Вопрос «М.Ю. Лермонтов и госпожа Адель Оммер де Гелль» отразился во
многих сочинениях о поэте. Большинство из них было написано в первой
половине двадцатого века, уже в советское время, когда обличать во всех
грехах царское самодержавие и, особенно, николаевскую эпоху, было
идеологически модно. Вспомним некоторые из них: повесть «Штос в жизнь»
Бориса Пильняка, «Мишель Лермонтов» Сергея Сергеева-Ценского, «Тринадцатая
повесть о Лермонтове» Петра Павленко, роман «Бегство пленных, или История
страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова»
Константина Большакова.
Нет надобности доказывать, насколько была политизирована вся наша
жизнь на протяжении десятилетий. Это относится не только к беллетристике,
но и к литературоведению. По версии, бывшей в сущности, официальной,
главной причиной гибели Лермонтова была ненависть царя к поэту-бунтарю, и
усилия исследователей-лермонтоведов были направлены в основном на
обоснование этой версии. Причем роль организатора дуэли отводилась князю
А.Васильчикову, сыну одного из царских любимцев. Так, Э.Герштейн называет
А.И.Васильчикова скрытым врагом поэта и посвящает ему целую главу своей
книги «Судьба Лермонтова» под названием «Тайный враг». О.П. Попов считает,
что роль князя Васильчикова «больше сочинена, чем изучена, и вряд ли была
значительной». (См. : Попов О.П. Лермонтов и Мартынов // Мера. – Санкт-
Петербург, 1994. — № 4. – С.84-90).
Главную роль в трагедии у подножия Машука, безусловно, сыграл Николай
Мартынов, и следует прежде всего обратиться к его личности и к истории его
отношений с поэтом, отказавшись при этом от его примитивной характеристики,
которая давалась ему на протяжении долгого времени: якобы был глуп,
самолюбив, озлобленный неудачник, графоман, всегда находившийся под чьим-
либо влиянием.
Во-первых, назвать его неудачником нельзя – ведь в свои 25 лет он
имел уже чин майора, в то время как сам Лермонтов был всего лишь поручиком
Тенгинского полка, а его литературный герой – Максим Максимыч, всю жизнь
прослуживший на Кавказе, штабс-капитаном.
Глупым он тоже, скорее всего, не был. Например, знавший его декабрист
Н.И. Лорер писал, что Николай Соломонович имел блестящее светское
образование. Сам факт длительного общения Лермонтова с Мартыновым говорит о
том, что последний не был примитивным человеком и чем-то был интересен
поэту.
Вообще-то однокурсником Лермонтова по Школе юнкеров был старший брат
Николая Соломоновича Михаил (1814-111860). Однако именно Николаю суждено
было стать убийцей поэта.
Они оба родились в октябре (только Лермонтов годом раньше), оба
закончили Школу юнкеров, были выпущены в Конную гвардию (Мартынову, кстати,
довелось служить в одном полку с Дантесом), да и на Кавказ они отправились
одновременно. В тяжелой компании 1840 года они участвовали в экспедициях и
многочисленных стычках с горцами. И оба писали об этой войне стихи.
О поэтических опытах Мартынова принято отзываться пренебрежительно.
Его самого часто называют «графоманом» и «бездарным рифмоплетом». Вряд-ли
справедливо
называть его так. Мартынов редко брался за перо, и все написанное им может
поместиться в совсем небольшую книжку. Стихи его действительно не
выдерживают сравнения с лермонтовскими. А чьи, собственно, могут выдержать
подобное сравнение? Хотя есть у него строфы вовсе неплохие. Вот, например,
как иронически он описывает парад в своей поэме «Страшный сон»:
Как стройный лес, мелькают пики.
Пестреют ярко флюгера,
Все люди, лошади велики,
Как монумент царя Петра!
Все лица на один покрой,
И станом тот, как и другой,
Вся амуниция с иголки,
У лошадей надменный вид,
И от хвоста до самой холки
Шерсть одинаково блестит.
Любой солдат – краса природы,
Любая лошадь – тип породы.
Что офицеры? – ряд картин,
И все – как будто бы один!
Пробовал Мартынов свои силы и в прозе: сохранилось начало его повести
«Гуаша» — где рассказывается о печальной истории влюбленности русского
офицера в «молодую черкешенку необыкновенной красоты»: «Судя по росту и по
гибкости ее стана, это была молодая девушка; по отсутствию же форм и в
особенности по выражению лица, совершенный ребенок; что-то детское, что-то
неоконченное было в этих узких плечах, в этой плоской, еще не налившейся
груди…
— Представь себе, Мартынов, ведь ей только 11 лет! Но что это за дивное и
милое создание!
И взгляд его при этих словах был полон невыразимой нежности.
— Здесь, князь, в 11 лет девушек замуж выдают… Не забудьте, что мы здесь не
в России, а на Кавказе, где все скоро созревает…
С первого дня, как увидел Долгорукий Гуашу (так называли молодую
черкешенку), он почувствовал к ней влечение непреодолимое; но что всего
страннее: и она, с своей стороны, тотчас же его полюбила… Случалось, что в
порывах шумной веселости она забежит к нему сзади, схватит его неожиданно
за голову и, крепко поцеловав, зальется громким смехом. И все это
происходило на глазах у всех; она не выказывала при том ни детской робости,
ни женской стыдливости, не стесняясь даже несколько присутствием своих
домашних.
Все мною слышанное крайне удивляло меня: я не знал, как согласить в
уме своем столь вольное обращение девушки с теми рассказами о
неприступности черкесских женщин и о строгости нравов вообще… Впоследствии
я убедился, что эта строгость существует только для замужних женщин,
девушки же у них пользуются необыкновенной свободой…»
Главное же сочинение Мартынова – поэма «Герзель-аул» — основано на
личном опыте. Оно является документально точным описанием июньского похода
в Чечню 1840 года, в котором сам Мартынов принимал деятельное участие:
Крещенье порохом свершилось,
Все были в деле боевом;
И так им дело полюбилось,
Что разговоры лишь о нем;
Тому в штыки ходить досталось
С четвертой ротой на завал,
Где в рукопашном разыгралось,
Как им удачно называлось,
Второго действия финал.
Вот от него мы что узнали:
Они в упор по нас стреляли,
Убит Куринский офицер;
Людей мы много потеряли,
Лег целый взвод карабинер,
Поспел полковник с батальоном
И вынес роту на плечах;
Чеченцы выбиты с уроном,
Двенадцать тел у нас в руках…
Интересно, что в творчестве Мартынова тоже правдиво отразились реалии
того времени. Есть в нем, например, упоминание о знаменитых кавказских
кольчугах:
Джигиты смело разъезжают,
Гарцуют бойко впереди;
Напрасно наши в них стреляют…
Они лишь бранью отвечают,
У них кольчуга на груди…
Достаточно реалистично описывает он сцену смерти раненного в бою
русского солдата:
Глухая исповедь, причастье,
Потом отходную прочли:
И вот оно земное счастье…
Осталось много ль? Горсть земли!
Я отвернулся, было больно
На эту драму мне смотреть;
И я спросил себя невольно:
Ужель и мне так умереть:..
Схожие сцены можно найти и у Лермонтова, в знаменитом стихотворении
«Валерик», созданном на материале той же летней кампании 1840 года.
Неудивительно, что Мартынова впоследствии обвиняли и в «попытке творческого
состязания» с Лермонтовым, и в «прямом подражании».
Однако взгляды на войну были различны. Лермонтов воспринимал
происходящее на Кавказе как трагедию, мучась вопросом: «Зачем?» Мартынову
эти сомнения были неведомы. Он находился в полной уверенности в праве
России применять против неприятеля тактику выжженной земли (вопрос, на
котором российское общество раскололось на два лагеря и в наши дни):
Горит аул невдалеке…
Там наша конница гуляет,
В чужих владеньях суд творит,
Детей погреться приглашает,
Хозяйкам кашицу варит.
На всем пути, где мы проходим,
Пылают сакли беглецов.
Застанем скот – его уводим,
Пожива есть для казаков.
Поля засеянные топчем,
Уничтожаем все у них…
Наверное, это дело будущих исследователей оценить по-достоинству, как
исторический источник, подобные сочинения. Однако, надо признать – в них
много правды.
Считается, что в этой же поэме Мартынова содержится шаржированный
портрет Лермонтова:
Вот офицер прилег на бурке
С ученой книгою в руках,
А сам мечтает о мазурке,
О Пятигорске, о балах.
Ему все грезится блондинка,
В нее он по уши влюблен.
Вот он героем поединка,
Гвардеец, тотчас удален.
Мечты сменяются мечтами,
Воображенью дан простор,
И путь, усеянный цветами,
Он проскакал во весь опор.
О какой блондинке пишет в своих стихах Мартынов мы можем только
догадываться…
Возвращаясь к вопросу о причинах и поводе роковой дуэли у подножья
Машука, хотелось бы заметить, что, пожалуй, из всех исследователей,
посвятивших целые тома этой проблеме, наиболее близко к решению давней
загадки подошел О.П.Попов. В своей статье «Лермонтов и Мартынов» он
проанализировал все возможные причины столкновения. И все они не кажутся
ему достаточно вескими для того, чтобы продиктовать столь суровые условия
поединка.
История Сальери и Моцарта? – Конечно нет. «Ничего подобного в
Мартынове обнаружить невозможно, — пишет О.П.Попов, — и на роль Сальери он
не годится». – Действительно, ведь Мартынов, собственно, не закончил ни
одного своего литературного произведения. Видимо, не счел главным для себя
литературное призвание. Хотя… У каждого Моцарта есть свой Сальери.
Небезосновательно опровергает Попов и версию В.Вацуро, писавшего в свое
время: «Ни Николай 1, ни Бенкендорф, ни даже Мартынов не вынашивали планов
убийства Лермонтова – человека. Но все они – каждый по-своему – создавали
атмосферу, в которой не было места Лермонтову – поэту».
Мартынов убил именно Лермонтова – человека. Как можно было создавать
атмосферу, в которой не было бы места Лермонтову – поэту, непонятно. Вот и
получается, что, если отбросить вздорные выдумки о том, будто дуэли не было
вовсе, а убил поэта подкупленный казак (версия Короткова, Швембергера),
остается в лермонтоведении неразрешенная загадка с именем «Adel», да еще
версия о защите Мартыновым чести сестры. Опровергая последнюю, Олег
Пантелеймонович Попов говорит о том, «что сестра гордилась тем, что ее
считают прообразом княжны Мери», а , следовательно, в защите чести не
нуждалась. Ну, сестра-то, может, и гордилась. Да только вот родственникам
это никак не нравилось. Опять-таки вопрос культуры и менталитета того
времени. Ведь есть же свидетельства о том, что не только досужие сплетники,
но и вполне серьезные читатели романа Лермонтова (Грановский, Катков)
увидели в княжне Мери младшую сестру Мартынова, причем считали, что княжна,
как и ее мать, изображена в невыгодном свете. А что касается истории с
пакетом писем Натальи, переданных из дома Мартынову через поэта, видимо,
наложившей ранее негативный отпечаток на отношения приятелей, то хоть
лермонтоведы и убедительно доказывают, что никакой вины тут Лермонтова не
было, — пакета он не вскрывал, писем не читал и не уничтожал, но мать
Мартынова – то думала иначе…
По нашему мнению очень важными в рассуждениях о преддуэльной ситуации
оказались два момента: во-первых, необходимость соединить версию истории
отношений Лермонтова с француженкой Adel с версией о защите Мартыновым
чести сестры, Во-вторых, не менее важно было разобраться с вопросом
датировки пребывания Адель Оммер де Гелль на Кавказе, чего до сих пор не
сумели сделать лермонтоведы. И только введение в научный оборот материалов
Карла Бэра (применительно к лермонтоведению это впервые было сделано нами –
Е.С.) позволило аргументировано говорить о том, что французская
путешественница находилась на Кавказе с 1839 по 1841 год включительно.
Таким образом, вырисовывается на наш взгляд вполне убедительная
версия ссоры Лермонтова с Мартыновым. Ведь не могла же быть настоящей
причиной ссоры пустяшная, даже не обидная шутка, сказанная Лермонтовым по-
французски на вечере в доме генерала Верзилина: «Горец с большим кинжалом»
(montaqnard au qrand poiqnard). «Мартынов, когда хотел, умел отшучиваться,
в конце концов, мог и прекратить знакомство, сохраняя свое достоинство», —
пишет О.П.Попов.
Произошедшее в Пятигорске расценивается нами как большая человеческая
трагедия. Трагедия непонимания. Несовпадения двух менталитетов, двух
взглядов на жизнь. Добропорядочный, встроенный в социальную структуру
общества своего времени Мартынов и трансцендентальный лирик, которому
суждено было стать музыкой души своего народа. Он не был рожден для того,
чтобы воспроизводить биологическую массу. У него было иное предназначение,
которое дается одному из миллионов. Осознать это предназначение не сумели
многие современники Лермонтова.
Да и сегодня можно еще услышать множество вопросов об этой сложной,
многогранной натуре. Наверное, понять его можно только с позиций
философского знания. Именно поэтому мы обращаемся с заметным опозданием к
трудам русских религиозных философов Данилевского, Соловьева. С их помощью
нам предстоит понять во всей глубине и жизнь великого Лермонтова, и его
творчество, ставшее самым дорогим камнем в сокровищнице русской литературы.Дополнение.
Интересный эпизод мы встречаем в труде Д.М. Павлова «Прототипы княжны
Мери» (отдельные оттиски из газеты «Кавказский край» №№ 156 и 157 1916
года). Он приводит остроту, которой обменялись, якобы, Лермонтов и
Мартынов:
— «Женись Лермонтов, — говорил ему его самоуверенный товарищ, — я сделаю
тебя рогоносцем».
— Если мое самое пламенное желание, — будто бы ответил поэт, —
осуществится, то тебе, любезный друг, это будет невозможно.
Далее Павлов пишет: «Из этих слов Мартынов заключил, что Лермонтов
«имеет виды на руку его сестры». Догадки эти, однако, не оправдались. В
1841 году Лермонтов интересуется уже другими видными прелестницами и делает
это на глазах у брата своей бывшей симпатии…
Вполне допустимо, что именно эта перемена фронта дала семье
Мартыновых мнимое право высказывать утверждение, что «Лермонтов
компроментировал сестер своего будущего убийцы» (Русский Архив, 1893, кн.2.
– С.610, кн. Д.Оболенский). А это обстоятельство, в связи с раздутой
историей о распечатанном будто-бы поэтом письме и дневнике Натальи
Соломоновны, сыграло, как известно, роль самой главной причины в истории
ненависти Мартынова к своему бывшему другу…
Недаром собравшаяся во дворе Чилаевской усадьбы, в которую было
привезено бездыханное тело поэта, толпа повторяла слух, что причиной дуэли
послужила барышня.
— Дуэль-то произошла из-за барышни!, — крикнул кто-то производившему
следствие подполковнику Унтилову (Карпос, Рус.М., 78. – 1890., С.ХП).
