взаимности;
обращался с нею публично, «как если бы она была ему близка», и когда
заметил, «что дальнейший шаг его погубит, быстро начал отступление».
Как ни сильны, однако, его увлечения «светом» и его желание создать
себе в нем «пьедестал» — все это лишь одна сторона его жизни:
сказывается все та же двойственность его натуры, его искусство скрывать под
маской веселости свои интимные чувства и настроения. Прежние мрачные мотивы
осложняются теперь чувством глубокого раскаяния и усталости. Оно звучит в его
автобиографической повести «Сашка», в драме «Два брата», в
его лирике; оно отражается также в его письмах к М. Лопухиной и Верещагиной.