Аникин А.А. 
В
примечании к роману «Евгений Онегин» Александр Пушкин пишет, что в
этом произведении «время расчислено по календарю». И в такой
очевидной подсказке читателю – как надо воспринимать романное построение –
заложено одно из важных свойств русской классики: переживание времени как
подлинности. «Евгений Онегин» вообще эталонное произведение для
русского реализма, и пушкинское восприятие времени можно вполне перенести на
русский классический роман в целом. Явление русской классики в качестве
«энциклопедии русской жизни» имеет в основе стремление представить
картину подлинного времени – как подлинной первоосновы бытия. А «Евгений
Онегин» дал такой наглядный творческий манифест, что свойства этого романа
выразили самую суть русского художественного гения. По календарю прежде всего
мерится время историческое, связь с событиями своего века. И уже этот ракурс
дает многое для осмысления и живого прочтения русской литературы.
Нельзя
проникнуть в мир русской классики без этого своеобразного числового шифра – без
знания того, к какому времени относится произведение. Все разговоры о событиях
или проблемах, представленных художником, остаются лишь пустословием, пока мы
не скажем, в каком году или даже в какой день «происходит» «Горе
от ума«, в какое время – »Ревизор«, в какое – »Мертвые
души«, »Преступление и наказание«, сама »Война и мир»
— словом, пока не ощутим эту расчисленность по календарю в каждом классическом
тексте. Знать внутреннее время произведений так же важно, как и знать время их
создания и выхода в свет. Разумеется, это в первую очередь касается эпических и
собственно реалистических произведений, в иных жанрах время не станет сугубо
календарным, но его живое присутствие останется необходимым свойством всякого
художественного произведения: художественный мир – это именно мир, живущий в
пространстве и во времени.
Как
хорошо, когда уже в первой строке писатель скажет прямо и просто, когда
происходит дело: как во многих тургеневских романах. «- Что, Петр? Не
видать еще? – спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко
постоялого двора на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим» — вот начало
«Отцов и детей» (1862). Куда сложнее тут определить литературную
географию: что скрыто за этими звездочками *** или за туманными наименованиями
города N, как во многих текстах: писатель чаще скрывает подлинность
пространства, а вот время если и не укажет так прямо, то даст множество
сведений, по которым внимательный читатель раскроет искомый шифр.
Но
– раскроет ли? Это трудная задача, похожая на разгадывание сложного кода,
секрета — по ряду косвенных признаков, ход мыслей и наблюдений здесь
становиться близок к детективному сюжету с обнажением индукции и дедукции, как
толковал простоватый Шерлок Холмс. А иной раз требуется и куда более сложный
поиск обстоятельств, которым занимался, скажем, философствующий детектив
Порфирий Петрович из «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского.
Так
что попробуем облегчить эту задачу для нашего читателя и предложим несколько
реконструкций времени в главных произведениях русской классики, понимая, что
этот труд требует особых усилий и знаний, но — без определения искомых дат в
русских романах ни о каком их убедительном понимании нельзя и заикнуться.
Предварительно
же заметим и такую особенность русских календарей. Конечно, все даты, указанные
в произведениях, созданных до 1918-го года, даны по так называемому юлианскому
календарю. С февраля 1918-го года время в России стали числить по
григорианскому календарю, как это уже было принято в Европе, и разница в счете
составила тогда +13 суток в сторону нового исчисления. Причем число это не
постоянное, и примерно с каждым веком оно меняется на единицу (подчеркнем, что
это именно приблизительный, округленный перерасчет: примерно сутки за 128 лет).
13 дней – разница именно для 20-го столетия. В 19-м разница в календарях
составляла 12 дней, в 21-м – уже 14.
Поэтому
события в «Отцах и детях», например, по новому стилю должны отсчитываться
от 2 июня, т.е. начала нашего лета. Так что когда вскоре Базаров заставит
деревенских ребят лезть в болото за лягушками, это будет все же вполне летний
по-нашему день, и не надо воспринимать это как очередную жестокость – лезть в
холодную весеннюю воду… Хотя почему бы не полезть этому «дохтуру» и
самому за добычей? Но об этом – в другой главе…
Кстати
заметить и то, что исчисление сезонов в золотом веке тоже велось не так, как
нынче. Тогда сезоны мерили не просто началом месяца, а наиболее короткими и длинными
днями и днями равноденствия. Так, зима начиналась не всегда в одно и то же
число, а именно тогда, когда в декабре был самый короткий световой день, лето
начиналось с самого длинного светового дня, весна и осень – соответственно с
дней равноденствия. Поэтому каждый календарь, или месяцеслов, всегда содержал и
указание на начало сезона. Например, Месяцеслов на 1821 год укажет: весна – с 9
марта ( везде — ст. ст.), лето – с 9 июня, осень – 11 сентября, зима – 10
декабря. Для примера, по новому стилю в такой манере лето 2003 года мы бы
отсчитывали от 21 июня.
И
теперь вернемся к истокам исчисления литературного времени – к пушкинскому
«Евгению Онегину». Недаром многие литературоведы предлагали различные
версии событий. Предложим и свою, рассчитывая на то, что читатель увидит, как
плотно сживается слово и историческое время, как в приметах времени
раскрывается и только тематическое развитие романа, но и весь его духовный
смысл. Собственно ради этой сокровенной в образном мире духовности мы и толкуем
о приметах времени.
«Евгений Онегин». Годы жизни…
Как
в жизни нашей мы не следим за течением времени, так и в хорошей книге: время
именно прожито, а не просто отмерено на часах. Это как вдыхание воздуха. Так и
в романе Пушкина: да, автор сам обращает нас к календарю, но живое восприятие
текста словно и не нуждается в этом. Однако для полного — и подчеркнем:
рационального — усвоения текста проблема хронологии окажется чрезвычайным
важным решением.
Допустим,
широко популярна идея о возможном привлечении Онегина в круг декабристов. Так
было даже и нужно для советского прочтения романа, так обычно и толковали
судьбу героя в школах. Это и популярная точка зрения среди литературоведов. Но
тогда нужно, чтобы роман хронологически вписывался в рамки – до восстания на Сенатской
площади 14 декабря 1825 года…
И
вот авторитетные пушкиноведы от Б.В.Томашевского, С.М.Бонди и Н.Л.Бродского до
популярного Юрия Лотмана или В.В.Набокова истолковывают события так, что роман
завершается именно весной 1825 года: Онегин в Петербурге, разрыв с Татьяной –
самое время встать в ряды бунтовщиков…
Заметим,
что версия о привлечении Онегина к декабристам основана только на воспоминаниях
одного современника Пушкина, даже не близкого друга поэта – офицера
М.В.Юзефовича: по его словам, якобы так сам автор объяснял возможную дальнейшую
судьбу своего героя.
Но
несостоявшиеся замыслы могут быть только самым косвенным мотивом для понимания
текста, тем более – замыслы, переданные в мемуарах современников, где привычно
видеть множество смещений и ошибок.
Так
вот, можно проверить вероятность такой версии изнутри текста: укладывается это
в хронологию – можно версию допустить, не укладывается – отставить и учитывать
только как факт неточного комментария.
Итак,
сколько же лет охвачено пушкинским романом? А можно и иначе подойти к проблеме:
а сколько же лет его героям?
Все
ясно в отношении Ленского: несколько раз упомянуты его несчастные восемнадцать
лет:
Он
пел разлуку и печаль,
И
нечто, и туманну даль
……
Он
пел поблеклый жизни цвет
Без
малого в осьмнадцать лет.
Таков
поэт в дни первого знакомства с Онегиным, вскоре после возвращения из-за
границы. Ну и незадолго до смерти его друг-убийца уже дает ему полные
восемнадцать:
пускай
поэт
Дурачится;
в осьмнадцать лет
Оно
простительно.
Да,
очевидно, можно было бы и на могильном камне вписать в дополнение к эпитафии
годы жизни Владимира. Правда, для этого и нужно установить, в каком году он был
убит. Скоро и установим…
Возраст
Татьяны Лариной установил сам Пушкин, и это категоричный факт, святая воля
автора. Даже если возраст дан не в тексте романа, а в письме другу –
П.А.Вяземскому: «Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает
причиной тому то, что в глуши, в деревне все ему скучно, и что блеск один может
привлечь его… если, впрочем, смысл и не совсем точен, то тем более истины в
письме; письмо женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюбленной!» (29
ноября 1824 года). А когда же написала Татьяна Онегину? В каком году? Тоже
вскоре уточним.
Ну
а сам Онегин какого возраста? Его тоже осьмнадцать упомянуты еще в первой
главе, да и то как уже ушедший возраст. Зато точно сказано в главе последней –
о времени отъезда в путешествие вскоре после дуэли:
Онегин
(вновь займуся им),
Убив
на поединке друга,
Дожив
без цели, без трудов
До
двадцати шести годов,
…
Ничем
заняться не умел.
Семнадцать,
восемнадцать и двадцать шесть – изрядная разница. Но все же в каком году?
Вся
внутренняя хронология пушкинского романа развертывается из одной совершенно
неоспоримой детали, чаще всего остающейся незамеченной. Это точная дата именин
Татьяны Лариной, где происходит завязка дуэли Ленского и Онегина. Напомним, на
следующий после именин день Онегин получает вызов – через секунданта, помещика
Зарецкого, а уже в ближайшее утро, на самом рассвете и должен был состояться
поединок. Так что, разумеется, год, в который состоялись злополучные именины
будет и годом смерти Ленского, и годом отъезда Онегина из имения в дальнее
путешествие – в возрасте двадцати шести лет.
В
отличие от современного календаря, именины Татьяны в XIX веке отмечали 12
января. А ключ к установлению года в пушкинском сюжете дают следующие как бы
мимоходом сказанные слова Ленского:
Ты
к ним на той неделе зван.
«Я?»
— Да, Татьяны именины
В
субботу.
Заметим,
день недели дан Пушкиным неслучайно, ведь прежде был другой вариант – четверг.
Но поэт, следуя своему правилу – «в нашем романе время расчислено по
календарю» (примечание 17-е к полному изданию), — меняет в окончательном
тексте четверг на субботу: значит, это было важно…
Важно
именно потому, что здесь-то и должен внимательный читатель прочесть указание на
год, ведь зная день недели и число, установить допустимый год несложно.
Коли
время расчислено по календарю, то и надо взять в руки календарь той поры, чтобы
убедиться: только в 1824-м году из всех возможных по сюжету романа именины
Татьяны приходились на субботу. Вот он, «Месяцеслов на лето от Рождества
Христова 1824-е, которое високосное…» (СПб., 1824), страница 4:
Генварь:
Суббота, 12. Мученицы Татианы (так указывали именины).
Вот
искомая датировка событий, остальные решения складываются в простую
последовательную цепочку, если только внимательно отнестись к деталям
пушкинского повествования.
Например,
если письмо Татьяна писала в 17 лет, то в 1824 году отмечали ее 18-летие, она
чуть младше Ленского… Татьяна, очевидно, родилась в 1806, а Ленский – в 1805
году. Год рождения Онегина почти совпадает с годом рождения Пушкина: видимо,
1798! Это, кстати, вполне согласуется с описанием складывающейся дружбы Онегина
и лирического героя романа, т.е. героя, нарочито отождествленного с самим
автором:
С
ним подружился я в то время.
Мне
нравились его черты,
Мечтам
невольная преданность,
Неподражательная
странность
И
резкий, охлажденный ум.
Я
был озлоблен, он угрюм;
Страстей
игру мы знали оба;
Томила
жизнь обоих нас… 
Да,
кажется, ровесники, но в этом Я был озлоблен, он угрюм как бы отмечено некое
старшинство Онегина: злость перешла уже в угрюмство, в мизантропию.
Вот
и одно из решений – для финала в романе: если именины и дуэль относятся к
1824-му году, то действие заканчивается никак не раньше года 1828-го:
вернувшись в столицу, Онегин застает уже Петербург николаевской поры и никак не
поспевает встать в ряды мятежников 1825 года… Заметим, что это гораздо более
соответствует и характеру главного героя, и характеру эпической музы Пушкина –
с развернутым во времени течением действий.
А
можно теперь и установить всю хронологию гениального романа – от начала до
конца, объединив ускользающие при легком чтении детали исторического времени.
Никто
не может не считаться с пушкинским указанием из предисловия к первому изданию
начала романа – о том, что события светской жизни Онегина относятся к зиме 1819
года. Это священная воля автора, таким надо и принять роман…
Зима
1819-1820 года – последние легкомысленные похождения Онегина и резкий перелом в
характере – к сплошному разочарованию в жизни, к хандре, к сплину…
Между
тем есть в романе и краткая временная экспозиция – отступление к недавнему
прошлому и даже отчасти – к времени появления героя на свет Божий:
Онегин,
добрый мой приятель,
Родился
на брегах Невы,
Где,
может быть, родились вы
Или
блистали, мой читатель;
Там
некогда гулял и я:
Но
вреден север для меня.
Так
уже со второй строфы романа отмечено авторское присутствие, что вскоре скажется
и на хронологии, в переплетении судеб Онегина и лирического героя.
Рождение
героя и сжатый рисунок его детства – первая временная веха романа, относимая к
концу еще XVIII столетия. Вот куда отнесен исток романа!
В
четвертой главе романа, где действие уже происходит в 1823 году, сказано:
«Вот так убил он восемь лет, Утратя жизни лучший цвет» — на этом
заканчивается рассказ о прошлом Онегина, и это указание на то, что столичный
период жизни героя надо отнести к еще 1815-му году: семнадцатилетний герой
вступает в самостоятельную жизнь.
Вспомним
описание онегинского кабинета – «кабинет философа в осьмнадцать лет:
Все,
что в Париже вкус голодный, 
Полезный
промысел избрав,
Изобретает
для забав,
Для
роскоши, для неги модной, —
Все
украшало кабинет
Философа
в осьмнадцать лет.
Здесь
мысленно надо уточнить: кабинет уже в 18 лет, то есть это относится к более
раннему времени, чем зима 1819 года. Скорее всего, это зарисовка именно года
1815-16-го: голодный Париж дает ассоциацию с поражением Наполеона и захватом
французской столицы в 1814 году (в скобках заметим, что отнести обустройство
кабинета на французский лад к роковому 1812-му году, как делают Набоков и
Лотман, нельзя и в силу хронологического развития, и в силу исторической
несогласованности).
Неверно
и представление исследователей, что Онегину уже в первой главе около 25 лет:
это не согласуется с возрастом, указанным после гибели Ленского и – с
переломным характером героя в 1819-м году, и даже с таким указанием из первой
главы: Онегин приглашен на детский праздник. Пусть на таких балах развлекались
не только дети, но все же это упоминание как бы дает попутное указание на еще
сравнительно юный возраст героя. По-нашему, в первой главе ему еще только около
двадцати лет.
Так
описывает Пушкин петербургскую жизнь героя в зиму 1819-20-го года: кстати,
тогда зима наступила сравнительно рано, поэтому и так продолжительны
развлечения Онегина – до наступления сплина: тот же Набоков, видимо, из
месяцеслова почерпнул, что Нева замерзла уже в середине октября. Точнее,
календарь того года укажет 26 октября (сравним: в близком 1822-м Нева стала
только 9 декабря).
Словом,
Пушкин замечательно точен: в эту долгую зиму Онегин и успел в последний раз
отдаться светским развлечениям, и погрузиться в глубокое разочарование.
Заметим, что для Онегина вообще зима – самое тяжкое время, время глухой тоски и
непоправимых поступков; таким будет он и в последней главе романа: зимовал он,
как сурок; однако в тоске не умер, не сошел с ума…
Да,
двадцать пять лет дают герою в первой главе только потому, что представляется
какое-то молниеносное движение событий к смерти Ленского: дуэль будто бы
произошла через год… Это неправдоподобно и объясняется только лишь желанием
приблизить конец романа к декабристскому восстанию. Все не так! Слишком много
событий помещено в этот временной промежуток – между зимой 1819-го и дуэлью.
Вернемся
к событиям первой главы. Завязавшаяся дружба Онегина и лирического героя,
«Пушкина», была нарушена скорой разлукой:
Онегин
был готов со мною
Увидеть
чуждые страны;
Но
скоро были мы судьбою
На
долгий срок разведены.
Отец
его тогда скончался.
Перед
Онегиным собрался
Заимодавцев
жадный полк…
И
лирический герой покидает Петербург один. Это событие принято отождествлять с
отъездом Пушкина в южную ссылку. Что вполне справедливо, однако нельзя излишне
буквально сближать даты реальной биографии Александра Сергеевича и его
романного двойника. Если Пушкин покидает столицу 6 мая 1820 года, то в романе
это происходит, очевидно, летом, и уже весьма поздним, после периода белых
ночей, когда вместе с Онегиным друзья бродили по великому городу:
Как
часто летнею порою,
Когда
прозрачно и светло
Ночное
небо над Невою (…)
Дыханьем
ночи благосклонной
Невольно
упивались мы!
Стало
быть, и поздним летом 1820-го года скончался отец Онегина.
А
нужно ли так понимать, что тут же, по крайней мере в то же лето умер и его пресловутый
дядя? Нет никакой нужды так сближать эти две смерти.
К
смерти дяди Онегин прибывает тоже летом, летя в пыли на почтовых; в имении
находит сумрачные дубровы и нивы золотые… Да, картина позднего лета. Но логично
отнести это уже к 1821 году: это снимает ненужную поспешность в череде смертей
и более соответствует реальным деталям. Ведь даже за несколькими строками об
отцовском наследстве стоит целая необходимая процедура. Конечно, Онегин не мог
и не похоронить отца, и не соблюсти некие траурные обычаи. Тем более – так
мгновенно решить дела по наследству. Скорее всего, с жадным полком заимодавцев
требовалось уладить дела не так быстро, ведь и тогда существовал необходимый и
строгий срок, когда подавались претензии по наследству – не менее шести месяцев,
а в сложных случаях – до полутора лет. Необходимо было наследникам подать и
соответствующее объявление в официальных изданиях – посмотрите
«Санкт-Петербургские ведомости» или «Московские» за тот
период. Так должен был пройти эту волокиту Онегин. А зачем автору романа это
описывать детально? Не обязан он это делать, а вот для читателя такое понимать
следует.
Попав
в имение дяди, Онегин должен был тоже пройти всю процедуру вступления в
наследство, и только после он мог бы считаться, как сказано, хозяином полным
заводов, вод, лесов, земель… Только после официального, не скорого, вступления
в права наследника Онегин мог и распорядиться судьбами своих новых крепостных –
менять барщину на оброк. Вот реальная картина жизни.
Заметим,
что Онегин мог и не сразу после похорон остаться в имении, а приехать туда
окончательно уже уладив петербургские дела. Так, один читатель напечатал отзыв
в журнале «Отечественные записки» за 1839 год, заметив, что
«Онегин видит себя в необходимости остаться некоторое время в
деревне» после смерти дяди. Некоторое время – не значит неотлучно, и уже
совсем в другой год Онегин мог бы познакомиться с Ленским и Лариными…
Поселившись
же в новом имении, Онегин тоже, конечно, не вдруг знакомится с Ленским и
выглядит при этом уже привычным обитателем русской провинции:
Он
в том покое поселился. 
Где
деревенский старожил
Лет
сорок с ключницей бранился, 
В
окно смотрел и мух давил.
Дружба
с Ленским складывается не так стремительно, как у героев с другим темпераментом
и культурой (не могли пушкинские несколько церемонные герои сойтись так, как,
например, гоголевский Ноздрев, при первом же знакомстве переходящий на ты и
готовый тут же расцеловаться и подраться):
Сперва
взаимной разнотой
Они
друг другу были скучны;
Потом
понравились; потом
Съезжались
каждый день верхом;
И
скоро стали неразлучны…
Одновременно
Ленский завязывает теплые отношения с Лариными, ничуть не предчувствуя грядущей
драмы… Словом, вся эта интерпретация сюжета явно свидетельствует о том, что
между смертью дяди и знакомством Онегина с Татьяной проходит достаточно большой
временной промежуток. Никак не мог Онегин в какой-то бешеной скачке событий в
течении полугода расстаться с Пушкиным, похоронить отца, дядю, закончить все
дела по наследствам, поселиться в дядином имении, познакомиться с Ленским,
затем – с Татьяной, преподать последней урок нравственности, оказаться на
именинах и, наконец, убить друга на дуэли… Неужели комментаторы романа не
чувствуют всей нелепости и ненужности такой сюжетной карусели! Нет, Онегин и
Ленский – не Ноздрев с поручиком Кувшинниковым…
Другое
дело, если все эти события развиваются в течение нескольких лет: это
убедительно и, главное, отвечает духу романа и его внутренней хронологии.
Итак,
если именины Татьяны отмечались в 1824 году, то знакомство ее с Онегиным
следует отнести к концу зимы — началу весны 1823 года. Именно весна (пора
любви, по Пушкину) упомянута вскоре:
И
в сердце дума заронилась;
Пришла
пора, она влюбилась.
Так
в землю падшее зерно
Весны
огнем оживлено…
Интересно:
современник Пушкина поэт и критик М.А.Дмитриев в журнале «Атеней», №
4 за 1828 г., писал, что между знакомством Татьяны и Евгения и любовным письмом
лежит полгода. Пушкин на это никак не возразил, хотя спору с Дмитриевым
посвятил и ряд примечаний к роману, и целую заметку, называемую «Возражение
на статью «Атенея»». Столь протяженный срок, стало быть, принят
самим автором, хотя точнее было бы назвать не полгода, а два-три месяца: мать
Татьяны накануне второго визита Онегина скажет: «Он что-то нас совсем
забыл» – все это отражение достаточно длительного времени, никак не
замеченного комментаторами романа.
А
пишет Татьяна уже поздней весной, если не в начале лета:
И
соловей во мгле древес
Напевы
звучные выводит.
Объяснение
с Онегиным произошло явно в июне 1823 года, это было в пору сбора ягод:
В
саду служанки, на грядах,
Сбирали
ягоды…
Развернем
«Календарь первой четверти XIX века» (СПб., год выпуска не указан),
чтобы прочесть на с.39 в «Поваренных наставлениях» для июня: «В
сем месяце заготавливают для поварни … из ягод: малина, персики, земляника,
смородина». На грядах, естественно, собирали землянику, выращиваемую в
России еще с XVIII столетия.
Пушкин
здесь календарно точен, мы же должны еще раз повторить, опровергая устоявшуюся
точку зрения на хронологию романа, что невозможно Онегину прискакать в имение
дяди под сумрачные дубровы, к золотым нивам, а после, ближе к соловьиному пению
встретить Татьяну. Это, повторим, события разных годов.
Думается,
Пушкин точен и в описании зимы 1823/24 гг. Зимы ждала, ждала природа/ /Снег
выпал только в январе/ /На третье в ночь. Вот сводка погоды на конец декабря
1823 года из «Санкт-Петербургских ведомостей», номер первый за 1824
год: вокруг 30 декабря – пасмурно, снег с дождем, температура по Реомюру от – 2
до + 8 (уточним, что один градус по Реомюру равен 5/4 градуса привычного нам
Цельсия: +8о R = + 10о C). И так до 2 января 1824, когда уже минус 9-10о R,
устойчивый снег. Так и далее уже в январе – холодно и снежно. Снег не впервые
пошел, но прочно лег на землю действительно в указанный срок (сравним: «Месяцеслов»
отмечает, что первый снег начал идти еще в сентябре 1824-го года).
После
дуэли 14 января 1824 года Онегин отправляется в путешествие. Здесь есть два
ориентира. Прежде всего, мы помним из последней главы:
Убив
на поединке друга,
Дожив
без цели, без трудов
До
двадцати шести годов (…)
Им
овладело беспокойство,
Охота
к перемене мест (…)
Оставил
он свое селенье,
Лесов
и нив уединенье…
Да,
из этого видно, что Онегину в 1824 году исполнилось 26 лет и что он отправился
в путешествие скорее всего летом, поскольку вновь упомянуты нивы, а не
заснеженные или голые поля.
В
варианте «Путешествия Онегина» говорится: «Он собрался, и, слава
Богу,/ / Июня третьего числа/ / Коляска легкая в дорогу/ / Его по почте
понесла». В изданиях Пушкина есть разночтения: третьего июня или июля.
Хотелось бы согласиться в данном случае с мнением В.В.Набокова из его
комментария: июнь был бы более предпочтителен как дата символическая – рядом
именины Пушкина. В конце концов, и эта дата закрепилась лишь в рукописи, ее нет
в печатном тексте «Отрывков из путешествия». Мы можем принять ее лишь
косвенно.
Другой
ориентир более определенен: «… перед ним/ / Макарьев суетно хлопочет,/
/Кипит обилием своим» — это первые строчки печатного текста
«Отрывков».
Макарьевская
ярмарка, куда прибывает Онегин, в начале 20-х годов проводилась с 15 июля.
Можно прочесть об этом, например, в записках Вигеля, а можно и найти множество
изданий, посвященных ярмарке непосредственно. Так, в «Полной истории
Нижегородской ярмарки« (М., 1833) сказано: »23 июля 1821 года …
постановлено, чтоб оная начиналась непременно 15 числа июля и оканчивалась
непременно 15 числа августа» (с. 26). Здесь же отмечается, что съезд
участников и гостей начинается с 1 июня. Вот когда Онегин мог быть в городе на
Волге.
Следующая
дата дана в строках «Спустя три года, вслед за мною,/ / Скитаясь в той же
стороне,/ / Онегин вспомнил обо мне». Речь идет о Бахчисарае, где Пушкин
был 20 сентября (н. ст.) 1820 года. Три (полных) года – это как раз лето 1824
года, когда до самого последнего числа июля Онегин мог и встретиться с Пушкиным
в Одессе. Это могло быть, если помнить, что Онегин чрезвычайно и не впервые ли
после гонки к дяде — спешил в своем путешествии («Тоска, тоска! Спешит
Евгений/ / Скорее далее«; »Поплыл он быстро вниз реки»), а в
Одессе встреча с лирическим героем была мимолетной: «Недолго вместе мы
бродили/ / По берегам Эвксинских вод./ /Судьбы нас снова разлучили/ / И нам
назначили поход». Так, Пушкин был отправлен в Михайловское. Онегин же
пустился к невским берегам, но каким путем и когда добрался в столицу – Бог
весть.
В
такой хронологической версии расхождение с реальной биографией Пушкина если и
есть, то, прямо скажем, минимальное: можно ли было герою за две недели
добраться от Нижнего до Одессы? Но, конечно, это расхождение в днях, а не
годах, и, главное, оно не ощутимо внутри текста и не противоречит его
стилистике.
Нам
остается тоже вернуться к невским берегам.
Когда
же снова Онегин окажется в столице и когда, собственно, завершается хронология
романа?
Татьяна
Ларина приедет в Москву зимой, скорее всего в январе-феврале 1825 года
(упомянут недавний сочельник, когда Грандисон встретился с подругой матери
Татьяны – Алиной). Возможно, в конце года она выходит замуж за генерала, князя,
онегинского родню и друга. В главе восьмой тот скажет, что женат около двух
лет.
Очевидно,
события последней главы разворачиваются поздней осенью 1827 года и завершается
романная история весной 1828-го.
Почти
все приметы времени, данные в восьмой главе, объявляются Набоковым и Лотманом
анахронизмами. О чем идет речь? Исследователи упорно относят ее действие к 1824
году. Упорно и без всяких оснований. Тогда, действительно, Татьяна не могла бы
разговаривать с послом испанским, назначенным только в 1825-м. Даже знаменитый
малиновый берет Набоков относит к более поздней моде.
На
редкость нелепо выглядит попытка Лотмана объяснить не включенную в
окончательный текст строфу с упоминанием жены императора Николая Первого под
именем Лаллы-Рук (таково было ее прозвище в придворном обществе – по имени
героини поэмы Мура, ставившейся как театрализованное действие, живая картина).
Эту строфу никак нельзя отнести к картине 1824 года, когда Александра Федоровна
не была императрицей и никак не могла сиять царственной главою (ни ей, ни кому
бы то ни было грядущая ее царская судьба не была очевидна). Строка, где
говорится о взорах, переходящих то на нее, то на царя, конечно, подразумевает
Александру Федоровну и Николая Павловича, ставшего царем в ноябре 1825 г. и
коронованного в 1826-м.
Под
пером же Лотмана вышло, что эта строфа описывает императора Александра Первого,
танцующего полонез с женой Николая. Да, такое бывало, но не могло быть осенью
1824 года.
1824
– тяжелый год для Александра I. Летом умирает дочь, тяжко болеет супруга,
страшно угнетенное состояние души. И вдруг осенью – на танцы к Татьяне Лариной!
Заметим, что императора вообще не было в столице с середины августа и до
знаменитого наводнения 7 ноября 1824 года, тоже тяжко на него подействовавшего
и, кроме того, послужившего мотивом для пушкинского «Медного Всадника»?
Для Пушкина это было величественное и символичное событие: он и в письмах
называл это наводнение не иначе как потоп: «Этот потоп с ума мне нейдет,
он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется…» (Л.С.Пушкину, 4
декабря 1824 г.). Где же в восьмой главе это катастрофическое наводнение?
Кстати, после этого события надолго были запрещены в Петербурге балы и
спектакли – мера, одобренная и Пушкиным… Нет, не мог поэт рисовать балы и рауты
в восьмой главе, если бы относил ее к 1824-му году. Позднейшее время – другое
дело.
Кроме
того, едва ли Александр Павлович мог бы оказаться в первом танце с Александрой
Федоровной – не на придворном балу, а в доме князя: по тогдашнему порядку, в
первой паре должна идти именно супруга хозяина, то есть сама Татьяна Дмитриевна…
Далее,
не надо забывать, что в сентябре 1823 года император Александр получил
тяжелейшую травму ноги (а вот накануне, что поделаешь, действительно, танцевал
польский в день своего тезоименитства). В феврале 1824 были подозрения на
гангрену и император просто не вставал. Нога выглядела страшно: «По
отделении обширного гангренозного струпа, состоящего из омертвелых общих
покровов и клетчатки, представилась нам обширная язва, коей дно было покрыто
гноем. Язва простиралась до самой надкостной плевы,» – писал врач
императора Тарасов, отметивший также «обширное омозоление на обеих
коленах» (см.: Г.Василич. Император Александр I и старец Феодор Кузьмич.
М., 1911). Царю требовались постоянные медицинские процедуры. Все усиливалась
глухота. Но – все мимо, надо танцевать у Татьяны!
Заметим,
что, судя по запискам А.О.Смирновой-Россет, Пушкин читал многим строфу, где
упомянуты Лалла-Рук, императрица Александра Федоровна, и император, и строфа не
вызывала версий о танце с Александром I. Танец императора выглядел бы довольно
вульгарной насмешкой над его судьбой.
Не
беремся решать, почему строфа не вошла в роман, но не потому ли, что и танец
Александры Федоровны осенью 1827-го, вскоре после рождения ею сына Константина,
9 сентября, казался преждевременным, не совсем рассчитанным по календарю?
Пожалуй,
вариант строфы 25, включенный в окончательный текст восьмой главы, содержит
более всего примет времени:
Тут
был на эпиграммы падкий, 
На
все сердитый господин:
На
чай хозяйский слишком сладкий,
На
плоскость дам, на тон мужчин,
На
толки про роман туманный,
На
вензель, двум сестрицам данный,
На
ложь журналов, на войну,
На
снег и на свою жену…
На
основе записок все той же фрейлины А.О.Смирновой-Россет считается, что здесь
выведен обер-егермейстер двора граф Гаврило Карлович Моден, которого знал
Пушкин и удивлялся его желчности и злости.
Снег
в этой строфе указывает, что события происходят не ранней осенью,
«Месяцеслов» в 1827 году укажет снег впервые 16 октября (напомним, по
роману, в предыдущий день Онегин увидел Татьяну в свете, явившись с корабля на
бал, теперь же бал происходит непосредственно в ее доме). Никак не справедливо
здесь указание Набокова на август 1824-го.
Вензель
двум сестрицам – это тоже известная деталь, событие в царствование уже Николая
Первого, когда им были назначены ко двору дочери генерала Бороздина: Ольга и
Настасья (позже стала фрейлиной и Наталья Бороздина). Моден мог на это злиться,
но – никак не в 1824 году… Таков комментарий А.О.Смирновой. Заметим, что Пушкин
был знаком с Бороздиными, есть упоминания и в его письмах.
Не
менее странной была бы и злость на войну в 1824 году? На какую войну? – надо
было бы спросить. Уж не на войну ли где-нибудь в далеком Перу, в Вест- Индии?
Другое дело – год 1827 или 1828. Едва ли не каждый номер «Санкт-Петербургских
ведомостей« открывался »Внутренними происшествиями», где
говорилось о действиях Кавказского корпуса генерал-адъютанта Паскевича, т.е. о
событиях русско-персидской войны, начавшейся летом 1826-го. Наконец, 7 октября
1827 года произошла знаменитая и важная для России Наваринская битва – с
участием русского флота. Россия готовилась к войне с Турцией, манифест о
которой был объявлен в апреле 1828 года. Словом, в отличие от 1824 года, осенью
1827-го было о чем говорить на военные темы: и говорили, и спорили, и злились.
Менее убедительной нам кажется датировка, предложенная В.М.Кожевниковым
(Литература в школе, 1984, № 6), который события 8 главы относит к 1830-му
году, а войной считает недавно законченную русско-турецкую: тогда злиться было
бы уже поздно или уж – не на войну, а на ее итоги, Андрианопольский мирный
договор от сентября 1829 года.
Оставим
пока упоминание о романе туманном, хотя не исключено и ироничное отражение
самого пушкинского «Евгения Онегина», третья глава которого
печаталась именно в октябре 1827-го. Среди октябрьских книжных объявлений мы
встретим этот роман – наряду разве что с романами Вальтера Скотта. Слово
туманный любимо Пушкиным и отчасти оправданно в нашем контексте:
И
даль свободного романа
Я
сквозь магический кристалл
Еще
не ясно различал…
Ложь
журналов, скорее всего надо отнести к столь раздражавшим Пушкина нападкам на
его творчество в том же 1828-30-м годах: «Атеней»,
«Санкт-Петербургский зритель», «Вестник Европы»,
«Московский телеграф», «Галатея», «Сын
Отечества«, »Телескоп» печатали резкие отзывы и о романе
«Евгений Онегин», и о творчестве Пушкина в целом. Полемике с этими
выступлениями поэт отвел много сил: заметки «Опыт отражения некоторых
литературных обвинений«, »Опровержение на критики«, »О
журнальной критике«, »Возражение критикам Полтавы» и др. Вот
весь дух этой борьбы и вылился в строчку про ложь журналов.
Совершенно
очевидно, что глава восьмая описывает николаевскую столицу, уже основательно
подзабывшую декабристское восстание (кн.Вяземский еще осенью 1826 года писал, что
«14-е (декабря. — А.А.) уже и не в помине»), на что справедливо
указывал автор содержательного комментария к «Онегину» Н.Л.Бродский –
тем не менее, упорно считающий, что действие романа закончится в 1825 году…
Наконец,
отнесение событий главы восьмой к 1827 году вытекает из лирического фрагмента,
посвященного музе автора романа – строфы первая-шестая. Муза всюду следует за
поэтом («Я музу резвую привел…», «Я … вдаль бежал… Она за
мной« и др.). Сказать »И ныне музу я впервые/ / На светский раут
привожу» в этом случае автор мог бы именно осенью 1827 года: только в мае
ему было разрешено вернуться в Петербург. Иначе получится некий смысловой и
стилистический сбой, если мы относим главу к 1824 году: всюду муза следует за
поэтом, а тут он сам остается в михайловской ссылке, а музу посылает в столицу.
Нет, уж если поэт привел музу, то только тремя годами позже.
Остается
заметить, что путешествие Онегина длилось, очевидно, несколько лет – не три ли
года: с 1824 по 1827? Ведь не зря же нам дано косвенное сравнение с Чацким,
уехавшим тоже на три года и скорее всего за границу. Реплика «Он
возвратился и попал/ / Как Чацкий, с корабля на бал» дает, кроме того,
повод подумать, что Онегин прибыл к невским берегам морем. Это позволяет
предположить, что большое путешествие Онегина охватывало не только юг России,
а, вероятно, и зарубежье. Эта версия вполне правдоподобна, если учитывать, что
и по возвращении Онегина о нем ведут толки с каким-то западническим оттенком:
Чем
ныне явится? Мельмотом,
Космополитом,
патриотом,
Гарольдом,
квакером, ханжой,
Иль
маской щегольнет иной?..
В
романе Пушкина много недоговоренностей, точнее – многое скрыто в глубине
художественной ткани. Но не такова ли и сама жизнь? Не таково ли и пушкинское
восприятие бытия:
Цель
жизни нашей для него 
Была
заманчивой загадкой,
Над
ней он голову ломал
И
чудеса подозревал, –
сказано
с иронией о Ленском, но здесь есть и авторский взгляд.
С
тем и надо принять пушкинский стиль, который требует активного читательского
мышления, внимания к намекам и деталям. Одним из важнейших в романе станет
переживание времени, почему так и важна его внутренняя хронология. Роман,
длящийся почти десятилетие, а с рождения Онегина так и почти тридцать лет, 1798
– 1828, – это очень обширная картина жизни, раскрывающая энциклопедию эпохи и
вместе с тем убедительная для ощущения подлинности в развитии характеров. 
Жизненный
путь Онегина – от проказника из первых строф до зрелого и трагического
характера в финале – не мог быть поспешным и коротким. Герой романа показан
едва ли не ровесником его автора, но есть между ними и пресловутая разность:
Онегин, возможно, менее исключительная личность, чем его создатель, но и более
типическая для дворянской среды. Он долгие годы провел без духовных исканий,
удовлетворяясь мишурой жизни. Он неспешно входит в покойную, но и духовно
свободную, без светской пошлости и суеты, уединенную жизнь дворянина в
поместье. Он не во всем еще сложился как личность, поэтому нелепо убивает
Ленского, не понимает своего чувства к Татьяне (у Пушкина есть ряд указаний на
то, что любовь к Татьяне Онегин чувствует сразу, отнюдь не в восьмой главе, но
— гасит в себе это чувство, которое позже станет для него истиной: отсюда чудно
нежный взгляд его на именинах, отсюда строчка И мысль была все о Татьяне,
отсюда Я выбрал бы другую…). Онегин окажется далек от декабристских веяний, как
далека была от них и сама российская почва. Поэтому он пропустил восстание…
Словом, перед нами долгая и незавершенная судьба – жизнь во времени…
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/