Эссе по курсу “Русская литература XX в.
после 1917 г.” студента 262 группы Кострова А.Ю.
Санкт-Петербургская Государственная
Академия Культуры
Кафедра литературы
Санкт-Петербург
2000 г.
“Двенадцать”
– поэма переворота. Не только и не столько поэма описывающая общую атмосферу,
царящую в погибающей, после октябрьского переворота, стране, сколько поэма
переворота в погибающей душе самого поэта. Эта поэма – насмешка над
“революцией”, Блок в каждом слове, в каждом звуке высмеивает в бессильной злобе
кровавый разгул стихии.
Злоба,
грустная злоба
Кипит
в груди…
Черная
злоба, святая злоба…
Сам
он не может повлиять каким-либо кардинальным образом на исторический ход
событий, поэтому ему только и остается смеяться сквозь боль, отплевываясь
кровью. Блок не может (или не хочет) “говорить вполголоса: Предатели! Погибла
Россия!”, он отчаянно смеется над несоответствием идеалов поставленных перед
“революцией” и окружающей действительностью ее достигнутой. Он зло смеется надо
всеми – и над представителями старого мира – попами, буржуями, барынями…
всеми, кто довел страну до революционной ситуации, и над представителями, так называемого,
“нового” мира ничтожными личностями способными воевать лишь с уличными девками
да с тенями в подворотнях.
Революционный
держите шаг!
Неугомонный
не дремлет враг!
Товарищ,
винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка
пулей в Святую Русь…
…
Эх,
эх!
Позабавиться
не грех!
Запирайте
етажи,
Нынче
будут грабежи!
Отмыкайте
погреба –
Гуляет
нынче голытьба!
…
В
зубах цыгарка, примят картуз,
На
спину б надо бубновый туз!
“Свобода,
свобода, эх, эх, без креста!” – звучит как разгульный, разбойничий клич, не случайно
автор отметил, что “на спину б надо бубновый туз!” – такой лоскут из красной
или желтой ткани нашивался на спину каторжникам. Эти люди “идут без имени
святого…”
От
чего тебя упас
Золотой
иконостас?
Бессознательный
ты право,
Рассуди,
подумай здраво –
Али
руки не крови…
Они
проходят как стихия, они проносятся как вьюга, они подчиняются только
внутреннему стремлению разрушения: “Мы на горе всем буржуям мировой пожар
раздуем” …до основанья, а затем… А вот, что будет “затем” никто не знает –
главное побыстрей разрушить, развалить – автор постоянно сравнивает движущие
силы революции со слепой стихией, которая сама слепо все рушит на своем пути и
других сбивает и с ног и с дороги – “крутит”.
Черный
вечер.
Белый
снег.
Ветер,
Ветер!
На
ногах не стоит человек.
Ветер,
Ветер –
На
всем божьем свете!
…
Разыгралась
чтой-то вьюга,
Ой,
вьюгá, ой, вьюгá!
Не
видать совсем друг друга!
За
четыре за шага!
В
поэме последовательно применен художественный прием, основанный на эффекте
контраста. Сразу бросается в глаза, что изображение строится в ней на
чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги. Эта цветовая символика
отчетливо ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных исторических
начала: низкое и высокое, лож и правду, прошлое и будущее – все, что противоборствует
как на всем свете, так и в каждой человеческой душе. Символика эта социально
прояснена, в ней – отражение и художественное обобщение реально исторических
явлений.
Что
такое снежная вьюга в “Двенадцати”, как не образ “исторической погоды”, образ
самого переворота и хаоса им принесенного. Черный вечер и белый снег воплощают
в своей контрастности историческую бурю, потрясшую мир. Белое, светлое, снежное
торжествует в финале поэмы, где полностью побеждает непроглядную тьму, из
которой вышли двенадцать. Здесь автор завуалировано пророчит победу белой,
светлой силы над черно-красным хаосом, принесенным той стихией, к которой
принадлежали двенадцать.
“Двенадцать”
– это полное торжество стихии. Она – главный герой поэмы. Как сама поэма, так и
стихия в ней едина и синтетична, хотя внутри нее самой действуют
самостоятельные характеры с их собственными индивидуальными чертами.
Двенадцать
красногвардейцев пробиваются сквозь лютую вьюгу; они “ко всему готовы” им
“ничего не жаль”, они настороженны; их ведет вперед инстинкт, но они еще толком
не представляют себе до конца весь смысл своей борьбы, своего “державного шага”
в будущее. Они в этой борьбе еще новорожденные, рожденные вместе с “новым”
миром, рожденные самим этим “новым” миром.
В
геpоях поэмы, беззаветно вышедших на штуpм стаpого миpа, – пожалуй, больше от
анаpхической «вольницы» (активно действовавшей в Октябpьские дни),
нежели от авангаpда петpогpадского pабочего класса, котоpый под
пpедводительством паpтии большевиков обеспечил победу pеволюции.
Ощущение
“взлета” революции с громадной силой сказалось в “Двенадцати” в мотивах ночной
метели, порывистого, резкого ветра, взвихренного снега. Эти мотивы проходят
сквозь всю поэму подобно основной теме в симфонии. При этом ветер, снежная
вьюга, пурга – как динамические образы восставшей, разбушевавшейся стихии –
приобретают в “Двенадцати” различный смысл применительно к разным персонажам
поэмы. Для теней и обломков старого мира злой и веселый (злорадный) ветер –
сила враждебная, безжалостно выметающая их из жизни, для двенадцати же, он – их
родная стихия, они как порождение этого ветра, они детище хаоса, стремящиеся к
разрушению. Этим двенадцати вьюга не страшна, не опасна. Это их родная стихия,
они идут сквозь вьюгу революции, которая пылит им в глаза и играет с красным
флагом.
Красный
флаг появляется в конце поэмы, он – этот символ революции здесь становится
символом нового креста России. Россия стоит на перепутье – “позади голодный
пес”, а впереди, якобы “светлое будущее”. Есть мнение, что. Христос во главе
красногвардейцев означал собой моральное благословение (на аморальные дела,
простите за каламбур) революции, ее конечных целей и идеалов. Но в том-то и
дело, что не был Он во главе – нигде в поэме об этом не сказано, а сказано –
“впереди”. Просто привыкли у нас воспринимать, что впереди, с красным флагом –
значит во главе, но здесь другая ситуация, флаг здесь олицетворяет собой новый
крест Христа, новый крест России и идет Он не во главе, а Его ведут, ведут на
расстрел, на новое распятие…
“Зачем
же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но знаешь
ли ты, что будет завтра? Кто ты? Ты ли это? Или только подобие Его. Но завтра
же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ,
который сегодня целовал твои ноги, завтра же, по одному моему мановению,
бросятся подгребать к твоему костру угли. Знаешь ты это? Да, ты может быть это
знаешь…” Это Достоевский, “Братья Карамазовы”, диалог Великого Инквизитора с
Иисусом Христом.
Никому
не нужна Его помощь, никому не нужно Его благословение – “От чего тебя упас
золотой иконостас?” О каком “моральном благословении” может идти речь, когда
“…идут без имени святого … ко всему готовы…” Этим двенадцати не нужно
ничьего “благословения революции, ее конечных целей и идеалов”, точно так же
как не нужно оно было и тем кто делал революцию. Просто в то время удобно было
использовать стихи такого великого поэта, в свою пользу, с целью оправдания
революции и кровавого беспредела, а ведь Блок сам говорил, что в его поэме “Двенадцать”
совсем нет политики.
Читая
стихи Александра Блока начала века, его самого можно было бы назвать
“революционером” – стихии у него достаточно смелые, “народнические”, но Блок
был русским человеком и как всякий русский любил людей, и как русский поэт –
любил всех людей. Да, наверняка ему не нравились некоторые представители
русского народа, но в общем он любил всех, что можно увидеть из его стихов: он
может ругать, высмеивать какой-нибудь чисто русский поступок или характер, а
потом в конце написать:
Да,
и такой, моя Россия,
Ты
всех краев дороже мне.
Это
последние строчки из стихотворения “Грешить бесстыдно, непробудно…”
Он
любил всех, он любил всю Россию, и тем больнее переживал ее политический,
экономический и духовный кризис. Блок проживал все события происходившие в
России вместе с ней. Он вместе с Россией с его Русью страдал, замерзал,
обливался кровью, умирал от голода. Не буквально, конечно. Александр Блок, в
своей поэме чувствует настроение и переживание каждого персонажа, он с
точностью передает эмоции каждого встречающегося в строчках “Двенадцати” лица,
с горечью высмеивая и показывая всю ничтожность “высоких целей” революции,
любых ее партий и движений. Автор в поэме показывает насколько далеки “высокие”
идеи революции от земной жизни:
От
здания к зданию
Протянут
канат.
На
канате плакат:
“Вся
власть Учредительному Собранию!”
Старушка
убивается – плачет,
Никак
не поймет, чтó значит,
На
что такой плакат,
Такой
огромный лоскут?
Сколько
бы вышло портянок для ребят,
А
всякий – раздет, разут…
Скажите,
мог ли поэт обращаясь к Руси как к родной женщине
О,
Русь моя! Жена моя!
До
боли
Нам
ясен долгий путь!
(«Ночные
Часы»)
писать
серьезно
Товарищ,
винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка
пулей в Святую Русь!
и
этими словами благословлять на убийство Родины, России?
Россия,
нищая Россия,
Мне
избы серые твои,
Твои
мне песни ветровые –
Как
слезы первые любви!
(“Россия”)
В
кондовýю
Избяную,
В
толстозадую!
Эх,
эх, без креста!
(“Двенадцать”)
Еще
в 1908 году, Александр Блок в стихотворении “Россия” пророчествует о том, о чем
будет писать через десять лет в “Двенадцати”, обращаясь к России:
Тебя
жалеть я не умею
И
крест свой бережно несу…
Какому
хочешь чародею
Отдай
разбойничью красу!
Тебя
заманит и обманет, –
Не
пропадешь не сгинешь ты,
И
лишь забота затуманит
Твои
прекрасные черты…
И
дальше он пишет о том, что чтобы с Россией не случилось, какой бы супостат не
пришел на Русь, все равно она не погибнет, поднимется, отряхнется и станет еще
краше…
Ну
что ж? Одной заботой боле –
Одной
слезой река шумней,
А
ты все та же – лес да поле,
Да
плат узорный до бровей…
*
* *
В
октябрьском перевороте поэт услышал только одну “музыку” – громовую музыку
катастрофического крушения старого мира, которое он так давно предчувствовал и
ждал. Да, он ждал, но скорее не столько крушения самого мира, сколько перемены
в психологии людей, перемены человеческого сознания, улучшения мира не за счет
его перелома и передела, а за счет внутренних изменений в каждом человеке, то
есть изменение мира, за счет изменения самого человека. Поэтому, кровавый
переворот, провозглашенный социалистической революцией, Блок воспринял как
внезапно налетевшую, но уже предсказанную и ожидаемую стихию. Революция, по
Блоку, всемирна, всеобща и неостановима. Она воплотилась для него с наибольшей
полнотой в образе неудержимого “мирового пожара”, который вспыхнул в России и
будет еще долго разгораться все больше и больше, перенося свои очаги и на Запад
и на Восток, – до тех пор, “пока не запылает и не сгорит старый мир дотла”.
Образ разбушевавшейся стихии всегда играл в поэзии Блока особо значительную,
можно сказать – громадную роль. Ветер, буря, вьюга – все это для него привычные
понятия романтического мироощущения. В “Двенадцати” эти образы призваны
передать ощущение разбушевавшейся стихии народной жизни. Реальный пейзаж
Петрограда как бы растворяется в стихии. Стихийно, все в поэме: не только
красноармейцы являют собой образ стихии, но и все действующие лица. Поведение
всех и каждого здесь не предсказуемо, все действующие лица в данной ситуации
оказались в не родной стихии, все они чувствуют себя чужими в этом мире и даже
те, которые идут “державным шагом”, как хозяева жизни, и они ощущают себя
уверенными только пока они идут толпой и с оружием, хотя даже и оружие в руках
не предает им большой уверенности, так как все они осознают, что они временно в
этом мире и любая шальная пуля может отправить в мир иной…
Эти
“хозяева жизни” до того трусят, что начинают стрельбу еще не видя противника,
стреляют по теням, подбадривая себя грозными выкриками в темноту:
Кто
там машет красным флагом? 
Приглядись-ка,
эка тьма! 
Кто
там ходит беглым шагом, 
Хоронясь
за все дома?
Все
равно тебя добуду, 
Лучше
сдайся мне живьем!
Эй,
товарищ, будет худо, 
Выходи,
стрелять начнем!
* * *
Как
всегда, после стихийного бедствия остаются кучи мусора, груды обломков, раненые
и погибшие. Так и после этой революции осталось много жертв как из
представителей “старого” мира, так и из представителей “нового” мира многие из
которых по известной пословице: “За что боролись – на то и напоролись”. Ну а так
называемый “мусор”, после этой революции, если воспринимать ее как стихийное
бедствие, до сих пор приходится разгребать уже нам – третьему или четвертому
поколению после “Двенадцати”.
Список литературы
Горелов
А. Поэма Александра Блока “Двенадцать”// ГореловА Избранное. – Л.: 1988.– с. 3
– 136. 
Есаулов
И Мистика в поэме “Двенадцать” АБлока// Литература в школе. – 1998. №5. с.
47-53. 
Жмуринский
В.М. Поэзия Александра Блока. Преодолевшие символизм. – М.: 1998 
Иванова
Е. Загадочный финал “Двенадцати”. К 70-летию со дня смерти Александра Блока//
Москва. – 1991. – №8. с. 191 – 196. 
Вьюжная
тайна “Двенадцати”// Литература в школе. – 1996.– №6. с. 49 –52. 
Брокгауз
и Ефрон: Биографии. Россия./ Электронный энциклопедический словарь. –
ElectroTECH Multimedia, 1997, Студия КОЛИБРИ, 1997.