Емельянов-Лукьянчиков М. А.
В
истории России рубежа XVI–XVII веков и начала XX века наличествует явная
закономерность: и перед Смутой, названной современниками «конечным разорением
Московского государства», и перед смутой, во время которой русский народ, по
пророчеству К.Н. Леонтьева, из «Богоносца» превратился в «Богоборца», — была
убита царская семья (Годуновы и Романовы) и убиты дети — наследники престола:
сын Ивана Грозного царевич Димитрий и сын Николая II цесаревич Алексей. Однако
если в отношении цареубийства начала XX столетия (сквозь тотальную клевету и
столь же неразборчивую апологетику) к нам начинает доноситься дух исторической
правды, то в отношении событий 400-летней давности этого сказать нельзя. Оба
события — и убийство царевича Димитрия, и убийство царя Федора II Борисовича с
матерью — непосредственно связаны с историей рода Годуновых, пристальное
ознакомление с которой вызывает у добросовестного исследователя вопрос: когда
же наконец Годуновы займут в русском национальном сознании подобающее им место?
Начать
хотелось бы с небольших отрывков из двух художественных произведений. Вот
первый отрывок (место действия — Кострома, начало XIV века): «Коням дали овес, ратные,
теснясь к котлам с горячими щами, жрали, сопя и толкаясь ложками… [Бориса]
ввели в высокий терем, где представили четырем незнакомым боярам, [и он] тоже
наконец оказался за обеденным столом и сейчас уписывал за обе щеки мясные
пироги и кашу, давясь, краснея, что не может оторваться от еды, и виновато
взглядывая на старого боярина Захарию, что молча, без улыбки, ждал… (В недавней
замятне у Захарии убили взрослого сына, Александра…)»
А
вот второй отрывок (место действия — Москва, начало XVII века):
«Воротынский
Ужасное
злодейство! Слушай, верно, 
Губителя
раскаянье тревожит: 
Конечно,
кровь невинного младенца 
Ему
ступить мешает на престол. 
Шуйский
Перешагнет;
Борис не так-то робок! 
Какая
честь для нас, для всей Руси! 
Вчерашний
раб, татарин, зять Малюты, 
Зять
палача и сам в душе палач, 
Возьмет
венец и бармы Мономаха… 
Воротынский
Так,
родом он незнатен; мы знатнее». 
Первый
отрывок взят из романа Д.М. Балашова «Великий стол», а второй — из драмы А.С.
Пушкина «Борис Годунов». Описываемые здесь события обрамляют историю одного из
самых значительных родовых сообществ России — потомков известного костромского
боярина XIII века Захарии Зерна-Чета (того самого, которого упоминает Д.М.
Балашов), основателя Костромского Троицкого Ипатьевского монастыря. Сразу же
отметим: монастырь основан в память явления Захарии Божией Матери с
предстоящими апостолом Филиппом и священномучеником Ипатием, епископом
Гангрским, и этот знаменательный факт весьма важен для традиционного русского
сознания, как он был важен и для потомков боярина — Сабуровых, Годуновых, Пешковых,
Вельяминовых-Зерновых. Потомство боярина Захарии дало России не только двух
царей (Бориса и Федора Годуновых), трех цариц и великих княгинь (Соломонию
Сабурову, Евдокию Сабурову и Ирину Годунову), но и целую плеяду выдающихся
государственных деятелей — дипломатов и военачальников, бояр, думных дьяков, сынов
боярских. Уже из одного перечисления видно, что доверенные бояре царствующего
дома Рюриковичей, породнившиеся с ними за столетие до начала Смутного времени, Сабуровы
и Годуновы никак не могут быть названы «вчерашними рабами». Между тем
пресловутая «незнатность» Сабуровых и Годуновых, которые в местнических спорах
«посидели» представителей самого родовитого московского княжества и боярства, продолжает
путешествовать из книги в книгу, из фильма в фильм, из учебника в учебник…
Здесь
не место углубляться в художественные достоинства процитированных выше
произведений, но если обратиться к их научной достоверности, то окажется, что
роман Балашова основан на источниках, а вот произведение Пушкина в значительной
степени на домыслах и слухах. Точно так же и исторические полотна знаменитых
отечественных живописцев, о чем мы еще скажем, имеют совсем разное отношение к
реальности. Это в очередной раз напоминает нам о величине служения и
ответственности художника. К.Н. Леонтьев писал по этому поводу: «Люди, поставленные
особым Божиим даром на ту степень славы, на которой стоит творец “Войны и мира”,
должны помнить, что всякая книга, изданная ими, всякая статья, ими подписанная,
может судиться не только как произведение мысли и поэзии, но и как
нравственно-гражданский поступок».
Дело
в том, что, несмотря на яркие образы, созданные Пушкиным, А.К. Толстым и целой
плеядой художников слова произведения, так же как публицистика Смутного времени
и историография XIX–XX веков с их версией об убийстве якобы властолюбивым и
жестоким Борисом царевича Димитрия не больше чем клевета. В момент смерти царевича
у Бориса Годунова не было не то что «прав», но и возможностей вступления на
престол: его занимал молодой и безусловно дееспособный царь Федор Иванович
(представление о «слабоумии» этого праведного и деятельного государя — еще один
миф), у которого вскоре родилась дочь. Мало того, сама возможность наследования
царевичем Димитрием (сыном Ивана Грозного от седьмого брака, сам факт которого
побудил Церковь отлучить царя от причастия и наложить на него епитимию)
отеческого престола была близка к нулю. Н.М. Карамзин писал о трагической
смерти царевича: «Для вероятности сего злодейства надобно доказать связь его с
пользой властолюбия». Но при всем своем влиянии на дела в русском государстве
Годунов, по справедливому замечанию крупнейшего современного исследователя
годуновского наследия Л.Е. Морозовой, не имел никаких возможностей для
наследования трона у 700-летней династии Рюриковичей. К тому же, в отличие от
нас, он не мог знать и о том, что родившаяся через год после гибели царевича
Димитрия наследница царя Федора вскоре умрет, а сыновей у него так и не будет.
Поэтому «преступления» Годунова кажутся нам (вслед за Карамзиным), «нелепостями,
достойными грубых невежд, которые хотели злословием льстить царствующей фамилии
Романовых». «Кровавые мальчики» в глазах царя Бориса — это не объективно
установленный факт, а знак политической борьбы: миф об убийстве Годуновым
царевича встречается чаще всего в иностранных и проромановских источниках
Смутного времени.
Тщательное
исследование вопроса приводит к выводу: представление о Борисе-убийце не
осталось всего лишь одной из басен, а попало в историографию именно благодаря
упорному и своевременному повторению — с целью обоснования воцарения как
безусловно нелегитимных Лжедмитриев, так и всенародно избранной династии
Романовых. В черновых набросках к «Истории государства Российского» Н.М.
Карамзин совсем не был уверен в оценке гибели царевича, но слишком однозначное
восприятие этого труда, равно как и художественного гения писателя и поэта (но
не историка!) А.С. Пушкина привело к тому, что образ Бориса Годунова как
соправителя якобы слабовольного царя Федора Ивановича, а затем и как убийцы
царевича Димитрия стал наиболее общепринятой оценкой годуновского наследия и
учеными, и общественным сознанием в целом. Карамзин писал: «Что если мы
клевещем на сей пепел, если несправедливо терзаем память человека, веря ложным
мнениям, принятым в летописи бессмыслием или враждою?» Остается только вслед за
М.П. Погодиным удивиться: «Сам Карамзин был расположен защищать Бориса и первый,
к славе своей, заметил несправедливость летописей; удивительно, что после в
“Истории” он переменил свое мнение, не показав причин, которые его к тому
побудили».
Немногие
дотошно разобравшиеся в данном вопросе историки однозначны в своей оценке: С.Ф.
Платонов писал о Годунове, что «его моральная реставрация есть… прямой долг
исторической науки», а С.Б. Веселовский был уверен в том, что потомки Захарии
Чета заслуживают серьезного монографического исследования — с сильным
апологетическим настроем. Действительно, как личные качества, так и
цивилизационные заслуги царя Бориса весьма велики и в значительной мере
предопределены общими родовыми качествами потомков Захарии Чета. До сих пор
непревзойденным исследованием о них остается работа С.Б. Веселовского «Из
истории древнерусского землевладения. Род Дмитрия Зернова (Сабуровы, Годуновы и
Вельяминовы-Зерновы)», законченная в 1938 году. Досконально изучив все
доступные источники, академик, реабилитировавший генеалогический подход в
советской историографии, пришел к весьма знаменательным выводам.
Во-первых,
он установил исконное русское, а именно костромское, происхождение Захарии Чета,
а стало быть, нет никакой возможности говорить о Годунове как о «татарине»:
легенда о выезде якобы татарского мурзы Захарии Чета возникла очень поздно и
иллюстрирует характерное для XVII века падение национального самосознания
(родовитое московское боярство с 400-летней родословной начало выводить себя
«от прус» и «от немец»). Во-вторых, писал Веселовский, хотя «в истории боярских
и княжеских родов мы можем нередко наблюдать вековые связи родичей с тем или
иным монастырем», тем не менее «ни один род не превзошел в этом отношении
Годуновых, которые более трехсот лет всем родом, а не отдельные лица, оставались
верными Ипатьеву монастырю» и проявили себя как благочестивые представители
русской знати. Предок Годуновых уже при Иване I Калите выехал из Костромы в
Москву, но вплоть до XVII века род продолжал холить и лелеять родовой монастырь,
построенный пращуром. Видные бояре Сабуровы и Годуновы, разбогатев на службе
отечеству, превратили небольшой окраинный Ипатьев монастырь в общеизвестную и
повсеместно почитаемую обитель. Чтобы судить о росте благосостояния этих родов,
достаточно ознакомиться с описями вкладов в монастырь: богатели семьи, богател
и монастырь. И самое удивительное, как проследил это Веселовский, отношения
представителей разных ветвей единого потомства Захарии Чета на протяжении
XIII–XVI веков (400 лет!) были скреплены не только кровными узами, но и
осознанным ощущением единого монолитного родового тела, служившего России всем
богатством данного им таланта, воли и ума, своей жизнью. Вот что писал
Веселовский по этому поводу: «Удивительно… род имеет свое лицо (как человек?).
Впечатление, что род [живет] (через века!), как будто организм … дух
захватывает от поступи в веках, повадки, общего духа, основных линий поведения
— множества отдельных людей, одного рода…» (1).
Такова
оценка Веселовским предков царя Бориса, а вот что можно сказать о его потомках.
В XVII–XIX веках бытовало мнение, что Борис Годунов был неграмотен (поэтому, видимо,
он хотел открыть в Москве университет!..). Однако при изучении архивных
материалов обнаруживается целый ряд подписей Годунова под грамотами. А то, что
мы знаем о его детях — Федоре и Ксении, напрочь рушит и этот миф.
Известно,
что Федор Годунов (1589–1605) с малых лет готовился отцом к управлению
государством и занимал положение соправителя (сохранилась их совместная
печать). Трагически закончившееся правление Федора II Борисовича продолжалось
менее года, но этот сын якобы неграмотного государя остался в истории как
составитель карты России (издана в Германии в 1614 году), а перед убиением
поляками мужественно защищал себя и свою вдовую мать (событие достоверно
воссоздано художником К. Маковским в картине «Агенты Дмитрия Самозванца убивают
сына Бориса Годунова»). В этот момент ему было всего 15 лет.
Еще
более знаменательный пример гармоничного развития представляет Ксения Годунова
(1581–1622), которой посвятили свои полотна К.Е. Маковский, Н.В. Неврев, В.И.
Суриков, а А.Н. Островский — так и ненаписанную драму. Современник Годуновых
И.М. Катырев-Ростовский писал: «Царевна же Ксения… отроковица чюднаго
домышления, зелною красотою лепа… Во всех женах благочинийша и писанию книжному
навычна, многим цветяше благоречием, воистину во всех своих делах чредима;
гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше».
Обратим
внимание на последнюю характеристику — музыкальность царевны Ксении: она не
только любила петь и слушать пение, она сочиняла песни сама (и часть из них
сохранилась). Кроме того, Ксения известна как талантливая златошвейка. Вот что
пишет по этому поводу современная исследовательница Н.А. Маясова: «Мелкие
стежки тонкого крученого шелка… так искусно лепят объем ликов, что пропадает
впечатление шитья; кажется, что они написаны кистью». В Троице-Сергиевой лавре
хранятся две работы Ксении Годуновой: покровец для изголовья гробницы Сергия
Радонежского, на котором вышито изображение Пресвятой Троицы, и покров на
жертвенник: выполненная за счет комбинирования пятнадцати различных узоров и
швов, работа отличается выразительностью лиц, объемностью фигур, изяществом и
вкусом в подборе цветов драгоценных камней, в сочетании жемчужного и золотого
шитья.
Что
касается истории воцарения потомков Захарии и отношения к ним Рюриковичей, то
это отдельная, сколь интересная, столь и неисследованная тема: не успел внук
Захарии Дмитрий Александров сын Зерно выехать к Ивану Калите на службу, как его
дети уже подписывают духовные великих князей и выполняют особые поручения, и так
происходит на протяжении XIV и XV веков (в отношении Сабуровых).
XVI
век стал логичным завершением отношений двух родов: Василий III женился на
Соломонии Сабуровой (нельзя не отметить, что эта сопротивлявшаяся пострижению
«ворожея» иностранных источников позднее была канонизирована как преподобная
София Суздальская!), а его внук, царевич Иван, женился на Евдокии Сабуровой.
Необходимо сказать о том, что трагическая судьба царевича Ивана, отложившаяся в
массовом сознании через призму картины И.Е. Репина «Иван Грозный и сын его
Иван» (известной как «Иван Грозный убивает своего сына»), остается всего лишь
частью художественного вымысла: кто стал виновником смерти царевича, неизвестно,
а так как никто не мог ее предвидеть, то можно говорить о том, что Ивана прочили
в цари, а Евдокию, соответственно, в царицы. Картина М.И. Авилова «Царевич Иван
на прогулке», в сравнении с поспешным в своей смелости произведением Репина
(обвиняя кого-то в сыноубийстве, мы берем грех на собственную душу, если
таковое обвинение — неправда), — своего рода образец исторической
достоверности: в ней не отражено никаких исторических событий, но вместе с тем
она не противоречит источникам.
Одновременно
с возвышением Сабуровых произошло возвышение и их близких родичей — Годуновых, и
тем самым поднялся род, который, по словам Веселовского, «из всех боярских
родов отличался совершенно исключительной сплоченностью и верностью старым
боярским традициям, а после пресечения династии Рюриковичей — воцарился». Это
воцарение средней ветви потомков Чета, сменившей у престола старшую, произошло,
не в последнюю очередь, благодаря тому, что Годуновы сумели «сохранить на
протяжении трех веков родовую дисциплину и верность родовым традициям». Мало
того, царь Борис «не только не боялся соперничества своих сородичей, как это
часто бывало, но, очевидно, был уверен в их родовой дисциплинированности и
неизменной поддержке не за страх, а за совесть».
И
Борис Годунов не «почивал» на троне — он трудился, служил Церкви и воспитывал
народ. Как в 381 году Константинополь был назван на Вселенском Соборе Новым, Вторым
Римом, так в 1589 году, еще до своего воцарения, Борис способствовал тому, чтобы
в Уложенной грамоте Московского Освященного Собора, утвердившего в России
патриаршество (давняя мечта Русской Церкви) была официально закреплена идея
России как Последнего, Третьего Рима. При царе Борисе началось массовое
церковное строительство: будучи благочестивым человеком, правитель тратил
огромные средства, делая грандиозные пожертвования монастырям.
В
этот период продолжилась характерная для времен Стоглавого Собора симфония
духовной и государственной властей. Во время коронации нового царя, отмечает
доктор искусствоведения А.Л. Баталов, 3 сентября 1598 года происходила
сознательная ориентация на чин византийских василевсов, и Борис стал первым
русским царем, венчанным на царство одним из пяти патриархов Вселенской Церкви.
Неудивительно поэтому, что Посольская книга по связям России с Грецией
зафиксировала обращение к русскому царю как к царю России –Третьего Рима
(«Богом поставленному и Богом избранному самодержцу святому царю всеа Руси и
всех благоверных христиан»), а патриарх Иерусалимский Софроний V писал в письме
Борису, что «кроме Бога инаго помошника не имеем и заступника и покровителя во
днях сих, и на тебя возлагаем все наше упование и надежду».
Годунов
не только достойно нес свое служение, но и совершил деяния, к которым его, казалось
бы, никто не обязывал, и которые вместе с тем демонстрируют всю глубину
личности царя Бориса Федоровича, равно как и глубокое проникновение им в суть
русской национальной идеи. Он вознамерился создать в Москве новый, главный, собор
— в честь Воскресения Христова: Святая Святых. При этом нельзя не обратить
внимание на то, что русский царь явно апеллировал к двум более ранним событиям.
Утверждение
праздника Обновления храма Воскресения Христова в Иерусалиме (Воскресение
словущее) принадлежит святому византийскому императору Константину. А еще
раньше царь Соломон, правление которого было расцветом древнееврейского
государства, стал основателем иерусалимского храма — по образу и подобию Скинии,
внутренней частью которой и была та Святая Святых, которую хотел воссоздать
Борис. Характерно, что после смерти русского царя, как и после смерти царя
Соломона, наступает смутное время (см.: 3 Цар. 12 и далее): именно в X веке до
Р.Х. происходит разделение Иудеи и Израиля, начинается поклонение Ваалу, а в
722 году до Р.Х. Самария оказывается захваченной Ассирией, и Израиль прекращает
свое существование.
Но
аналогии с замыслом царя Бориса есть не только в истории предшествующих
цивилизаций, но и в последующей истории России. Хорошо известен Новый Иерусалим
под Москвой, созданный с той же целью: «перенеся» сакральные для христианства
места и символы из Святой Земли и Византии на Русь, подчеркнуть и прославить
духовную славу русской цивилизации. Между тем замысел Нового Иерусалима —
самобытное повторение (спустя полвека) замысла Бориса Годунова, который первым
синхронизировал храм Гроба Господня в Иерусалиме и храм в Москве.
Точно
также и храм Христа Спасителя, отмечал В.Г. Сироткин, помимо позиционирования
как памятник изгнанию «двунадесяти языков» в 1812 году, проектировался, создавался
и обустраивался при Николае I именно под влиянием формулы «Православие.
Самодержавие. Народность», а при Александре II и Александре III — как центр
православного паломничества в Святую Землю и Византию.
Но
вернемся к Святая Святых Бориса Годунова. При Лжедмитрии I реликвии святыни, призванной
стать центром сакрального мира, были разграблены и уничтожены поляками. Все, что
осталось, — это похожие на иерусалимские по исполнению (как бы миниатюрные
макеты) раки русским чудотворцам, созданные при царе Федоре и царе Борисе. Со
Святая Святых был связан и проект переустройства Кремля, который Годунов не
успел осуществить; это удалось, но уже не в русском стиле, правителям XVIII и
последующего веков.
Таким
образом, именно царь Борис Годунов был первым русским самодержцем, который
попытался внутреннее, духовное осознание сакрального преемства Древний
Израиль–Рим–Византия–Россия закрепить внешне — посредством грандиозного
архитектурного проекта.
В
архитектуре, иконописи, стенописи, ювелирном искусстве и книжной миниатюре в
правление Бориса Годунова происходило бурное цветение, традиционно именуемое
«годуновским стилем». Царь покровительствовал книгопечатанию и образованности, боролся
с питейными заведениями, продолжил освоение Сибири, развивал городскую
инфраструктуру, вел продуманную хозяйственную политику (например, ввел запрет
на бездумную рубку леса, регламентировал добычу «мягкой рухляди», запретил
вывоз детей из родных мест). Он регулировал демографию и запретил отбирать
землю у аборигенов Урала, Сибири и Дальнего Востока, взимать подати с больных и
увечных и т.д. и т.п. Царь Борис не вел войн и отношения с соседями строил
только при помощи дипломатии. Это время характеризуется поощрением торговли и
отодвиганием русской границы (без войн!) все южнее и южнее. Царь умело
использовал борьбу Речи Посполитой и Швеции за Ливонию и ослабление Крыма, не
забывая при этом и о турецком направлении: он поддержал Молдавию против Турции.
Результаты
дали себя знать и в духовной, и в культурной, и в государственной жизни: как
отмечает Л.Е. Морозова, «все посещавшие Москву иностранцы отмечали, что никогда
прежде русский царь и его дворец не были столь великолепны». И здесь видится
причина будущего извращения образа Годунова (это печальный закон геополитики):
сильный и процветающий сосед вызывает опасения. «Сложность и многогранность его
деятельности, — писал о царе Борисе С.Ф. Платонов, — обнаружили во всем блеске
его правительственный талант и его хорошие качества — мягкость и доброту; но
эти же свойства сделали его предметом не только удивления, восторга и похвал, но
и зависти, ненависти и клеветы», которые «обратились в средство политической
борьбы и интриги». Нельзя не согласиться и с митрополитом Санкт-Петербургским и
Ладожским Иоанном: «Есть все основания считать Годунова человеком
благонамеренным… Настойчивые попытки многих исследователей найти в характере
Бориса одну из причин обрушившихся на Россию бед объясняются довольно просто:
не умея или не желая вникнуть в духовную подоплеку событий, историки искали
“виноватого”».
Так,
как охарактеризовал сознание Ивана Грозного времен опричнины доктор
исторических наук С.В. Перевезенцев, можно охарактеризовать и все русское
общество перед Смутой. Перевезенцев отделяет личность Грозного царя (негативна
во второй части жизненного пути и характеризуется гордыней: «Справившись с
многочисленными врагами-изменниками, он не справился сам с собой») от его
служения как государственного предстоятеля единственной православной
цивилизации (характеризуется всецело положительно); отделяет идеал
православного правителя Третьего Рима от реального воплощения этого идеала:
царь был не самодуром, а человеком, неверно интерпретировавшим свой идеал и
веру. Вот почему царь Иван Васильевич Стоглава превратился в Грозного царя
опричнины, в личности которого произошел крах лелеемой им идеи Третьего Рима.
То же можно сказать и о России: достигнув пика развития, отрефлексировав собственную
национальную идею, она не уделила должного внимания тому, что подобное высокое
служение есть не только достоинство, но и величайшая ответственность, которая
налагает соответствующие духовные, культурные и государственные обязательства
на каждого представителя русской нации. Кризис в начале XVII века стал кризисом
несоответствия высокого служения и личностного уровня многих представителей
русской нации. Духовная подоплека Смуты заключалась в том, что к началу XVII
века Россия одновременно переживала эпоху своего расцвета и входила в период
предвозвещенного надломом опричнины упадка: наряду с высочайшими достижениями
наблюдался регресс общего духовного уровня нации. Это, в частности, выразилось
в том, как легко произошел отказ от собственной веры и своей, русской, династии,
отказ от национальной самобытности: достигнув пика развития, Россия не оценила
в должной мере то, что имела… Иван Грозный понял свою ошибку, свидетельством
чего является знаменитый синодик; русский народ также покаялся, свидетельством
тому — очищение России от интервентов, избрание Михаила Романова и
Разрешительная грамота 1607 года, которая, что парадоксально, почти неизвестна
исследователям.
Немногим
более чем через полгода после канонизации царевича Димитрия, 3 февраля 1607
года, царь Василий Шуйский призвал патриарха Ермогена с митрополитом Пафнутием
и архиепископом Арсением и отправил их к «прежебывшему» Патриарху Иову —
просить, чтобы тот разрешил «всех православных крестьян в их преступлении
крестного целования и во многих клятвах». Патриарх Иов в сопровождении
преподобного Дионисия Радонежского прибыл в Москву. 16 февраля 1607 года в
Москве состоялся представительный Церковный Собор, на котором «прежебывший Иов
Патриарх да Святейший Ермоген, Патриарх Московский и всея Русии, советовав с
митрополиты и со архиепископы и епископы» о преступлении всеми православными
христианами крестного целования на верность царю Борису Годунову, а затем царю
Федору II Борисовичу, царице Марье и царевне Ксении, «презельне согласующе, изложиша
прощальную грамоту». Суть ее такова: Димитрий-царевич «прият заклание неповинно
от рук изменников своих» (при этом ни слова не говорится о царе Борисе);
династия Годуновых была законно провозглашена, но незаконно свергнута. При этом
царь Василий, бывший глава следствия по «угличскому делу», также не сказал ни
единого слова против своего предшественника.
Таким
образом, отмечает исследователь Н. Гринев, Годуновы еще в 1607 году были, так
сказать, «реабилитированы», народ покаялся в своих грехах, ставших причиной Смутного
времени, и тем самым очистил от домыслов и клеветы царскую семью. Однако и
спустя 400 лет понимание того, что убийство царевича Димитрия как будто бы по
приказу Бориса Годунова было делом рук тех, кому нужно было похитить для
самозванца имя Рюриковича, чрезвычайно редко встречается в историографии и
публицистике. Между тем царевна Ксения прекрасно это понимала: «О горе мне, бедной
покинутой сироте! Самозванец, который называл себя Димитрием, а на самом деле
был только обманщиком, погубил любезного моего батюшку, мою любезную матушку и
любезного единственного братца и весь наш род, теперь его самого тоже погубили,
и как при жизни, так и в смерти своей он принес много горя нашей земле».
Если
историкам все же удалось (в значительной степени именно под давлением
общественного чувства) закрепить в массовом сознании истинный облик членов
династии Романовых, и в особенности последней царской семьи, принесенной в
жертву новому режиму, то о Годуновых массовое сознание продолжает мыслить
абсолютно бредовыми, неаргументированными, происходящими из уст «клеветников
России» мифами (доселе актуальны пушкинские слова: «Оставьте нас: вы не читали
/ Сии кровавые скрижали… / Бессмысленно прельщает вас / Борьбы отчаянной отвага
— / И ненавидите вы нас…»), в очередной раз подтверждая, сколь легко позднее
русское сознание поддается соблазну осквернения своей истории, своих правителей
и своего национального достоинства. Обидно и горько, слыша справедливое
именование Ипатьевского монастыря «колыбелью дома Романовых», о тех же, кто
основал и на протяжении четырехсот лет оберегал этот монастырь, не слышать
аналогичного: Ипатьев монастырь — «колыбель дома Годуновых». Народ, по-прежнему,
безмолвствует…
Разрешительная
грамота 1607 года как бы подвела черту в истории династии Годуновых — они
никогда больше не вступали на русский престол. В это время была еще жива
царевна Ксения (в иночестве Ольга) Годунова, которая в своих песнях так
оплакивала ушедшую «цветущую сложность» русской цивилизации:
«А
сплачетца на Москве царевна, 
Борисова
дочь Годунова: 
“Ино
Боже, Спас Милосердой, 
за
что наше царьство загибло, 
за
батюшково ли согрешенье, 
за
матушкино ли немоленье? 
А
светы вы, наши высокие хоромы! 
Кому
вами будет владети 
После
нашего царьсково житья? 
А
светы, браные убрусы! 
Береза
ли вами крутити? 
А
светы, золоты ширинки! 
Лесы
ли вами дарити? 
А
светы, яхонты-сережки! 
На
сучье ли вас задевати, – 
После
царьсково нашего житья, 
После
батюшкова преставленья 
А
света Бориса Годунова?”» 
Список литературы
1.
Веселовский С.Б. Монографии боярских родов (1930–1932 гг.) // Архив Российской
академии наук. Ф. 620. Оп. 1. Д. 31. Л. 92 об.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru