Реферат по онтологии:
«Природа экзистенциальных категорий в познании»
Любопытно, что «логика» стяжания личных качеств в процессе жизнеустроения
определяется своими собственными категориями, которые можно назвать категориями
душевной жизни (или экзистенциалами — в европейской терминологии). Они также
имеют бинарную природу, но их отношения отличаются и от отношений между
логическими, и от отношений между ценностными категориями. Именно в умении
расставлять правильные акценты во взаимоотношениях экзистенциалов (четко
различать или, наоборот, синтезировать их), причем каждый раз в уникальной
жизненной ситуации, и состоит дар подлинной мудрости, основанной на разуме
сердца.
Ясно, что тема специфичности категорий душевной жизни не нова. Она
разрабатывалась и С. Кьеркегором, и М. Шелером, и П.А. Флоренским и др.
Целостная разработка этой проблемы (в той мере, в какой она вообще доступна
философии) — дело будущего, поэтому мы ограничимся лишь кратким содержательным
обзором основных экзистенциалов.
Сущностная черта жизненной мудрости состоит в том, чтобы
объединять, синтезировать кажущиеся несовместимыми качества и психические
состояния, ведущие нас «вверх» по лестнице совершенствования; но при этом четко
распознавать принципиальную противоположность, контрарную несовместимость вроде
бы одинаковых нравственно-психологических модальностей и делать четкий выбор
между ними.
Иными словами, в функционировании экзистенциалов всегда
присутствуют черты и логических (симметричность категорий, роль их
опосредования), и ценностных категорий (наличие «низа» и «верха, необходимость
категориального выбора). Постараемся пояснить это на некоторых конкретных
примерах, ясно отдавая себе отчет в том, что сфера личностного жизнеустроения
настолько специфична и неоднозначна, что ее в принципе невозможно алгоритмизировать
и «разложить по полочкам».
Учитывая это, мы позволим себе использовать метафоры, образные
сравнения, элементы вольного этимологического выведывания смысла. В конце
концов, абстрактно и сухо писать о важнейших экзистенциалах душевного бытия —
значит самой формой выхолащивать их живое содержание.
Начнем с той ипостаси жизнеустроительной мудрости, которая
заключается в умении обнаружить несовместимость, взаимоисключающую
противоположность нравственных качеств и состояний сознания, которые на первый взгляд
почти не различаются между собой, а потому сплошь и рядом отождествляются в
обыденной жизни. Но это воистину «дьявольские отождествления», словно сам
дьявол нашептывает нам на ухо не делать слишком больших различий между чувством
неудовлетворенности и сомнением, между раздражением и праведным негодованием,
между страхом и трепетом, между унынием и возвышенным страданием. На самом же
деле эти фундаментальные категории душевной жизни образуют пары полярно
несовместимых морально-волевых качеств и психических состояний, одни из которых
воплощают личностное «небо», а другие — личностное «дно». Одни экзистенциалы
обозначают ступени творческого восхождения, другие — их изнанку. Напротив одних
можно твердой рукой поставить знак «плюс», а напротив других — столь же твердый
«минус». Рассмотрим некоторые из этих взаимоотталкивающихся душевных полюсов,
грани между которыми, увы, слишком часто стираются в человеческом сознании, но
которые безошибочно распознает подлинный мудрец.
Сомнение и неудовлетворенность. Сомнение и его крайняя форма —
скепсис — всегда являются изнанкой догматизма Скептик — часто разуверившийся
догматик и наоборот: догматик — зачастую уверовавший скептик. Но оба — и
скептик, и догматик — пребывают в бессознательном подчинении у чужого суетного мнения.
Они воистину жертвы сомнения и не ведают сознания. Отсюда абстрактное отрицание
скептика и абстрактное утверждение догматика, лишенные лично продуманных и
прочувствованных основ, всегда шатаются и колеблются, обрекая своего носителя
на хождение по замкнутому кругу чужих взглядов и ценностей.
Духовно прибывает лишь неудовлетворенное сознание. Чуждое
циничному скепсису и самодовольному догматизму, оно жаждет творческого
обогащения и достижения истинного сознания с другими «Я», удостоверенных
посредством непредвзятых теоретических аргументов и личным ведением сердца
Неудовлетворенность предвещает углубление и расширение ранее продуманных и
принятых основ, она разворачивает спираль духовного восхождения человека.
Голос сомнения монологичен и пессимистичен, бесплоден и безблагодатен.
Неудовлетворенность открыта диалогу, плодоносна и оптимистична, поскольку
вдохновляет на совершение нового жизненного усилия.
Раздражение и негодование. Негодование духа, восстающего против
зла и несправедливости, свидетельствует о наличии прочного нравственного
стержня. При этом праведно негодующий не испытывает чувства личной ненависти к
носителю зла и скорее сострадает заблудшему. Исаак Сирин выразил этот
благородный характер праведного возмущения в чеканной фразе: «Люби грешников,
но ненавидь дела их».
Вопреки альтруистическому чувству негодования раздражение
эгоистично и выражает состояние внутренней неуверенности и неправоты.
Раздражаются зачастую на самих себя, на свои собственные недостатки и слабости,
в которых стыдно признаться и которые бессознательно проецируются вовне,
надругого, безвинного в подавляющем большинстве случаев человека.
Раздражение бес культурно, оно оскорбляет и унижает чужое
достоинство. Негодование духа никогда не оскорбляет личности другого человека,
ибо слишком уважает свою собственную правоту, превосходящую любую самость.
Раздражение — черный «огонь поядающий», в котором корчится маленькое земное
«Я»; негодование «Я» — пламенный меч, рассекающий тьму зла и невежества.
Cтpax и трепет. Трепет — благоговение перед высшим; страх —
смятение перед низшими силами. Трепет — предчувствие близости идеала, любовь и
доверие к нему. Страх — смирение перед всесилием зла, рабское подчинение ему.
Трепещут подлинно верующие и восходящие; боятся сомневающиеся и не ведающие
путеводных звезд духа.
Уныние и страдание, восторг и радость. Уныние и жалобы — знак
разжижения воли; страдание — условие ее закалки. Уныние в лучшем случае
сменится беспечным весельем и восторгом, за которыми неминуемо последует новое
уныние по поводу их утраты. За страданием следует радость очищения и
преодоления. Уныние — лень души, покорившейся потоку настоящего (уныние).
Страдание — страда духа, ведущая в будущее. Восторг телесного наслаждения
неизбежно конечен; радость духовного преодоления бесконечна.
Соизмеримость и подозрительность. Соизмеримость — целесообразная
бережливость, вытекающая из сознания собственной силы. Подозрительность —
спутник духовной слабости и метаний. Соизмеримость выискивает лучшее в другом
человеке, дабы четче и доступнее — по сознанию — довести до него нужное знание.
Подозрительности, напротив, свойственно всегда и во всем видеть худшее.
Соизмеримость ориентируется на высокое и достойное; подозрительность «играет на
понижение», как бы зрит исподним оком (подозрение). Соизмеряющий не выдаст
сокровенного и тем не позволит осквернить его; подозрительный опорочит истину
самой недобротой своего взора.
Смирение и самоуничижение. Смирение — ясное осознание своей
сегодняшней ограниченности, но одновременно и бесконечности горизонтов
совершенствования. Смирение — горение через обуздание гордыни. Самоуничижение —
неверие в свои силы и возможности; оборотная сторона гипертрофированной
самости. Смирение — готовность внимать словам подлинного духовного авторитета и
неустанно следовать идеалу. Самоуничижение — часто разочарование и духовное
разложение некогда самоуверенного «учителя». Смирение — любовное принятие мира
в сердце и согласие с ним; самоуничижение — уничтожение связей и с миром, и с
собственным сверхсознательным потенциалом духа.
Вместимость и всеядность. Вместимость — критерий широты сознания,
умение покрыть отрицание синтетическим утверждением. Всеядность — набор
несовместимых идей и ценностей. Вместимость — способность упорядочить различное
вокруг единого стержня; всеядность — сваливание в кучу всего и вся. Вместимость
уравновешенна и гармонична; всеядность судорожна и хаотична.
Чем отчетливее в своем повседневном бытии распознает человек
нравственные полярности, подобные вышеприведенным, и чем определеннее совершает
он свой моральный выбор, тем большей широтой и утонченностью отличается его
сознание и тем выше стоит он нале-стнице духовного совершенствования. Однако
подлинная мудрость есть не только дар распознавания и тем самым преодоления
«дьявольских отождествлений», но столь же и умение избегать «дьявольских
противоположений».
Эта вторая, дополнительная, ипостась мудрости — умение видеть
единство и взаимосвязь нравственных качеств и состояний, которые обыденное
сознание норовит рассмотреть в качестве противоречащих друг другу. Здесь,
напротив, «дьявол» словно подталкивает нас на бездумное и механическое
противополагание того, что на самом деле образует гармоничное единство:
свободное самоопределение и иерархическое служение; дерзание и терпение;
мужество и сострадание. Подобные противоположности не только не отрицают друг
друга, но требуют обязательного синтеза. Остановимся лишь на нескольких
примерах.
Свободное самоопределение и иерархическое служение. Если у
человека есть представление об иерархии духовных ценностей, если у него есть
идеалы и духовные авторитеты, которым он бескорыстно служит и которым
беззаветно доверяет, то это не только не подрывает его автономии и свободы
воли, но прямо их предполагает. Истинным ценностям может служить только
свободный человек, поскольку истинные ценности на то и истинные ценности, чтобы
не нуждаться в рабском поклонении и принятии из-под палки. Истинному духовному
учителю не нужны безликие и бездумные марионетки; он, напротив, всячески
поощряет самостоятельность и инициативу ученика. Истинный же ученик — тот, кто
в свободном акте любви избрал себе учителя. Истинная иерархия — иерархия
добровольного и бескорыстного сотрудничества ради общего блага Это естественная
иерархия сознающих и восходящих сознаний.
Ложная иерархия, наоборот, основана на эгоизме, лжи и страхе. В
ней не служат высшему, а начальствуют во имя удовлетворения низших страстей и
влечений. Это иерархия рабов и господ. Господин жаждет рабского себе поклонения
и насилует чужую волю. Соответственно, раб не служит, а раболепствует; не
свободно вверяет себя высшему руководству, а позволяет другому владеть своей
волей. Это противоестественная иерархия взаимного падения и ненависти душ, где
карабкаются на иллюзорные мирские вершины, отталкиваясь ногами от плеч тех, кто
находится ниже тебя, и отчаянно хватаясь за ноги того, кто сумел взобраться
выше.
Таким образом, быть свободным — значит уметь сознательно служить
высшему. Отказываться от своего суетного эго, обуздывать низменные страсти и
вожделения — значит проявлять и преумножать скрытые духовные ресурсы своего
глубинного «Я».
Дерзание и терпение. Стремление к высшему подразумевает мудрое
терпение и отказ от иллюзии достижения цели одним скачком. Вместе с тем
терпение — сестра мудрого дерзания: умение не отчаиваться и не падать духом при
неудачах. Истинно дерзающий терпелив; истинная терпеливость — дар не растратить
в неизбежных временных неудачах потенциал творческого дерзания духа.
Подвижность и равновесие. Духовная подвижность и
неудовлетворенность созидательны лишь тогда, когда человек способен сохранить
психическое равновесие и спокойствие в непростых ситуациях, которыми изобилует
жизнь. Истинное же равновесие — не равнодушие (это типичное «дьявольское
отождествление»), а гармоничное напряжение всех творческих сил, духовная бдительность,
соизмеримость и подвижность. Лишь хранящий душевное равновесие восходит и
подвигается; лишь подлинный подвижник является господином своих страстей.
Мужество и сострадание. Мужественный человек тем и отличается от
жестокосердного, что способен сострадать другому человеку и вбирать в себя
чужую боль. Мужественный прежде всего умеет любить. Жестокий же всегда
ненавидит и злорадно унижает слабого. Сострадание тем и отличается от слезной
сентиментальности и слащавости, что имеет мужество вместить в себя страдания
другого, разделить с ним беду и, если хватит сил, вместе превозмочь ее.
Мужество есть действенное сострадание; сострадание — мужество отказа от самости
и изолированности своего «Я» от всего сущего.
Таким образом, противоположные качества и состояния сознания,
подобные проанализированным выше, ни в коем случае нельзя разрывать и тем более
противополагать друг другу. Подчеркнем еще раз: обретение творческих качеств
сознания через, в одном случае, противополагание, а в другом — через
объединение противоположностей легко осуществляется лишь на бумаге, в идеальных
условиях. 
Что же касается реальной судьбы конкретного человека, то слишком
тонкими и подвижными оказываются грани между положительными и отрицательными
душевными качествами и состояниями сознания; порой незаметно превращаются они в
свою собственную противоположность, как, например, мужество — в жестокость,
терпение — в пассивность, подвижность — в суетливость, а свободная воля — в
низменное своеволие. 
Но, значит, самое напряженное поле борьбы пролегает не вовне, а
внутри человеческого духа, и только разум сердца да жизненный опыт оказываются
безошибочными проводниками по дебрям жизнеустроительных дилемм и коллизий. В
конце концов, совершенно правы были древние греки, когда утверждали, что «все
прекрасное трудно» и никакая истина (ни мирового, ни личного бытия) не
достигается человеком без усилий. Однако здесь-то и возникает самый главный
теоретико-познавательный вопрос: а что, собственно, следует понимать под
истиной, существует одна или много видов истины и чем истинное знание
отличается от ложного? 
Литература
1. 
Агни-Йога. Мир огненный. Т. 1. Новосибирск, 1991. 
2. 
Джемс У. Многообразие религиозного опыта. СПб, 1992. 
3. 
Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991.
4. 
Налчаджан А.А. Некоторые психологические и философские проблемы
интуитивного познания (интуиция в процессе научного творчества). М., 1972.