Московский Государственный Университет Им. М. В. Ломоносова
Факультет журналистики
Кафедра зарубежной литературы
Реферат
по литературе Средневековья на тему:
Особенности эпического повествования в «Старшей Эдде»
Работа студентки
1 курса, гр.№104
Каневской Юлии
Преподаватель:
Ванникова Н. И.Москва,2004
Основной свод скандинавской мифологии составляют два сборника «Старшая
Эдда» и «Младшая Эдда», которые наглядно отражают существенную роль символа
и знака в мифологическом пространстве. Самым главным символом у скандинавов
считалось слово, умение владеть им, создавать из него сравнение и символы.
Слово — это волшебное орудие, способное поразить, сотворить красоту,
преобразить мир
«Старшая Эдда» написана в поэтической форме, состоит из песен,
повествующих о начале мира, богах и героях. Интересовать он нас будет в
связи с тем, что именно в «Старшей Эдде» можно совершенно ясно проследить
смысловую взаимосвязь окружающего мира и человека, в котором он ощущает
себя как звено в космосе.
Прежде всего, определение своего божественного происхождение и
сопричастности к некоторому божественному бытию — есть одна из
отличительных свойств скандинавско-норвежской мифологии. Безусловно, это
является одним из составляющих мифологического мировоззрения, но это может
быть выражено самыми разнообразными способами. В «Старшей Эдде» это
происходит буквально и совершенно определенно. Например, каждое небесное
явление имеет свое назначение и смысл: радуга — мост, соединяющий мир людей
и богов, солнечный круговорот описывается как путешествие по небесным морям
бога солнца на корабле, построенном гномами (жителями подземного царства),
соединяя, таким образом, три мира (небесный, земной и подземный, на которые
человек подразделял мир).
Это смысловое соединение всего живого, космоса — есть соединение
символическое, которое само по себе наделено личностным началом, т. е. сами
символы имеют имена и одушевлены. Отличие от подобных фетишей и тотемов,
существующих у других народов, заключается в том, что у скандинавов эти
одухотворенные символы имели образы очень яркие, поэтичные и совершенно
очеловеченные, определяющие деятельность символов. Например, вот
определения неба — бремя (ноша) карликов, шлем карликов Вестри (восток),
Аустри (запад), Судри (юг) и Нодри (север); дорога Колесницы; лохань
ветров; чаша бурь; чертог гор; шлем солнца и пр. Определения моря — звучат
так: земля корабля, кольцо островов, дом песка, страна попутного ветра,
земля лебедей, узы островов, зыбкая земля. Вот еще несколько определений:
солнце — полымя вселенной, ветер — волк деревьев, огонь — солнце домов,
зима — пора буранов, змеи — рыбы долины.
Мифологическая смысловая полнота во взаимосвязях с миром заключала в
себе полное отрицание человеческой индивидуальности. В Скандинавской
мифологии, как ни в какой другой, существуют описания злодейств и убийств.
Это обусловливается тем, что само мифологическое сознание воспринимало
человеческую жизнь как продолжение жизни природы. Поэтому человек всегда
обрекал на смерть тех, кто не способен воплощать и олицетворять расцвет
обожествляемых природных сил.
Cыны верховного бога Бора — Один, Вили и Ве создали Мидгард — средний
(людской) мир, два великана Бримир и Бляин — мир богов. Определили день и
ночь, назвали их и определили времена суток — вечер, утро и полдень.
Перечисление имен карликов имеет свой смысл: Норди — северный, Судри —
южный, Аустри — западный, Вестри — восточный, Альтков — новый, Двалин —
мертвый, Бивёр — дружественный, Бавёр — смелый, Бёмбур — мудрый и т. д.
Космогоническая мифология «Эдды» раскрывает процесс формирования мира из
пустоты Гинунгага, преобразующейся в космос путем заполнения.
Мир его был создан из тела великана Имира, который был двуполым. В
темном мире, Нифльхейме из потока Хвергельмир вытекали многочисленные
ручьи, а из огненного мира исходил жар, огненные искры. Из застывших рек
образовался иней, заполнивший мировую пустоту Гинунгагап, который под
влиянием тепла стал таять, и из него и возник Имир. Выкармливала этого
великана корова Аудумла и из соленых камней, которые она лизала, возник
Бури отец богов. Из подмышек Имира родились мальчик, девочка, а из ног —
сын Трудгельмир, породивший Бергельмира.
Бури породил Бора, Один с братьями Вили и Ве убили Имира, и из его
тела сотворили мир. Плоть Имира стала землей, кровь — морем, кости —
горами, череп — небом волосы — лесом, а ресницы — стенами Мидгарда.
Наступившая эпоха на земле считалась «золотым веком» (все было сделано из
золота, боги развлекались играми и «радостны»). Век счастья длился недолго
и вскоре наступает первая смерть — коварное убийство юного бога Бальдра,
возвещающее грядущие катаклизмы, которые превратят космос в хаос. В
«Прорицании» описываются содрогания Мирового древа, высвобождение некогда
усмиренных богами чудовищ, появление корабля Мертвецов, великанов и иных
злых сил. В последней битве Одина и волка Фенрира, Один проигрывает, все
чудовища погибают, а мир поглощается огнем и инеем, то есть приходит в
исходное состояние. Именно в смерти Бальдра заключен конец мира. Интересно,
что в начале мира, в его рождении находится его смерть.
В «Старшей Эдде» есть две ироничные песни-перебранки, в которых
высмеиваются одним богом страсти других богов — «Песнь о Харбарде» и
«Перебранка Локи». Один и Тор — два могущественных бога в первой песне
выясняют свои отношения как два викинга, оскорбляя и насмехаясь друг над
другом, в другой Локи — смешной, одноглазый бог бранит и высмеивает пороки
7 богов и 7 богинь. Эти песни существуют в основном своде законов, которому
обучают во время инициации, видимо, с тем, что все-таки считают человека
равным богам, и насмешкой освобождают от полной зависимости богам и
мирозданию. Вероятно, суть этого заключается не только в высмеивании, т. е.
разоблачении, свержении, но также и в обновлении, таким образом,
плодоносящей силы богов. Эти элементы в сознании человека определили в
Средневековье такие обряды как карнавал, который и заменил собой обряд
инициации.
Вторая часть «Старшей Эдды» посвящена героям. Одной из ярких и
интересных является «Песнь о Вёлюнде» (Булгаковский Воланд происходит
именно от Вёлюнда). Вёлюнд — сын финского конунга, волшебный кузнец,
властитель альфов (сказания о нем имеют некоторые сходства со сказаниями о
Дедале; в Древненорвежском памятнике лабиринт Дедала на Крите с минотавром
назван «Домом Вёлюнда»). У Вёлюнда было волшебное кольцо, с помощью
которого он мог летать. Конунг Нидуд, решив завладеть этим кольцом и
волшебным мечом Вёлюнда, подрезал ему сухожилия. Вёлюнд решил отомстить
конунгу. Заманив двух его сыновей к себе, он убил их, а из их черепов
сделал роскошные чаши, заковав в серебряную оправу. Эти чаши он отправил
Нидуду. Сделал из глаз их яркие яхонтовые броши для его жены. Дочь Нидуда
Бёдвильд (валькирия), носившая его кольцо (ставшая поэтому его женой, т. к.
кольцо — символ супружества) Вёлюнд опоил и сделал своей женой, оставив в
своей пещере. Вёлюнд снял кольцо с ее пальца и улетел от нее навсегда. Это
одно из типичных песней о героях, когда совершается беззаконие, рожденное
завистью к какому-то имению, которое рождает страшную месть. Самое яркое
место в этих повествованиях занимает герой Сигурд (герм. Зигфрид). Древняя
легенда о лебедином озере (озере валькирий) рассказывала о герое Сигурде
(Зигфриде), который полюбил одну из лебедей (валькирию), но злой колдун
хотел воспрепятствовать этому. Пройдя через испытания, Сигурд (Зигфрид)
соединяется со своей возлюбленной. На основе этой легенды П. И. Чайковский
сочинил музыку для балета «Лебединое озеро».
Основная группа богов скандинавской мифологии — Асы. Возглавляет ее
Один, который является отцом большинства асов. К асам следует отнести
Одина, Тора, Неярда, Тюра, Браги, Хеймдалля, Хёда, Видара, Вали, Улля,
Форсети, Локи, Бальдра, Фрейра, Магни, Моди, Хёнера. «Младшая Эдда»
перечисляет также четырнадцать богинь семейства асов Фригг, Сага, Эйер,
Гевион, Фулла, Фрейя, Съовн, Ловн, Вар, Вер, Тюн, Хлин, Снотра, Гна. Кроме
того, часто встречаются имена жен асов Сив и Дунн и Скади. Другая группа
богов — это ваны, боги плодородия. Между асами и ванами произошла война.
Поводом к войне между асами и ванами стало появление злой колдуньи Хейд
Гулльверг, что означает «сила золота». Войну начал Один, однако наступающие
ваны стали угрожать месту обитания асов Асгарду, и асы были вынуждены
заключить мир, обменявшись заложниками. Один символизировал в верованиях
германцев мудрость и верховную власть, оттеснив на второе место традиционно
главенствующего у индоевропейских народов бога-громовержца Тора,
одновременно взяв на себя значительную часть его функций. Предполагают, что
процесс превращения в верховное божество пантеона, именно Одина,
сформировался в Скандинавии.Временные отношения в «Эдде» в повествовании от автора формализуются
главным образом посредством двух формул, находящихся между собой в
отношении дополнительной дистрибуции- формулы «ранних времен» с бr (бr, бr
var, бr var alda, т. е. «рано во времени») и формулы прекращения
счастливого состояния, резкого поворота в судьбах мира и героя с unz (до
тех пор пока). Формула с unz распространяется и на пространственные
отношения для выражения скорости, внезапности перемещения из одного места в
другое. Эти формулы — своеобразный оператор резких поворотов во времени-
пространстве.
На границе прямой речи и повествования стоит формула, указывающая на
время в субъективном плане, c инфинитивом, т. е. «пора…» что-то
рассказать или совершить). Формула начальных «ранних времен» несомненно
типичный зачин, почти буквально повторяющийся у самых различных народов в
мифе и эпосе. Отголоски этой формулы, в которых обращение к мифическим
временам постепенно стирается, находим и в других песнях. То, что перед
нами стереотипная формула, доказывается не только параллелями и
локализацией ее в зачине, но и своеобразными примерами ее разрушения. Так,
в зачине Hm бr фигурирует не формально, а буквально: бr um morgin, т. е.
«рано утром», а далее следует попытка передать давность времени действия
своими словами:Было это не нынче, не вчера, прошло много [времени] с тех
пор, мало что [было] древнее — это было [еще] наполовину ранее. Старая
формула вытесняется также ссылкой либо на то, что сам рассказчик был
очевидцем происходящего, либо на древние сказания (последнее — особенно в
прозаических вставках).
Для гномических песен очень характерны по многу раз повторяющиеся
обращения, предшествующие очередному вопросу (при соревновании в мудрости,
выспрашивании провидицы и т. п.) и начинающиеся словами seg°u mйr (скажи
мне…), наподобие пушкинского «Скажи мне, кудесник — любимец богов, что
сбудется в жизни со мною…». Аналогичные вопросы в жанре «перебранки»
даются с пародийно-ироническим оттенком, seg°u тйr иногда заменяется на
фонетически созвучное, но обратное по смыслу pegi pи, т. е. «молчи ты».
Чисто ритуальный характер имеют формулы приветствия с Heil и проклятия,
включающие gr»m (gramir). В перебранках формула проклятия дополняется
формулой њrr ertu… ос ›rviti с использованием близнечной синонимической
пары (њrr — ›rviti), означающей «безумный» (например, Ls 21, 47; Od 11 и
др.). К той же группе формул относятся и увещевания вести себя в
соответствии с кодексом чести. Здесь ключевое слово — sњmr (подобающий);
ср. HH I. 45; HH II. 3; Br 9; Sg 17, 61; Hlr 1. Все перечисленные
церемониальные формулы, а также ранее упомянутая формула с тбl специфичны
для прямой речи. Все остальные формулы относятся к повествованию, из них на
первом месте — чрезвычайно широко распространенная и совершенно идентичная
аналогичным «общим местам» в эпосе других народов формула введения прямой
речи: pб (или Hitt ) qva° pat (или pб) + имя и отчество (или прозвище) —
«так сказал такой-то». Например: pб qva° Loki, Laufeyiar sonr — Prk 20 (так
сказал Локи, сын Лаувейи), pб qva° pat Heimdallr, hvнtastr бsa — Prk 15
(так сказал Хеймдалль, светлейший ас) и т. п. Ср. в русских былинах:
«Говорит Добрыня, сын Никитич». Формульный характер имеет введение ответа
типа eino pvн H»gni annsvor veitti (Sg 17, 45), соответствующее былинному:
«Отвечал Добрыня, сын Никитич», а также фиксация момента окончания беседы:
hvarf… anspilli frб (вернулся… с беседы), например в G°r II. 11.
Приведенные формулы введения речей — это та же церемониальность,
перенесенная в повествовательную плоскость. Выше мы уже сталкивались с
формулой «сидения» (реже «стояния») героя. Сидение над телом убитого,
безусловно, связано с ритуальным поведением; поза жены, склоненной над
телом мужа, становится в повествовательных стихах (описывающих действие
извне) стереотипным выражением вдовьей скорби. Отсюда формула hon sat
[sorgfull] yfir dau°om (она сидела, [опечаленная], над убитыми),
применяемая с некоторыми вариациями, в частности, для описания горя Гудрун
после смерти Сигурда (см.: G°r I. 1; G°r II. 1, 12; Hm 7).
Ритуальным является и сидение посла на высокой скамье (Akv 2).
Некоторые другие случаи «сидения», имеющие формульный характер, связаны с
ритуально-магическим действием и относятся к Одину, провидице-вёльве,
великанам, мифической старухе, Вёлюнду (Vsp 25, 37, 40, 42; Vkv 10, II; Hym
2 и т. д.). Но формула выходит за эти ритуальные пределы и в общей форме
выражает статическое состояние, предшествующее действию, или является
способом введения новых действующих лиц.
После ритуальных по своему генезису формул следующей ступенью обобщения
является описание действий, символизирующих эмоции: склоненная поза
горюющего, безрадостное пробуждение, злорадный смех в лицо врагу и т. п.
Если, например, сидение вдовы над телом убитого мужа вполне ритуальный
образ скорби, то образ коня, склонившегося над убитым, представляет собой
формулу, аналоги которой можно найти и в русских причитаниях: gnapir ж grбr
iуr yfir gram dau°от — Br 7, ср. G°r II. 5 (склонился серый конь над
мертвым князем). Формула с глаголом «склониться» становится вообще знаком
огорчения и печали, например hryggr var° Gunnar ж hnipna°i — Sg 13, ср. G°r
II. 7 (печален был Гуннар и склонился). Описание горя, особенно женского,
стереотипно описывается слезами, чаще всего формулой «пошла, плача» (gecc
hon grбtandi). Вариации можно найти в G°r II. 5,3; Akv 12; Ghv 9 и др.
Неожиданное несчастье может быть выражено пробуждением, «лишенным
радости»: hann vacna°i vilia lauss — Vkv II, также Vkv 31; Sg 24 (он
пробудился, лишенный радости).
Иногда формульное выражение vilia lauss (vilia fir°) отсутствует, но
его заменяет рассказ пробудившегося о дурных снах (Br 14; Am 21; G°r II. 37
и др.), или за пробуждением сразу следует несчастье (убит Сигурд, похищен
молот Тора).
Эддическая поэзия дает примеры такой жесткой связи прежде всего в
случае использования семантических пар, занимающих короткий стих или дающих
основу для аллитерации в длинном стихе. Для нашей темы более интересен
второй случай: i»r° fannz жva nй upphiminn. не было нигде ни земли, ни
неба; (Vsp 3) Hvat еr me° бsom, hvat er me° бlfom? Что с асами, что с
альвами? (Vsp 48) По тому же принципу метрически локализуются и некоторые
другие формулы, не связанные с близнечными парами.
В формуле, построенной на противопоставлении «один» и «все», сами эти
словечки аллитерируют между собой, стоя в соответствующих позициях в двух
коротких стихах, которые составляют вместе длинный стих: ein er mйr
Brynhildr «llo betri (Sg 15). (Все гласные аллитерируют между собой.)
Эддические эпитеты в основном распадаются на те же категории, что и в
устной народной поэзии (указание на цвет, материал, размер, общую оценку),
дистрибуция цветовых эпитетов и символика цветов в значительной мере
совпадает с тем, что дает народная поэзия, в частности славянский фольклор.Параллелизмы, так же как и повторы, в равной мере представлены в
стихах «эпического» (fornyr°islag) и «гномико-диалогического» (ljу°ahattr)
размера. Исключение составляют только перечисления (свойственные поэзии,
сохранившей в какой-то мере магический характер), тяготеющие к льодахатту,
но при вторжении в эпический размер также создающие группы, сходные с
льодахаттом (принцип троичности). Известная независимость параллелизмов от
различия метрических форм свидетельствует об их древности, их возникновении
в «дострофический» период, в недрах устной народной поэзии.
Непараллельные строки (как и в карело-финских рунах) обычно
предшествуют параллелизму. В этом случае параллелизм варьирует не целое
предложение, а его часть. От неполных параллелизмов следует отличать
неточные. В ряде случаев параллельные строки строго изоморфны, за
исключением одного-двух элементов. Такими неизоморфными элементами в первом
параллельном стихе большей частью являются глаголы, особенно
вспомогательные (иногда и вопросительные местоимения «кто», «что», наречия
«там», «часто» и личные местоимения), а во втором стихе — союзы и наречия-
«и», «или», «еще» и т. п. Наличие этих элементов само по себе нисколько не
способствует ослаблению изоморфизма в остальной части стиха (как не
нарушает строгость изоморфизма и вводная непараллельная строка в строфе).
Гораздо больше колеблет изоморфизм параллелизма введение группы из двух-
трех слов, корреспондирующих с одним словом параллельной строки. Такая
группа (так же как в карело-финских рунах) обычно локализуется во второй
строке. В случаях корреспондирования двух многосоставных групп, не
разложимых на отдельные слова (без уничтожения этого корреспондирования)
или при введении «невалентных» слов, которые трудно даже вставить в
корреспондирующую группу, грамматико-синтаксический параллелизм, как
правило, совершенно нарушается. Это нарушение проявляется в сопоставлении
различных частей речи, изменении порядка слов, грамматических позиций. Но в
большинстве случаев можно проследить эти пути «деформации», нарушения
изоморфизма, т. е. происхождение неточных параллелизмов из точных.
В свете проблемы «фольклоризма» эддического стиля очень существенно
соотношение параллелизмов с эпической вариацией, которую в германистике
конца XIX и начала XX века принято противопоставлять параллелизму как
специфический прием древнегерманской поэзии, книжной и индивидуальной.
Между тем многие эпические вариации не только сходны с параллелизмами, но
явно происходят из неточных параллелизмов за счет их дальнейшей деформации
и нарушения изоморфизма, в связи с переносом акцента с действия на субъект,
т. е. на самого героя (он-то и «варьируется»).
Генетическая связь эпической вариации с параллелизмом особенно очевидна
в тех случаях, когда варьируемый элемент стоит в первых коротких стихах
обеих длинных строк. При локализации варьируемого элемента в первом и
втором коротких стихах одной длинной строки этот элемент, как правило, есть
имя героя и заменяющая его группа слов. Очень часто вся строка представляет
собой формулу введения прямой речи, т. е. перед нами типичный образ
непараллельной вводной строки — такой же, как в карело-финской поэзии.
И, наконец, третий тип эпической вариации — повторяющийся элемент
находится во втором коротком стихе первой строки и в первом коротком стихе
второй — восходит если не к параллелизму (за счет перестановки в интересах
аллитерационной системы), то, скорее всего, к полилогии (подхвату). А
полилогия — это тоже один из приемов фольклорной поэтики (очень популярный,
например, в русских былинах), находящийся причем в отношении
дополнительности с параллелизмом.
Анализ повторов, параллелизмов и эпической вариации приводит к наиболее
существенным результатам в плане соотношения мифологических и героических
песен, свидетельствуя в пользу относительной архаичности мифологических
песен, особенно некоторой их части. Параллелизмов больше всего в народной
дидактике и в строфах, генетически связанных с заговорами (эти жанры —
древнейшие элементы всякого фольклора); весьма много их (и очень велика их
поэтическая функция) в таких повествовательных песнях на мифологические
темы или хотя бы о мифологических героях, как Prk и Vkv. Параллелизмы
отсутствуют в диалогах, редки в ученой гномической поэзии, для которой
типичны повторы, связывающие вопрос и ответ.
В мифологических песнях больше семантических параллелизмов, повторение
семантических элементов сопровождается анафорическими и эпифорическими
повторами, поддерживается строгим изоморфизмом синтаксической структуры;
резко преобладает параллелизм коротких строк.
В мифологических песнях, таким образом, хорошо сохраняется ритмико-
поэтическое начало, которое играло большую роль в генезисе параллелизма. В
героических песнях преобладают параллелизмы длинных строк, строго
организованных с точки зрения аллитерационной техники. Параллелизм здесь
гораздо более деформирован в смысле нарушения изоморфной структуры;
несравненно больше вариативных параллелизмов; часто параллелизм вытесняется
эпической вариацией. Эти различия косвенно свидетельствуют о том, что
некоторые героические песни относительно поздно были переработаны из
прозаического предания, что, кроме того, в них дальше зашел процесс
дефольклоризации и что форма мифологических песен сложилась в основном
самостоятельно, без ориентации на образцы героической песни. (Эта часть
изложена по Метелинскому).Форма героической песни всецело подчинена основной ее установке на
демонстрацию героического начала. Внешнее окружение героя, ландшафт,
жизненные обстоятельства обозначены скупо, ибо они ничего не определяют,
все существенное заключено в самом герое, в его речах и поступках. Не с
этой ли установкой связана и «неэпичность» героической песни — в смысле
отсутствия в ней неспешного, пространного повествования? Вероятно, и
«скачкообразность» изложения в песни, внезапность перехода от одного
эпизода к другому, оставляющая лакуны во времени и в пространстве,
разрывающая фабулу на отдельные сцены (Gipfeltechnik, как называют немецкие
исследователи этот способ изображения одних лишь «вершин», решающих
моментов конфликта), вызваны этой же максимальной концентрацией внимания на
деяниях и судьбах героев. Отсюда же и насыщенность героических песней
речами: в них в наибольшей степени выражен высокий дух героев, и они же
служат мощными двигателями конфликта.
Тем не менее, хотя структура и способ изображения в эддической песни
сосредоточены на герое и его поступках с изъятием всего лишнего, не
имеющего прямого отношения к развертыванию сюжета, одно обстоятельство, на
первый взгляд, противоречит этому утверждению. Дело в том, что песни
буквально загромождены вещами. Мечи, щиты, кольчуги, кони, кубки, золотые
кольца и целые клады, одежды, пиршественные палаты, в которых пылает огонь,
расставлены скамьи и льется пиво или вино, — неотъемлемые элементы
героических песней.
Анализ древнейших героических песней «Эдды» дает возможность выявить
некоторые особенности сознания, их моделировавшего. «Алогизмы»,
«несообразности», «противоречия», «иррациональность», обнаруженные в этих
песнях, оказываются таковыми не только с точки зрения современного
сознания. В конце концов поэзия и не должна быть логически безупречна, она
подчиняется собственным правилам, и в «Песни об Атли» или в «Речах Хамдира»
нетрудно выделить эпические закономерности. Наиболее существенный факт
заключается в том, что смысл поступков героев песней, которые принадлежат к
наиболее раннему пласту «Эдды», был утрачен уже для скандинавов XII–XIII
столетий. Автор «Речей Атли» перерабатывает сюжет «Песни об Атли»,
поскольку он явно его не удовлетворяет; он пытается искоренить в нем все
то, что кажется ему бессмысленным и непонятным. И эта «критика» старого
поэта новым в высшей степени поучительна. Деяния героев, поначалу не
нуждавшиеся ни в каких объяснениях и не допускавшие никаких оценок,
непререкаемые в своем эпико-мифологическом величии, теперь, при создании
новой версии сказания о Нифлунгах, должны быть оправданы и получить
разумное обоснование. По тому же пути рационализации идут и прозаические
пересказы эпоса «Сага о Вёльсунгах», «Младшая Эдда», «Сага о Тидреке».
Скандинав XIII в., по-видимому, более не способен мыслить в категориях мифа
и связанного с ним ритуала, и потому поступки Гуннара, Гудрун и Атли (так
же как поступок Иринга в глазах Видукинда в Х в.) ставят его в тупик.Одновременно расторгается органическое единство героя и вещей, его
окружающих и ему принадлежащих, — этот мир четко распадается на субъекта и
объекты.
Оба процесса — смена эпической данности рациональностью нового типа и
высвобождение индивида из плотной сети магического взаимовлияния людей и
вещей — симптомы одной и той же мутации. Перетолкование Саксоном
Грамматиком древних преданий и песней Ж. Дюмезиль назвал переходом от мифа
к «роману». Суть дела, разумеется, не в смене жанров, но в смене типов
сознания.Список сокращений к названиям эддических песен Alv — Речи Альвиса
Akv — Гренландская песнь об Атли
Am — Гренландские речи Атли
Bdr — Сны Бальдра
Br — Отрывок песни о Сигурде
Fm — Речи Фафнира
Ghv — Подстрекательство Гудрун
G°r I — Первая песнь о Гудрун
G°r II — Вторая песнь о Гудрун
G°r III — Третья песнь о Гудрун
Grm — Речи Гримнира
Grp — Пророчество Грипира
Hбv — Речи Высокого
Hdl — Песнь о Хюндле
HH I — Первая песнь о Хельги, убийце Хундинга
HH II — Вторая песнь о Хельги, убийце Хундинга HHv — Песнь о Хельги, сыне
ХьёрвардаHlr — Поездка Брюнхильд в Хель
Hm — Речи Хамдира
Hrbl — Песнь о Харбарде
Hym — Песнь о Хюмире
Ls — Перебранка Локи
Od — Плач Оддрун
Prk — Песнь о Трюме
Rm — Речи Регина
Rp — Песнь о Риге
Sd — Речи Сигрдривы
Sg — Краткая песнь о Сигурде
Skm — Поездка Скирнира
Vkv — Песнь о Вёлюнде
Vm — Речи Вафтруднира
Vsp — Прорицание вёльвы Примечания
1 Мeyer R.М. Die altgermanische Poesie nach ihren formelhaften Elementen
beschrieben. Berlin, 1889.Источники:
1. Старшая Эдда
2. А. Я. Гуревич «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979.
3. А. Я. Гуревич Герой и мир вещей. М., 1979.
Макаев Э. «Эдда» и устная эпическая традиция / Проблемы сравнительной
филологии. Сборник статей к 70-летию В.М.Жирмунского». М.; Л., 1964. С. 408-
417.
4. Е.М. Мелетинский «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968.
5. Е.М. Мелетинский «Общие места» и другие элементы фольклорного стиля в
эддической поэзии. М., 1968.
