ЭСТЕТИКА ПАНКА
                            Автор уполномочил себя заявить, что  времени
                            выхода  в  свет  первой  попытки исследовать
                            эстетику панка /май 1989/ материал  принялся
                            жить  самостоятель-  ной  жизнью,  и   автор
                            снимает    с    себя    всякую    за    него
                            ответственность.
                            Наверное,  что   такое  панк,   знает   один
                            человек  —  Малькольм  Макларен.  Но  он,  к
                            сожалению, далеко. Он — в Лондоне.
                                                     Мх.
                            Я отрицаю все, и в этом — суть моя.
                            Затем, что лишь та то, чтоб с громом
                                               провалиться
                            Годна вся эта дрянь, что на земле
                                                  живет…
                                                    Гете
                                  1.
     О панке я не знаю ничего.
 Дело,скорее, в том, что для
осознания явления как такового  нужно  по  меньшей  мере  наблюдать  это
явление  живьем. А в Совке панка как явления существовать не может — как
и во всяком тоталитарном государстве. И тем не менее, слово «панк» /даже
понятие  «панк»/ достаточно живо вошло в современный русский язык — и не
только  применительно  к  загнивающей   буржуазной   культуре.   Трудный
подросток,   эпатируя  учительниц  и  восхищая  одноклассниц  до  писка,
запросто способен объяснить свою прическу на общешкольной  линейке  тем,
что он — «собственно говоря,панк». «Комсомольская правда», не говоря уже
о каком-нибудь «Взгляде», способна выдать  словосочетание  «панк-группа»
или,  того  круче  , «панк-команда»… А самым модным, разумеется, стало
это словцо в наших рок-журналах различного  толка.Вплоть  до  того,  что
=ДВР=  позволяет  себе  публиковать  материалы, заканчивающиеся тирадами
вроде:»Панк  —  показатель  того,  что  общество   больно.   Это   гной,
указывающий на обострение процесса.» Мало того, УРлайт — кроме того, что
припанковывает свою заднюю обложку — еще и развлекается типа «Егор Летов
и Sonic Youth».
     …Так о чем, собственно, мы? Ах, о панке? Тогда объясните мне, чем
помянутый  выше  панк-подросток  отличается  от панка-Летова мл./коего и
поминать-то неприлично стало в последнее время/ —  кроме  возраста?  Чем
ворон похож на письменный стол?
     Вот несколько наиболее известных точек зрения по поводу  того,  что
такое панк:
     В_а_р_и_а_н_т 1. Панк — это явление чисто социальное, один из путей
бунта  молодежи  капиталистических  стран против всякого рода социальных
несправедливостей.  Музыка  при  таком  раскладе   рассматривается   как
надстройка,  точнее — как пристройка. И не только музыка, а и весь пласт
культуры панка, который в лучшем случае низводится до сатиры. Бунт  этот
неосознан,  даже  полусознателен,  ему присущи определенные возрастные и
социальные рамки.
     В_а_р_и_а_н_т  2  Панк  —  явление  идеологическое:  система  неких
порядком  вывернутых  наизнанку  ценностей, неприемлемых для нормального
человека, просто нежизнеспособное хулиганство. Те, кто сумел-таки купить
в  советских  магазинах  венгерское  издание французской книжки комиксов
«Histore du Rock»,  могут  наблюдать  между  страничкой  про  симфрок  и
страничкой    про   нью-уэйв   именно   такого   стилизованного   панка,
ковыряющегося в носу и параллельно громящего английский парламент.
     В_а_р_и_а_н_т   3.   Панк   —   явление   культурное,   точнее    —
околокультурное,  поскольку  вряд  ли  полноценное. По-простому: не умел
делать музыку — пошел в панки. В реальной бытовой действительности панка
не существует. Есть лишь весьма ресурсоемкая атрибутика, с которой в лом
связываться.
     Думаю,  можно  привести еще немало примеров подобного расчленения и
обессмысливания по частям… Вот еще, например:  панк  как  определенная
музыкальная подкраска. Нынче не актуально говорить: грязно звучит. Нынче
скажут: звучит  по-панковски.  Панк,  безусловно,  несет  в  себе  некие
музыкальные  идеи,  но  не  на  обиходном  уровне,  который нам наиболее
удобен. Да сейчас и не о музыке речь. Не только о музыке . Ибо  если  уж
говорить о панке — так говорить о явлении культурной, интеллектуальной и
еще черт знает какой жизни, но именно как о явлении, пытаясь  определить
особенности    его    эстетики,    истоки   возникновения   и   принципы
существования.В заголовке упомянуто лишь слово «эстетика» — значит,  так
оно  и  будет.  Без  претензии на истину в последней инстанции, но и без
пресловутого  запрограммированного  желания  найти  именно  то   золото,
которое блестит.
                                  2.
     Первым человеком, который на моей практике пытался определить  панк
как  явление  духовного  движения  человечества  /а  движение  это,  как
известно, идет отнюдь не по военно-коммунистической прямой/,  обладающее
собственной  эстетикой,  т.е.  собственными законами красоты и гармонии,
т.е. собственными представлениями о том, что  есть  красота  и  гармония
/правда,  это  —  еще  об  одном аспекте рока и панка, психическом, но в
данном случае важен подход/…Так вот, этим человеком  стал  Егор  Летов
/чур  меня,  чур!!!/, и чтобы не отсылать читателя к малодоступному даже
при типографском тираже  московскому  журналу  УРлайт  /N5-23/,  приведу
кое-какие выдержки из летовского интервью:
     -Если исходить из Достоевского, то с роком все получается  так:  На
каком-то  этапе  у  Гессе  появилась  статья  «Братья Карамазовы и закат
Европы». В ней был высказан тезис: Достоевский — первый  пророк  некоего
движения,  четкого  движения,  согласно которому человечество делится на
два типа: потенциальные  самоубийцы  /люди,  у  которых  во  главе  угла
своеволие,  которые  не боятся смерти — «нелюди»/ и все остальные. Рок в
настоящем виде — массовое движение «нелюдей», в нем  человек  —  человек
только  внешне,  а  по  сути — сумасшедший… В моем понимании рок — это
движение античеловеческое, антигуманистическое, — некая форма  изживания
из себя человека как психологически жизнеспособной системы.
     Егор, безусловно, говорит о себе и о  той  музыке,  которую  делает
сам.  И  этот «внутренний» подход, «от ощущения», позволяет избежать той
расчлененности понятия, которой страдает большинство  исследований.  Мой
взгляд  —  «снаружи», но это сознательно, без желания проникнуть внутрь,
при  стремлении  «попасть  в  струю»,  в  интонацию,  естественном   для
постороннего человека, который хочет понять. Не определить, но понять. К
тому же, это — попытка разобраться в  эстетике  панка  как  в  одном  из
упражнений духовной практики человечества в /чтоб круче звучало/ разрезе
социума.  НЕ   общества,   а   с_о_ц_и_у_м_а   как   такового:   любого,
произвольного, возможно весьма абстрактного скопища человеческих особей,
а не какой-либо  общественно-экономической  формации,  при  относительно
небольшом  их  выборе.Если  хотите  —  отчасти  в пику приведенному выше
мнению о том, что панк — результат всякого рода  кап-  и  соц-заморочек,
коих до фига и больше.
     И  вот  еще  что.  Говоря  о   панке,   мне   удобнее   оперировать
отечественными  командами.  Во-первых,  оттого, что они более знакомы во
многих своих проявлениях — от пленок и живых  концертов  до  интервью  и
нормального общения. А во-вторых, оттого, что считаю важным вынести панк
за скобки конкретной страны — скажем Англии 70-х годов.  Я  склоняюсь  к
тому,  чтобы  рассматривать  панк  как  ветку  или  сук на едином дереве
саморазвивающейся культуры того, что называется  человечеством.  Но  как
жанр  искусства  /и  не  только музыкального/, не как, опять-таки, метод
изображения или отражения действительности…
     Думаю,   уместно   принципиальное   сравнение  по  месту  в  едином
культурном пространстве, скажем, с таким понятием как романтизм  /только
без   рассуждений  о  приоритете,  масштабности  и  социальных  корнях/:
романтическая музыка… романтическая литература… романтический взгляд
на  мир…  панк-музыка…  панк-литература…  панк-взгляд  на мир… В
данном случае, моей эрудиции, увы, не хватает на то, чтобы вспомнить тот
умный  термин,  которым эти явления можно обозвать /а может, если термин
не идет, когда его зовут, его и нет вовсе?  хотя  —  должен  быть…/.Но
мудрый  язык  все  расставляет  на  свои  места.  Как известно, подобные
параллели сочетаемости не могут быть случайными. Они  исходят  из  того,
что в сознании народа — стихийного творца языка, эти понятия расположены
на одном уровне, семантически  параллельны:  эта  вот  параллельность  и
порождает  параллельную  сочетаемость. И пусть кто-то попробует сказать,
что аппеляция к языковым реалиям — не аргумент в данном споре. Пусть  он
только попробует!Ух, как он будет не прав! Для тех, что не сталкивался с
языком  как  структурой,  самостоятельно,  вне  желания  индивидуального
носителя    существующей    и    функционирующей,   еще   один   пример,
поясняющий.Можно сказать: полное ведро, полное корыто,  полный  таз,  но
нельзя  сказать:  полный  унитаз  — поскольку тут же возникает вопрос:»А
заткнули ли в унитазе сливное отверстие, не забыли ли?»
     И   еще  одна  языковая  параллель:  панк-музыка,  панк-литература,
панк-взгляд  на  мир  /см.выше/,  и  —   советская   музыка,   советская
литература,  советский взгляд на мир… Абсолютно очевидна неувязанность
таких  сочетаний  с  языковым  контекстом,  что  свидетельствует   и   о
неувязанности,  нелогичности  самих  понятий.  Понятий,  построенных  по
принципу чуть ли не территориальному. Политическому, какому угодно —  но
только не эстетическому. Абсурдных и, слава Богу, вызывающих сейчас смех
не только у среднестатистического англичанина. И речь здесь — не  только
о    скрещивании    общественно-политических   терминов   с   собственно
эстетическими. Для наглядности позволю себе последнюю языковую  игрушку,
в  данном случае — по принципу «от противного»: если обязаны срабатывать
сочетания типа «советская музыка», то должен работать и  вот  этот  ряд:
единая    многонациональная    общность    советский   народ…   единая
многонациональная     общность     романтический     народ…     единая
многонациональная общность панковский народ…
     Так вот, речь не только о вышеупомянутом скрещивании, которое,  при
достаточном  к  нему  внимании,  превращает,  скажем, такое издание, как
«Литературный  энциклопедический  словарь»   в   краткое   пособие   для
абсурдиста-заочника…  Речь,  скорее,  о желании разобраться в том, что
стоит ЗА словами, ЗА терминами.Возможно,  от  одного  терминологического
бардака мы придем к другому, но тогда хоть будет из чего выбирать!
     Итак, если рассматривать панк вне привязки к одной отдельно  взятой
стране и к одной конкретно взятой эпохе, если рассматривать его как один
из закономерных шагов человеческого духовного  опыта,  тогда  становится
очевидным,  что корни панка есть в любой национальной культуре. Впрочем,
здесь у меня, кажется, причина уже пошла поперек следствия…
                                  3.
     Очередную  часть  я  ,  пожалуй,  начну  с  четверного   отрицания,
поскольку   пора  бы,  наконец,  добраться  до  сути  настоящей  попытки
исследования. Это отрицание, если хотите, наиболее  четко  выражает  мой
взгляд  на  то,  что  есть  панк  как  искусство,  а  значит — как часть
жизненного проявления.
     Итак:  панк  НЕ  СОЦИАЛЕН, НЕ САТИРИЧЕН и это НЕ ПРОТЕСТ. К тому же
панк НЕ СЕКСУАЛЕН.
     И  все  попытки  подойти к панку с позиций «а что вы хотите сказать
своим творчеством?» в самых разных вариантах этого, так  любимого  нами,
словосочетания  не  только  бессмысленны,  но  и  откровенно  глупы  «по
рождению».  Но,  наверное,  это  въелось  в  нас  намертво  —  в  любом,
вылившемся  в  искусство  проявлении  человеческого  духа  искать  идею,
замысел, «замечательную и чудесную суть…» Что ж, нас т_а_к учили.  Нас
э_т_о_м_у  учили.  Но вы оглянитесь на пару сотен лет назад, если мы все
еще не можем дойти своей головой. Давайте  возопим  к  авторитетам,  при
всей их относительности:
     «Они вообще удивительные люди. Они делают себе жизнь  тяжелее,  чем
это  нужно,  своими  глубокими  мыслями  и  идеями,  которые  они  всюду
разыскивают и всюду вкладывают.  Имейте  же  наконец  мужество  отдаться
впечатлениям!…Вот  они подступают ко мне и спрашивают:какую идею хотел
я воплотить в «Фаусте»? Как будто я сам это знаю и  хочу  выразить…  В
самом  деле,  хорошая  бы  это  была  штука,  если  бы я попытался такую
богатую, пеструю и в  высшей  степени  разнообразную  жизнь,  которую  я
вложил  в  «Фауста»,  нанизать  на тощий шнурочек одной-единственной для
всего произведения идеи! —
     примерно  вот  так  и  говаривал  в  те  давние,  но мудрые времена
И.В.Гете своему Эккерману. И ведь был прав!  Да  вся  практика  развития
мутного  железного  потока того, что называется «советской литературой»,
демонстрирует обнищание и  упрощение  любого  жизненного  материала  при
нанизывании   на  «принцип  идейности»  /как,  впрочем,  и  на  принципы
«партийности», «народности» и пр./.
     И  посмотрите,  во  что  выродилось  ДК, когда Жариков окончательно
оформил свои «памяцкие» идеи. Где свежесть восприятия, где ни с  чем  не
сравнимая  атмосфера  столь  своеобразно  преломленной действительности?
Заменена тщательно  обсосанной,  кастрированной  идеей,  под  которую  с
завидной  настойчивостью подгоняется все остальное.»Сыграни мне, братан,
блюзец…»
     Панк  /а  объемность,  пожалуй, является отличительной особенностью
проявления  искусства/  невозможно  нанизать  на   пресловутый   шнурок.
Подобное нанизывание, простите за дурной каламбур, затянет на нем петлю.
И не столь важно, будет этот  шнурок  «идеей  сатирического  изображения
действительности»  или  «отрицанием развитого социалистического общества
как общественно-экономической формации». Панк не идеологичен,  точнее  —
не  идеен.  Он  есть  отражение тех эмоций, которые «текут в промежность
судьбы». И даже не эмоций, а ощущений, сиюминутно возникающих у человека
—   у   «нечеловека»   —   при  столкновении  со  все  той  же  реальной
действительностью, данной нам черт знает в чем. И  действительность  эта
имеет   какой-либо   смысл   лишь   в   подобной,  опосредованной  своей
разновидности. Панк — одна из критических точек  «опосредования»,  когда
социальное как форма проявления уничтожается, и остается импульсивное. А
количественные — как  и  качественные  —  характеристики  импульсивности
практически  безграничны, и всего лишь какую-то их разновидность принято
называть «панком».
     И  стоит  ли  возводить  истоки панка к вьетнамской войне у них или
эпохе /!/ застоя у нас — или  к  иным  каким  пертурбациям  политической
жизни отдельно взятой страны? Панк — и не только он один — принадлежит к
несколько  иному  порядку  категорий.  Он  скорее  восходит  к  народной
традиции,  к  смеховой культуре с ее жестким игровым началом и очищением
через имитацию страдания,  к  камланию.  Вспомните  быковского  бердю  в
фильме  Тарковского  «Андрей Рублев» и его путь — от смеха ернического и
социально направленного — через  страдание,  в  данном  случае  —  через
реальное  физическое  страдание  —  к злому смеху, постороннему смеху, к
отрицанию. Отрицанию чего?Общества, инициировавшего  высвобождение  этих
«смеховых энергий» в конкретной исторической ситуации?
     Да, в данном контексте это — неправомерная постановка вопроса. Панк
предполагает    тотальное   отрицание.   Егор   хорошо   охарактеризовал
Ника:»сегодня он правый, завтра — левый»… Он действительно способен во
время концерта бить бутылки чуть не о твою голову, а потом извиняться со
слезами на глазах.В качестве аргумента при  неприятии  ГО  мне  пришлось
слышать  тезис  о продемонических настроениях Летова: как6 мол, он может
даже петь такое — «Иуда будет в раю, Иуда будет со мной!»  Мне  кажется,
что   это   —  ханжеское  повторение  все  того  же  до  боли  знакомого
«а-какова-ваша-идейная-позиция?».  Загвоздка  же  в  данной   конкретной
ситуации  в  том, что обвинить Егора в непоследовательности может и член
общества «Память», и воинствующий анархист, причем оба будут считать его
«оступившимся своим».
     Стоит ли подходить к панку — и не  только  к  нему  —  с  подобными
мерками,   традиционными   только   для  данной  разновидности  социкма,
въевшимися намертво,  как  грязь  под  ногтями  /ну  самый  распоследний
совковый  пример: любимец прикинутой московской интеллигенции Молчанов в
«ДО и после» — «А что вы хотели сказать вот этой своей картиной?» Да все
идет  по  плану!!!/. Очевидно, что здесь необходим иной уровень оценки —
точнее, не оценки, а понимания,  которое  вынуждено  становиться  чем-то
вроде     оценки,     будучи     облеченным     в     слова.     Уровень
«естественности-неестественности».  Естества-неестества.  Людей-нелюдей.
Не  в приемлемости дело. Естественно, что такой критерий выламывается из
нашей  с  вами  повседневности,  где  каждый  из  нас  лишь   собирается
повернуться  лицом  к естеству — причем, регулярно собирается. Тотальное
отрицание панка подразумевает отсутствие законов — того, что сверху.  Но
первобытная  мораль, естественные законы сосуществования и существования
— остается  и  сохраняется.  На  полуподсознательном  уровне,  ибо  панк
несовместим  с  сознательными ограничениями и просто границами.Все это —
где-то на уровне, скажем, волков-христиан.
     От  первобытного  уровня  и  взгляда  на жизнь панк отличает крутой
европейский культурный замес.  И  это  еще  раз  подтверждает  мысль  об
отсутствии  национальных  барьеров  для  тенденций в развитии искусства.
Медленнее или  быстрее,  завтра  или  послезавтра  —  но  и  реализм,  и
сюрреализм,  и  панк  шагают  по планете. Что уж говорить о роке вообще,
который принес свои плоды  на  ниве  черных  ритмов  в  конечном  счете,
удобренной  европейской  культурой. А родство панка европейской культуре
настолько  безусловно,  что  обыденно  признается   самими   «заблудшими
детьми»: американский предтеча панка Том Милль /ТЕЛЕВИЖН/ сменил фамилию
на «Верлен» /»В трактирах — пьяный  гул,  на  тротуарах  —  грязь…»  —
французский  символизм  ХIХ века/, а Ник Рок-Н-Ролл своим любимым поэтом
называет «американского европейца-романтика» Эдгара Аллана По.
     Я   сейчас   введу  еще  одно  сочетание,  представляющееся  вполне
уместным. Панк — это не  только  отрицание  тотальное,  но  и  отрицание
тоталитарное  —  обусловленное агрессивностью социума и, в свою очередь,
ведущее к ней. Неизвестно еще, что доминирует в этой связке.Тоталитаризм
отрицания  —  вот  что отталкивает очень многих от панка. Эстетика панка
достаточно однопланова и бескомпромиссна, но  законы  социума  постоянно
вынуждают  идти на компромисс. И чем консервативнее общество, тем больше
компромиссов. Естественно, в обществе тоталитарном при столкновении двух
минусов  должно произойти короткое замыкание, и мы с вами его наблюдаем:
общественный  уклад  много  бы  дал  за  то,  чтобы  разжевать  панк   и
проблеваться  им хорошенько.И естественно поэтому, что панка как явления
в Совке существовать не может. Это подтверждается простеньким примерцем:
панк-ортодокс при сильной зубной боли все ж таки вынужден брать талончик
в поликлинике — и только после  этого  отправляться  к  врачу.  Общество
стремится  найти  для  панка  подходящую  нишу,  и  этим добивается лишь
центробежного эффекта, неизбежно взаимного отталкивания.
     С  агрессивностью  панка, на мой взгляд, связывается и еще одна его
черта — панк не сексуален.  /Нет,  не  как  митьки,  которые  просто  не
сексуальны,-  тут,  чтобы  панк  какой  не  обиделся, речь о панке как о
проявлении все  ж  таки  искусства/.  Тоталитарное  отрицание  панка  не
включает  в  себя  прямое  или  косвенное  отрицание  секса — в этом нет
необходимости, это — не тема, это — если хотите  —  по  линии  волков  и
«естественности»,  это  упоминается  лишь  если попадается на глаза. Сам
панковский имидж отрицает всякий секс и уж  тем  более  всякую  эротику:
сравните,  скажем,  с  гиперсексуальной  волной. Он ближе к элементарной
физиологии. Соблазнительно, конечно, взглянуть на  панк-концерт  как  на
одну  затянувшуюся  сублимацию,  но  где-то  это уже было /правда, шире,
применительно ко всему року вообще, поэтому нет смысла  повторяться/.  А
то, что половые органы пускаются в дело на сцене в качестве реквизита, —
и на мой взгляд, не более, чем эпатирующее нарушение табу,  важное  само
по  себе,  не  по  следующим  за  ним  скандалам  или реакции зала. Панк
физиологичен как физиологично мочеиспускание в неудобной позе — не более
того.
     Те же полуфизиологичные природные законы, к которым стремится панк,
можно  определить  через  математику:  есть  там  такое понятие — «число
стремится к + бесконечности». Так и здесь: эти законы, стремление к ним,
приводят  панк  к  неизбывному  гуманизму  —  здесь и сейчас! Теплое «за
сараем в грязной луже пьяный спал, пустив слюну» — это с одной  стороны,
а  с  другой  — агрессивность в музыке и подаче. Утверждение первородных
законов,  естественности,  происходит  на  всех  уровнях  —  начиная   с
физиологического,  через  истерику  творца,  отрицательно соотнесенную с
социумом и в конце концов возведенную в абсолют.
     И  «винтовка-  это  праздник, все летит и п…» — это не социальный
протест,  а  чрезвычайно  гипертрофированное   стремление   к   свободе,
равенству,    братству,   густо   замешанное   на   первобытном   страхе
/отрицательное  соотнесение  с  социумом/  и  в   области   политической
порождающее анархизм.
     Где-то было емко замечено, что у панка в жилах не кровь,  а  грязь.
Образ  несколько  выспернен, но точен. Единение через всеобщее опускание
вниз — возможно. А вот вверх кто-то всегда будет карабкаться быстрее. От
собственной  ли  умелости  или за чей-то счет — какая разница? Главное —
быстрее. Поэтому панку грязь действительно ближе,  недели  любые  другие
состояния взвешенных частиц.
     Панк — это не вызов обществу и уж конечно не спектакль,  как  очень
выгодно   представлять   немногие   по-настоящему   панковские  концерты
«квадратной» публике. Эти концерты — акция, иными словами —  разрешенное
40-минутное  существование  по иным законам, 40 минут голой экзистенции,
отыскавшей-таки свою нишу в структуре социкма. Рассчитанный шок — это не
панк, это — ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК. Тому же Нику часто не хватает слов и жестов
при достаточном их арсенале.Ему  как-то  плевать,  что  вы  заметите  по
поводу  его  толстого  живота.  В  эти 40 минут — плевать. Правда, после
концерта  он  обязательно  подойдет  и  спросит:»Ну  как?»   —   ласково
заглядывая  в  глаза.  Кто-то  в  зале  крутит  пальцем у виска, кому-то
откровенно скучно…
     Панк  принято  сравнивать с гноем как символом разложения общества.
Но уместно ли это, тем более,  что  сами  панки  чаще  оперируют  словом
«грязь».  А  гной  и  грязь  —  разные вещи, не правда ли? Обопритесь на
школьный курс, вспомните  наверняка  ненавистного  Чернышевского  и  его
теорию о грязи реальной и фантастической. первая — это «чистая» грязь:
     «Запах сырой, неприятный, но не  затхлый…Элементы  фантастической
грязи  находятся  в  нездоровом состоянии, натурально, что как бы они не
перемещались и какие бы другие вещи, не похожие на грязь, не выходили бы
из этих элементов, все эти вещи будут нездоровые, дрянные».
     Итак, есть грязь гнилая, а есть — здоровая. А вот в вопросе истоков
такового  различия ни я, ни, судя по всему, панк-ортодокс с Чернышевским
не согласятся. Признак здоровой грязи у него — дренаж, отток, а значит —
движение.  «Движение  есть  реальность, а реальность — это жизнь»/по его
социал-демократической   терминологии,    движение-реальность    =труд/.
Подчеркну,   движение   направленное,  даже  целеустремленное.  Если  же
накладывать эту «грязевую» схему на панк, то он — в любом случае — грязь
реальная,  т.е.  здоровая,  хотя  и  весьма  неприятная  для чистых ног.
Реальная,  потому  как  находится  в   движении,   НО   —   в   движении
х_а_о_т_и_ч_е_с_к_о_м  /»сегодня  —  правый,  завтра  —  левый»/.  Не  в
действии-противодействии, вперед-назад, вниз-вверх,  а  в  движении  тех
броуновских частиц, молекул или что там еще у него двигалось…
     Вот оно, отличие: панк не имеет направления и цели /кроме попутного
расталкивания  соседних  частиц/.Его  законы  и принципы существования —
агрессивно-первородные — всеобщи. «Каждый из нас немножечко  панк…»  А
как  иначе?  Можно ли надеяться, что дождь сейчас закапает вот именно из
этого квадратного кусочка неба, за периметром которого — сушь да гладь?
     И  еще  один  момент.  Если  волна, металл, эстрада и проч., как ни
крути,  паразитируют  и  процветают   на   инстинктах   человеческих   —
сексуальных  ли,  социальных,  —  то панк лезет глубже — в физиологию, в
естество, в такие изначально корневые вещи, как жизнь, смерть, свобода.
     Панк  ничего  не  стремится  изменить,  и  поэтому  он  ближе  не к
прямоходящему нигилизму, а к этносу юродивых, которые тоже были «сегодня
правыми,  завтра левыми» — с той лишь разницей, что панку наплевать и на
правых, и на левых, и на корневую мораль юродивых. Речь не о продажности
—  хлеб все равно важнее, он укладывается в сетку законов, нанесенную на
нас природой. Политика же — нет, во всех  ее  проявлениях.  И  социум  в
современных  формах вряд ли был ею задуман, поскольку ведет к вырождению
человечества  с  параллельным  самоистреблением.  Но  в  природе  всегда
существовало  нечто, обо что в случае необходимости можно вытереть ноги,
естественное и  привычное  до  безобразия,  напоминающее,  что  все  мы,
собственно,  —  оттуда,  снизу,  и  неплохо  бы  иногда  оглядываться на
собственный хвост.
                                  4.
     Давеча один мой знакомый музыкант заявил:»Ведь что  делается:  либо
«коммерция»  на  всем  буквально,  либо водка + отрицание всех и вся». И
продолжил:»И то, и другое — скучно». Ответ на потенциальный вопрос:  да,
он  живет  в  городе Новосибирске. И его взгляд закономерен, и его точка
зрения более чем логична. Вот только подходят из того же Н-ска  вести  о
том,  что  ряд потенциально интересных команд решили объединиться, чтобы
играть ради игры, работать ради работы, не требуя иных денег, кроме  как
за  проезд. А ГО нынче стоит не менее 500 за концерт… Все смешалось, и
оттого еще больше чешутся пальцы потеоретизировать на ту или иную  тему.
А  если  отвлечься  от  определения  критики  как  «процесса соотнесения
истерики творца  с  потребностями  общества»,  то  становится  понятным,
почему  Андрей Белый в десятых годах носился с «теорией поэтики в тысячу
страниц», а Михаил Эпштейн умудряется и в наше сложное  время  выпускать
проэстетские книжки с названиями типа «Парадоксы новизны».
     Иными словами, это не паразитизм на искусстве и  не  попытка  найти
шестой  смысл  там,  где  его  нет,  а  своеобразная  форма  осознания и
«прожития» того,  что  видишь  и  слышишь.  И  именно  поэтому  подобные
сочинения  очень  трудно  заканчивать,  но  автор  никогда, вопреки злым
языкам и  тайным  подначкам  доброжелателей,  не  возьмется  за  попытку
составления эстетики постпанка. Дайте мне для этого постпанк!