Громыко М.М.

Обычаи
наших предков и далеки и очень близки нам сегодня. Они скрыты в рукописях
архивов, живы во многих чертах наших дней. И даже вытоптанные, казалось,
начисто, они оживают в сердцах. 

Основы
нравственности формируются у каждого народа в течение длительного времени, и
результаты этого процесса составляют важнейшую и обширную часть духовной жизни.
Нравственные ценности, тесно соединяясь с другими сторонами культуры, служили
необходимой основой для многих и многих представлений и действий,
взаимоотношений и творчества. Эта основа народной культуры включает
уважительное отношение к старшим и заботу о стариках, детях, беспомощных
родственниках; милосердие в самых разных его проявлениях, помощь и
взаимопомощь; трудолюбие, совестливое отношение к труду; понятия чести и долга;
твердость в выполнении взятых на себя обязательств и многое другое. 

Все
связано между собой в единой, цельной системе нравственных понятий. Цельность
народной нравственности определялась у русских крестьян православной верой. К
ней восходили прямо или косвенно все оценки и утверждения в этой области.
Понятия передавались из поколения в поколение. Но, кроме того, они заново
укреплялись в каждом поколении за счет восприятия основ христианства.
Нравственные поучения постоянно звучали в церковных проповедях, наставлениях
родителей, разъяснялись учителем, обучавшим грамоте по Псалтыри. 

Крестьяне
(за небольшим исключением) не писали специальных трактатов о нравственности, но
мы может судить о том, какими понятиями они руководствовались, по реальным
проявлениям в жизни, по характеристикам внешних наблюдателей, да по
высказываниям самих крестьян, разбросанным в письмах, решениях сходок общины,
челобитных, в записях других лиц. 

Непременным
свойством человека, отвечающего нравственному идеалу подавляющего большинства
крестьян, являлась вера. Крестьянское сознание определенно связывало поведение
человека с состоянием его веры. Судили о вере по аккуратным посещениям церкви,
по соблюдению постов и обрядов, по хождениям на богомолья, но особенно по
степени выполнения нравственных норм в целом. «Креста на тебе нет» —
говорили человеку, совершившему бессовестный поступок. И наоборот, «живет
по-божески«, »живет по-христиански» — говорили о тех, кто был
совестлив и милосерден. 

Не
только старшие в семье следили, чтобы молодежь не пропускала особенно важные
богослужения, но и вся община наблюдал за этим. Соседи выговаривали матери,
если сын был «ленив ходить к обедне». 

В
адресованных в консистории и Синод прошениях крестьян о строительстве новых
церквей (а прошения эти проходили через сход даже в тех случаях, когда церковь
должна была строиться не на мирские средства, а на деньги отдельных богатых
крестьян) встречаются формулировки о долге общины заботиться о религиозности и
нравственности своих членов. 

В
программе Этнографического бюро Тенишева был вопрос о посещении крестьянами
церкви. На него откликнулись почти все, кто писал в бюро из разных концов
страны. Крестьянин Ф.Ф. Шутов из деревни Песьи-Веретьи на Вологодчине (Вельский
уезд) сообщил, что в праздник его односельчане встают в пять часов утра и
отправляются в церковь — на утреню и обедню. Церковь была в трех верстах от
деревни. Одевались все празднично, несмотря на ранний час. 

Посещение
церкви в воскресенье и праздники отметили все корреспонденты. В будни же обычно
ходили лишь те, кто заказал обедню по конкретному поводу -кончина близкого
человека, (девятый, двадцатый и сороковой день, сорокоуст). Либо же в Великий
пост, когда служили в среду, пятницу и субботу. В это время ходили
преимущественно те, кто говел, т.е. готовился к причастию. 

Чаще
посещали церковь зимой и осенью, когда крестьяне были свободнее от хозяйственных
работ. Летом ходили мало. Если храм был далеко, то посещения прерывались на
время снежных заносов и распутицы. Из самых отдаленных от церкви деревень,
связанных с селом плохими дорогами (через болота, например), ездили или ходили
туда лишь на самые большие праздники — Пасху, Троицу, Рождество, а также на
храмовые (праздник события или святого, которому посвящен храм данного прихода)
и заветные (обетные). Последние были связаны с обетом, данным отдельным
человеком или целой деревней по случаю счастливого избавления от болезни,
стихийного бедствия или иноземного нашествия. 

Корреспондент
из села Петушково Карачаевского уезда Орловской губернии подметил такое
различие: на основные праздники «в церкви более бывают мужики, а по
воскресеньям — более бабы и подростки». В оценке большего в целом
количества посещений мужчинами или женщинами информаторы расходились. П.
Каманин из села Домнино Меленковского уезда Владимирской губернии считал, что в
церковь вообще больше ходят женщины. Ему вторил корреспондент из Лозичской
волости Боровичского уезда (Новгородчина), утверждавший, что женщин в церкви
всегда бывает больше, чем мужчин, что они вообще ревностнее относятся к вере,
носят туда детей, поминают усопших. А Е.И. Иванов — учитель земской школы из
села Георгиевского Белозерского уезда Новгородской губернии, утверждал
противоположное: «Мужчины обыкновенно ходят в церковь чаще, нежели
женщины». 

Все
сообщения сходились в том, что в церкви ведут себя чинно, степенно,
благопристойно. «Не было случая, чтобы кто-либо пришел в церковь
нетрезвым», — писали из деревни Рыбково Смоленской губернии.
«Набожность выражается в усердии ко храму Божию. Здешний народ любит часто
ходить в церковь для молитвы и непременно бывает у службы по воскресеньям и
праздникам; не приходят только отсутствующие из селения и больные. Приходя в
церковь, всегда ставят свечи многим святым иконам, и это же делают у себя дома,
когда молятся; так, например, по утру или ввечеру затепливают перед домашними
иконами свечу или две либо лампаду с деревянными маслом, а в праздник перед
каждою иконою ставят по свече. На дому и особенно в храмах Божиих молятся
усердно и с благоговением, стоят в церкви с благочестием; часто служат молебны
Спасителю, Божией Матери и многим угодникам, которых часто призывают на помощь»
— так рассказывалось о набожности крестьян Пошехонского уезда в описании,
присланном в Географическое общество. 

Существенное
нравственное влияние оказывали проповеди, которые произносились в сельских
церквах каждое воскресенье, а в праздничные дни после заутрени и во время
литургии. К моменту проповеди все придвигались ближе к аналою, чтобы лучше
слышать. Наступала полная тишина. После службы толковали между собой по поводу
проповеди. Житель Ярославской губернии отмечал в 1854 г., что крестьяне хорошо
понимают содержание религиозно-нравственных поучений и долго их помнят. 

С
аккуратным посещением церкви тесно связано было совершение исповеди и принятие
причастия. В рукописи Тульской губернии (НовосильскиЙ уезд) это отмечено так:
«Здешний народ имеет добрые качества. Его набожность в простоте веры и
гостеприимство достойны подражания. Не говоря о хождении в церковь, об усердном
и добровольном исполнении христианских обязанностей — исповедания и причастия,
набожность крестьян видна и в их частной жизни. Они не сядут за стол, не
помолясь, не начнут и не окончат никакого дела, не перекрестясь; по окончании
уборки хлеба почти всякий старается выказать особенное усердие и набожность,
приглашая священника со святыми иконами в свой дом для благодарственного молебна».

Большое
значение придавали крестьяне ежедневным молитвам. Из села Березово Лихвинского
уезда Калужской губернии так и писали в Тенишевское бюро, отвечая по программе:
«Домашняя молитива утром и вечером, а также перед едою считается
обязательною». Из села Верхотишанки Тульской губернии в ответах по другой
программе — Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, утверждалось:
крестьяне встают рано, умываются и молятся, обращаясь к стоящим в переднем углу
образам. В другом варианте (Новгородская губерния) об этом же писали так:
«В каждой семье и каждым членом ее совершается молитва перед иконами
утром, вечером, до и после обеда». Написал это не священник, а учитель
земской школы. 

Учительница
М. Михеева из деревни Талызиной Орловского уезда отмечала различия в усердии в
домашних молитвах по сезонам — в зависимости от занятости и усталости. Летом
молились меньше. Зато уж под праздник молодые мужики «прежде вымывшись, и
потом сядут за стол, прочитают Евангелие вслух, а после ужина помолятся усердно
Богу, предварительно зажгут лампадку и свечи перед каждой иконой. В это время и
бабы становятся на колени и детям приказывают молиться усерднее». Летом
некоторые выходили на улицу и молились в ту сторону, где стоял храм или на
восток. Старухи в теплое время молились большей частью на дворе между
хозяйственными делами, а заканчивали молитвы в избе. «Многие старухи еще
поднимаются в полночь Богу молиться», — сообщала учительница. Считалось,
что такая молитва будет особенно услышана и прогонит нечистую силу. Под большие
праздники ночью молились почти до самой зари. 

Зимою
бабы, писала Михеева, «как только встают рано утром, прежде всего спешат
помолиться Богу и положить несколько поклонов». Особенно интересно
наблюдение талызинской учительницы о том, что все крестьяне старались молиться
так, чтобы их в это время никто не видел. В основе этого лежало евангельское
указание, что получивший награду в похвалах от людей, не получит ее на небе.
Когда зимою холодно было молиться в укромном месте вне избы, старики выжидали,
когда дети заснут. Молились все крестьяне, как правило, вслух. Говорили, что
так делали святые угодники. Детей заставляли молиться утром и вечером. 

Подобных
ответов сотни, практически из всех губерний и уездов. Встречаются и такие
наблюдения: молятся горячо, но отклоняются от канонов по неосведомленности.
Разумеется, крестьяне не были богословски образованными людьми, но домашняя
молитва, как и посещение церкви органично входили в их духовно-нравственную
жизнь. Сейчас иногда приходится слышать утверждение, что неграмотный
крестьянин, мол, не знал православия, так как не читал Священного Писания. Это
представление людей, которые не бывают в церкви и просто не имеют понятия о
том, что служба постоянно включает чтение разных мест из Евангелий, Деяний и
Посланий апостолов и Ветхого Завета. Регулярно посещавшие церковь в течение
многих и многих лет прихожане знали эти тексты. Разумеется, степень внимания,
восприятия, память были у отдельных крестьян различными, как и в любой другой
социальной среде. Но самый факт неграмотности не служил препятствием к этому
знанию. Кроме того, в большей части крестьянских изб было свое Евангелие, а у
некоторых крестьян и другие духовные книги. 

Данные
земских обследований 80-90-х годов XIX в. и современные изыскания убедительно
говорят о преобладании духовно-нравственной литературы в круге чтения
крестьянства. Это относится как к изданиям (покупаемым, взятым в школьных и
приходских библиотеках, у частных лиц, переданным по наследству), так и к
рукописным книгам. Грамотные крестьяне читали Евангелие, жития святых и другую
духовную литературу вслух в семье, соседям, иногда на специально собираемых для
этого встречах. Чтение вслух в дореволюционной деревне отмечено в массовых и
многообразных источниках. 

Система
обучения грамоте основывалась, как известно, на духовной литературе, прежде
всего на Псалтыри, т.е. обучение основам православия и чтению, письму шло в
неразрывном единстве. Особенно явно это было в так называемых вольных школах,
организуемых самими крестьянами (с наймом несколькими семьями на 3-4 месяца
учителя для подросших детей), где особенности народной педагогики сказывались
наиболее открыто. 

Непременной
принадлежностью каждой крестьянской избы были иконы. Располагались они в
красном, или святом, углу, обращенном обычно к юго-востоку, на божнице (киоте).
В любом доме находились иконы Спасителя и Божией Матери. Кроме них, образа
популярных в России в целом или в данной местности святых — Николая Чудотворца,
Иоанна Воина, Преподобного Сергия и других, либо особо чтимых в данной семье
угодников, например Варвары Великомученицы, Марии Египетской. Здесь же
сохранялся металлический крест — поклонный. Ценились старые кресты, простоявшие
долгое время на божнице. Даже в избах очень бедных крестьян висели лампады.
Зажигали их на короткое время, лишь под большие праздники — на всю ночь. 

В
конце XIX в. современники отмечали, что крестьяне любят покупать иконы.
Купленную на ярмарке икону отдавали в свою церковь священнику, чтобы освятил ее
в алтаре. Для благословения новобрачных считалась уместной новая икона. В то же
время в семьях сохранялись и передавались из поколения в поколение очень
древние иконы. Некоторые крестьяне заказывали иконы местным сельским или
городским мастерам. В работах крестьянских иконописцев часто встречался
свободный пересказ житий святых понятным для окружающих языком. События
древнего времени изображались иногда в привычной обстановке, персонажи — в
современной одежде, даже в местном костюме. В иконографии местных подвижников
определяющими были прижизненные устные и письменные свидетельства об их облике,
и в этом случае стремились соблюдать достоверность. Все это не мешало сохранять
в целом художественные традиции профессионального иконописания и достигать
воплощения самого важного в иконе — духовности. 

Профессиональные
иконописцы городов не могли удовлетворить все запросы. Местному мастеру можно
было заказать конкретную икону, чтобы обращаться с молитвою к определенному
святому: образ Зосимы и Савватия заказывал пасечник, св. Пантелеймона — для
исцеления от болезней, Николая Угодника, — отправляясь в плавание, и т.д. В то
же время постоянное созерцание в сельских церквах высоких образцов
профессионального иконописания (для Каргопольского, например, уезда — это
новгородские и ростовские работы) служило источником духовного и эстетического
воспитания, развивало вкус. 

Внимательно
следили крестьяне за соблюдением постов, сроки которых были известны в деревне
всем от мала до велика. И в этом вопросе письменные ответы местных жителей
разных районов на программы научных обществ единодушны — крестьяне посты
соблюдают строго». Лишь в некоторых сообщениях отмечалось, что в последнее
время (конец XIX в.) к нарушению постов стали относиться более снисходительно. 

При
более подробной информации выявляется неодинаковое отношение к различным
постам. Особенно большим грехом считалось нарушение Великого поста; почти такое
же отношение было к Успенскому посту и к отдельным дням строгого поста
(Крещенскому сочельнику, дню Ивана Постного и Воздвиженью). Нарушение остальных
постов воспринималось обычно как менее тяжкий грех. 

При
общей религиозной основе взглядов на посты существовало немало местных отличий,
половозрастных особенностей и социальных градаций в их соблюдении.
Корреспондент из Тальнинской волости на Орловщине особенно четко изложил эти
различия. Он, как и другие, отметил самое строгое отношение к Великому и
Успенскому постам, а также постничанье по средам и пятницам (некоторые в эти
дни на постах едят только один раз хлеб с водой, «и не вдоволь»).
Старики и квас в эти дни пить считали грехом. Во время этих двух постов здесь
не пели песен и детям запрещали петь. Воздерживались от брани и ссор между
собою. «Нонча не такие дни, чтобы ругаться, люди мало хлеба едят». 

Во
время Великого и Успенского постов старались не есть первую еду рано, в
особенности по средам и пятницам. Молодые женщины говели до позднего обеда
«разве только та баба позавтракает, которая кормит грудного ребенка или
нездорова». Девки-невесты говели наряду с молодыми бабами. Беременные спрашивали
у священника разрешения на нарушение поста — он всегда его давал: «По
болезни можно есть». Детей малых кормили, когда запросят. Но с трех лет во
время Великого Поста молока не давали. Мужики Великим и Успенским постом не
пили водку. 

Даже
беглое соприкосновение с разными сторонами нравственности крестьян открывает
сложнейший мир представлений, обычаев, отношений. К сожалению, мы почти совсем
забыли о нем, об этом мире — о нравственных основах народной жизни. Определив,
что в революционной политической мысли крестьяне не достигли искомых высот, мы
высокомерно отвернулись заодно и от глубоких, тонких и вечных истин правды, от
тех повседневных проявлений ее, которыми так богат был крестьянский опыт.