Cанкт-Петербургский
Гуманитарный
университет профсоюзов
Контрольная
работа по предмету: История соц. работы
Тема: Жизнь
и деятельность Фёдора Петровича Гааза
 Выполнил:
Яров Е.Н.
 Факультет
культуры
 Специальность
соц. работа
 Заочный
факультет
 Курс 2
Санкт-Петербург
2006
Оглавление
1. Введение
2. «Рождение» Фёдора Петровича Газа
3. Святой доктор
4. Спешите делать добро!
5. Жизнь после смерти
6. Заключение
7. Список использованной литературы
Введение.
Фёдор Петрович ГААЗ (1780—1853).
Немецкий врач, проживший в России практически всю жизнь. Он вошел в российскую
историю как выдающийся гуманист, врач-исследователь, организатор
здравоохранения, филантроп. За почти полувековое жертвенное служение самым
обездоленным тогда в России — заключенным — русский народ прозвал его «Святым
доктором» и «Божьим человеком». Потратил на благотворительность всё свое состояние.
Фёдору Петровичу Гаазу принадлежат знаменитые слова: «Спешите делать добро!» Впервые
в России он последовал этому библейскому призыву.
«Рождение» Фёдора
Петровича Газа
Фридрих Иосиф
Гааз (1780—1853) родился в старинном живописном городе Мюнстерейфеле близ
Кельна. Фридрих Йозеф Хаас родился в небогатой и многодетной семье
аптекаря. Закончив в Кельне католическую церковную школу, а затем, прослушав
курсы физики и философии в Йенском университете, Хаас едет в Геттинген, где
получает медицинское образование. Далее, в Вене он знакомится в 1803 году с
русским дипломатом — князем Репниным, который и убеждает его поехать в Россию. Россия
казалась молодому человеку совершенно иным, неизведанным миром.
1802 год.
Вена. Русский дипломат Репин рассыпался благодарностями в адрес молодого врача:
— Вы так
чувствительны, любезный доктор Гааз! От одного вашего прикосновения я ощущаю,
как хворь покидает меня.
— Мой долг,
мое предназначение, господин посол, дать совет скорбящему и вселить надежду на
благополучный исход, — зарделся двадцатидвухлетний окулист и хирург.
— Смею
утверждать, любезный доктор, вы далеко пойдете, — продолжал Репин. — Вас
ожидает мировая слава, правда, не здесь, в умытой Вене, а в другом месте. Я
пред­лагаКраткие биографические сведения о ю вам послужить великой России, там
вы сможете дать волю своему уму и сердцу. И она вас щедро отблагодарит,
обессмертит ваше имя.
Преуспевающий
венский доктор не устоял перед елейной атакой русского дипломата.
В 1802 году
Гааз поселяется в Москве, быстро приобретя известность и практику. Со временем
он хорошо овладеет русским языком, назовется Фёдором Петровичем и будет считать
Россию своим «вторым отечеством». Назначенный в 1807 году главным врачом
Павловской больницы, Гааз в свободное время лечил больных в богадельнях,
приютах, за что и был награжден Владимирским крестом IV cтепени, которым очень
гордился. В 1809—1810 годах совершил две поездки на Кавказ, составив описание
минеральных вод, признанное «первым и лучшим в своем роде», после которого
начали свою историю Железноводск и Кисловодск. Идея переустройства казенных
лечебниц и аптек не давала Гаазу покоя. Он строил грандиозные планы по созданию
в Москве стройной системы медицинской помощи. И вдруг разразилась Отечественная
война 1812 г. Гааз без колебаний отправился в действующую армию для организации
медицинского обеспечения русских воинов, вместе с которыми и дошел до Парижа.
Не мешало бы отдохнуть. Но Гааз возвращается в сожженную врагом Москву.
Подавляющее большинство населения осталось без крова и медицинской помощи.
Гааза назначают штадт-физиком — главным врачом Московской медицинской конторы,
главой всех казенных медицинских учреждений и аптек. Их было не так много, и
все они нуждались в расширении и развитии.
В 1814 году
Гааз был зачислен в действующую русскую армию, был под Парижем. После окончания
заграничного похода русских войск вышел в отставку. 
По
возвращении в Москву Гааз занимается частной практикой, становясь одним из
известнейших врачей. Приглядевшись ко второй родине, Гааз понял, что в
российской столице мало быть сердобольным доктором, надо стать еще
необыкновенно деятельным организатором, чтобы сделать медицину доступной и
эффективной. И когда ему предложили возглавить Павловскую больницу, что у
Серпуховской заставы, без колебания принял предложение. 
С первых же
дней пребывания в новой должности Федор Петрович (так величали его в России)
развил необычайно бурную деятельность. Развил и столкнулся с потрясающим
равнодушием чиновников к медицинским проблемам. Беспокойному доктору пришлось
употребить весь жар своего пылкого сердца, невероятное упорство, свой авторитет
врача, воина, генерала, чтобы достойно представить интересы больных во властных
структурах города. И как результат титанических усилий — открытие сначала
глазной больницы, а затем и больницы для чернорабочих. Это дало толчок к
реализации новых задумок.
Стыдом и
болью главного врача Москвы были места не столь отдаленные. В тюрьмах
свирепствовали болезни — заключенные гнили в буквальном смысле этого слова, сам
тюремный уклад оказывал разрушающее влияние на их здоровье.
Доктор-мыслитель
не только побеждал, но и терпел горькие поражения. Попытался упорядочить в
городе продажу лекарств — власти “осадили”, предложил учредить службу скорой
помощи — сочли не нужным, потребовал ввести в Москве оспопрививание — бумаги
затерялись у столоначальников… Но когда в памяти всплывали картины холерных
бунтов, горечь мгновенно отступала, улетучивалась. В организации мероприятий по
укрощению холеры Гаазу не было равных. Разъяренные толпы были убеждены, что
разносчиками заразы являются лекари. Однако, прослушав убедительные речи Гааза,
бунтующие расходились по домам и начинали делать то, что “доктор прописал”.
Жители безоглядно верили генералу в белом халате.
Возобновленная частная
практика позволила Гаазу приобрести дом в Москве и подмосковное имение с
устроенной там суконной фабрикой. Гааз вел спокойную жизнь обеспеченного,
благополучного человека: одевался по европейской моде, имел великолепный выезд,
много читал, переписывался с философом Шеллингом. Жизнь его круто изменилась в
1827 году, когда сорокасемилетний Гааз вошел в число членов новоучрежденного
«тюремного комитета». Гааз был убежден, что между преступлением, несчастьем и
болезнью есть тесная связь, поэтому к виновному не нужно применять напрасной
жестокости, к несчастному должно проявить сострадание, а больному необходимо призрение.
Святой доктор
В ранг
“святого доктора” Гааза возвели заключенные, когда тот стал главным врачом
московских тюрем. На этом, пожалуй, самом трудном, поприще генерал-медик
трудился почти двадцать пять лет. Гааз внес в тюремный миропорядок столько
нового, гуманного и неординарного, что его идеи сохраняют свою актуальность до
настоящего времени.
При
пересыльном пункте на Воробьевых горах открыл тюремную больницу, которой
заведовал сам. Специальное арестное отделение Федор Петрович организовал в Староекатерининской
больнице, куда наведывался ежедневно.
Гааз отдавал
себя службе без остатка. Служение и долг были для него двумя сторонами одной
медали. Он служил исключительно по велению сердца.
Бескорыстие,
обостренное чувство сострадания и участие в судьбах заключенных снискали Гаазу
поистине легендарную славу. О “святом докторе” знали все каторжане. Федор
Михайлович Достоевский, отбывая наказание в Сибири, воочию убедился в прочности
любви арестантов к своему заступнику. Исследователи полагают, что прототипом
князя Мышкина был Гааз.
Большинство того
положительного, что на протяжении своей работы сделал Московский тюремный
комитет, было связано исключительно с деятельностью в нем доктора Гааза. Он
добился строительства при пересыльной тюрьме на Воробьевых годах тюремной
больницы (1832 год), а в усадьбе Нарышкиных в Малом Казённом переулке —
организации полицейской больницы. На его средства была реконструирована
тюремная больница, покупались лекарства, хлеб, фрукты. Пребывание в больнице
было благом для больных и измученных арестантов, которых Гааз под любым
предлогом всегда задерживал на лечение. Часть тюремного замка, перестроенного
на деньги Гааза, приняла образцовый характер: помимо больницы, здесь
располагались школа для детей и мастерские — переплетная, столярная, сапожная,
портняжная и даже по плетению лаптей.
Очень много сделал Ф.П.
Гааз и для маленьких детей арестантов, чаще всего сосланных крепостных. В делах
Московского тюремного комитета насчитывалось 317 ходатайств Гааза, умоляющих
господ помещиков не разлучать детей и родителей. Если увещевания не помогали,
Гааз неизменно упоминал о некоем анонимном благотворителе, готовом оплатить
помещику его милосердие. В результате дети воссоединялись с родителями. Добился
Гааз и организации школ для детей арестантов.
27 апреля 1829 года
доктор Гааз впервые выступает в тюремном комитете против нечеловеческих условий
этапирования заключенных. Можно было на что-то надеяться, однако в 1844 году
скончался вечный заступник и сторонник гуманистических идей Гааза князь Дмитрий
Владимирович Голицын. В отчаянии, что все благие дела могут пойти прахом, Гааз
пишет письмо прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV, в котором просит монарха
сообщить о варварстве в тюремном деле своей сестре — жене Николая I, с тем
чтобы она о том рассказала своему царственному супругу.
Опасения
Гааза оправдались — в ноябре 1848 года новый генерал-губернатор Москвы
Закревский своими распоряжениями ограничил полномочия тюремного врача и
практически лишил Гааза возможности влиять на тюремное дело. Но врач продолжал
протестовать, обращаться с прошениями, предложениями о помиловании заключенных,
предложениями о выкупе за казенный счет из долговой тюрьмы, о поддержке
деньгами этих должников.
За период с 1829 по 1853
год только официально зарегистрировано 142 прошения Гааза о помиловании
заключенных или смягчении им меры наказания. И, несмотря на запреты, до
последних своих дней Фёдор Петрович делал всё так, как считал нужным. Для Гааза
не имело значения, что чиновники его ругали «утрированным филантропом» и
призывали «сократить». Самыми счастливыми днями в своей жизни он считал день
замены «прута» (железный стержень около метра длины, к которому прикреплялись
наручниками 8—10 арестантов; на многие месяцы следования ссыльных по этапу прут
соединял совершенно различных по возрасту, росту, здоровью и силам людей)
«индивидуальными кандалами» и день открытия Полицейской больницы для бродяг и
нищих. Двадцать лет Гааз провожал из Москвы все арестантские партии. Каждый
понедельник в старомодной, известной всей Москве пролетке, доверху нагруженной
припасами для пересыльных, появлялся доктор Гааз. О Гаазе вспоминал в «Былом и
думах» Герцен, прекрасный очерк о нем написал Анатолий Кони. «Личность «святого
доктора» очень интересовала Достоевского, писавшего: «В Москве жил старик, один
«генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем, он всю
свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в
Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал» («Идиот»,
6-я глава 3-й части). Максим Горький был убежден, что «О Гаазе нужно читать
всюду, о нем всем надо знать, ибо это более святой, чем Феодосий Черниговский».
И лишь Лев Толстой заявил: «Такие филантропы, как, например, доктор Гааз, о
котором писал Кони, не принесли пользы человечеству».
Спешите делать добро!
Федору
Петровичу перевалило за семьдесят. Годы не малые, да и здоровье не то, что было
раньше, — пора бы угомониться. Но не тут-то было! Гааз всю жизнь мечтал о
строительстве больницы для неимущих, для тех, кто внезапно заболел или получил
увечье. В конце концов он превратил мечту в реальность. Продал свой дом, вложил
все свои сбережения в строительство — больница была возведена. По сути это было
первое учреждение скорой медицинской помощи в России.
Гаазовская
больница в Малом Казенном переулке на Покровке принимала больных круглосуточно
и в неограниченном количестве. Когда однажды Федору Петровичу доложили, что
мест нет, все 150 коек заполнены, а больных везут, он распорядился размещать их
в своей квартире.
В мемуарах
московского «почт-директора» Александра Булгакова читаем: «Хотя Гаазу было за
80 лет, он был весьма бодр и деятелен, круглый год (в большие морозы) ездил
всегда в башмаках и шелковых чулках. Всякое воскресенье ездил он на Воробьевы
горы и присутствовал при отправлении преступников и колодников на каторжную
работу в Сибирь. Александр Тургенев, который был весьма дружен с Гаазом,
познакомил меня с ним. Они уговорили меня один раз ехать с ними на Воробьевы
горы. Я охотно согласился, ибо мне давно хотелось осмотреть это заведение.
Стараниями Гааза устроена тут весьма хорошая больница, стараниями его и
выпрашиваемым им подаянием ссылочные находят здесь все удобства жизни. Гааз
обходится с ними, как бы нежный отец со своими детьми… Цепь колодников
отправлялась при нас в путь, бо’льшая часть пешком… Гааз со всеми прощался и
некоторым давал на дорогу деньги, хлебы и библии». Кстати, всем уходившим из
Москвы по этапу он раздавал еще и две собственноручно написанные и изданные
книжечки: «Азбука христианского благонравия» и «Призыв к женщинам» — о
милосердии, сострадании и любви.
Еще одна красноречивая
страница из воспоминаний Булгакова. «Говоря уже о докторе Гаазе, не могу не
поместить анекдот, который может заменить целую биографию его. Это случилось во
время генерал-губернаторства князя Дмитрия Владимировича Голицына, который
очень Гааза любил, но часто с ним ссорился за неуместные и незаконные его
требования. Между ссылочными, которые должны были быть отправлены в Сибирь,
находился один молодой поляк. Гааз просил князя приказать снять с него кандалу.
«Я не могу этого сделать, — отвечал князь, — все станут просить той же милости,
кандалы надевают для того, чтобы преступник не мог бежать». «Ну прикажите
удвоить караул около него; у него раны на ногах, они никогда не заживут, он
страдает день и ночь, не имеет ни сна, ни покоя». Князь долго отказывался,
колебался, но настояния и просьбы так были усилены и так часто повторяемы, что
князь наконец согласился на требования Газа.
Несколько времени спустя,
отворяется дверь князева кабинета, и можно представить себе удивление его, видя
доктора Гааза, переступающего с большим трудом и имеющего на шелковом чулке
своем огромную кандалу. Князь не мог воздержаться от смеха. «Что с вами
случилось, дорогой Гааз, не сошли ли вы с ума?», — вскричал князь, бросив
бумагу, которую читал, и вставши со своего места. «Князь, несчастный, за
которого я просил вас, убежал, и я пришел занять его место узника! Я виновен
более, чем он, и должен быть наказан». Не будь это князь Дмитрий Владимирович
Голицын, а другой начальник, завязалось бы уголовное дело, но отношения князя к
Государю были таковы, что он умел оградить и себя, и доктора Гааза, которому
дал, однако же, прежестокую нахлобучку. Он вышел из кабинета, заливаясь слезами,
повторяя: «Я самый несчастный из смертных, князь сказал, чтобы я никогда не
смел больше просить его ни о какой милости, и я не смогу больше помочь ни
одному несчастному!
До конца жизни Гааз
доказывал личным примером, что любовью и состраданием можно воскресить то
доброе, что сохранилось в озлобленных людях. Ни канцелярское бездушие, ни
ироническое отношение сильных мира сего, ни горькие разочарования не
останавливали его. Общественность не всегда понимала сострадание к преступнику,
полагая, что «лучше помогать доброму отцу семейства, вдове, сиротам, нежели
какому-нибудь отъявленному злодею». 
«Вы всё говорите, Фёдор
Петрович, о невинно осужденных», — однажды сердито выговорил Гаазу митрополит
Московский Филарет, — а таких нет. Если человек подвергнут каре — значит, есть
за ним вина». «Да вы о Христе позабыли, владыко!», — вне себя вскричал Гааз. 
После нескольких минут
томительной тишины митрополит Филарет тихо ответил: «Нет, Фёдор Петрович! Когда
я произнес эти мои поспешные слова, не я о Христе — Христос меня позабыл…»
 Фёдор Петрович Гааз
приехал в Россию довольно богатым человеком, а затем и приумножил свое
богатство при помощи обширной практики среди зажиточных пациентов, однако всё
его имущество ушло на благотворительность. «Быстро исчезли белые лошади и
карета, с молотка пошла оставленная без «хозяйского глаза» и заброшенная
суконная фабрика, бесследно продана была недвижимость» (из очерка А.Ф. Кони).
Гааз работал и жил в Главном доме усадьбы Полицейской больницы, вплоть до своей
смерти. Похоронен он был за казенный счет, на средства полицейского участка,
поскольку его собственных средств не осталось даже на погребение. Фёдор
Петрович Гааз не оставил наследников, но в последний путь его провожало почти
20 тысяч москвичей всех сословий и состояний — небывалая для тогдашней Москвы
толпа. По прошествии почти полувека простой народ в Москве называл Полицейскую
больницу «Гаазовской» и навещал на Введенском кладбище могилу доктора с
кандалами на железной ограде. Теми самыми «гаазами», облегчившими жизнь тысяч
каторжников.
Жизнь после смерти
В августе 1853 г. Федор Петрович заболел. Домой возвратился поздно. Перед сном долго смотрел на бездонное небо.
А утром Гааза не стало. Остановилось безмерной доброты сердце врача-подвижника.
Безмолвно покоилась на столе рукопись с удивительными словами: “Спешите делать
добро”.
Раздав все,
что имел, Федор Петрович умер в нищете и одиночестве. В его квартире была лишь
старая мебель и подзорная труба. Хоронила Гааза полиция за свой счет. Прах Федора
Петровича покоится на Немецком кладбище в Москве.
Спустя сорок
лет после смерти Гааза москвичи на пожертвования соорудили памятник знаменитому
доктору. Его открыли 1 октября 1909 г. во дворе легендарной “гаазовки”. Газета
“Русский врач” писала: “Скульптор Н.А. Андреев за свою работу ничего не взял”.
На постаменте выбили надпись: “Спешите делать добро”.
На
Введенском кладбище в Москве — жители окрестных улиц называют его еще
по-старому, Немецким — есть могила: темно-серый камень с темно-серым крестом,
черная ограда; чугунные стояки-колонки, темные прутья, а поверх них свисают
кандалы — цепи с широкими наручниками и «накожниками». На камне
выбито: 1780-1853 и несколько строк латыни. Слова из Евангелия по-русски звучат
так: «Блаженны рабы те, которых господин, пришедши, найдет бодрствующими;
истинно говорю вам, он перепояшется и посадит их и, подходя, станет служить
им» (Лук. 12, 37).
Гаазовские
кандалы и разорванные цепи — один из главных элементов надгробья на могиле
«святого доктора». Ограда, как и памятник в Малом Казенном переулке в
Москве, выполнена выдающимся скульптором Н.А. Андреевым.
«Во
все времена года на этой могиле лежат цветы живые, матерчатые и бумажные,
иногда пышные букеты, чаще скромные пучки ландышей, ромашек или просто одна
гвоздика, тюльпан…
Полтораста
лет назад Федора Петровича Гааза знали все московские старожилы. Когда он ехал
в тряской пролетке или шел по улице, высокий, чуть сутулый, большеголовый, в
черном фраке с кружевным жабо — ветхим, пожелтевшим, но тщательно разглаженным,
в коротких черных панталонах и таких же старомодных башмаках с большими
железными пряжками, с ним приветливо здоровались на московских улицах сановные
аристократы, ехавшие в каретах с гербами, и нищие на церковных папертях, генералы,
офицеры, «будочники» с алебардами, извозчики, мастеровые,
университетские профессора и студенты, дворовые слуги известных московских бар,
купцы, охотнорядские приказчики и нарядные светские дамы.
Несведущим
объясняли:
—
Это доктор Гааз, Федор Петрович… Добрейшая душа, святой жизни человек…
Истинный благодетель и друг всех страждущих. Это про него говорят: «У
Гааза нет отказа»…
Правда,
были и такие, кто отзывался о нем насмешливо, презрительно и даже с
раздражением: «Чудак, безумец, юродивый…». Но большинство москвичей
всех поколений и состояний говорили о нем с любовью и уважением…»
Очерк
Булата Окуджавы, из которого взят вышеприведенный отрывок, так и назван по
народной поговорке-присказке — «У Гааза нет отказа». В словарях,
сборниках пословиц (даже у Даля) или «крылатых выражений» мне ее
найти не удалось, но в 80-е годы XX века присказка про Гааза еще была в ходу —
самому приходилось слышать от арестантов. Скорее всего сохранилась она
благодаря больнице имени Ф.П. Гааза. Это единственная тюремная больница (сейчас
— межобластная больница ФСИН Министерства юстиции РФ по Санкт-Петербургу и
Ленинградской области им. Ф.П. Гааза), которая с незапамятных времен принимала
арестантов со сложными и трудноизлечимыми болезнями. Сюда срочным этапом привозили
заключенных из тюрем и лагерей всего СССР. Тех, которым ни на одной
«больничке» помочь уже не могли. Сейчас, судя по «письмам из
зоны», иногородних, заобластных арестантов питерская больница имени Гааза
не принимает, наряды, которые запрашиваются администрацией колоний,
заворачивают. Заворачивают с этапа и многих безнадежных заключенных.
Арестанты
старую присказку переиначили: от гаазы нету мазы (т.е. шанса, возможности,
поддержки, надежды). Имеется в виду, конечно, не Федор Петрович, а
«гааза» — «порожняк», как говорят в зоне.
«Порожняк» — это и больница, которая продолжает носить имя
«друга всех страждущих».
По
словам Анатолия Федоровича Кони, прежнюю присказку про Гааза
«сложили» арестанты московской пересыльной тюрьмы на Воробьевых
горах. «Гаазами» же в 19-м веке называли кандалы, придуманные Ф.П.
Гаазом для облегчения участи этапируемых заключенных. «Арестанты и до сих
пор просят, как милости, заковывать их в «гаазовские кандалы», —
писал в 1868 году П.С. Лебедев.
Что
останется в тюремном фольклоре века нынешнего? Не знаю… Арестанты — народ
незлобивый и на добро памятливый. Даст Бог, наладится все с питерской больницей
или еще с каким-нибудь добрым делом, освященным именем «святого
доктора», припомнится и старинная присказка.
На
похороны «святого доктора» (так еще при жизни называли Гааза
москвичи) 19 августа 1853 г. (по старому стилю) «стеклось до двадцати
тысяч человек и гроб несли на руках до кладбища на Введенских горах…
Почему-то опасаясь «беспорядков», московский генерал-губернатор граф
Закревский прислал (специально на похороны) полицмейстера Цинского с казаками,
но когда Цинский увидел искренние и горячие слезы собравшегося народа, то
понял, что трогательная простота этой церемонии и возвышающее душу горе толпы
служат лучшею гарантиею спокойствия. Он отпустил казаков и, вмешавшись в толпу,
пошел пешком на Введенские горы…» (А.Ф. Кони).
По
свидетельству П.С. Лебедева, «Гааза хоронила вся Москва: православные,
старообрядцы, знатные и убогие, все плакали от сердца, потому что не стало
человека сердца».
Двадцать
тысяч — это двадцатая часть всех жителей Москвы середины XIX века. Булат
Окуджава в очерке про Гааза добавляет: «…таких похорон в Москве не было
целое столетие«. Очерк был опубликован в декабре 1980-го (»Наука и
жизнь», N 12 , 1980 г.), в год смерти Владимира Высоцкого, это позволяет
предположить, что Булат Шалвович под «такими» имеет в виду не
похороны Сталина.
Но
к исходу 19-го столетия, по утверждению А.Ф. Кони, имя Гааза звучало «как
нечто совершенно чуждое и не вызывающее никаких представлений. Даже среди
образованных людей, соприкасающихся с тюремным и судебным делом, даже среди
врачей…». И несколькими строчками ниже А.Ф. Кони добавляет:
«Мы
мало умеем поддерживать сочувствием и уважением тех немногих, действительно
замечательных деятелей, на которых так скупа наша судьба. Мы смотрим
обыкновенно на их усилия, труд и самоотвержение с безучастным и ленивым
любопытством, «с зловещим тактом, — как выразился Некрасов, — сторожа их
неудачу». Но когда такой человек внезапно сойдет со сцены, в нас вдруг
пробуждается чувствительность, очнувшаяся память ясно рисует и пользу,
принесенную усопшим, и его душевную красоту, — мы плачем поспешными, хотя и
запоздалыми слезами, в бесплодном усердии несем ненужные венки… Каждое слово
наше проникнуто чувством нравственной осиротелости. Однако все это скоро, очень
скоро проходит. Скорбь наша менее долговечна, чем башмаки матери Гамлета. На
смену ей являются равнодушие и потом забвение.
У
нас нет вчерашнего дня. Оттого и наш завтрашний день всегда так туманен и
тускл. Поэтому и смерть выдающегося общественного и государственного деятеля
напоминает у нас падение человека в море…»
Такая
бессовестная забывчивость по отношению не только к делам славным, героическим,
но и к злодейским уживается (и продолжается) в нас с душевной отзывчивостью:
при напоминании — откликнуться, «поплакав от сердца», повиниться. С
одинаковой готовностью откликнуться на доброе или бесовское, лишь бы напоминание
было вдохновенным.
Главными
хранителями памяти о докторе Гаазе А.Ф.Кони называл врачей, арестантов и
московских жителей (Федор Петрович был основателем нескольких городских
больниц). Среди них — «Глазная» и «Полицейская», где
бесплатно лечили бедняков и бродяг. 
Заключение
В 1909 году состоялось
торжественное открытие памятника доктору Гаазу в сквере больницы. На памятнике
была высечена надпись: «Ф.П. Гааз.1780—1853. Спешите делать добро», — девиз,
которому он свято следовал всю свою жизнь. В 2000 году исполнилось 220 лет со
дня рождения, а в 2003 будет 150 лет со дня смерти доктора Гааза. В бывшем
здании Полицейской больницы, в Малом Казенном переулке, расположен теперь НИИ
гигиены детей и подростков. Здесь, в одном из кабинетов, до сих пор хранится
рабочий стол доктора.
Уже
более ста лет на могиле доктора Федора Петровича Гааза на старинном московском
Немецком (Введенском) кладбище в Лефортово – живые цветы. Каким же должен был
быть этот человек, если память о нем жива и поныне?
О
«святом» докторе с большим уважением и теплотой
писали А.П. Чехов, Ф.М. Достоевский, М. Горький, очень подробную работу
посвятил ему известный адвокат и писатель А.Ф. Кони. И сам Федор Петрович Гааз
обладал прекрасным слогом, о чем говорят его немногие дошедшие до нас работы. К
сожалению, широкому читателю малоизвестно духовное
завещание доктора Гааза, которое можно назвать «проповедью любви, уважения к
человеческому достоинству и серьезного отношения к жизни». Этот удивительный
документ, относящийся к середине XIX века, написан в форме обращения к русским женщинам и является настоящим Гимном
милосердию, человеколюбивым воззванием в будущее. Доктор Гааз понимал,
насколько важна роль женщины и велика ее ответственность в деле формирования
нравственной основы общества. Сегодня – начало XXI века,
но как современно звучат его слова: «Вы призваны содействовать перерождению общества, и этого
вы достигнете, действуя и мысля в духе кротости, терпимости, справедливости,
терпения и любви. Поэтому, избегайте злословия, заступайтесь за отсутствующих и беззащитных, оберегайте окружающих от вредных увлечений,
вооружаясь твердо и мужественно против всего низкого и порочного, не допускайте
близких до злоупотребления вином, до увлечения картами… Берегите свое здоровье.
Оно необходимо, чтобы иметь силы помогать ближним,
оно – дар Божий, в растрате которого без пользы для людей придется дать ответ
перед своей совестью. Содействуйте, по мере сил, учреждению и поддержанию
больниц и приютов для неимущих, для сирот и для людей в преклонной старости,
покинутых, беспомощных и бессильных. Не
останавливайтесь в этом отношении перед материальными жертвами, не
задумывайтесь отказываться от роскошного ненужного. Если нет собственных
средств для помощи, просите кротко, но настойчиво у тех, у кого они есть. Не
смущайтесь пустыми условиями и суетными правилами
светской жизни. Пусть требование блага ближнего одно направляет ваши шаги! Не
бойтесь возможности унижения, не пугайтесь отказа… Торопитесь делать добро! Умейте прощать,
желайте примирения, побеждайте зло добром. Не стесняйтесь
малым размером помощи, которую вы можете оказать в том или другом случае. Пусть
она выразится подачею стакана свежей воды, дружеским приветом, словом утешения,
сочувствия, сострадания, – и то хорошо… Старайтесь поднять упавшего, смягчить
озлобленного, исправить нравственно-разрушенное».
«Нужно
внимать нуждам людей, заботиться о них, не бояться труда, помогая им советом и
делом, словом, любить их, причем, чем чаще проявлять эту любовь, тем сильнее
она будет становиться…» Эти слова доктора Гааза стали
лозунгом всей его жизни, каждый день которой был их живым подтверждением и
осуществлением. 
 К чести москвичей, памятник Федору Петровичу Гаазу стоит не
только на Введенском кладбище, где он похоронен, но и в одном из переулков
около Земляного вала, во дворе бывшей Полицейской
больницы (современный адрес – Мечников переулок, д. 5). На обоих памятниках
можно прочесть: «Спешите делать добро». Эти два памятника поставлены не только
врачу душ и телес, но и служителю долга в самом высоком смысле этого слова. Федор Петрович Гааз понимал, что христианский идеал любви и
милосердия не есть нечто, чем можно любоваться лишь издали. Посвятив себя
всецело добру, он показал, как следует идти по этому пути. Ему приходилось
действовать в очень тяжелые времена, при господстве
насилия и неуважения к человеческому достоинству, среди непонимания и
оскорблений. «Что может один против среды?» – говорят практические мудрецы,
ссылаясь на поговорку «один в поле не воин». «Нет!» – отвечает им всей своей
личностью Гааз: «И один в поле воин!». Вокруг него, в
память его, соберутся многие, и сам доктор Гааз останется в сердцах всех, кто
узнает о нем, – и как отлитый в бронзе молчаливый укор малодушным, – и как
утешение жаждущим правды и пример деятельной любви к людям. 
Список использованной
литературы
http://www.sedmitza.ru/
1. Кони А.Ф. Федор Петрович Гааз: Биогр. Очерк.- СПб,1904г.
2. Пантелеев И. Очерк истории изучения и развития Кавказских
минеральных вод.- М., 1955г.
3. Скороходов Л.Я. Краткий очерк истории русской медицины.-
Л., 1926г. 
4. Лыков В. Доктор отверженных //»Фармацевтический
вестник» при частичной или полной перепечатке ссылка на
«Фармацевтический вестник» обязательна № 3 (242) 29 января 2002г.
5. Альманах «Золотая книга
России. Год 2001-й. Часть вторая», АСМО-пресс,2001г.