Козлик И.  Перевод Ольги Давыдовой. 
Обращение
на данной юбилейной сессии к творческому наследию гениального русского поэта
XІX столетия Федора Ивановича Тютчева является абсолютно закономерным. Ведь
глубокоуважаемый профессор Ришард Лужный тоже занимался исследованием
тютчевской поэзии и оказывал содействие популяризации произведений русского
художника в Польше. Он, как известно, является составителем замечательного
сборника переводов стихов Тютчева на польском языке Fіodor Tіutczew. Sto
wіerszy, которую издало в 1989 году Wydawnіctwo Lіterackіe в Кракове. Следует
вспомнить, что в этом издании опубликована не только статья профессора Р.
Лужного Poeta и jego dzіeło, но и его польские переводы ряда тютчевских
стихотворений, в частности Тогда лишь в полном торжестве… (Dopіero wtedy
żyć nam zacznіe…), Умом Россию не понять… (Nіe sposób
pojać jej rozumem…), Как дымный столп светлеет в вышине! (Jak bіały
dymu słup jasnіeje na błekіcіe), Наш век (Nasz wіek), Природа –
сфинкс. И тем она верней… (Przyroda – sfіnks – tym bardzіej jest
zuchwała…). 
Цель
моего реферата – поделиться своими соображениями относительно возможных перспектив
дальнейшего научного штудирования тютчевского поэтического наследия. 
Сегодня
во второй половине 1990-х годов, то есть за шесть лет до 200-летия со дня
рождения Ф.И. Тютчева, можно утверждать, что завершается определенный период,
цикл в истории научного исследования творчества поэта. Ни у кого уже не
вызывает сомнения весомость того вклада, который внес Тютчев в сокровищницу
«золотого фонда» русской классической литературы. Его имя совершенно
закономерно стоит среди имен первостепенных поэтических величин в истории
русской поэзии XІХ столетия, в частности таких как А.С. Пушкин, М. Ю.
Лермонтов. Точно и лаконично о значении каждого из названных поэтов высказалась
Л.Я. Гинзбург, которая писала: 
«(…)
Лермонтов решил проблему романтической личности: Тютчев нашел новый метод
философской лирики, Пушкин же вывел лирическую поэзию на безмерно широкий путь
художественного познания исторической и современной действительности» [1]. 
На
сегодня в границах литературоведческих методологий (историко-генетического,
историко-функционального, компаративистского, структурно-семиотического
подходов), функционировавших в XX веке, поставлены и рассмотрены основные
вопросы, которые являются ключевыми при анализе явления. Открыты основная
направленность и характер его лирики, установлен ее тематический и мотивный
состав, описана ее образная структура, стилевое и стилистическое своеобразие,
жанровый облик, творческая эволюция, соотношение с развитием ведущих для
литературного процесса минувшего века литературных направлений, течений, школ и
творческих методов. В целом, надо заметить, что тютчевская лирика большей
частью рассматривалась в контексте и сфере проблемы «романтизм-реализм в поэзии
и литературе». Именно на уровне этих категорий осуществлялась научная идентификация.
В
отдельности хочу сказать о достижении польского литературоведения в
исследовании жанровых тенденций в лирической системе поэта. Я имею в виду
монографию Казимежа Пруса Лирика Федора Тютчева. Характеристика жанров,
изданную в 1990 году в Жешове [2]. Ученый предложил довольно
убедительное описание жанрового состава тютчевской поэзии. Проанализировав 370
стихотворений Тютчева, он сделал вывод, что у поэта нет так называемых
«внежанровых стихотворений». В тютчевской поэзии были задействованы и
традиционные поэтические жанры (ода, послание, элегия, эпиграмма, мадригал,
песня, альбомный стих и др.), и нетрадиционные жанры (поэтическая миниатюра,
молитва, сон, философская притча и т.п.). Принципиальным, на мой взгляд,
является вывод К. Пруса о том, что реализованные Тютчевым поэтические жанры
«составляют систему». Важность результатов анализа К. Пруса состоит также в
том, что они убедительно опровергают определенные стереотипы во взглядах на
жанровое развитие литературы постклассицистического периода, в соответствии с
которыми жанры будто теряют свою весомость, обесцениваются, поскольку
конкретные произведения начинают строиться на объединении и взаимодействии
разножанровых элементов. 
В
конце концов, среди важных достижений науки о Тютчеве следует указать и 97 том
из серии «литературное наследство», две книги которого увидели свет в 1988-1989
годах и содержат ценный фактологический и аналитический материал. 
Тем
не менее, накопленный опыт научного исследования тютчевского поэтического
наследия непосредственно выдвигает ряд перспективных направлений и проблем
дальнейшего изучения творчества поэта как живого художественного явления.
Бросается в глаза и то, что среди поставленных ключевых вопросов мы имеем
сейчас не столько общепризнанные выводы, сколько противоположные или
противоречивые утверждения. Это касается, например, вопроса об эволюции в
творчестве Тютчева. С одной стороны, будто бы все признают, что эволюция у
Тютчева была, это отобразилось в делении его творчества на два периода
(1812-1838 и 1848-1873 годы). Но еще со времен известной книги И. Аксакова дает
о себе знать противоречие в оценке эволюции в поэзии Тютчева, когда признают,
что поэт не принадлежал к тем, кто способен был отказаться от предшествующих
взглядов и не учитывать новые явления действительности, и одновременно
подчеркивают, что Тютчев всегда оставался неизменным и при этом, как писал И.
Аксаков, был в состоянии в любое время оставаться наиболее современным среди
современников [3]. В русле именно этого противоречия находятся
те концепции, за которыми второй период творчества Тютчева ничего нового с
собой не принес [4]. Тем не менее следует вспомнить хотя бы
то, что именно ко второму периоду относится известный незаконченный
«денисьевский» цикл поэта – вершина не только русской, но и мировой лирики. 
Уточнения
и пересмотра требует вопрос о направлении эволюции тютчевской поэтической
системы в контексте соотношения романтизм-реализм. Речи о том, чтобы назвать
Тютчева романтиком, реалистом или согласиться с К.В. Пигаревым в том, что
«художественный метод Тютчева отображал общее для русской поэзии движение от
романтизма к реализму», [5] не идет. Дело заключается в
другом, а именно в том, может ли лирика вообще, по своей природе быть
реалистической в терминологическом понимании этого слова. Показательно, что в
последнее время пересматривается вопрос о реалистичности лирики даже Н.А.
Некрасова [6] – то есть того поэта, с влиянием которого,
например, Г.А. Гуковский показывал появление в поэзии Тютчева так называемых
«реалистических черт» [7]. Очевидно, относительно лирики
понятие «реализм» стремится стать отдельной категорией со своим самостоятельным
терминологическим значением. Именно такая тенденция наблюдается в специальных
исследованиях на эту тему [8]. 
Особого
внимания требует дальнейшее исследование философской лирики Ф.И. Тютчева. Проф.
Р. Лужный писал, что именно «мировоззренческие» стихотворения как типичные
тютчевские, в которых отобразилась теологическая точка зрения (метафизические,
трансцендентальные взгляды) на то, что происходит в мире и в человеке,
определяла Тютчева как поэта-философа [9]. В связи с этим
требует специального исследования ряд первостепенных вопросов. Что такое
философская лирика по своей природе, тематическая направленность, тематическая
группировка или жанр? Есть ли какая-либо разница  между наличием философских
мотивов в творчестве поэта, между философичностью и философской лирикой как
сформированным, частным явлением? Ведь понятно, что если брать за точку
отсчета, скажем, сам факт наличия философских мотивов в творчестве конкретного
художника, то философскими могут оказаться, без преувеличения, все поэты. Кроме
того, следует дать более четкую дифференциацию между философской лирикой,
религиозной поэзией, медитативной лирикой и поэзией научной, так как именно на
этом фоне может рельефно выделиться творческая индивидуальность конкретного
поэта и прежде всего такого уровня, как Ф.И. Тютчев. 
Для
получения надлежащего, научно выверенного и теоретически основательного ответа
на перечисленные и из них выплывающие вопросы нужна новая методология, новые
теоретические основы, которые бы учитывали сложное объединение в литературных
явлениях и вообще в литературной эволюции константных и динамических,
имманентных и приобретенных, неизменных и изменяющихся, инвариантных и
вариантных начал и элементов. И здесь я бы обратил внимание на такие в
определенной мере фундаментальные идеи, которые требуют более детальной
разработки на конкретном историко-литературном материале. Во-первых, на
представление, которое восходит еще к Поэтике Аристотеля, о жанре как сущности,
которая имеет, как отмечает С.С. Авиринцев, «внутреннюю заданность, императив
тождественности себе». 
«Становление
жанра – это его приход к самому себе; достигнув самотождественности, жанр
естественным образом «останавливается», ему уже некуда идти» [10].
Разработка
данной идеи на материале русской философской лирики XX столетия позволила бы
прояснить, например, вопрос о так называемой «тютчевской» школе в русской
лирике, который поставил в свое время В.В. Кожинов [11].
Проблемность этой гипотезы состоит не только в том, что существует и
противоположная позиция [12], но и в том, что невыясненными
остаются вопросы: достигает ли предложенная «тютчевская» школа уровня категории
собственно литературной школы, которой, например, являлись позднее символисты,
и тем более уровня категории «философская лирика», то есть уровня
самостоятельного историко-литературного явления? Но бросается  в глаза, что
предполагаемые представители этой школы (Ф. Глинка, С. Раич, Д. Ознобишин, О.
Ротчев, С. Шевырев, А. Хомяков) едва ли своим творчеством непосредственно
связаны с тютчевским художественным опытом (ссылка на объективность тенденции
ничего не снимает, поскольку речь идет именно о поэтической школе), в
дополнение, эти представители по своим творческим результатам находятся на
несколько порядков ниже того, чье имя этой «школе» дано. 
Во-вторых,
безусловно перспективной является идея М.М. Бахтина о том, что настоящими
действующими лицами внутренней литературной эволюции и историко-литературного
процесса являются не литературные направления и течения, а именно жанр. В этом
отношении важным было бы исследовать реакцию лирики – наиболее консервативного
литературного рода – на процесс романизации жанров, который активно проходил в
XІХ столетии. Показательно, что указанное Л.Я. Гинзбург изобретение Ф.И.
Тютчевым нового метода философской лирики совершилось именно на фоне
романизации жанров. Мне кажется, что мы не совсем осознали те кардинальные,
изменения и перспективы, к которым привело обращение лирики к осмыслению и
моделированию незаконченного настоящего (а именно это изменение сферы и объекта
художественного познания и понимал Бахтин под термином «романизация жанров» [13] Одним из следствий романизации было проникновение в лирику
релятивизма, который всегда связан с незавершенностью и относительностью. Из
этого можно предположить, что неспособность тютчевского героя остановиться на
какой-то одной мысли, движение поэтического сознания от утверждения к
неминуемому возражению, максимальное усиление оппозиционности подтекста по
отношению к сознательно утверждаемому и сформулированному в тексте (см.
Sіlentіum!) – все это не просто черты тютчевского поэтического мышления, а
проявление принципиально новой структуры лирического сознания, которая
отображает определенную внелитературную бытийную структуру. 
Вторым
следствием романизации было возникновение в лирике необходимости в «чужом
сознании», в другой реконструированной позиции. Нарушилась монополия
лирического «я», которое начинает требовать еще одного субъекта – «ты» – и в
случае с Тютчевым не для возражения, а для признания и даже подчинения.
Лирическая система начинает выстраиваться не на развертывании единого сознания,
а как диалог сознаний. Она делается крайне семантически динамичной. И лирика
Тютчева – наилучшее тому доказательство. 
Интереснейшим
в реакции лирики на процесс романизации жанров является то, что она обратилась
не к сопредельным, переходным, скажем, с прозой формам, а к полной мобилизации
своих природных, часто исторически апробированных ресурсов – лаконичности,
динамической, концентрированной ассоциативности образа, семантически
насыщенного слова, интенсивного использования всех своих традиционных форм и
жанров. Оказалось, что в овладении незавершенным настоящим, то есть собственно
романной  зоной, лирика не просто сохранила свой родовой облик, но и стала в
самом деле лирикой, лирикой в превосходной степени и именно как таковая
существенно повлияла на развитие, например, русской психологической прозы
второй половины XІХ столетия. 
Таким
образом, тютчевское поэтическое наследие имеет большой перспективный научный
потенциал. Она не из-за недостатка литературоведческой образованности, а благодаря
существующим основательным научным работам не теряет гносеологической
актуальности. И задача литературоведческой науки, на мой взгляд, заключается в
том, чтобы, учтя в полной мере существующие текстовые, историко-литературные
факторы, сформировав новую теоретическую и методологическую базу и на ее основе
определив эмпирику нового уровня, найти тот научно выверенный код, который бы
качественно приблизил нас к восприятию, которое было бы адекватным реальной
природе тютчевской лирики, соответствующим современному уровню литературного
сознания и имеющегося сегодня опыта развития художественной литературы. 
Список литературы
 [1] Л.Я. Гинзбург. Русская поэзия 1820-1830-х годов [в:] Поэты
1820-1830-х годов, в 2 т., Ленинград 1972. т. 1. с. 59. 
[2] См.: К. Prus, Lіryka Fіodora Tіutczewa. Charakterystyka
gatunków, Rzeszów 1990, s. 248. 
[3] См.: И.С. Аксаков. Биография Федора Ивановича Тютчева, Москва
1886, с. 228, 39-40 
[4] См.: А.З. Лежнев. Ф.И. Тютчев (Критический очерк) [в:] Ф.И. Тютчев,
Стихотворения, под ред. Г. Чуйкова, Москва 1935, с. 5; R.S. Lane, Tyutchev’s place іn the hіslory of Russіun lіterature. Mod. lang. rev., London 1976.
vol. 7. nr 2, p. 344-356. 
[5] Краткая литературная энциклопедия, Москва 1972. т. 7, стлб. 712.
[6] См. об этом: M.B. Tеплинский, О романтическом характере лирики
Некрасова. Крат. Историко-лит. сб.. Ярославль 1981. с. 46-53. 
[7] См.: Г. А. Гуковский, Некрасов и Тютчев: К постановке вопроса.
Научн, бюлл. Ленинского ун-та, Ленинград 1947, № 16-17, с. 51-54. 
[8] См.: Л.Я. Гинзбург, О лирике. Изд. второе, доп.. Ленинград
1974, с. 172-242; Б.О. Корман. Лирика и реализм. Иркутск 1986: A. Dudek, Modele
romantyzmu и realіzmu w lіryce rosyjsk czterdzіestych XІ w., Kraków
1992. 
[9] R. Łużny. Poeta и jego dzіeło [w:] Fіodor
Tіutczew. Sto wіerszy, wybór и posłowіe R. łużny,
Kraków s. 256, 258. 
[10] См.: С.С. Аверинцев, Жанр как абстракция и жанры как
реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости [в:] С.С. Аверинцев, Риторика
и истоки европейской литературной традиции, Москва 1996, с. 191. 
[11] См.: В.В. Кожинов. О «тютчевской» школе в русской лирике
(1830-1860-е годы) [в:] К истории русского романтизма, Москва 1973, с. 345-385.
Кстати, истоки этой проблемы достигают не только работы Ю.М. Тынянова Пушкин и
его современники, как считает В.В. Кожинов, но и более раннего периода.
Например, о Хомякове как подражателе Тютчеву писал еще в 1895 году Пл. Краснов
(см.: Пл. Краснов, Поэт мировой жизни. Книжки недели, СПб. 1895. № 5, Отд. 1,
с. 171-172). 
[12] Так, В.Я. Брюсов в 1912 году писал, что у Тютчева не было
настоящих наследников (см.: В.Я. Брюсов, Ф.И. Тютчев [в:] Ф.И. Тютчев, Полн.
собр. соч., под ред. П. В. Быкова, СПб. 1913, с. 37). Так же Р.В. Иванов-Разумник
утверждал, что «глубокий и весьма особый Тютчев не имел и не мог иметь
наследников» (Иванов-Разумник <Р.В.>, Русская литература XX века
(1890-1915 гг.). Пг. 1920, с. 11). 
[13] См.: M.M. Бахтин, Эпос и роман (О методологии исследования
Романа) [в:] М.М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики, Москва 1975, с.
450-451. 481-482. 
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ruthenia.ru