Коллективизация
в конце 20-х — начале 30-х годов стала самым сложным и драматичным периодом в
судьбе русского крестьянства, оценить и осмыслить который до сих пор непросто
не только писателям, но и историкам, социологам, философам. 

Русская
деревня всегда была предметом изучения, описания и сострадания нашей
литературы. В XIX веке о ней писали и Пушкин, и Лермонтов, и Некрасов, и
Гоголь, и Салтыков-Щедрин, и Лев Толстой. В XX веке — Бунин, Короленко,
Шолохов, Можаев, Абрамов, Белов и многие другие. 

Трагическое
время коллективизации, духовные искания людей этого периода — основная тема
произведений М. Шолохова «Поднятая целина», Ф. Абрамова «Поездка
в прошлое«, С. Антонова »Овраги», Н. Скоромного
«Перелом», В. Белова «Кануны», Б. Можаева «Мужики и
бабы». 

Роман
Можаева развеивает миф о добровольном и радостном объединении крестьянских
хозяйств в коллективные. Этот роман был “первой ласточкой” и. помог пристальнее
вглядеться в прошлое русской деревни. Роман давал объективную оценку
коллективизации как ошибки с экономической точки зрения. Коллективизация
представлена здесь как трагедии миллионов людей. 

Писатель
прослеживает процесс не только раскрестьянствования, но и расчеловечивания,
происходивший на Рязанщине в 1930 году. В один день люди лишались нажитого
тяжелым трудом добра, дома и свободы. Можаев знакомит нас с бытом и обитателями
деревни Выселки. Это название по мере повествования приобретает символическое
звучание. Простые, добрые, работящие Андрей Иванович Бородин, братья Рубцовы,
Федот Иванович Клю ев, Фрося до революции жили своей нелегкой жизнью с
маленькими горестями и радостями. 

После
революции деревня изменилась неузнаваемо: на месте старых, покосившихся
осиновых изб появились красивые кирпичные дома, улицы замостили камнем, через
овраги перекинули мосты. Кто больше работал, тот больше имел. Работать же
мужики любили, да и воля им была — делай, что хочешь: «торгуй на всю
катушку, расцветай!” 

В
1929-м году на XV съезде ВКП(б) было принято решение о сплошной коллективизации
деревни. По-разному отнеслись к нему жители Выселок, но энтузиазма оно не
вызвало ни у кого. В село спустили план: одна тысяча пудов зерна на сдачу
государству. Местные власти, чтобы выслужиться, увеличили его в пять раз.
Застонала деревня. 

Первым
делом начались погромы хозяйств середняков. Максим Иванович со своей женой
Фросей отдали все зерно государству, у них ничего не’ осталось. Но после этого
начетчики явились с требованием о дополнительной сдаче зерна или хотя бы о
денежном возмещении. Семья оказалась в безвыходном положении: не было ни денег,
ни зерна. Ничего не оставалось крестьянам, как только, спасая свои жизни,
бежать из родных мест. В таком же положении оказались почти все жители Выселок.

Глядя
на происходящее, Бородин и Селютин вспоминают страшные пророчества Ивана
Петухова. Это стотринадцатилетний старец, «Иван-пророк», арестованный
и исчезнувший еще в 18-м году. Он говорил: «Настанет время — да взыграет
сучье племя, сперва бар погрызет, а потом бросится на народ. От села до села не
останется ни забора, ни кола, все лопухом зарастет. Копыто конское найдете —
дивиться будете: что за зверь такой ходил по земле». 

Можаев
показывает жестокое, хамское поведение людей, облеченных властью в деревне. Это
беспринципные бездельники типа Сени Зенина и Яку-ши Ротастенького. Вид
человеческих страданий вызывал у них радость и ощущение собственной значимости.
Самым беспощадным образом вели себя начетчики Селютан и Возвышаев. Кречев рассказывал
Надежде: «А Возвышаев ногами затопал: мало, кричит. Еще шестнадцать
заданий давай! Собирай завтра же пленум! Сам, говорит, приду к вам… Кулаков
выявлять будем». 

Истребили
кулаков… Теперь кулаками были объявлены середняки, а потом и все. кто не был
согласен с политикой партии. Оценку всему происходящему дает умный, порядочный
человек, истинный интеллигент Дмитрий Успен- ский: «Весь ужас в том, что
все эти схемы насчет улучшения жизни составлены не по любви к ближнему, не по
нравственным соображениям, не по соблюдению очевидных законов, а по голому
расчету». 

Массовое
раскулачивание и сплошная коллективизация состоялись. Удар по
крестьянину-хозяину нанесен. И «вся жизнь поднялась на дыбы». Можаев
в романе, законченном в 1980 году, не оставляет надежды на то, что она
когда-нибудь возродится в прежних своих формах, что еще какая-нибудь утопия,
«словно бессмертный чертополох, заваленная в одном месте», не
вынырнет «совершенно в другом». 

Василий
Белов выразил свое понимание разрушения русской деревни в период
коллективизации. Более двух десятилетий пишет он хронику коллективизации в
северной деревне. Белов стремится доказать, что не было необходимости так
жестоко, бездушно, нахрапом разрушать многовековый крестьянский уклад, вместо
того чтобы приспособить его к социализму, сообразуясь с реальными условиями. 

В
романе «Кануны” перед нами два села. Но в то же время это целый мир,
десятки колоритных народных характеров, будни людей, кормящих всю страну. Это
мир русского крестьянина, моральное кредо которого выражено в ночных думах деда
Никиты Рогова: «Сколько перепахано было земли, пролито пота? О, хлеб
насущный! Многотрудный, всесильный наш! Господи… Господи… При в закрома!
Дай силу рукам человеческим… Пускай потухнет его лютая злоба и стихнет потрясение
нестойкой души…» 

В
мире деревни органично сосуществуют такие крепкие хозяева, уважаемые на селе
труженики, как Данило и Павел Пачины, Роговы, Евграф Миронов, кузнец-умелец
Гаврила Насонов. Здесь же прижимистый и лукавый Жучок, безалаберный Судейкин, по
прозвищу Рыжко. Это мир, где каждый зависим от другого и потому не может не
считаться с ним. Мир устойчивый, выработавший на основе долгого исторического
опыта свою мораль и твердо придерживающийся ее. И вот этот мир пытаются
расколоть и перессорить в нем всех друг с другом. 

Известие
о коллективном труде поначалу не вызывает беспокойства у шибановцев и
ольховцев. Данило Пачин рассуждает так: «… сообща-то мужикам и раньше
бывало легче… Один-то я рази бы купил бы железной-то плуг…» Евграф
Миронов возражает, что кооперативы, ТОЗы уже давно существуют и, следовательно,
крестьяне и так уже трудятся сообща. Однако Игнаха Сопронов, секретарь
шибановской партячейки, всеми правдами и неправдами, используя демагогические
лозунги, стремится загнать своих односельчан в «рай». 

Отвратительны
действия так называемой чрезвычайной тройки в составе Ерохина, Скачкова,
Меерсона, приехавшей в Шибаниху арестовывать «врагов Советской
власти». Зажиточные крестьяне сразу превратились в злодеев-кулаков.
Сопронов.рассуждает: «Что ни изба, то и зажиточный, у каждого по лошади и
корове, у многих по две, а то и по три коровы». 

Власти
начинают душить их налогами, убивать интерес к хозяйствованию на земле и
зачастую уничтожать их самих. Судьбы многих ольховцев и шибановцев сложились
трагически. Они не могли быть иными в условиях тоталитарного уничтожения
русского крестьянства. 

В
романе Белова много бесчеловечных сцен. Чего стоит хотя бы сцена расстрела в
подвалах ГПУ недавним рабочим, мастером, человеком плоть от плоти народа Арсентием
Шиловским «врагов народа» —двенадцати мужчин и одной женщины, людей,
о которых он ничего не знает, а потому единственным самооправданием ему служит
тупое равнодушие: «Кому-то надо…» 

«Грандиозной
мистификацией, необъятным по масштабам спектаклем, проводимым на просторах…
недавно великого государства», считает коллективизацию и связанные с ней
репрессии Прозоров. Не менее обличающе звучат слова самого автора:
«Казалось, все силы зла снова ополчились на эту землю. Вступая на
пустующий императорский трон, знал ли угрюмый генсек, что через несколько лет,
в день своего пятидесятилетнего юбилея, он швырнет им под ноги сто миллионов
крестьянских судеб». 

Борис
Можаев и Василий Белов внесли большой вклад в освещение сложного и трагического
времени в жизни русской деревни. Их произведения объединяет исследование судьбы
крестьянства, попавшего в странный водоворот исторического эксперимента,
названного социализмом. Общим является и то, что эти авторы полны веры в силы
народа, в его светлое будущее. Герои Можаева и Белова видят спасение «от
бедствия народного» в вечных законах крестьянского общежития, народной
морали. Слова «… да сгинут везде страдания и смуты…»
воспринимаются как наставление потомкам, как молитва-оберег от ожесточения
властей и их преступного равнодушия к судьбе России.