«Отступничество» Лютера и романтическое
«покаяние».
(О
католицистском идеале в религиозных воззрениях Йенского кружка)
Н.Н. Мисюров, Омский государственный университет,
кафедра русской и зарубежной литературы
«Религиозное
отречение» романтиков — пример не всегда плодотворных исканий, даже
заблуждений вождей целого поколения. Пафос всеобъемлющего новаторства переходил
допустимую грань между искусством и жизнью, превращаясь в дерзкий вызов
обществу. Чистое искусство манифестировалось как откровенная идеология,
романтическая эстетика соединялась с национальной этикой, идеалистическая
философия — с неортодоксальной теологией и самой непосредственной
публицистикой. Над всем этим главенствовала мечта отыскать «истинную
Церковь».
Немецкая
свобода вероисповедания начиналась Реформацией — обновлением национальной
Церкви и противоборством «достопочтенных предков» с папством и
Римским Престолом; ностальгия по средневековому католическому порядку и
поэтизация католицистского идеала веры означали для романтиков возможность
«исправления» национальной истории…
«Двоемирность»
немецкой жизни романтических энтузиастов из университетской Йены настолько не
удовлетворяла, что они готовы были учинить интеллектуальную революцию, надеясь
на солидарность единомышленников [3]. Литературные манифесты не ограничивались
журнальным эстетством, но затрагивали злободневные проблемы общественного
развития. Лозунг времени звучал радикально: «национальный дух» должен
осуществить себя — через скорейшее самоопределение в культуре и возвращение к
истинным идеалам вселенского христианства.
Фр.Шлегель
объявлял: «Я вижу только знак грядущих времен, и верю, что вещи, ранее не
случавшиеся в делах человеческого рода, будут иметь место в среде нашего
народа…«[9]. Романтический национализм нарекут потом »притязаниями
религии германизма» [10].
Соединившееся
с кантовской теософией «наукоучение» Фихте предоставляло свободу в
вопросах веры и безверия; шеллингианская «натурфилософия» расширяла
пределы человеческого вольномыслия в рамках библейской картины мира.
Божественному в романтических откровениях уделялось преобладающее внимание:
«Источник идеала — это горячая жажда вечности, стремление к Богу, самое
благородное в нашей природе…»[9].
В
кантианском ли «категорическом моральном императиве», в фихтеанской
«вещи в себе» правящий закон мироздания отождествлялся с Господом
Библии: «Для нас, имеющих религию, Бог есть нечто знакомое, которое
наличествует в субъективном сознании… Бог есть абсолютно истинное, в себе и
для себя всеобщее…»[4]
Камнем
преткновения для йенцев стала лютеранская вера — отступническая, по их
убеждению, разошедшаяся с догматами средневекового католицизма. Новалис считал
дело Лютера «предательством» по отношению к Христианству и вере
предков: Господь объединил народы в лоне «истинной Церкви»,
лютеровская Реформация их разъединила.
«Истинная
Церковь» на языке специфических понятий теософской этики и
эстетико-философских формул означала мучительные искания христианского идеала и
выработку оппозиционного (постулатам лютеранства) комплекса духовных ценностей.
Идеологический
момент очевиден за поэтической оболочкой большинства романтических творений и
манифестов. Земные и грешные институты католицизма, как и историческое папство
(порочную синекуру святейшей канцелярии), романтики отделяли от непорочного
«вселенского тела» Церкви Христовой. Они воображали католицизм
первосвященным «лоном»; подобно библейскому Блудному Сыну, им
следовало припасть смиренно к незримым столпам его и романтическим
подвижничеством духа искупить грех немецкой нации — лютеранское
«отпадение» Германии от вселенской апостольской империи .
Романтическая
критика протестантизма объяснима: лютеровская Реформация для Германии не была
исключительно «освежающим» событием в национальной истории . И в
умеренном лютеровском, и в радикальном кальвинистском вариантах она стала не
столько обновлением ортодоксии в христианском наследии, сколько вызовом
римско-католической Церкви.
В
религиозных войнах выстрадана была идея религиозной терпимости [2]. Проблемы в
межконфессиональных взаимоотношениях однако остались; значительными были
расхождения между ортодоксальным лютеранством и бранденбургским просвещенным
пиетизмом; многое усложняло масонство иллюминатского толка и розенкрейцеровская
мистика, популярная в аристократических кругах и студенческой среде. А тут еще
ученые умники затеяли обновленный перевод Священного Писания, с выверкой
текстов по древнееврейским источникам и в духе гердеровских «голосов
народов» .
Существовали
и политические причины такого диссидентства: католическая Вена, как и
протестантско-пиетистский Берлин, не воспринималaсь консолидирующими оплотами
нации. Консервативный идеал романтиков означал ностальгию по былому единству
Германии как части единой средневековой католической Европы.
Новалис
был убежден, что в Реформацию рухнула «вселенская» геополитическая
система, вместе с нею — гармония взаимоотношений христианских государей и
народов, управлявшихся с римского Престола и живших по Завету Господнему.
Католичество рассматривалось как единственно разумное устройство приобщенного к
Христианству мира…
Трактат
«Христианство или Европа»(1802 г.) был напечатан посмертно стараниями
друзей, сомневавшихся, не повредит ли репутации Новалиса и восприятию
романтической доктрины соотечественниками столь «ретроградное»
сочинение.
Это
литературное событие совпало с другим, политическим, куда более реакционным по
своим последствиям: накануне (в 1801 г.) император Наполеон, наследник
французской Революции, заключил конкордат с папой Пием VII.
Союз
владыки католического мира и властителя покоренной Европы многое менял в
настроениях тех, кто симпатизировал Римской Церкви и Бонапарту. Благословение
наместника Бога и Святого Петра действиям императора-Антихриста и узурпатора
священной монархической власти насторожило многих.
В
Германии этот обоюдовыгодный договор соседей (итальянских папистов и
ненавистной французской буржуазии) внушал страх: французы стояли у границ
отечества, мародерствами в Майнце и жестокостями на поле битвы при Вальми
шокировав мирных бюргеров; Наполеон бесцеремонно требовал руки Марии Луизы,
дочери императора Франца II. Недолго было уже до военной катастрофы союзников
под Йеной и Аурштадтом, до позорной капитуляции в Тильзите…
Увлечение
«иноземным» католицизмом не вызывало пока в Германии осуждающего
гласа толпы и гонений властей. Вскоре (в том же 1802 г.) вышел трактат
Ф.Шатобриана «Гений христианства», где политический аспект скрыт был
панегириками эстетическим красотам католического чувства веры .
Романтический
пафос требовал абсолютной свободы индивидуума, христианство же, «открывая
истинного Бога, открывает истинного человека»[13].
Суждения
французского апологета католицизма отвечали целям и немецких романтиков,
жаждавших гармонии человека-индивидуума с божественным универсумом:
«Революционное стремление осуществить Царство Божие на земле — пружинящий
центр прогрессивной культуры и начало современной истории. Все, что не связано
с Царством Божиим, представляется ей чем-то второстепенным»[1].
Возвышенный
идеал грядущего мироустройства выглядел неуместной фантазией посреди мерзостей
европейского бытия. Вожделенная романтическая гармония с мирозданием неизбежно
приобретала формы религиозного томления. То, что не могла дать привычная вера
отцов, должна была предоставить возрожденная вера прадедов.
Взоры
ищущей интеллектуальной элиты в немецком обществе обращались к Римской Церкви.
Романтические
субъективистские искания «истинной Церкви» объективно совпали с более
глубоким по своей значимости процессом обновления национальной религии: «В
течение целых двух столетий немецкой нации пришлось вести борьбу за вопрос,
должна ли ее государственная религия удовлетворять художников, поэтов, королей,
князей, графов и рыцарей или питать нравственное чувство граждан…»[14].
Но пока в Веймаре «классики» поклонялись еще прекрасным богам и
титанам античной Греции, в Йене и Берлине, преодолев юношеские увлечения
сумрачными богами-асами германской старины, вспомнили о евангельских заповедях
Христа, о милосердии и величии Господнем.
Романтическое
новаторство в постижении божественного не противоречило евангельской Истине о
Боге: «Если мы принимаем свидетельство человеческое, свидетельство Божие —
больше, ибо это есть свидетельство Божие, которым Бог свидетельствовал о Сыне
Своем. Верующий в Сына Божия имеет свидетельство в себе самом»(I
Иоан.Богосл. V.9-10).
Мистический
совет Новалиса как нельзя более походил духу времени: «Кто несчастлив в
сегодняшнем мире, кто не находит того, что ищет, пусть уйдет в мир книг и искусства,
в мир природы — это вечное единство древности и современности, пусть живет в
этой гонимой Церкви лучшего мира. Возлюбленную и друга, Отечество и Бога
обретет он в них»[8].
Любовь
к отечеству и «достопочтенным предкам» пересиливала страстное желание
расстаться с отеческими пенатами и преклонить колена в благоговейном смирении и
покаянии перед римским Престолом. «Истинная Церковь»осталась
умозрительной формулой, так и не став тем камнем, на котором романтики
собирались воздвигнуть свой незримый Храм веры, отличный от лютеранской Церкви
отцов и не похожий на вселенскую Церковь римских пап.
Идеалистическое
увлечение горстки пылких интеллектуалов и поэтов не могло ни при каких
обстоятельствах перерасти в духовные искания целой нации. Германия оказалась
превыше всего…
Список литературы
[1]
Athenaum: Eine Ztschr. Von A.W.Schlegel u. Fr.Schlegel: Auswahl / Hrsg. von
G.Heinrich. Reclams Univ. Bibl. Bd.752. 2.Aufl. Leipzig, 1984.
[2] Cassirer E. The philosophy of the Enligthement. 4.ed. Boston,
1961.
[3] Haym R. Die romantische Schule. 5.Aufl. Berlin, 1928.
[4] Hegel G.W.F. Asthetick / Hsg. von F.Basssenge. 2.Aufl. Bd. 1-2.
Berlin; Weimar, 1965.
[5] Kurzke H. Romantik u. Konservatismus: das
«politisches» Werk Fr.von Hardenbergs (Novalis) in Horizont seiner
Wirkungsgeschichte. Munchen, 1983.
[6] McGann J.J. The romantic Ideology: a crit. investigation.
Chicago; London, 1983.
[7] Novak K. Schleiermacher u. die Fruhromantik: eine
literaturgesch. Studie zum romantichen Religionsverstandnis u.
Menschbild am Ende des 18.Jahrhunderts in Deutchland. Weimar, 1986.
[8]
Novalis. Werke / Ausgew. u. eingel. von H.Dahnke. Berlin; Weimar, 1983.
[9] Schlegel F.W. Werke / Augew. u. eingel. von W.Hecht. Bd. 1-2.
Berlin; Weimar, 1980.
[10]
Бердяев Н.А. Судьба России: опыты по психологии войны и национальности. М.,
1918.
[11]
Дмитриев А.С. Религиозно-философские взгляды йенских романтиков и философские
идеи Фихте // Вестн. МГУ. Сер. 9: Филол. 1976. № 4. С. 19-32.
[12]
Жирмунский В.М. Религиозное отречение в истории романтизма: Матер. для хар.
К.Брентано и гейдельбергских романтиков. М., 1919.
[13]
Шатобриан Ф.Р. Гений христианства// Эстетика раннего французского романтизма /
Сост., вст. ст. и коммент. В.А.Мильчиной; Пер. с франц. М., 1982. С.94-220.
[14]
Шлоссер Ф.К. История XVIII-го столетия и XIX-го: до падения Французской
Империи: Пер. с нем. Т. IV. СПб., 1859.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.omsu.omskreg.ru/