Ярослав Бутаков, Люберцы 

К
50-летию памяти великого русского философа (+ 21/12/1955)

Значение
Ивана Александровича Ильина (1883-1954) для русской общественной мысли
достаточно ясно, чтобы о нём лишний раз распространяться. Если попытаться
кратко выразить сумму политического мировоззрения Ильина, то её можно уложить в
несколько слов: православный христианин, русский националист, непримиримый
антикоммунист, последовательный антидемократ, монархист, точнее —
сторонник нравственно оправданной автократии. Всем этим элементам Ильин дал
развёрнутое обоснование. Он пытался вооружить русский народ идеологией, которая
позволила бы России стряхнуть иго богоборческой власти и чуждых западнических
доктрин, возродить веру в свои силы и духовную мощь, восстановить великое
государство с морально крепкой и здоровой нацией. 

Ильин
не принадлежал ни к какому политическому движению. Он сам был целым
направлением русской эмигрантской мысли. Он впитал в себя всё лучшее, что
старая Россия успела вынести с собой из страны, охваченной большевистским
террором. Он нашёл возможность примирить консервативную доктрину с
государственническим крылом русского либерализма. Он стал вектором русского
освободительного движения за границей, определявшим образ мыслей и действий
целых поколений русских людей, насильно лишённых родины. К его работам и идеям
обратились многие его соотечественники в России, как только упала завеса
«исторического материализма». В наследии Ильина и ныне, когда Россия, подобно
сказочному богатырю, задержалась на распутье, тысячи думающих русских находят
верные целевые установки и черпают заряд бодрости несокрушимого национального
духа. 

Ильин
вынужденно покинул родину в 1922 году и не видел, как здесь многое менялось.
Поэтому некоторые его советологические работы, особенно написанные после
середины 1930-х гг., ныне нельзя читать без улыбки. Как справедливо заметил
один из критиков его трудов, если бы в СССР всё было так, как изображал Ильин,
то «эксперименту большевиков давно бы пришёл конец» [
i]. Яростно разоблачая
«всемирный заговор Коминтерна», обвиняя вождей СССР в стремлении к мировому господству,
Ильин «проглядел» опасность разрушительного воздействия либеральной идеологии и
стремления США к глобальному доминированию. Без сдержанного негодования трудно
воспринимать некоторые статьи Ильина из сборника «Наши задачи», в которых он,
вопреки очевидным фактам, выставлял послевоенный СССР в качестве агрессора и
неприкрыто призывал западные державы к оккупации России. Наконец, нельзя не
вспомнить и тех беспочвенных упований, которые Ильин во время Второй мировой
войны возлагал на германских нацистов. 

Но
все эти временные, вольные или невольные, даже не заблуждения, а эмпирические
ошибки и полемические перехлёсты не могут умалить огромного значения
идейно-теоретического наследия Ильина для русских людей и русского
национального самосознания. Его работы по религиозной, социальной и
политической философии стали настоящей энциклопедией русского духа, тоскующего
в рассеянии по утраченной родине, страждущего её обретения, чудесного
преображения и лучшего будущего. Книги и статьи Ильина до сих пор ориентируют
русского читателя в понимании политических вопросов и, если не всегда дают
бесспорную трактовку исторической (для нас, а для него – современной)
конкретики, то, во всяком случае, снабжают верной методологией оценки и подхода
к решению многочисленных общественных проблем, которые жизнь постоянно ставит
на пути России и каждого русского в отдельности. 

Основные
элементы государственно-правовой концепции Ильина начали складываться ещё до
революции 1917 года. Многие из них нашли отражение в работе «Общее учение о
праве и государстве», вышедшей в 1915 году как учебник по правоведению для
гимназий. Важнейшим ключевым понятием государственного мировоззрения Ильина
стало «правосознание». Этот термин, широко использовавшийся одним из учителей
Ильина – профессором Московского университета П.И. Новгородцевым, был очень
распространён среди русских правоведов того времени. Понятие правосознания
давало в руки философам и юристам очень тонкий и незаменимый инструмент
духовного свойства для адекватного описания политико-правовых реалий.
Последние, как известно, являются продуктом культуры и без понимания последней
недоступны познанию. Ильин очень широко развил и разработал понятие
правосознания, ставшее для него основным при характеристике политической
культуры. Первый крупный опыт такой разработки отразила книга Ильина «О
сущности правосознания» – последняя из его книг, написанных на родине (в
кровавые годы гражданской войны), но вышедшая в свет уже за границей. 

Важнейшими
работами, отразившими дальнейшее развитие государственно-правовой концепции
Ильина, стали его «Основы государственного устройства» и «Проект Основных
законов Российской империи», опубликованные во 2-й половине 1930-х гг., а также
незаконченный труд «О монархии» [
ii]. Изложение концептуальных воззрений на
государство и право содержится также в многочисленных статьях Ильина. Краткая
трактовка правосознания и государства дана в обобщающей мировоззренческой
работе «Путь духовного обновления», написанной в 1932-35 гг. 

Мнения
Ильина по ключевым проблемам государствоведения не оставались неизменными.
Одним из важнейших для него всегда оставался вопрос о соотношении элементов
корпорации и учреждения в государстве. И всякий раз подход к его решению
уточнялся. Ильин оставил эту проблему в наследство новым поколениям, но она
оказалась слишком сложна для их понимания, а может быть, чересчур возвышенна и
потому чужда. 

Монархизм
Ильина не был доктринёрским. Ильин был убеждён в сравнительных преимуществах
монархии, особенно применительно к России, по отношению к другим формам
правления. Но он не делал из монархии фетиша и призывал взвешенно относиться к
возможностям её восстановления. Как он писал в 1926 году: «Мы должны возродить
в себе древнее умение – иметь царя» [
iii]. Монархия, как и республика, для него была предметом
научного изучения, и, как исследователь политической культуры, он стремился
объективно разобраться в плюсах и минусах различных форм правления. 

Под
категорию правосознания Ильин подводил духовный фундамент. «Безусловной и
универсальной основой» правосознания для Ильина выступала «воля к духу, т.е.
желание самому вести духовную жизнь и обеспечивать её другим» [
iv].
Связь между духом и правом выражается в том, что «необходимые формы духа
составляют основы правосознания» [
v]. Теоретическое выражение этих форм духа
представляет собой аксиомы правосознания. Таких аксиом, или законов, три: закон
духовного достоинства, закон автономии, закон взаимного признания. 

Чувство
собственного духовного достоинства необходимо и личности, и коллективу, и
государству, как в частной, так и в публично-правовой жизни. Оно служит верной
гарантией предметного поведения, соответствующего целям и предписаниям права.
Автономия или самозаконность – это необходимый для духа способ жизни и
деятельности, направленной на достижение высших, безусловных целей и ценностей.
Оно немыслимо без способности человека к внутреннему самоуправлению, к
духовной, волевой самодисциплине. Наконец, взаимное духовное признание людей,
уважение и доверие их друг к другу также являются неотъемлемыми источниками
нормального правопорядка и государства. 

Аксиомам
правосознания соответствуют в жизни «основные способы бытия, мотивирования и
действия» [
vi].
Первое правило правосознания гласит: «Соблюдай добровольно действующие законы и
борись лояльно за новые, лучшие» [
vii]. Второе правило правосознания требует от
человека добровольного самообязывания и свободной лояльности. Третье правило
устанавливает зависимость правового поведения от христиански воспитанного
отношения к своим правам и свободам и правам других людей. 

Таким
образом, понимание права у Ильина далеко от вульгарных трактовок «прав
человека» как односторонней независимости от обязанностей, налагаемых на
индивида обществом и государством. Подобное понимание прав, по Ильину, является
свидетельством глубокого недуга правосознания, характерного для современного
общества. Если адепты «прав человека» связывают успехи человеческой свободы в
распространении этой свободы вширь, то для Ильина право личности
структурировано вверх, к солидарному с другими членами общества достижению
высших общечеловеческих целей. «Права человека» развиваются горизонтально, в
двухмерной плоскости, поглощая в себя всё большее количество всяких привилегий,
освобождающих частное от обязанностей перед целым. Подлинные права личности
развиваются вертикально, охватывая всё новые уровни личного совершенства,
освобождая человека от ненужной опеки со стороны власти и коллектива только по
мере развития самодисциплины и самообязывания самого индивида. Свобода слова и
печати не есть свобода клеветы и дезинформации, свобода творчества не есть
свобода от моральных запретов, право частной собственности не означает права на
безудержную и бесконтрольную эксплуатацию. 

Общество
и государство не могут нормально существовать и развиваться без присутствия
живого правосознания, на одном только положительном праве. Сами нормы
положительного права мертвы, если они не соответствуют устоявшимся
представлениям о том, что такое право (что право, а что неправо). Величайшим
заблуждением господствующего современного правосознания (вернее – признаком его
отсутствия или болезни) является убеждение в том, что правопорядок можно
построить механическим штампованием законов, вне зависимости от их соответствия
правовой культуре, в первую очередь — реальному народному восприятию
справедливости. Разумный политик, вводя демократические нормы и правила
свободной политической жизни, соотносит их с наличным уровнем правосознания. 

Здоровое
правосознание воспринимает политику как солидарную деятельность для достижения
общего блага, но не в том смысле, что каждому достаётся одинаковое количество
благ. Понятие блага у Ильина чётко распадается на общее и
индивидуально-дискретное. Последнее можно выразить древней формулой – каждому
своё. Люди от рождения неравны по своим способностям, поэтому неодинаковое
пользование благами земли только справедливо, хотя конкретно-исторические формы
такого пользования могут быть временно несправедливыми по отношению к индивидам
или целым группам. Но это не отменяет главного правила – блага, которыми
человек пользуется индивидуально, должны индивидуально же и добываться. К
общему же достоянию всех людей относится только то, чем они могут пользоваться
лишь сообща и никогда по отдельности; то, «что или сразу у всех будет, или чего
сразу у всех не будет» [
viii]. 

К
таким общим благам относятся независимость страны, разумный правопорядок,
безопасность граждан, свобода духовной самореализации, т.е. всё то, что можно
выразить понятием «поддержание и осуществление всех естественных прав всех
граждан». Общность этих целей для всех, их недостижимость в индивидуальном
порядке и делают государство «орудием братства и солидарности», а
«государственный интерес» – слагающимся «из всех духовно-правых интересов всех
граждан» [
ix]
(т.е. наряду с правыми могут быть и неправые интересы, против реализации
которых государство должно бороться). Правильно построенное государство стоит
на пути осуществления всех частных, классовых и групповых интересов, если они
не соответствуют интересам целого, т.е. государства, понимаемого не как
учреждение, стоящее над гражданами, а как союз самих граждан (нация). 

Вопреки
политическому релятивизму, отвергающему универсальные ценности, лежащие в
основании государства, последнее строится «не по принципу корысти, а по
принципу правоты и не по принципу конфликта, а по принципу солидарности» [
x].
Политический релятивизм, господствующий над сознанием современного человека,
ставит знак равенства между любыми действиями, предпринимаемыми в политической
сфере. Между тем, здоровое политическое сознание с древних времён отрицало
такое отождествление. Оно обращало внимание на побудительные мотивы и цели,
дифференцировало политические действия по их альтруистической или эгоистической
направленности, давало им моральную оценку. Вообще, у Ильина понятие
политического релятивизма сродни политическому аморализму или макиавеллизму, но
последний выступает как частный крайний случай первого, хотя всё это явления
одного порядка. 

«Политическая
деятельность есть солидарная деятельность во имя общей цели» [
xi].
Понимание такой солидарности, равно как и предметности, а не абстрактности
общей цели, проистекает из глубины той духовной однородности, на которой
покоится единство государственного союза. Политика, следовательно, в подлинном,
высшем значение этого слова есть действенный и волевой патриотизм. «Политика
вне патриотизма – беспредметна, нелепа и гибельна; патриотизм вне государства –
нежизнен, немощен и бесформен». Государство в такой трактовке приобретает черты
«положительно-правовой формы родины», а истинным содержанием политики
становится отечество [
xii]. 

Политика
по своей природе вовсе не есть то, на что направлены современные «политические
технологии». Это не самодовлеющая борьба за власть, не сочетание низких
приёмов, подстрекательств, интриг, давления толпы, обмана и сделки. Политика
имеет своими целями «властно внушаемую солидаризацию народа, авторитетное
воспитание автономного правосознания, созидание национального будущего через
эксплуатацию национального прошлого, собранного в национальном настоящем» [
xiii].

Цель
государства, в силу своей возвышенности, доступна пониманию далеко не каждого.
Поэтому способными к политической деятельности оказываются только те, кто
способен на практике воплощать такое понимание. Высота государственной цели требует
отбора к власти действительно лучших людей. Политика в своём осуществлении
аристократична. Власть вообще всегда осуществляется меньшинством (Ильин не
любил использовать иностранное слово «элита», уже введённое к тому времени в
широкое употребление). «Вся задача в том, чтобы это меньшинство всегда
выделялось верно и обеспеченно» [
xiv]. 

С
этой точки зрения любой государственный строй ценен лишь постольку, поскольку
он обеспечивает отбор к власти лучших людей. Этим критерием определяется
отношение Ильина к демократии. Он не принимает или отвергает демократию как
таковую. «Демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она создаёт
аристократическое осуществление государственной цели, т.е. служит общему делу
власти, права и духа. Демократия не есть ни высшая цель, ни самостоятельная
цель; она есть лишь способ выделения немногих лучших к власти и притом один из
способов. В качестве способа аристократизации власти она и подлежит решающей
оценке; в этом её испытание и отсюда её приговор. И если этот приговор
отрицательный, то государство или обратится к другим способам, или погибнет» [
xv].

Большинство
современных политологов, даже самого либерального толка, согласятся с Ильиным
по вопросу о том, что демократия в современных условиях есть именно способ
отбора немногих к власти. Но у Ильина самое важное место занимают качественные
критерии такого отбора. Политик должен удовлетворять определённому этическому
цензу. Он должен понимать задачи государства и нужды нации и уметь воплощать их
в деле. Учение Ильина об аристократической природе любой власти даёт в руки
политологов неплохой, но пока ещё практически не используемый методологический
инструмент для изучения и критериальной оценки политических режимов. У самого
же Илльина мы тоже не найдём подобных прикладных исследований. 

Государственная
власть, как и правосознание, имеет свои аксиомы, пренебрежение хотя бы одной из
которых ведёт к деградации и распаду государства. Первая аксиома устанавливает,
что власть не может принадлежать никому помимо правового полномочия. Вторая
утверждает, что власть в пределах каждого политического союза должна быть
едина. Это не отрицает возможности федеративного государства. Это означает лишь
то, что на одном государственном пространстве не должно существовать
взаимоисключающих правовых норм по одному предмету. Единство власти следует
понимать «в смысле единого организованного воленаправления, выражающегося в
единстве обретаемого и осуществляемого права» [
xvi]. Третья аксиома власти
гласит, что власть должна осуществляться лучшими людьми, удовлетворяющими
известному цензу. Четвёртая аксиома говорит, что политическая программа может
включать в себя лишь те меры, которые преследуют общий интерес, а пятая
добавляет к этому, что эти меры могут быть только осуществимыми, и власть не
должна провозглашать утопических задач. Наконец, шестая аксиома утверждает
связанность власти принципом «распределяющей справедливости», но власть вправе
и обязана отступать от этой справедливости в отношении отдельных лиц и групп
«тогда и только тогда, когда этого требует поддержание национально-духовного и
государственного бытия народа» [
xvii]. 

Если
последнюю, самую сложную аксиому пояснить на примере, это означает, что в
условиях вооружённых мятежей, заговоров с целью захвата власти или нарушения целостности
государства власть может и должна защищать целое в ущерб частному, не
останавливаясь перед лишением конкретно невиновных лиц отдельных прав, не
останавливаясь перед депортацией мятежных или некомплиментарных этносов,
введением режима раздельного проживания (сегрегации) и т.п. ХХ век даёт
множество подобных случаев даже в странах, считающихся образцом соблюдения
гражанских прав и свобод. 

«Государство
по своей основной идее есть духовный союз людей, обладающих зрелым
правосознанием и властно утверждающих естественное право в братском, солидарном
сотрудничестве» [
xviii]. О государстве как о корпорации по своему существу Ильин
писал ещё до революции. В цитированной только что работе «О сущности
правосознания» он оговаривается, что такова лишь идея государства. Между нею и
её историческим осуществлением лежит известная дистанция. Она может то
сокращаться, то увеличиваться, но останется всегда. Историческое противоречие
между идеей и практикой государства заключается в том, что в идеале государство
есть корпорация, а на деле оно строится как учреждение. Государство-корпорация
предполагает такую степень развития правосознания у каждого гражданина, что в
реальности оно не представляется достижимым ни в каком отдалённом будущем.
Всегда будут люди, по отношению к которым государство неизбежно будет строиться
по принципу властной опеки: несовершеннолетние, душевнобольные и т.д. Но и
среди нормальных, физически и нравственно здоровых граждан обязательно будут
сохраняться естественные различия, предопределяющие неодинаковость правовой
зрелости. 

Массы
людей должны быть вовлекаемы в политическую жизнь по мере развития у них
правосознания. Но всё равно, характер и высота идеальных государственных задач
показывают, что «власть фактически не может и не должна осуществляться всем
народом сообща или в одинаковой степени» [
xix]. Меж тем, именно на
априорном предположении о готовности всех людей к такому корпоративному
самоуправлению и построена современная демократия, которая, в силу формального
применения корпоративного механизма в пределах всего государства, даёт в
политике самые вопиющие искажения высокой государственной цели. 

Путь
к созданию более совершенного государства Ильин видел в сочетании учреждения с
корпорацией при сохранении аристократической природы государства. Так Ильин
решал этот вопрос в 20-е гг. Впоследствии он ещё не раз корректировал свою
точку зрения. К концу 30-х гг. Ильин пришёл к убеждению, что «государство тем
прочнее, чем более оно приближается по духу к братской корпорации, а по форме –
к отеческому учреждению» [
xx]. Историческая форма государства как
учреждения неизбежна не только в силу неразвитости людского правосознания. Этот
новый взгляд на проблему с особой силой высвечивается в незаконченном труде «О
монархии», где Ильин сравнивает предпочтения двух типов правосознания –
монархического и республиканского. 

Основное
отличие состоит в том, что монархическому правосознанию присуще восприятие
государства как учреждения, а республиканскому – как корпорации. Поскольку
монархия и республика суть формы правления по меньшей мере равноценные, и никак
нельзя утверждать, что республика есть нечто высшее по отношению к монархии,
постольку не представляется более возможным говорить о корпорации как о
неизменном идеале, или духе государственного строя. 

Развитие
обоих принципов не ведёт к их сближению. Совершенствование возможно в рамках
каждого из них. Идеальной республикой будет та, в которой все граждане будут
соответствовать требуемой от них корпоративным строем степени гражданской
сознательности и активности при высокоразвитом правосознании. Идеальная
монархия выступает как учреждение в максимальной степени патриархальное,
отеческое, укоренённое в иррациональных источниках любви и верности. «Любить
своего Государя – значит чувствовать в нём благую, добрую силу, которая
искренне хочет своему народу добра и живёт только ради этого добра и этого
служения» [
xxi]. 

Монархическое
правосознание вовсе не исключает политической активности подданного, но она
противоположна той, которую культивирует республиканский строй. «Государь
нуждается не в пассивной покорности запуганных подданных, а в творческой
инициативе граждан, блюдущих свою честь и достоинство… Активность идейного
монархиста центростремительна, лояльна и монархически ответственна» [
xxii].

Различия
предпочтений монархического и республиканского правосознания лучше всего рисует
таблица, приведенная одним из лучших исследователей наследия Ильина – Н.П.
Полторацким [
xxiii] : 

Монархическое правосознание
Республиканское правосознание