О символистских источниках двух стихотворений Алексея Кручёных
Игорь Лощилов
«М
ы с л ь и р е ч ь н е у с п е в а ю т з а п е р е ж и в а н и е м в д о х н о в
е н н о г о <…> декларировал поэт. Лилия прекрасна, но безобразно
слово лилия захватанное и «изнасилованное». Поэтому я называю лилию
еуы первоначальная чистота восстановлена» (Крученых 2001, с. 17). В
статье о «Теории «моментального творчества» Алексея Крученых» Е.
Бобринская отмечает: «Примечательной особенностью творчества А.Крученых
является его погруженность в пространство чужих текстов и работа с темами,
образами и стилями «чужих» языков. «Мы уподобились воинам
напавшим тусклым утром на праздных неприятелей, » писал он о футуристах
в одном из манифестов. Эти метафоры вполне применимы к описанию его собственной
методики творчества, которую в самом деле иногда можно уподобить вторжению на
чужую часто вражескую территорию« (Бобринская 1998, с. 13). »Гром
победы над культурой» (Фарыно 2000, с. 282), отчетливо слышимый в заумных
стихотворениях Крученых часто блокирует («заглушает») возможность
интертекстуального анализа, который «тоже структурирует, только не данное
произведение, а совсем другой объект всю исполинскую совокупность текстов,
складывающихся в культурный мир, к которому принадлежит данное
произведение» (Гаспаров б/г).I
Мыслимая ли, казалось бы, вещь
поединок между Вячеславом Ивановым и автором «дыр-бул-щел»’а! А
ведь такие сочетания имели место не раз…
Бенедикт Лившиц. Полутораглазый
стрелец 1
Зев тыф сех
тел тверх
Зев стых дел
царь
тыпр
АВ
МОЙ ГИМН
ЕВС!
(«Цветистые торцы», 1920;
Крученых 2001, с. 120)
Стихотворение
семантически почти «герметично», вполне «заумно» и провоцирует
агрессию читателя как закономерное «разрешение» реакции
«непонимания». Однако, опознание источника текста выстраивает несравненно более
сложную историко-культурную и семиотическую конфигурацию. Стихотворение
представляет собой «экстатически-дионисийский» парафраз перевода
гимна «К Зевсу», приписываемого греческому поэту Терпандру (VII в. до
н.э.). Перевод был сделан одним из вождей русского символизма Вячеславом
Ивановым.
К ЗЕВСУ
Зевс, ты всех дел верх,
Зевс, ты всех дел вождь!
Ты будь сих слов царь;
Ты правь мой гимн, Зевс.
(Античная 1968, с. 35)
Оригинал
Терпандра стоит у самых истоков «аполлонического» искусства и часто
«открывает» антологии античной поэзии: «<…> в номах
Аполлона воспевал Терпандр (дошли строки из фрагмента) и Сакад из Аргоса
<…>» (Тахо-Годи 1988, с. 7).«Терпандр.
Основатель мусической школы на о-ве Лесбос. Ок. 676-673 гг. учредил
музыкально-поэтические состязания в Спарте на празднестве Апполона и, по
преданию, был их первым победителем. Также по преданию, изобрел семиструнную
лиру (взамен ранее существовавшей четырехструнной)» (Эллинские 1999, с.
492). Именно в таком контексте упомянут Терпандр в книге, положившей начало
«второй мифологизации» аполлонического и дионисийского начал в Новое
время «Рождение трагедии из духа музыки: Предисловие к Рихарду
Вагнеру«: »<…> непрерывно рождающаяся мелодия мечет вокруг
себя искры образов; их пестрота, их внезапная смена, подчас даже бешеная
стремительность являют силу, до крайности чуждую эпической иллюзии и ее
спокойному течению. С точки зрения эпоса этот неравномерный и беспорядочный мир
образов лирики попросту заслуживает осуждения; и так наверняка и относились к
нему торжественные эпические рапсоды аполлонических празднеств в эпоху
Терпандра» (Ницше 2000, с. 80).Сохранившийся
фрагмент в оригинале представляет собой двустишие, предназначенное,
по-видимому, для зачина аполлонического празднества или пиршества (Эллинские
1999, с. 492). Терпандр писал «ради плавной величавости только долгими
слогами» (М.Л. Гаспаров), а Вяч. Иванов перевел его при помощи 20-и
односложных слов (14 из них не повторяются) 2 . За счет многочисленных сдвигов,
фонетических купюр, «мутаций» и редукций Крученых формирует сообщение
из 14 односложных «квазислов», производящих, на первый взгляд,
впечатление «грозной баячи», заумной «метафизической
матерщины» наподобие знаменитого «дыр бул щыл». Существенна и графика
(Гаспаров 1997): в отличие от «таблично-матиричного» эффекта
ивановского перевода (4 строки, каждая из которых содержит по 5 односложных
слов), у Крученых подчеркнуты «диагональ», «зигзаг», «разрыв» и
«укрупнение»/[набухание].Стихотворение
агрессивно и пристрастно «переструктурирует весь предшествующий культурный
фонд» (М. Ямпольский; цит по: Фатеева 1997, с. 19), как
«ближний», так и «дальний». «Означаемым» ‘Зеф тыф
сех’ как целого является перевод Вячеслава Иванова, «означаемым»
последнего, в свою очередь, «К Зевсу» Терпандра. «Отрицая»
неомифологические интенции символистов теургического склада, Зудесник строит
регрессивную модель культуры и поворачивает заумное слово лицом к её
мифоритуальным субстратам. Указанные мутации, как можно предположить, призваны
обнажить несостоятельность символистских притязаний на адекватность перевода за
счет актуализации акустического резонанса помещения, где должно (или могло бы)
осуществиться хоровое исполнение-произнесение гимна: имя «Зевс» могло
прозвучать под сводами древнего храма как «ЕВС». Стихотворение, таким образом,
является еще и своеобразным «переводом» на крученыховский не
предполагающий связности и «понимания» в обычном смысле слова язык
мандельштамовского «Когда бы грек увидел наши игры…»,
произнесенного в 1915-м году.II
Сестер не будет и не надо! —
Кану сменилися снавьем
Ынасом дыбо гласным
мы в новом климате
дюбяво расцветем:
Черем свинтити!..
Так
выглядит первое стихотворение шестичастного цикла «Весна
металлическая« (»Зудесник», 1922; Крученых 2001, с. 148).
Стихотворение «Второе крещенье» из подцикла «Снега»
(«Снежная маска», 1907), завершается четверостишием:
Но посмотри, как сердце радо!
Заграждена снегами твердь.
Весны не будет, и не надо:
Крещеньем третьим будет
смерть.
(Блок 1997, с. 146; курсив мой
И.Л.)
В
первой строчке стихотворения «Сестер не будет и не надо!»
читатель-современник (согласно терминологии будетлян «прошляк») в лучшем
случае опознает искаженный стих из кощунственного стихотворения А. Блока,
бросающий рефлекс на заглавие цикла Кручёных. Пафос отрицания Весны один из
самых мощных «раскатов» «грома победы над культурой»,
согласно Ежи Фарыно (2000, с. 282) как времени мистической Встречи с Вечной
Женственностью и сотериологических ценностей христианского мира (Пасхи) 3
подкрепляется цитатой, опознать которую способен несравненно более узкий круг
единомышленников: последний стих «Черем свинтити!..» отсылает к
финалу заумного же стихотворения возлюбленной поэта и «сестры» по
будетлянскому движению, безвременно скончавшейся от дифтерита в ноябре 1918 г.
О.В. Розановой «А. Клементина».
А. Клементина!
Уважь ат места!
Твой чарный кварум
Горит якмисто!
Диванье море
Увает марем
Играэ звает
О
К
Марэм
Чарэм!..
(Цит. по Терехина 2002, с.
110;также в Бирюков 1994, с. 256.)
Заумный
возглас «Черем свинтити!..», таким образом, призван оповестить мир о кончине
возлюбленной автора строк «Марэм / Чарэм!..». В обоих случаях
«риторика отрицающего жеста» (Даниэль 1998, с. 41) распространяется
не только и не столько на реального реципиента (остающегося, как правило, в
более или менее агрессивном недоумении), но на исходные тексты, служащие
материалом для авангардистского воскрешающего «переиначивания»,
пародийно воссоздающего общие для русского авангарда философские источники
махистский принцип экономии и потебнианское сгущение смысла (Горячева 2000).
Предмет заумной интертекстуальной «агрессии» уходит корнями в глубины
культурной памяти или «личной истории» поэта. Подлинными объектами
осознанно-обреченного агрессивного жеста у Кручёных являются, таким образом,
главные враги человека, указанные будетлянам еще Н.Ф. Федоровым: время, смерть
и третий закон термодинамики. Смерть обозначает на языке Кручёных, согласно Ежи
Фарыно, «завершение определенного культурного цикла и падения мира этой
культуры», выход из которой в статусе рассчитанного на агрессивное
непонимание стихотворения «как все-таки «культурного текста» в новый
цикл, но уже «метакультурного порядка»».Список литературы
Античная
1968 — Античная лирика. Примеч. С. Апта, Ю. Шульца. М., Художественная
литература, 1968.Бирюков
1994 — Бирюков С.Е. Зевгма: Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М.,
1994.Блок
1997 — Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем в 20-и тт. Т.II:
Стихотворения. Книга вторая (1904 1908)..М., Наука, 1997.Бобринская
1993 — Бобринская Е. «Предметное умозрение» (К вопросу о визуальном
образе текста в кубофутуристической эстетике) // Вопросы искусствознания, 1993,
№1, 31-48.Бобринская
1998 — Бобринская Е. Теория «моментального творчества» А.Крученых //
Терентьевский сборник II, Москва, 1998, 13-42.Горячева
2000 — Горячева Т.В. К понятию экономии творчества // Русский авангард
1910-1920-х годов в европейском контексте, М., 2000, 263-275.Гаспаров
б/г Гаспаров М.Л. Парафраз и интертексты //
http://www.ruthenia.ru/document/470280.htmlГаспаров
1993 — Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-х 1925-го годов в комментариях. М.,
1993.Гаспаров
1997 — Гаспаров М.Л. «Шут» А. Белого и поэтика графической композиции
// Гаспаров, М.Л. Избранные труды. Т. III: О стихе. М., 1997, 439-448.Даниэль
1998 — Даниэль С. Авангард и девиантное поведение // Авангардное поведение:
Сборник материалов (Хармсиздат представляет). СПб, 1998, 39-46.Крученых
2001 — Крученых А.Е. Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера. СПб, «Новая
Библиотека Поэта»: Малая серия, 2001.Лившиц
1989 — Лившиц, Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения. Переводы. Воспоминания.
Л., 1989.Ницше
2000 — Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки: Предисловие к Рихарду
Вагнеру. СПб, 2000.Тахо-Годи
1988 — Тахо-Годи А.А. Античная гимнография. Жанр и стиль // Античные гимны. М.,
1988, 5-55.Терехина
2002 — Терехина В.Н. Реальное и беспредметное в поэтическом творчестве Ольги
Розановой // Русский кубофутуризм. СПб, 2002, 103-112.Фарыно
2000 — Faryno J. «Разбойник Ванька-Каин и Сонька-Маникюрщица» Алексея
Крученых // Studia Literaria Polono-Slavica, 5. SOW Warszawa, 269-300.Фатеева
1997 — Фатеева Н.А. Интертекстуальность и ее функции в художественном дискурсе
// Известия АН. Серия Литературы и Языка, 1997, № 5, с. 12-21.Эллинские
1999 — Эллинские поэты VIII-III вв. до н. э.: Эпос, элегия, ямбы, мелика. Изд.
подготовили М.Л. Гаспаров, О.П. Цыбенко, В.Н. Ярхо. М., Ладомир, 1999.Примечания
1
Авторы примечаний (П.М. Нерлер, А.Е. Парнис и Е.Ф. Ковтун) отмечают:
«Вопреки ироничному замечанию Лившица, Крученых, находясь в Баку в
1920-1921 гг., неоднократно публично полемизировал с Вяч. Ивановым:
«Встречался и работал в это время с В. Хлебниковым, Т. Толстой (Вечоркой),
Н. Саконской и др., диспутировал и скандалил с Вяч. Ивановым, С. Городецким,
местными профессорами и поэтами» [Крученых А. 15 лет русского футуризма. М.,
1927, с. 60]« (Лившиц 1989, с. 649). В сборнике »Цветистые
торцы« (1920) с интересующим нас стихотворением соседствуют »Вечорки
тень накладывает лапу…» (Крученых 2001, с. 125), где прозрачно
зашифровано обращение к Т. Толстой (Вечорке), а также ряд стихотворений,
содержащих намеки на древнерусские и античные («Дом Горгоны» [с.
125], «САФО…» [с. 127]) образы.2
М.Л. Гаспаров объясняет «причудливость» ивановского перевода и
стоящую за ним языковую и историческую коллизии следующим образом: «Чтобы
передать квантитативные ритмы на русском (а не на заумном [как Александр
Туфанов И.Л.]) языке, поэты пользовались тем, что в русском языке ударные
гласные звучат дольше безударных, и подставляли на место долгот ударения. При
чередовании долгих и кратких слогов в образце это имитации <…> Но в
квантитативной метрике несколько долгих слогов могут легко идти подряд, а в
русской речи несколько ударений подряд встречаются очень редко. В таких случаях
поэтам приходилось или упрощать ритм, или нагромождать односложные ударные
слова именно так поступает здесь Вяч. Иванов, переводя фрагмент греческого
гимна Терпандра (VII до н. э), написанного ради плавной величавости только
долгими слогами. Перевод получился поневоле отрывист и неровен
(«всех», «сих», «мой» и другие слова несут
слишком слабое ударение и звучат слишком кратко). Учёный футурист И. Аксёнов не
преминул спародировать эти строки в одном из хоров своей трагедии (на античную
тему) «Коринфяне»:
Прав ты, наш царь!
Правь век наш, царь!
Свет нам ты, царь!
Наш, наш, наш царь!»
(Гаспаров 1993, с. 149-150.)
3
Комментаторы указывают: «Антитеза дьявольского »второго
крещенья« и православно-обрядового »первого» имеет не только
богоборческий и автобиографически-интимный смысл (противопоставление
«Первой» и «новой» любви), но и устанавливает символические
отношение «Снежной Маски» к лирике Блока «первого
тома«» (Блок 1997, с. 795-796.) М. Гофман считал, что в последней
строфе стихотворения раскрылась подлинная сущность героини цикла; это Смерть:
«Смерть Снежная Маска является спутницей поэта в третьей книге стихов.
Так говорит и сам поэт» (цит. по Блок 1997, с. 795).Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.litera.ru