Голос души автора сего…
Нынче мы отмечаем круглую дату – 2000-летие Христианства. Уже было
написано множество работ по этой теме, сколько было телепередач… И это за 9
с небольшим лет нашей российской «демократии». Христианство опять вошло в
моду. Теперь даже в Совете Федерации заседают представители крупных
религиозных конфессий. Правда главенство отдается христианству. Но почему
христианству ? Может потому, что оно явилось изначально золотой серединой
между замкнутостью иудаизма как конфессии, и нетерпимостью к инакомыслию и
«неверным» у ислама.
Несмотря на 20-летие воинствующего атеизма, христианство все же
осталось в русских. (20-летие воинствующего атеизма – это мое личное
мнение: я считаю, что когда Сталин пригласил к себе попов и разрешил им
открыть семинарии во время войны воинствующий атеизм кончился. Именно
ленинская политика была политикой атеизма. Сталин погубил «великое дело»
тов. Ленина.)
Но в чем были правы волхвы Киева и Новгорода, и позже – коммунисты, —
так это в том, что христианство губит человеческое(творческое) начало. Оно
– изначально чуждая религия. Христианство было чуждо свободолюбивым
славянам. Но то, что христианство – исконно русская религия – чистая
правда. Христианство не смогло бы утвердиться, если бы оно не имело военной
поддержки. Взгляд со стороны: «…православие (христианство) утвердилось на
Руси благодаря тому, что Владимир из-за своей алчности и жажды власти
продался Византии, которая помогла ему с администрированием и финансами…»
Начать порабощать собственный народ, родную кровь мог только очень жестокий
и беспринципный человек. А может он вовсе и не славянин по происхождению? В
этом свете теория норманистов выглядит очень убедительно. Но, теории —
теориями, а по историческим источникам все выглядит совершенно иначе.Выбор веры
Религиозная политика князя Владимира в 980-е годы отличалась, как
кажется, известным налетом авантюризма, что, собственно, и неудивительно:
князь был чистокровным скандинавом, хотя и рожденным на Руси, и к
традиционной славянской вере относился, видимо, вполне скептически (как,
возможно, и ко всем остальным). Да и трудно предположить, что у вечных
странников-варягов, даже благородной крови, потомком которых он был,
оставалось после веков жизни на чужой земле за душой что-то особенно
святое. Княжеская авантюра нашла свое отражение в летописном рассказе об
«испытании вер», уже изложенном выше. Итак, в 986 г. к князю якобы
зачастили миссионеры из разных стран. Владимир выслушал всех, затем
осуществил «разведку» и после совета и зрелого размышления остановился на
восточном (византийском) христианстве ради красоты богослужения. Нужно
думать, что бродячий фольклорный сюжет «испытания вер» был призван
«облагородить» летописную историю, подменив сведения о княжеских поисках
новой политической ориентации, а соответственно — и веры, поскольку в
средние века (а кое-где и сегодня) эти вещи не разделяли: единоверец был
союзником.
Князь, видимо, поочередно давал понять мусульманам (Волжской
Болгарии), иудеям, западным и восточным христианам, что не прочь принять их
веру и закон, и, очевидно, следил за реакцией, взвешивая плюсы и минусы,
«за» и «против». Заметим, что Владимиру не пришло в голову сменить
славянское язычество на близкое балтийское или чуждое, но сходное в
основных принципах угро-финское: их носители (голядь, чудь, весь, меря и
пр.) сами зависели от Руси.
Князь выбирал между различными вариантами единобожия (монотеизма),
поскольку в сопредельных и доступных его влиянию землях просто не было
мощных государств, потенциальных союзников, исповедовавших иные религии (не
брать же в расчет далекую Индию или и вовсе запредельный Китай, куда
добирались разве что купцы по Великому шелковому пути). А европейские
языческие народы сами наперебой крестились. Конечно, окончательный выбор
был продиктован прежде всего экономическими соображениями: именно в
Константинополе испокон веков сходились торговые связи восточных славян со
всем средиземноморским миром, что порождало тесные отношения попеременного
сотрудничества-соперничества с империей. Но не следует забывать и
единственного в своем роде и тогдашнем мире византийского великолепия,
пленявшего не одно поколение славянских и варяжских купцов и воинов.
Отказавшись от ориентации на разгромленную Хазарию, Русь, вполне
естественно, обратилась в сторону Византии. Но если «хазарский» период не
привел к принятию иудаизма, период «византийский» мог открыться только
официальным крещением (т.е. утверждением государственного статуса
христианства) — иначе «разговор», диалог просто оказался бы невозможен.
Русь как бы взялась изучить «язык» интересного и нужного ей собеседника, но
с первого же момента, видимо, решила «выторговать» за этот шаг как можно
больше: династический брак князя с византийской принцессой и соответственно
полноправный статус в европейской политике. Добиться этого, особенно
принцессы, было нелегко — нужно знать унаследованное из античных времен
высокомерное отношение ромеев к варварам-язычникам, даже желающим
креститься.
Примерный ход событий, связанных с крещением князя Владимира и его
браком, восстановлен польским историком Анджеем Поппэ. Согласно его версии,
Владимир крестился 6 января 988 г. в Киеве, а не в Корсуни-Херсоне (близ
нынешнего Севастополя), как говорит летописец. Впрочем, среди историков
преобладают сторонники херсо-несского крещения. В качестве даты крещения
называют также 1 марта 987 г., есть сведения, что не от греческих, а от
болгарских (славянских) священников. Согласно летописной версии, Владимир
взял Корсунь, чтобы вынудить Византию отдать за него Анну. По более
убедительной реконструкции А. Поппэ, произошло это из-за отпадения
своевольного города от империи — князь выполнял здесь свои союзнические
обязательства, а город вернул императору в качестве своеобразного выкупа за
невесту. Летописная история крещения князя в Корсуни маловероятна еще по
одной причине: корсунское священство в вероисповедном плане отличалось от
константинопольского, и отношения между ними были весьма напряженными.
Странно было бы, ориентируясь на Византию, принимать крещение в непокорном
городе, исповедующем к тому же иной вариант вероучения.Крещение Руси
Вскоре после крещения князя были окрещены и киевляне-язычники.
Принятие таинства было, как сказали бы сегодня, добровольно-принудительным.
Предварительно по велению князя низвергли идолы его собственного пантеона:
одни изрубили, другие сожгли, а Перуна привязали к конскому хвосту и
волочили его с горы к ручью, причем двенадцать мужей избивали идол палками.
«Делалось это, — говорит летописец, — не потому, что дерево что-нибудь
чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе».
Перуна кинули в Днепр, и специально приставленные люди отпихивали его от
берега до самых днепровских порогов, которые, видимо, воспринимались как
граница «своего» мира (такая граница может не совпадать с политической).
Власть князя, как видно, была весьма сильна: он решительно расправился с
идолами, не побоявшись народного возмущения. Более того, если верить
летописи, никаких волнений в Киеве и не последовало. А князь, не давая
язычникам опомниться, послал по всему городу глашатаев со словами: «Если не
придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или
раб, — да будет мне враг». Угроза достаточно серьезная.
Обратим внимание на места постройки церквей: они фактически заместили
языческие святилища, как бы унаследовав сакральность (священность) их мест.
Тот же механизм замещения будет в полную силу действовать и в народных
представлениях, приведя в итоге к возникновению новой картины мира на
основании синтеза языческой и христианской моделей. Противоречие между
верами с веками сгладилось, сошло на нет. Христианство, еще на византийской
почве включившее в себя многие элементы языческой народной магии, слилось в
сознании масс народа со славянскими верованиями и обрядами. У развитой
монотеистической религии (иудаизм, христианство, ислам) и магического
язычества есть нечто общее, а именно — признание существования «мира иного»
и его влияния на мир здешний и живущих в нем людей. Но это влияние и
взаимодействие миров трактуется по-разному. Религия — это диалог с высшим
существом, где человек, признавая свою подчиненность божественной воле и
надеясь получить посмертное спасение в результате милости Бога, обращается
к Нему с хвалой или просьбой. Других причин для молитвы, по сути, не
существует. Божество для религиозного сознания — высшая личность,
индивидуальность, совершенно свободная и подчиняющаяся только Своей воле.
Для магии иной мир населен множеством существ, которые тем не менее
являются мнимыми (как и христианские бесы), поскольку несвободны. Эти
ложные индивиды в принципе не отличаются от безличных слепых сил, с
которыми работает наука (имеющая некоторые общие основания с магией, в
частности предпосылку существования вечных неизменных законов, знание
которых позволяет осуществлять целенаправленную предсказуемую деятельность
по изменению мира). Объекты магии вполне поддаются управлению и
использованию, для чего следует овладеть магической техникой (заклинаниями,
тайными именами и т.п.). Тогда результат гарантирован.Двоеверие
Традиционная вера и не собиралась умирать на Руси. Как писал иеромонах
Иоанн (Кологривов), русский католик, член ордена иезуитов, читавший в
середине XX в. лекции в Папском Восточном институте в Риме, «имена
языческих богов и самая память о них были вырваны из русской души, но
христианству тем не менее нс всегда удавалось укоренить в ней свои догматы
и верования. Евангельское учение и древние языческие представления
расположились одно над другими, и это положение не исчезло до наших дней.
Не только языческие обряды народ кое-где сохранил, но и самый дух
многобожия под христианскою внешностью; или, говоря еще яснее, русское
народное христианство представляет собою некое языческое христианство, где
многобожие представлено верованиями, а христианство—культом». Язычество
долгое время открыто сопротивлялось христианизации (полностью Русь была
окрещена в XII в.), а будучи наконец побеждено и уступив важнейшие позиции,
по-прежнему наполняло «низкие», бытовые уровни народной жизни, благополучно
сосуществуя с христианством, деля с ним сферы влияния и постепенно сливаясь
в единое мировоззрение, называемое в науке вслед за средневековыми
церковными авторами «двоеверием».
Еще в Риме пламенному раннему христианству, религии откровения и
жертвенного искупления, религии последних времен, когда конец привычно
устойчивого мира кажется совсем близким, почти ощутимым, пришлось
приспосабливаться к условиям длительного бытования, да еще и в статусе
государственной религии огромной пышной многонациональной империи. Так было
в Византии: культ Диониса, например, оказался заменен культом св. Георгия,
храмы в чью честь строились на местах былых Дионисовых святилищ, а
праздники совпадали с днями дионисий, — отождествление пространственное и
временное приводило к отождествлению самой христианской фигуры с языческой.
Так было на Западе. Так было и на Руси. Известно, например, что в Новгороде
церковь св. Власия стояла на Волосовой улице, а святой в ней был изображен
на иконе в окружении скота (ср. «скотья бога» Волоса). Таких примеров можно
было бы привести немало.Как умирала языческая свобода…
Принесенное «из-за моря» и навязываемое княжеской властью христианство
было для русского смерда или простого горожанина своего рода «речью на
непонятном языке». Идеи ожидания Мессии (Спасителя) и его вторичного
прихода, самопожертвования во искупление человеческих грехов, линейного
времени и всеобщего воскресения мертвых «во плоти» в конце времен не имели
прямых соответствий в языческих представлениях о мире. Понятным в новой
вере было только то, что имело традиционные соответствия. Например,
эсхатологические ожидания, связанные с представлениями о грядущем конце
света, времен и Страшном суде как прологе «будущего века», Царства Божия,
могли как-то соотноситься с традиционным представлением о гибели мира и его
возрождении в новом качестве. Известен был и мотив смерти и воскресения
сына бога. В общем же, чтобы сделать язык новой веры понятным, необходимо
было установить соответствия старых и новых персонажей, т.е. осуществить
перевод. Такому «переводу» и был подвергнут языческий пантеон. Фигуры
верхних уровней иерархии совпали в новой модели с христианской «верхушкой»:
божественным семейством, ангелами, святыми, мифологические функции получил
и сам Христос. Произошло это фактически вопреки официальному объявлению
прежних богов демонами. Просто иначе объяснить массам новое учение едва ли
было возможно. В качестве бесов переосмыслились преимущественно низшие
существа языческой иерархии, а многие из них и вовсе сохранились в народных
представлениях без особых изменений.
Богородица и особенно Параскева-Пятница и Анастасия приняли, вероятно,
функции Мокоши (насколько они поддаются реконструкции); парные святые
естественно заместили мифических близнецов (близнечные мифы широко
распространены у многих народов; у индоевропейцев близнецы регулярно
связаны с конями. Георгий-победоносец и пророк Илия слились во едино с
образом Перуна. Христос стал пониматься как существо воплотившее суть три
ипостаси единого: Род, Сварог, Даждьбог.
И таких примеров можно привести множество.
