Калмыкова А. 
По следам Синей Птицы. 
Сколько
ни предупреждай человечество, а оно все пытается понять, что может его ждать за
тридцать девятым поворотом. Счастье, конечно. Во всяком случае, на это
надеялись и продолжают надеяться все представители рода человеческого, сколько
их ни было на Земле. Уже в незапамятной древности возникли мифы о Золотом веке,
практически одинаковые в любой культуре — веке, когда люди жили долго, не зная
болезней и старости; веке, который прошел, но к которому мы вернемся, хотя и
после тяжелых испытаний и катастроф. Идеи Блага, Развития, Бессмертия, Единения
с изначальным Абсолютом (будь то Бог или Природа) красной нитью проходят через
всю ткань человеческих надежд, являясь вечными аттракторами, и так или иначе
оказываясь в фокусе внимания самых разных мыслителей, от античности до наших
дней. 
Современная
теоретическая парадигма позволяет подвести под эти ожидания научную основу. В
частности, синергетика определяет функцию селекции как частный аспект эволюции:
нет никаких упрощенных стратегий развития, только ряд нестабильных ситуаций
вблизи точек бифуркации. А это значит, что биологические системы остаются
открытыми к изменениям, и поскольку такими системами являются также мозг,
иммунный и генный аппарат человека, то последнего следует понимать как
незавершенное существо, которое не достигло еще высот, в полной мере
раскрывающих его творческие и интеллектуальные способности. 
Развитие
техники и новых технологий позволяет утверждать, что уже сейчас в руках
человека находится мощное оружие для изменения себя и мира. Нейрохирургия,
генная инженерия, ксенотрансплантология, нанотехнологии, исследования в области
ИИ (искусственного интеллекта) — все эти дисциплины находятся на разном уровне
развития, иногда совершенно зачаточном. Однако вполне справедливы слова
Н.Бехтеревой (дочери талантливого русского нейрофизиолога, продолжившей работу
отца) о том, что научное целеполагание редко связано с соображениями о
ценностном содержании своих изысканий. Из того, что, например, клонирование не
только недостаточно исследовано, но в ряде стран и запрещено, особенно тогда,
когда речь идет о человеческом «материале», еще не следует, что такие
опыты не проводятся. Осенью 2001 года это еще раз подтвердилось в Австралии,
где был выращен клон именно на том самом «материале» — правда,
генетически измененном, и, следовательно, уже не совсем
«человеческом». Справедливости ради нужно сказать также, что клон
оказался нежизнеспособным. 
Не
менее яркий пример являет собой дискуссия, которая развернулась в конце 1999
года на специализированных сайтах в Интернете. Ее предметом был определенный
научный эксперимент — точнее, сама возможность его проведения. Речь шла о новой
теории вакуума, основное положение которой гласит, что вакуум — это не пустота,
но плотно упакованная кристаллическая решетка виртуальных частиц. Таким
образом, для вакуума становится возможным применить понятие давления,
характеризующее его состояние. Для проверки гипотезы, возникшей в недрах
квантовой теории, необходимо было провести следующий эксперимент: согласно
выкладкам этой теории, появление регистрируемого пузырька такого вакуума
становится возможным при взаимодействии двух частиц с большим значением
кинетической энергии. 
Лабораторные
условия позволяли провести этот эксперимент. Однако дело было в том, что спектр
ожидаемых результатов включал появление вакуума, свойства которого могли
отличаться от свойств вакуума нашей Вселенной. В случае, если давление внутри
«чужого» пузырька было бы больше, чем давление внутри
«нашего» вакуума, могло произойти распространение «чужака»,
которое осуществилось бы со скоростью света. А это означало изменение параметров
нашего универсума вплоть до состояния, которое могло исключать существование
белковых форм жизни. 
На
момент проведения дискуссии теоретические вычисления еще не давали однозначного
ответа на вопрос, насколько безопасно проведение подобного эксперимента,
который, в конечном итоге, все же не состоялся. Однако показателен сам факт
дискуссии. Он демонстрирует именно то отношение к реальности, о котором
говорила Н.Бехтерева. 
Итак,
наука редко задается вопросами о том, какое «счастье» несут ее плоды
человеку. Основной ценностью для фундаментальных исследований является истина —
и часто истина во что бы то ни стало. А уж если результаты последних сулят
экономические и/или политические выгоды, мало кто остановится в раздумье на
тему возможных последствий. И не стоит забывать, что уже настоящее во многом
определяется разработками именно в области фундаментальных наук, обретшими свою
прикладную реализацию. Таким образом, стараясь определить, что же ждет нас за
«тридцать девятым поворотом» (а может быть и ближе), особое внимание
нужно уделить области взаимодействия человека, культуры и высоких технологий,
при том, что такое взаимодействие должно быть рассмотрено в прогнозной
перспективе. Но очевидно, что не всякий прогноз будет соответствовать такой
задаче. Задержимся ненадолго, чтобы очертить рамки оптимального в данном случае
подхода. 
За Прогнозным Горизонтом. 
К
сожалению или нет, но построение строгих и достаточно обоснованных прогнозов
ограничено весьма узкими временными рамками. Обычно нетрудно предсказать, что
кто-нибудь будет делать вечером либо в течение недели. Гораздо труднее с той же
степенью уверенности обозреть ближайшие три-пять лет. О сроках же порядка
десятилетий и говорить не приходится. Впрочем, издревле люди стремились
поставить будущее разной степени удаленности на одну линию с настоящим. Этой
цели служили раскаленные в огне кости и черепаховые панцири, полет птиц,
внутренности животных, бобы, деревянные палочки, карты и многое другое. Просто
диву даешься, сколько было изобретено способов заглянуть в грядущее, и едва ли
это разнообразие свидетельствует об обычном праздном любопытстве: подобное
рвение может объясняться только очень важной целью — целью выживания. 
Насколько
адекватными являются эти системы предсказаний, мы судить не беремся. Однако
день сегодняшний располагает и другими средствами, в которых место бобов и
палочек занимают математические формулы, а место более или менее вольной
интерпретации — теория. Роль, которую раньше при дворах монархов играли
астрологи, теперь выполняют прогнозисты, аналитики и менеджеры, рассчитывающие
оптимальную тактику и стратегию деятельности предприятия, фирмы, и гораздо
более масштабных социальных институтов. В области последнего вида знания
постепенно сформировались такие дисциплины как футурология, прогностика,
политическая глобалистика. На первый взгляд, эти направления прогнозной мысли
должны обладать настолько мощным арсеналом методов, который позволит с
точностью до запятой буквально вычислить ход развития человеческой культуры
едва ли не в любой точке будущего. Но так ли это? 
Дело
в том, что времена самоуверенных Лапласов, берущихся предсказать состояние
целого Космоса в любой момент времени, зная начальные параметры системы,
прошли. Было обнаружено, что, чем дальше в будущее направлен взгляд, тем больше
оно напоминает огромный раскрытый веер, тем больше возникает альтернатив,
вероятность реализации которых одинаково высока. Мир погружен в Хаос, хотя и
детерминированный, но ровно настолько, чтобы что-то существовало как некая
определенность. И эта определенность, как уже говорилось, значительно
ограничена во времени. В действительности, древние греки не столь уж и
заблуждались, полагая, что мы живем на маленьком островке стабильности и
упорядоченности, который они именовали Космосом — а вокруг него простирается
бесконечность Хаоса. Отсюда возникает понятие «Прогнозный Горизонт»,
которое, в общем, для прогнозиста имеет то же значение, что и красная тряпка в
руках умелого матадора для быка. 
Конечно,
существует небольшой отрезок, относительно которого могут разрабатываться
вполне верифицируемые прогнозы. Этот островок прочно покоится на методе
экстраполяции: тенденции, которые просматриваются в настоящем, переносятся и в
будущее. Это не так просто, как кажется. Нужно обладать не только обширными
познаниями о разных сферах человеческого бытия, уметь обобщить это знание и
классифицировать результаты, но иметь также своеобразную интуицию: попробуй
определи, какие веяния настоящего являются тенденциями, а какие — нет. Есть у
этого метода и другой минус. Культура на протяжении всей человеческой истории
обнаруживала такие черты, как реактивность и альтернативность, и часто самые
очевидные тенденции настоящего так и оставались тенденциями, а реальность
начинала развиваться по совершенно неожиданному сценарию. Кроме того, хотя
экстраполяция опирается на анализ вполне материальных, «живых»,
«вещественных» доказательств, и в силу этого накрепко связана с
практикой, но именно поэтому познавательная ценность метода достаточно низка.
Не преодолевая планку Горизонта Предсказуемости, он результируется в «предсказаниях»
почти такого же рода, как и то, которое у Я.Гашека дает Отто Кац солдату
Швейку, утверждая, что фамилия будущей жены последнего будет пани Швейкова. 
Однако
есть прогнозы и другого сорта — прогнозы, авторы которых пытаются выйти за
рамки Прогнозного Горизонта. Покидая надежную почву эмпирической базы и
культурно-исторических аналогий, они попадают в область чистой мысли, невзирая
на кантовское предупреждение о том, что вне опыта можно аргументированно
доказать все, что угодно. Целью этих прогнозных построений по необходимости
становится моделирование будущего с позиций Иного. Значит ли это, что подобные
сценарии должны упускаться из внимания? Стоит ли проявлять интерес ко всякому,
вполне возможно, безответственному фантазированию? Осмысливая этот вопрос
философски, мы можем сформулировать его следующим образом: какие критерии
должны быть признаны адекватными в оценке спекулятивных прогнозных конструкций
— и существуют ли таковые вообще? 
В
целом, прогнозы по определению связаны с планированием способов достижения
желаемого будущего. В этой связи наиболее привычной и оптимальной является
вероятностная оценка. Однако вероятностный критерий является адекватным тогда,
когда построение сценария подразумевает охват максимального количества параметров
(в идеале — всех, в том числе и случайных величин) моделируемой системы. Но
очевидно также, что культура представляет собой слишком сложный объект.
Следовательно, неизбежный компромисс с точностью результатов прогнозирования
здесь становится чрезмерно большим. Поэтому вероятностная оценка спекулятивных
прогнозов накладывает явно зауженные рамки восприятия. Помимо этого,
вероятностный критерий (как в создании, так и в оценке прогнозов) отсеивает
также те события, вероятность которых слишком мала. Но кто скажет, насколько
малой должна быть вероятность события, связанного с человеческой жизнью и
смертью (а именно об этом идет речь в сценариях отдаленного будущего культуры),
чтобы не принимать его во внимание? Хрестоматийный пример: нужно ли сбрасывать
со счетов вероятность того, что при прыжке парашют не раскроется, если такая
вероятность равна 0,01? 
В
силу этого, вероятностный критерий не может выступать в качестве оценки
прогнозных моделей — по крайней мере в нашем случае. Подобные прогнозы не
должны, как это было показано выше, оцениваться и с позиций подхода
культурно-исторической экстраполяции, по принципу «это невозможно, потому
что невозможно никогда«. »Никогда» в данном контексте означает
вполне обозримый период, а не ту хронологическую область, на которую
«покушаются» спекулятивные построения. Что же:
«запределивая» свою мысль за черту Прогнозного Горизонта,
исследователь получает право претендовать на научность безотносительно
содержания своего дискурса? Куда хочу, туда, соответственно, и ворочу? 
Тем
не менее, спекулятивные прогнозы имеют философское «алиби». В
прогностическом плане они соотносятся с функционально-логическим и комплексным
моделированием, которое подразумевает соответственные правила конструирования
моделей и, следовательно, свои критерии оценки. Так, прежде всего,
представленная модель должна быть логически непротиворечивой. Здесь большую
роль играет анализ иерархии внутренней структуры объекта (в данном случае —
культуры будущего), а затем исследование связей между иерархическими уровнями.
На основе такого рассмотрения выделяются существенные закономерности, которые и
составляют «эссенцию» прогноза. Все эти процедуры, безусловно,
обращены исключительно к первоначальной гипотезе, а не к выверенным обобщениям
реального опыта — и в этом минус. Но, с другой стороны, человечество едва ли
выжило бы, перестань оно задумываться над вопросом «что будет,
если…«, когда это »если» относится к тому, чего никогда не
было, и, возможно, не будет. В конце концов, мы осведомлены о том, чем грозит
«ядерная зима», хотя, к счастью, нет никаких гарантий того, что это
вообще когда-либо произойдет. 
Итак,
смелые попытки заглянуть за Прогнозный Горизонт действительно жизненно важны.
Здесь как нельзя более уместно вспомнить правило: «Предупрежден — значит,
вооружен«. Но что за »оружие» понадобится человеку в той
культуре, которая может сформироваться в будущем? 
No pasaran! 
Какой
будет культура грядущего, сказать однозначно сложно. Примечательно, однако, что
подавляющее большинство исследователей в описании ее возможных характеристик
использует префикс «пост-»: постиндустриальная, постэкономическая,
посттехнократическая и т.п. Во всех этих случаях «пост-» несет
значительную смысловую нагрузку, обозначая не некоторый «осадок» уже
отработанного состояния, а, наоборот, нечто радикально новое. И нетрудно
заметить, что эта радикальность касается прежде всего способа человеческого
бытия, самого человека. Отсюда остается буквально два шага до заключения о
выходе человека в сферу трансцендентного — не в мистическом, а вполне
эмпирическом отношении, как изменения основ его жизнедеятельности самым
коренным и тотальным образом. Очевидно, не последнюю роль в этом могут сыграть
те самые передовые технологии, о которых мы говорили выше; технологии, сами
способные обострить вопрос о появлении постчеловечества. 
Иначе
говоря, нас в первую очередь будут интересовать те прогнозы, которые
рассматривают будущую культуру через призму технического/технологического
прогресса, но такого, который в своей «пиковой» точке вызывает
лавинообразные изменения на социальном, культурном и даже экзистенциальном
уровнях. Результируются ли подобные изменения в позитивных или негативных
последствиях для человека? Что надлежит делать последнему, чтобы быть
психологически готовым к условиям с грифом «пост-» (в том смысле, о
котором говорилось выше)? 
Остановимся
вначале на нескольких сценариях (пессимистических) и контр-сценариях
(оптимистических), разработанных как раз для такой ситуации. В первом случае
зарисовка будущего практически всегда начинается с базового предположения:
появится ИИ (искусственный интеллект) [1]. Под это предположение можно подвести
разработки любых современных технологий — от клонирования и попыток прочитать
геном (который уже почти прочитан) до успехов в области когнитивной психологии,
кибернетики, фармакопеи (создание smart drugs) и т.п. Действительно, неважно,
каким образом можно создать этот артефакт — собственно биологическим,
техническим, химическим, либо в совокупности этих методов. Создатели упомянутых
сценариев настаивают: если искусственный интеллект вообще может быть создан,
он, конечно, будет создан (между прочим, один из корифеев математической логики
— Н.Нильсен — доказывал, что вероятности «за» и «против»
здесь равны). 
Культура будущего и языческие ценности
Но
появление ИИ — лишь первый шаг. Следующим этапом в подобных сценариях значится
создание СИ — сверхинтеллекта. Если ИИ будет обладать способностью
совершенствования, если у него будут отсутствовать те барьеры, которые
сдерживают человеческий разум (эмоции, аффекты, «издержки»
символизации как способа деятельности человеческого сознания, что
«гарантирует» низкую скорость мышления) — отчего бы, в самом деле, не
преодолеть «родительскую» планку? И вот этот момент в подобных
сценариях обозначается как Сингулярность: внезапный, практически вертикальный
прорыв, точка в пространстве и времени, за которой — темнота. Темнота
постольку, поскольку разум, вышедший за границы нашего понимания, едва ли
останется в рамках нашего контроля — не больше, чем мы подчиняемся указам «всяких
там мышей и кроликов» (помните? вот она — бессильная досада Алисы в Стране
чудес!). И, стало быть, мы просто выпадем из нового интеллектуального режима —
потеряем свою нишу «творцов истории», вокруг которых вообще вся
Вселенная вертится (есть такой Антропный Принцип). 
Это
утверждают пессимисты, и вовсе не торопятся обрывать свои мрачные пророчества
на этой и без того уже траурной ноте. Прогнозный Горизонт не останавливает их
пытливый взгляд, и они спешат выдвинуть ряд «постсингулярных»
сценариев, которые можно назвать следующим образом: обезумевшие боги, заевшая
пластинка, комнатные собачки и т.п. Это сценарии «мягкой»
постсингулярности, где предполагается, что СИ не знаменует собой физического
уничтожения человека. Напротив, он постарается окружить его максимальной
заботой. Смерть? Обойдем эту проблему: пусть человеческое сознание продолжает
жить в разных носителях (дефлеш), если не получится реанимировать одно и то же
тело. А если носитель будет электронным (инфоморф)? Кибер-сеть, например? Ну,
что ж, этот вариант бессмертия ничем не хуже любого другого: в США уже есть
один такой компьютерный «Маугли» [2]. Зато какие возможности! Рушатся
барьеры непонимания, кусочки «эго» могут копироваться и в прямом
смысле непосредственно меняться на множество других таких информационных блоков
в гипертексте (трансклюзия) — хотя что при этом останется от личности, совсем
непонятно. Болезни, старость, надоевший пол? СИ решит эти вопросы если не в два
счета, то в три-четыре наверняка. И за Прогнозным Горизонтом, таким образом,
забрезжила долгожданная свобода: свобода практически ОТ всего. 
Пессимистам
все это кажется ужасным. Бессмертие… Сто лет, триста, тысяча — что же
произойдет с человеческим сознанием? Рассчитано ли оно на такие сроки? А
целеполагание — то, которое помимо разума делает человека человеком? Почти как
у Лермонтова: «Желанья… Что проку бесцельно и вечно желать?»… У
одного известного фантаста есть фигура абсолютно рехнувшегося существа —
рехнувшегося потому, что оно стало вечным. Да и потом: представьте себе, что
вам предстоит выискивать себе новые проблемы (в смысле — забавы) многие тысячи
лет. Справитесь? Не соскучитесь?… В общем, в сценариях пессимистов под удар в
этих тепличных условиях ставится все: человечность, воля, ценности, разум,
возможность быть хозяином своей жизни, наконец, сама личность. Будут ли
существа эпохи постсингулярной эпохи хоть сколько-нибудь людьми? Останется ли у
них воля к жизни, будут ли они чувствовать ее смысл? [3] Наконец, зачем (очень
вежливо говоря) им такая жизнь («Вы хотели свободы? Ешьте ее, о
волки!»)?!… В общем, если СИ будет выполнять задачу достижения
человечеством счастья и всяческого благоденствия, он выполнит ее так, что
человеку вряд ли это понравится. 
Все
это утверждают пессимисты. Но прежде чем обратиться к тому, что говорят на
другом полюсе мироотношения, попробуем очень коротко — в двух-трех фразах —
сформулировать, что нам сулит будущее в этих сценариях. Чтобы сделать это
максимально сжатым образом, придется обратиться к философской терминологии как
самому емкому понятийному аппарату. Итак, главная угроза, которую следует
ожидать в будущем — это воцарение абсолютного внешнего детерминизма,
превращение человека из субъекта деятельности в объект действий онтологически
чуждых единиц, при всем том, что это может быть даже забавно (какое-то время,
конечно, пока не надоест), если не слишком держаться за свое «я». 
Сторонникам
противоположного лагеря эти рассуждения очень напоминают идеи милленаризма —
христианского течения, представители которого ожидали тысячелетнего царствия
Христа, когда жизнь человечества будет находиться во власти этого благого
правителя, исчезнут болезни и смерть, голод и вообще все несчастья, терзавшие
человека с тех пор, как он нарушил запрет в Эдемском саду, выбрав на свою
голову самостоятельность. А будущая «свобода», которую живописуют
пессимисты, в действительности нисколько не похожа на свободу действий первого
бунтаря — это свобода «от», а не свобода «для» [4], и она,
следовательно, ни к чему не ведет. 
Такого
рода предопределенность оптимистам совершенно не нравится. Вся мощь их критики
направлена на опровержение этого самого технологического детерминизма. И в
своих доводах они гораздо более высоко оценивают потенциал человека, чем их
оппоненты. Прежде всего утверждается, что, появись на арене человеческой
истории СИ, никакого ее внезапного, вертикального изменения не последует. Ведь
для того, чтобы «взять бразды правления в свои руки», претенденту
необходимо вписаться в систему. Один единственный шаг — получение контроля над
финансовыми потоками мира — потребует взаимодействия с огромным количеством
людей, организаций и т.п. Очевидно, что подобное не сможет произойти мгновенно,
свалившись человечеству как снег на голову. Короче говоря, чтобы выигрывать у
некоторой системы, нужно играть по ее правилам. Люди тысячи лет создавали свой
собственный мир — и создавали его для себя, таких, какие они есть, не имея в
виду, что нужно предусматривать какие-то особенные удобства для захвата этого
мира теми, кто людьми не является. Существует еще один блок возражений, который
связан с более глубокой постановкой того же вопроса. Коротко говоря, они
сводятся к тому, что ИИ и даже СИ будут не в состоянии самостоятельно ставить
себе цели. Для этого вовсе недостаточно обладать совершенной логикой, основанной
на чистом утилитаризме. Ошибка в том, что мы понимаем человеческое сознание как
«продолжение» сознания животного, его усовершенствование — и,
следовательно, предполагаем, что СИ представляет собой бесконечно продолженное
сознание человека. Там есть все, что и у человека (исключая, конечно, то, что
мешает интеллектуальным процедурам), но гораздо качественнее. Отвлечемся
немного, чтобы возразить на это с достаточными основаниями. 
Культура будущего и языческие ценности
В
действительности человеческое сознание обладает особой «изюминкой».
Как с юмором замечает С. Лангер в «Философии в новом ключе», если
сводить эволюцию сознания к развитию навыков решения утилитарных задач, человек
со стыдом должен признать свой врожденный идиотизм: ни одна крыса в лабиринте
психолога, выполняя поставленную перед ней задачу, не станет вести себя подобно
дикарям, которые танцуют в надежде, что гора откроет перед ними свои пещеры. С
точки зрения пользы в этом как будто нет ровно никакого смысла, как нет смысла
в постройке пирамид, чайной церемонии, обрядах инициации. Все так, кроме
одного: у человека есть достижения цивилизации — у крыс нет. Можно возразить,
что у крыс и «мышления» нет. Однако сознание — это (извините за
трюизм) отражение действительности на психическом уровне. Животные в этом
смысле обладают сознанием, а иногда просто поражают экспериментаторов, как,
например, в случае с обучением обезьян амслену — языку немых (гортань обезьян
не приспособлена для воспроизводства членораздельных звуков). Не случайно один
из исследователей поведения обезьян воскликнул после этих опытов: Нам
необходимо пересмотреть либо понятие «язык», либо понятие
«человек». Всего несколько примеров, иллюстрирующих причину такой
многозначительной реакции. Горилла Коко, будучи пойманной за поеданием красного
мелка для рисования, «выкрутилась» из неловкой ситуации, объяснив,
что «Коко играет женщину, которая красит губы». Эта же обезьяна
уверяла экспериментатора, что «Коко — птица, и умеет летать», а
спустя некоторое время заявила: «Коко — птица понарошку. Я дурачусь».
Другая обезьяна — шимпанзе Уошо — совершенно правильно выполнила процедуру
разделения стопки фотографий, где были перемешаны изображения людей и животных
(один из несложных тестов, которые предлагают детям для определения развития логического
мышления). При этом свою фотографию Уошо положила к людям. Та же самая Уошо,
помещенная в вольеру с необученными шимпанзе, визжала, плевалась, и
«называла» их «черными тварями» (вот уж, действительно,
человеческое поведение). 
Все
это не сказки, а запротоколированные научные факты. И все же шимпанзе, гориллы
и прочие братья наши меньшие (при всем пиетете и любви автора к этому
удивительному миру) не смогли создать ничего подобного человеческой
цивилизации, поскольку не перешагнули за черту практически насущных интересов
здесь-и-сейчас. Сознание животных обращается где-то на уровне знаков, что не
исключает возможности примитивных логических процедур. Сознание человека — на
уровне символов, «отягощенных» множеством побочных эффектов: ассоциациями,
оценками и т.п. Иначе и быть не может, потому что символ — это целая концепция
предмета, подразумевающая скрытые в данный момент связи. Символ избыточен по
своей природе, так что в некотором смысле его можно назвать
нейрофизиологической роскошью. Возможно, поэтому над разгадкой процессов
символизации ломают голову до сих пор. А самые умные на сегодня самообучающиеся
нейрокомпьютерные сети «работают» не в символическом, а в знаковом
режиме, пусть и невероятно скоростном. Правда, недавно в Интернете автору встретилась
статья о программе, моделирующей интуицию, как ее понимал А.Пуанкаре
(ассоциативное мышление). Но речь шла все о том же переборе вариантов по
принципу «да — нет», и их компоновке. 
Возвращаясь
к проблеме ИИ: для чистого разума, незамутненного эмоциями, аффектами, какой-то
там символизацией (все это мешает логическим процедурам), и — это важно! — не
обремененного телесностью и физиологией, в общем-то, нет разницы, чем
заниматься. Чтобы доказать это, достаточно задаться вопросом об условиях
формирования таких структурных единиц сознания как воображение, интуиция, воля
и т.п. — то есть всех тех элементов, которые не являются собственно мышлением,
но в действительности способствуют поиску решения в условиях незавершенных,
неопределенных ситуаций (а в реальной жизни очень редко встречаются иные
обстоятельства). Сознание человека едино в своих актах. Как говорил
М.Мамардашвили, если человек трус, он трус всегда и везде — в своих мыслях не
меньше, чем в своих чувствах. Поэтому невозможно взять человеческое мышление
как нечто отдельное, как готовый результат эволюции, и смоделировать его в
отрыве от целого. В лучшем случае мы будем иметь более или менее удачную
имитацию, забавную игрушку. 
Таким
образом, чисто техническое решение проблемы ИИ подразумевает решение проблемы
эволюционного качественного скачка, подобный тому, который имел место в
переходе от животного сознания к человеческому. Воспроизвести этот скачок пока
нельзя: в науке нет единого мнения относительно его природы (не говоря уже о
том, что на данный момент это не позволяет сделать — еще все-таки недостаточный
— технологический уровень нашей цивилизации). Однако есть другой вариант:
возникновение СИ «на базе» самого человека. Если здесь вообще можно
говорить о вероятности, то в сравнении с предыдущим случаем этот вариант
представляется более вероятным. Поэтому оптимистические прогнозы не отрицают
саму возможность формирования радикально новой культуры. Возможна также, что
эта другая культура несет некоторые из тех угроз, о которых предупреждают пессимисты.
Но у человека останется свобода действий и целенаправленная воля для того,
чтобы эти угрозы преодолеть. 
Язычество и кибер-культура [5]. 
Итак,
предположим, что некогда человечество сумеет освободиться от того, что тормозит
или пресекает его творческие способности. Но эта новая свобода будет иметь
смысл только для дальнейшего совершенствования, познания, преобразований. Между
тем, следует отдавать себе отчет в том, что бесконечная созидательная и
познавательная деятельность, какое бы удовлетворение она ни приносила — бремя,
которое далеко не всякий (человек) сможет выдержать. Когда встает вопрос, что
делать с этой новой свободой, ответ может быть только один: что пожелаете. 
Поэтому
для одних такая свобода окажется бесполезной: их духовное богатство, как вода,
уйдет в песок скучной рутины и мелких привычек. Другие будут прожигать
бесконечность, вместо того, чтобы творчески использовать ее (точнее, не
«будут», а «могут» это делать; при этом не факт, что именно
так и случится). Тем не менее, оставшиеся имеют надежду на плодотворное
использование новых возможностей. При этом безусловно в лучшем положении
окажутся одаренные люди, и чем разностороннее будут их склонности и
способности, тем больше смысла обретет почти бесконечная свобода от физических
и архетипических барьеров. Отсюда видно, что фантастически возможности
кибер-культуры четко обозначают границу между теми, кто обладает бесконечно
любознательностью, жаждой жизни и созидания — и теми, кто не сможет (не сумеет,
не захочет) вырваться из круга обыденного и овладеть воистину космическим
размахом мышления, соизмеряя себя не с масштабом дней и лет, а со столетиями и
тысячелетиями. 
Коротко
говоря, место конкретного человека в такой культуре будет определено вполне
однозначно. Критерием для вынесения вердикта очевидно послужит отношение
индивида к определенным ценностям — мы коротко их уже очерчивали:
познавательная и созидательная деятельность, самоактуализация, «свобода
для». Попробуем теперь показать, что более детальный анализ этих ценностей
вскрывает их целиком языческую природу. Речь идет, конечно, не об экстраполяции
тех нюансов, которые определялись культурно-исторической спецификой — но о
самом духе язычества. 
Еще
раз — теперь уже более конкретно — о том, что предлагает человеку
кибер-культура. Прежде всего — бесконечность (или практически бесконечность)
существования во времени. Подобное существование предполагает изменения
внутреннего мира даже за короткие промежутки, тем более о таких изменениях
следует говорить относительно длительных временных дистанций. Очевидно, что
изменения могут быть двух видов: деградация либо совершенствование.
«Топтание на одном месте» в данном случае не означает сохранения
равновесия — это тот же самый откат (стагнация -> деградация -> гибель).
А совершенствование… Само по себе оно кажется очень привлекательным, но в
действительности представляет собой палку о двух концах. К примеру:
предположим, что возможна безболезненная, безопасная и недорогая операция,
позволяющая заменить лучшими настоящие физические и/или психологические черты
(например, нейрокоррекция). Однако есть предположение, что ее побочным
результатом может явиться потеря памяти некоторых периодов жизни до дня
операции. И чем больше изменений желает приобрести субъект, тем больше памяти
он может потерять. Другими словами, став тем, кем он хочет быть, человек,
решившийся на такую операцию, может потерять самого себя. 
Если
же мы обратимся к возможностям кибер-культуры, то тут и операции никакой не
надо. Сколько изменений сумеет вместить даже тот, кто исповедует ценности
бесконечного созидания, прежде чем он станет агентом другой личности? Вероятно,
через несколько сотен лет в нем останется какой-то совсем незначительный
процент от прежнего «я», но подавляющую долю составит новый опыт,
новые знания, новые стремления. Прикинем эти соображения на масштаб
бесконечности: либо человек будет киснуть в вечном «вчера»,
постепенно деградируя до уровня «комнатной собачки» — либо ему
придется смириться с тем, что результатами его усилий в будущем будет
пользоваться кто-то «другой», кому, возможно, все это будет уже не
интересно и не нужно; а если для достижения намеченного потребуется
действительно много времени, этот «другой», возможно, даже не станет
доводить дело до конца. Таким образом, все, что такой человек делает сегодня,
просто не имеет смысла [6]. 
Указанная
проблема называется проблемой идентичности. Она сформулирована уже в
современной психологии и философии, но очевидно, что наиболее жесткое звучание
обретет в том случае, если реализуются условия, о которых мы говорим. На первый
взгляд, ее конструктивное решение относительно возможностей кибер-культуры
найти просто невозможно. Однако решение в действительности зависит от того, что
понимается как «несущая структура» личности. Если мы согласимся с тем,
что такой структурой могут быть (на выбор) память, желания, стремления,
убеждения — тогда, конечно, «ритуалы бесконечности» обращают
человеческое бессмертие в бессмысленное переливание из пустого в порожнее. 
Впрочем,
существует точка зрения, согласно которой определяющим фактором идентичности
являются ценности, что именно они определяют стремления и желания, убеждения и
жизненные планы — или отсутствие оных. А ценности бывают разные. Для одного и
того же человека ценностью являются многообразные идеи и вещи, часто довольно
противоречивые. Не все же представляют собой такие цельные натуры, как героиня
Чехова, которая больше всего на свете любила «яблочный пирог, кошек и
интересных мужчин«. Тем не менее, мы почему-то не »рассыпаемся в
песок мгновений», как сетовал Кьеркегор, и едва ли не спинным мозгом
чувствуем свое тождество с тем, кем были, скажем, год назад, что бы там ни
говорил Юм о простом сиюминутном «пучке перцепций». Дело в том, что
ценности образуют своего рода иерархию по своей значимости. Нижние ряды этой
структуры не входят в ядро личности, могут звучать диссонансом нашему
«я», противоречить не только ему, но и друг другу. Это ценности
«по случаю», личностные «однодневки». Зато верхние этажи
ценностных структур гораздо более устойчивы к переменам внешним и внутренним,
поскольку они взаимосвязаны, и эта взаимная интеграция усиливает потенциал
каждого отдельного элемента. 
И
вот тут получается интересный парадокс. Если высшей ценностью в личностной
структуре является ценность самосовершенствования, она, соответственно, и
должна определять психологическую идентичность. Сохраняется эта ценность —
сохраняется и идентичность. Но совершенствование — процесс, который
подразумевает изменения. Следовательно, объективно, по каким-то количественным
показателям, идентичность должна прерваться. Субъективно, для самого человека —
нет. Субъект — вот ключевое слово в этом рассуждении. И таким образом, в центр
концепции кибер-культуры становится сам человек, как главное лицо истории, как
волевое и целеустремленное существо, как активный творец самого себя, наконец.
Если ты стремишься — значит, ты можешь; в противном случае ты не стремишься
вообще. Вера в себя, в свои силы, внутренняя сила перед лицом неудач,
физическая и интеллектуальная дисциплина — это совершенно языческое мировоззрение,
при условии, что под субъектом понимают человека. Эгоистично? Ничуть. Внимание
к своему «я» и забота о нем — это не эгоизм. Это творение целого
космоса, и только от человека зависит, будет ли эта Вселенная прекрасной и
уникальной — или серой, пустынной и безобразной. 
Примечания: 
[1].
У нас не очень любят эту тему: в философских кругах ее считают дурным тоном с
конца 60-х годов 20-го века, когда идея ИИ несколько «отсырела».
Гуманитарии предпочитают серьезные исследования экономики, геополитики,
социального развития. Зато НАСА и находящийся в его ведении Институт
Аэро-Космических Исследований (штат Огайо), равно как и ряд других
аккредитованных организаций — разрабатывают «подмокшую» проблему до
сих пор. 
[2].
П.Гуревич. Антропологическая катастрофа. Свободная мысль, 1998, N — 1. 
[3].
М.Мамардашвили ответил бы однозначно отрицательно: смысл появляется тогда,
когда человек поставлен в ситуацию замкнутости, ограниченности; тогда возникает
необходимость мысленно эту ситуацию «запределить», что и значит —
придать смысл. Дом, например, это строение, обладающее как минимум стенами и
крышей. Вы видели где-нибудь такой дом? Нет, это невозможно: эмпирический обзор
всегда ограничен, хоть ты с вертолета смотри. Так что это кургузое нечто о двух
стенах является домом только потому, что мы его о-смыслили (буквально —
обволокли нашими до-мыслами, додумали) в ситуации эмпирической ограниченности.
Отсюда и жизнь может иметь смысл тогда, когда имеет завершение, то есть когда
она ограничена для нас. Иначе, простите за каламбур, не имело бы смысла
придавать ей смысл. Такая вот грустная логика. 
[4].
Понятия «свобода от» и «свобода для» проанализированы у
замечательного психоаналитика Э.Фромма, и означают следующее: «свобода
от» — это освобождение от чего-либо, каких-либо зависимостей; грубо
говоря, это свобода школяра, который сбежал с уроков и теперь наслаждается,
просиживая в зале игровых автоматов или где-нибудь в подобном месте.
«Свобода для» гораздо более сложна по своей структуре; она не
означает отказа от всего, что кажется обременительным — ответственности,
например. «Свобода для» — это свобода художника, который создает
произведение, ограничивая себя, может быть, в удовольствиях и сне; это, таким
образом, добровольное обязательство, за которое творец отвечает прежде всего
перед самим собой. 
[5].
Термин «кибер» сегодня употребляется не только в своем прямом
значении — «кибернетический», но также как синоним высоких технологий
вообще. 
[6].
Кому-то эти рассуждения могут показаться чистым безумием — но ведь мы говорим о
радикальных возможностях под знаком вечности. Обратитесь к любому философскому
рассуждению о том, что такое вечность — тут меркнут любые парадоксы теории
относительности. 
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.istina.ru/