И.А. Суханова
Любой
автор, пишущий о романе «Доктор Живаго», неизбежно касается в той или иной
степени знаменитого образа свечи, проходящего лейтмотивом по страницам романа,
как в прозаических главах, так и в последней, стихотворной главе. Попробуем,
тем не менее, добавить свои наблюдения к тому, что выявлено и описано нашими
предшественниками [см. 1,2,3, и др.].
Проводя
систематический лексико-семантический анализ интертекстуальных связей романа с
его основным источником — Четвероевангелием, мы пришли к выводу, что текст
романа построен по принципу тем и вариаций, что огромную роль в его структуре
играет частичное наложение текстовых семантических полей, взаимодействующих как
друг с другом, так и с основными лейтмотивами произведения [см. наши работы 4,
5, 6, 7]. Мы рассматривали подробно текстовое семантическое поле непогоды и
текстовое семантическое поле враждебности, в результате частичного наложения
друг на друга которых в романе возникает уникальный образ бушующей черной
земной бури, бури черной червивой земли — метафора смерти, могилы, гроба,
сближающая эти понятия с понятиями пещера, подземелье, подвал, подпол, овраг, с
одной стороны, и с такими образами, как снежная буря, метель, вьюга — с другой
[7]. Рассмотрим, как взаимодействует с этими образами самый известный лейтмотив
романа — лейтмотив свечи. (Мы используем термин «лейтмотив» в узком значении:
«образ или оборот художественной речи, повторяющийся в произведении как момент
постоянной характеристики героя, переживания или ситуации»)[8. С. 178].
Образ
свечи, настойчиво повторяемый на протяжении всего романа, возможно, восходит к
следующим евангельским текстам: «Да будут чресла ваши препоясаны и светильники
горящи» [Лк 12:35]; «И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на
подсвечнике, и светит всем в доме» [Мф 5:15]. [См. также Мк 4:21, Лк 8:16,
11:33].
Образ
свечи, светильника непосредственно связан в Евангелиях с противопоставлением
свет/тьма: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин 1:5).
В
романе «Доктор Живаго» свеча впервые появляется в третьей части, где действие
происходит во время святок, вскоре после Рождества. Паша Антипов зажигает свечу
по просьбе Лары в той самой комнате в Камергерском переулке, где Ларе суждено
прощаться с Юрием Андреевичем спустя почти 20 лет.
«…Зажги
свечу и потуши электричество. //Лара любила разговаривать в полумраке при
зажженных свечах. Паша всегда держал для нее про запас их нераспечатанную
пачку. Он сменил огарок в подсвечнике на новую целую свечу, поставил на
подоконник и зажег ее. Пламя захлебнулось стеарином, постреляло во все стороны
трескучими звездочками и заострилось стрелкой. Комната наполнилась мягким
светом. Во льду оконного стекла на уровне свечи стал протаивать черный глазок»
[9. III. 9.С.88-89].
В
это время по Камергерскому проезжают на елку к Свентицким Юра и Тоня, и Юра
видит протаявший «глазок» с улицы:
«Они
проезжали по Камергерскому. Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину
в ледяном наросте одного из окон. Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи,
проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало
за едущими и кого-то поджидало. // «Свеча горела на столе. Свеча горела…» —
шептал Юра про себя начало чего-то смутного, неоформившегося, в надежде, что
продолжение придет само собой, без принуждения. Оно не приходило»[9. Ш. 10.
С.91]. Замысел «Зимней ночи» с ее лейтмотивом появляется одновременно с
замыслом «Рождественской звезды»: «…а просто надо написать русское поклонение
волхвов…» (там же). Этот святочный вечер вспомнится в ч. XV, в момент прощания
Лары: «И она стала напрягать память, чтобы восстановить тот рождественский
разговор с Пашенькой, но ничего не могла припомнить, кроме свечки, горевшей на
подоконнике, и протаявшего около нее кружка в ледяной коре стекла. //Могла ли
она думать, что лежавший тут на столе умерший видел этот глазок проездом с
улицы и обратил на свечу внимание? Что с этого, увиденного снаружи пламени, −
«Свеча горела на столе, свеча горела» — пошло в его жизни его предназначение?»
[9. XV.14.С.482-483].
Появление
мотива свечи, как правило, обусловлено ситуацией, но значение только бытовой
детали свеча имеет очень редко, можно указать, пожалуй, единственный случай
такого рода: «Купе, куда вошел Живаго, ярко освещалось оплывшей свечой на
столике, пламя которой колыхала струя воздуха из приспущенного окна» [9. V. 14.
С.161]. Тем не менее, и этот контекст способствует закреплению образа свечи в
тексте путем еще одного повтора. «Да будут чресла ваши препоясаны и светильники
горящи» [Лк 12:35] — если учесть этот вполне возможный интертекст, то
настойчивое повторение мотива свечи окажется связанным с темой бодрствования
[см. нашу работу 6].
Чаще
всего, не теряя значения бытовой детали, образ свечи подвергается разной
степени символизации. Начнем с небольшой степени. Так, в вопросе
Ан-типова-Стрельникова о свечах, имевшихся в его запасах в Микулицынском доме,
ясно слышится отсылка к ч.III, к разговору Лары и Паши на святках — Стрельников
собирается говорить с доктором о Ларе. Разговор при свечах — символ того
лучшего, что было в его отношениях с Ларой: «…Если вы спалили еще не все мои
свечи — прекрасные, стеариновые, не правда ли? — давайте поговорим еще чуть-чуть.
Давайте проговорим сколько вы будете в состоянии, со всей роскошью, ночь
напролет, при горящих свечах. //− Свечи целы. Только одна пачка начата»
[9. XIV. 16. С.445].
Родственным
свече предметом оказывается в части XIV, гл.2 такая деталь «немыслимого быта»,
как «переносная докторская светильня» — пузырек с касторкой, в которую опущен
фитиль. Она противопоставлена темноте, которая входит в ряд тяжелый дубовый
буфет -темнота за окном — присутствие Кома-ровского — то есть все то, что
угнетает. Противопоставление светильни этим предметам способствует утверждению
образа Комаровского как злой, враждебной силы, вроде «темы о волках» в
следующих главах, трансформировавшейся в образ дракона в стихотворении
«Сказка». (Заметим, что Комаровский не только является злым гением обоих
главных героев, но и обладает какой-то сверхъестественной способностью не
стареть и не умирать). «Было уже поздно. Освобождаемый временами от нагара
фитилек светильни с треском разгорался, ярко освещая комнату. Потом все снова
погружалось во мрак. Хозяевам хотелось спать и надо было поговорить наедине. А
Комаровский все не уходил. Его присутствие томило, как давил вид тяжелого
дубового буфета и как угнетала ледяная декабрьская темнота за окном» [9. XIV.
2.С.410].
Довольно
традиционно свечи символизируют человеческие судьбы в сцене венчания Лары и
Паши: «Потом она сказала, чтобы Лара держала свечу высоко, тогда она будет в
доме верховодить. Но, жертвуя своей будущностью в пользу Пашиной, Лара опускала
свечу как можно ниже, и все понапрасну, потому что сколько она ни старалась,
все выходило, что ее свеча выше Пашиной» [9. IV. 3. С. 105]. Этот почти
банальный символ (судьба), сталкиваясь с другими, еще более банальными —
выше/ниже — приобретает в контексте романа новое качество: естественная жизнь
без претензий на особую роль, приятие своей судьбы оказывается выше,
значительнее самонадеянного стремления жизнь переделать. Такое
противопоставление принципиальных жизненных позиций выводит банальные символы
на уровень архетипа: «Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет; а унижающий
себя возвысится» [Лк4:11].
Еще
большая степень символизации свечи происходит в ч.III «Елка у Свен-тицких».
Здесь све чи присутствуют в огромном количестве, причем обилие елочных свечей
переходит в обилие свечей погребальных (смерть Анны Ивановны), сближая, таким
образом, Рождество и смерть. «Когда свечи на елке догорали, их уже больше никто
не сменял» [9. III. 14. C.94]. Несколько ранее елка названа «жарко
дышащей» [9. III. 11. C.91]. Далее, в гл. 15, где речь идет о панихидах по
Анне Ивановне, упомянут «ослепляющий свет свечей днем и ночью» [9. III. 15.
C.96]. В стихотворении «Рождественская звезда», замысел которого пришел Юрию
Живаго вместе с замыслом «Зимней ночи» и в котором отразилось то, что поэту
«подсунула жизнь», в ряду метонимических обозначений праздника Рождества
встречается «Весь трепет затепленных свечек» [9. XVII. 18. C.523]. Разговорный
суффикс (именно свечек, а не свеч) и множественное число подчеркивают, что речь
идет о бытовом предмете, но эпитет затепленных и общий контекст Рождества как
начала истории и просто начала жизни человека выводит эту деталь на
определенный уровень символизации: затепленные − то есть только что
зажженные — свечки символизируют также начало.
Гаснет
свеча в стихотворении «Дурные дни» в момент воскрешения Лазаря в подвале —
гробнице: «И спуск со свечою в подвал, /Где вдруг она гасла в испуге, /Когда
воскрешенный вставал» [9. XVII. 22. C.528]. Это последнее упоминание свечи в
романе. Таким образом, если Рождеству — началу жизни, началу истории
соответствуют затепленные свечки, то Воскрешению Лазаря (прообразу Воскресения
Христа) − гаснущая свеча, видимо, потому, что смерть побеждена и ее «не
будет»: «Смерти не будет, говорит Иоанн Богослов, и вы послушайте простоту его
аргументации. Смерти не будет, потому что прежнее прошло…а новое есть жизнь
вечная» [9. III. 3. C. 79].
Очень
редко, практически только в двух случаях, слово свеча выступает как чистый
символ. Это происходит в прямой речи героев. Стрельников говорит о революции:
«…поднялся неизгладимо огромный образ России, на глазах у всего мира вдруг
запылавшей свечой искупления за все бездолье и невзгоды человечества» [9. XIV.
17.C.447] Несколько ранее, в этой же части: «В это время проснулась Лара. // −
А ты все горишь и теплишься, свечечка моя ярая! — влажным, заложенным от спанья
шепотом тихо сказала она» [9. XIV. 8. C.425] Без контекста, без вечного
повторения первый фрагмент может показаться достаточно банальным, второй — и
вовсе издержкой вкуса. Однако высокая степень концентрации сходных образов,
постоянные повторы, варьирование придают словам дополнительные, текстовые
коннотации, каждое новое словоупотребление «помнит» множество предыдущих.
«Фольклорное» обращение Лары в таком контексте может ассоциироваться с
евангельскими словами Иисуса об Иоанне Крестителе: «Он был светильник, горящий
и светящий…» [Ин 5:35].
Итак,
свеча − символ жизни, судьбы, творчества, бодрствования, непрекращения
чего-либо, что очень легко прекратить, задуть. Символика свечи особенно ярко
проявляется при противопоставлениях свеча/непогода, свеча/подвал. Очевидное,
прямое противопоставление свечи непогоде содержится в стихотворении «Зимняя
ночь» [9.XVII. 15. С.518]В четырех строфах из восьми (первая, третья, шестая,
восьмая) повторяются строки «Свеча горела на столе,/Свеча горела», причем хотя
первые две строки в каждой из четырех строф не совпадают, в них обязательно
идет речь о метели. Представим это противопоставление схематически (цифрами
обозначены порядковые номера строк):











1 Мело, мело по всей земле


2 Во все пределы
( 30 И то и дело)


9 Метель лепила на стекле
3,11,23, 31 Свеча горела на
столе


10 Кружки и стрелы
4, 12,24,32 Свеча горела


21 И все терялось в снежной
мгле


22 Cедой и белой


29 Мело весь месяц в феврале



Таким
образом, метель предстает в разных обликах, а свеча неизменна, о ней настойчиво
повторяется, что она го-рела. В последней строфе «пространство»





5 Как летом роем мошкара
7 Слетались хлопья со двора


6 Летит на пламя
8 К оконной раме.



Оба
противопоставляемых явления названы здесь метонимически. 7 и 8 строки
достаточно отчетливо отсылают к эпизодам из 2 главы 1 части и 5 главы VII части
(образ метели, заглядывающей в окно). В четвертой строфе упоминаются озаренный
потолок и тени — результат горения свечи, в пятой строфе свеча названа
ночником: «И воск слезами с ночника /На платье капал». В седьмой строфе
противопоставление переведено на сниженный, бытовой уровень : «на свечку дуло
из угла». Таким образом, свеча (свечка, ночник, пламя) прямо или косвенно
присутствуют в каждой из 8 строф.
Обращает
на себя внимание тот факт, что все глаголы в стихотворении -несовершенного
вида, в форме прошедшего времени, приобретающие в контексте значение
многократно повторяющегося действия — противопоставление оказывается
долговременным, и даже постоянным и вечным.
Стихотворение
«Зимняя ночь» − своего рода модель всего романа: в его структуре
присутствуют 1) постепенное повторение мотива; 2) варьирование мотива; 3)
переход из одного плана в другой, от прямого называния — к метонимии, из
символического плана — в бытовой.
При
варьировании во всем тексте романа метель, в противопоставлении свече, может
заменяться другими явлениями. Так, в уже цитированном эпизоде возникновения
замысла «Зимней ночи» свеча растапливает намерзший на стекле свечи увеличивается,
она занимает уже не две строки, а три. Во второй строфе та же оппозиция
свеча/метель выражена другими средствами: лед: «Во льду оконного стекла на
уровне свечи стал протаивать черный глазок» [9. III. 9 .С. 89]. «Юра обратил
внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон» [9.
III. 10. С. 91]. В следующем за «Зимней ночью» стихотворении «Разлука» иней на
окне предстает с отчетливо выраженной негативной экспрессией, оказывается
противопоставленным свету Божью: «Когда сквозь иней на окне /Не видно света
Божья…» [9. XVII. 16.С.519]. С учетом этого образа можно предположить, что
функция свечи, растапливающей «ледяной нарост» на стекле, сближается с функцией
весны, которая «плавила и перетапливала всю эту уйму снега…весь тот снег…который
необозримыми и толстыми пластами лежал на тысячеверстных пространствах» [9.VII.
19. С.232] [См. нашу работу 6]. На этой основе возникает следующая модификация
рассматриваемой оппозиции — огонь/снег, которая реализуется на самом бытовом
уровне: «Если недогоревшая головешка задерживает топку, выношу ее, бегом, всю в
дыму, за порог и забрасываю подальше в снег. Рассыпая искры, она горящим
факелом перелетает по воздуху, озаряя край черного спящего парка…, и шипит и
гаснет, упав в сугроб» [9. IX. 2. С.276].
Наиболее
отчетливо свеча противопоставляется таким «заместителям» метели, как другие
проявления непогоды [см. 4, 5]: дождь, ветер, гроза. Так, в части Х, где
действие происходит в Крестовоздвиженске, имеет место оппозиция дождь/свечи,
хотя свечи прямо не названы, но из контекста ясно, что речь идет именно о них:
«Это была ночь на Великий четверг, день Двенадцати евангелий. В глубине за
сетчатой пеленою дождя двинулись и поплыли еле различимые огоньки и озаренные
ими лбы, носы, лица. Говеющие прошли к утрене» [9. Х. 3. С.303]. С этим
эпизодом явно перекликается стихотворение «На Страстной»: «И видят свет у
царских врат, / И черный плат, и свечек ряд, /Заплаканные лица…» [9. XVII. 3.
С.504]. Свечки здесь названы прямо, но дождь заменен на свой традиционный аналог
— «слезы», названные с помощью метонимии: заплаканные лица. Заметим, что в
«Стихотворениях Юрия Живаго» отражены не обязательно впечатления самого Живаго
— в Крестовоз-движенске он даже не был. Этот факт говорит не только о том, что
Пастернак не ставил перед собой задачи в точности воспроизвести творческий
процесс. Сцена в Великий четверг — характерная, всюду и везде повторяющаяся,
много раз виденная людьми поколения автора и героя, привычная им. Параллельное
существование этой сцены в авторском повествовании и в стихотворении не
видевшего ее Живаго содействует также созданию множественности, варьированию
образа.
В
части V в эпизоде бури в Мелю-зееве, когда раздается таинственный стук,
мадемуазель Флери «побежала будить Живаго …. Но он тоже слышал стук и сам
спускался со свечою навстречу… Порыв ветра вырвал дверь из его рук, задул свечу
и обдал обоих с улицы холодными брызгами дождя» [9. V. 9. С. 153-154]. Таким
образом, имеет место спуск со свечою, как в стихотворении «Дурные дни», только
не в подвал, а в непогоду, которая гасит свечу (как снег, сугроб гасит огонь
головешки) — подвал, обиталище смерти, сближается с непогодой, метелью [см. 5].
Мотив
спуска со свечою в подвал появляется в романе в не менее бытовом смысле, чем
эпизод с головешкой в снегу: «Я люблю зимою теплое дыхание подземелья,
ударяющее в нос кореньями, землей и снегом, едва подымешь опускную дверцу
погреба, в ранний час, до зимнего рассвета, со слабым, готовым угаснуть и еле
светящимся огоньком в руке» [9. IX. 2. С. 275]. Этот фрагмент из варыкинских
записей доктора можно воспринимать и как впечатления, послужившее ему для
последней строфы «Дурных дней» (в контаминации со спуском в «университетское
подземелье» — ч. III, гл.2), но не только. Это очередное варьирование мотива,
повторение одной и той же темы в разных тональностях: свеча готова угаснуть в
подвале так же, как и под действием непогоды. Парадоксальным образом тот же
мотив повторяется в Эпилоге в рассказах Тани: «Я тебе лучше, говорит, с верхней
ступеньки посвечу …. свети, говорит, и ну с Петенькой по лесенке под землю»[9.
XVI. 4. С.498]. Свеча (или какой-то другой светильник) в этом случае остается
наверху, и разбойник в подполе (в подвале, под землей) убивает Петеньку —
утверждается значение подвала, подземелья как обиталища смерти.
В
эпизоде с Петенькой кроме оппозиции свеча/подвал присутствует еще один важный
для всего романа лейтмотив: ребенок (беззащитное существо) в пещере
(подземелье). Этот лейтмотив обнаруживается в следующих ситуациях, кроме уже
указанной (Петенька в подполе): Вася, называемый мальчиком и подростком,
рассказывающий, как он «под землей в пещере скрывался [9. XV. 4. С.456];
Младенец в вертепе (пещере) в стихотворении «Рождественская звезда»; возможно —
дева в пещере дракона в стихотворении «Сказка» — все это вариации одного и того
же мотива. В пещере (подземелье, подвале) может обитать смерть, дракон,
разбойник и т.п., а может зарождаться или возобновляться жизнь («Рождественская
звезда», «Дурные дни»); в университетском подземелье (анатомичке — III, 2)
обитает тайна жизни и смерти.
Через
сближение подвала с бурей (непогодой) в этом же ряду оказываются ситуации с
оппозицией ребенок/буря (стихия): в первой части — Юра / ливень и метель [гл.1
и 2], в VI части мальчик-газетчик, который «канул в метель так же мгновенно,
как из нее вынырнул» [9. VI. 8. С. 194]; в XII части доктору представляется,
как «Тоня идет полем во вьюгу с Шурочкой на руках… а метель заносит ее, ветер
валит ее наземь…» [9. XII. 9. С.364]; в Эпилоге — рассказ Тани о ветреном дне
[XVI. 4]; в стихотворении «Рождественская звезда» — «Дул ветер из степи. /И
холодно было младенцу в вертепе…» [9. XVII. 18. С.521] и некоторые подобные
ситуации.
Следовательно,
образ ребенка или подобного ему беззащитного существа оказывается близок образу
свечи по признаку противопоставленности одному и тому же — непогоде, буре.
Происходит замыкание круга — очень характерный для романа «Доктор Живаго»
способ взаимодействия образов.
Образы
Пастернака на первый взгляд представляются весьма традиционными. Свеча —
древнейший символ человеческой судьбы, противопоставление свечи непогоде также
далеко не ново. Соседство свечи и вьюги можно найти у А.С. Пушкина в
стихотворении «Зима. Что делать нам в деревне?»: «…вьюга воет; /Свеча темно
горит…» [10. С.452]. Своеобразное «зерно» взаимодействия мотивов стук, гроза,
свеча обнаруживается в повести А.П. Чехова «Степь»: «… и слышу, как будто кто
стучит. Проснулась, гляжу, а это грозу бог послал… Свечечку бы засветить, да не
нашла» [11. С.320]. Мотив протаявшего в стекле «глазка» и противопоставление
ребенка метели есть в «Снежной королеве» Г.Х. Андерсена. Свеча, или светильник
является постоянным лейтмотивом творчества художника Жоржа де Латура, отсылки к
«Магдалине со светильником» которого обнаруживаются в стихотворении «Магдалина
1» (см. нашу работу 12; на это сходство указывает также Н.А. Фатеева [3]). Если
говорить о живописи старых мастеров, которую Пастернак, как известно, знал
очень хорошо, то существует ряд картин с сюжетом «Мальчик, раздувающий огонь»
(Бассано, Эль Гре-ко), символизирующим продолжение, неугасание рода [13]. Такая
символика может быть близка идее бессмертия жизни, характерной для романа
Пастернака.
Для
поверхностного восприятия образы и мотивы Пастернака могут показаться даже
банальными — что может быть более расхожим, чем противопоставление свечи
непогоде (ср. Candle in the Wind — название песни из репертуара Элтона Джона)?
Однако эти традиционные и даже банальные образы, мотивы, символы получают
новое, оригинальное звучание, когда неожиданно сталкиваются с другими традиционными
образами, символами, мотивами, бесконечно варьируются, переходят в свою
противоположность. Проза Пастернака организована по законам музыки, это даже не
столько «проза поэта» (термин Р. Якобсона [14]), сколько проза музыканта. Для
этой прозы недостаточно филологического исследования, она требует и
исследователя-музыковеда.
Список литературы
1.
Смирнов И.П. Роман тайн «Доктор Живаго». М.: Новое литературное обозрение,
1996.
2.
Фатеева Н.А. Семантические преобразования в поэзии и прозе одного автора и в
системе поэтического языка //Очерки истории языка русской поэзии ХХ века.
Образные средства поэтического языка и их трансформация. М.: Наука, 1995. С.
178-259.
3.
Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов.
М.: Агар, 2000.
4.
Суханова И.А. Текстовое семантическое поле непогоды, бури в романе Б.
Пастернака «Доктор Живаго» в свете интертекстуальной природы произведения
//Тезисы докладов 5-й конференции молодых ученых. Ярославль: ЯГПУ им. К.Д.
Ушинского, 1997. С.84-87.
5.
Суханова И.А. Некоторые интертекстуальные связи стихотворения Б. Пастернака
«Дурные дни» // Ярославский педагогический вестник. 1998. №1. С. 19-22.
6.
Суханова И.А. Лейтмотив весны в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» в связи с
композицией стихотворной главы //Текст в фокусе литературоведения, лингвистики
и культурологии. Ярославль, 2002. С. 107-116.
7.
Суханова И.А. Взаимодействие текстовых семантических полей в романе Б.
Пастернака «Доктор Живаго» //Язык русской литературы ХХ века. Вып 2: Ярославль.
(в печати).
8.
Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.
9.
Пастернак Б.Л. Доктор Живаго: Роман. М.: Сов. писатель, 1989.
10.
Пушкин А.С. Сочинения. В 3 т. Т.1. М.: Худож. лит., 1985.
11.
Чехов А.П. Избранные сочинения. В 2 т. Т.1. М.: Худож. лит., 1986.
12.
Суханова И.А. Интермедиальные связи стихотворений Б.Л. Пастернака
«Рождественская звезда» и «Магдалина» с произведениями изобразительного
искусства //Ярославский педагогический вестник. 2000. №2. С. 101-106.
13.
Соколов М.Н. Бытовые образы в западноевропейской живописи XV — XVII веков.
Реальность и символика. М.: Изобразительное искусство, 1994.
14.
Якобсон Р.О. Заметки о прозе поэта Пастернака //Якобсон Р. Работы по поэтике.
М.: Прогресс, 1987. С. 324-338.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.yspu.yar.ru