В
XI—XIII вв. в королевствах Леона и Кастилии происходят весьма существенные
изменения в структуре общественного строя. С одной стороны, возрастает в
известной степени независимость знати. Идет открытая борьба между аристократией
и королями. Вместе с тем происходит обновление и расширение социальной базы
дворянства благодаря появлению сословия рыцарей (caballeros). Зависимые
социальные группы продолжают вести борьбу за волю и в конце концов добиваются
почти полной свободы. Города превращаются во внушительную политическую силу, а
в связи с этим крепнет средний класс, из рядов которого выходят законники
(letrados) — защитники королей в их борьбе со знатью; и наконец, как следствие
успешного хода реконкисты, появляются на исторической арене новые и влиятельные
социальные группы, ранее отсутствовавшие в северных и северо-западных областях
Испании. 

Католическое
духовенство в свою очередь приобретает новые привилегии, и влияние его как
класса возрастает все больше и больше, хотя одновременно народные низы начинают
активно бороться за равенство в правах, требуя равномерного распределения
податного обложения и реформы судоустройства. 

Этот
класс продолжает сохранять привилегированное положение. Ядро знати — группу
могущественных фамилий — образуют дворяне, которые приобрели значительные
богатства благодаря покровительству королей, участию в войнах и брачным союзам.
Именно эти богатые и родовитые фамилии ведут упорную борьбу с королями,
отстаивая свою независимость. Короли жалуют знать (либо желая предупредить
новые мятежи, либо в качестве вознаграждения за военную службу) землями с
сервами-земледельцами, городами, селениями и замками. Порой эти пожалования
даются без всяких ограничений (король сохраняет за собой только право
сюзеренитета); порой актом пожалования сеньору предоставляется право суда над
его вассалами. Иногда земли сеньора и их обитатели освобождаются от податного
обложения, но часто пожалования предоставляются без изъятий подобного рода.
Нередко короли передают свои крепости и замки дворянам, обязывая последних
защищать доверенные им укрепленные пункты и поддерживать в порядке
оборонительные сооружения. В результате подавляющее большинство крепостей и
замков переходит в руки знати и позволяет ей вести долгие войны с королями.
Помимо этого, непрерывно продолжаются частные войны и усобицы между магнатами,
и неискорененным оказывается обычай дуэлей и поединков. По-прежнему знать
сохраняет за собой право перехода на территорию других государей (Сид!). Король
может, однако, в исключительных случаях, изгнать из своих владений
вассала-дворянина и конфисковать его имущество. Теоретически король является
носителем верховной власти в государстве, и именно ему принадлежит право
осуществления главных функций суверенного владыки (законодательство, суд,
ведение войны, чеканка монеты). Король назначает судей и других должностных лиц
в различных сферах государственного управления. 

Все
прежние привилегии знати (изъятия из податного обложения, порядок несения
военной службы и т. д.) сохраняются в силе. 

Знать
второго ранга (милиты, инфансоны и т. д.) численно возрастает, и особенно
интенсивным этот рост становится со второй половины XII в.; в некоторых
областях, как например в Галисии, процесс этот происходит чрезвычайно быстро. 

Лица,
относящиеся к этой категории знати, получают наименование fijosdalgos. В узком
смысле этот термин соответствует старому термину инфансон. Но им обозначаются
также все особы знатного происхождения, независимо от их звания и титула. Сын
дворянина, который еще не получил оружия, назывался эскудеро (escudero), т. е.
оруженосцем (точнее, щитоносцем). 

Знатные
особы первого ранга стали именоваться рикос-омбрес (ricos hombres) (титул этот
появляется в документах конца XII в.). К этой категории относились и графы и
так называемые потестады (potestades); так в XIII в. назывались высшие
должностные лица короны, которые не носили графского титула. Инфансоны
сохраняются как промежуточная сословная группа. Так в XI—XIII вв. именовались
прямые вассалы короля, держатели земель на особых условиях (en honor), с правом
юрисдикции в пределах своей сеньории. 

Как
уже указывалось, имелись рыцари (caballeros), род которых восходил к горожанам,
плебеям, получившим соответствующие права от королей. Это были рыцари вольных
городов (caballeros de villa) — представители средних классов городского
населения. Рыцарями считались все, кто имел лошадь под седлом для участия в
военных походах. Им давался вышеупомянутый титул, их освобождали от уплаты
податей, а с течением времени предоставили исключительное право занимать
общественные должности в городском совете (portiellos). За совершенные
преступления их не могли карать подобно лицам непривилегированных сословий.
Таким образом, они являлись знатью второго порядка, аристократией среди
плебейского элемента самоуправляющихся городов. Лица, причисленные к этой
сословной группе, резко отличались от инфансонов, которых называли также
нобилями по праву оружия (milites nobiles). Короли покровительствовали этому
классу. Так, Альфонс VII в фуэро, пожалованном гражданам Толедо, отмечал, что
«всякий, кто пожелает стать рыцарем, да станет им и да живет по обычаям,
рыцарям свойственным». Таким образом, земледельцы и ремесленники могли легко
вступать в сословие «благородных». Объясняется это тем, что в условиях
непрерывных войн постоянно ощущалась нужда в рыцарях-бойцах и рост этой
сословной группы необходимо было поощрять любой ценой. 

Неизменными,
однако, остались прежние анархические традиции знати высшего ранга, обладавшей
замками и многочисленной челядью, вооруженной до зубов. Граф Монтерросо, Муньо
Пелаэс (1121 г.) из своего замка, расположенного на берегу реки Иос (Галисия),
безнаказанно нападал на путешественников и грабил их. Граф Фернандо Перес
совершал подобные же набеги из своего замка Ранета. Граф Гарсия Перес (1130 г.)
напал на английских и лотарингских купцов, направлявшихся в Сантьяго, и отнял у
них громадную сумму в 22 тыс. марок серебром. Против подобного самоуправства,
которое часто имело место не только в Галисии, но и на всей леонско-кастильской
территории, короли иногда принимали различные меры, но чаще со своевольной
знатью расправлялись городские ополчения. 

Духовенство
представляло собой весьма влиятельный и могущественный класс, и круг его
деятельности отнюдь не ограничивался делами культа. Косвенными причинами,
которые определили выдающуюся роль духовенства, были, во-первых, его превосходство
в области культуры над светским населением, во-вторых, постоянное вмешательство
в политические споры и внутренние войны; при этом далеко не всегда духовенство
вносило дух согласия в эти усобицы — достаточно находилось беспокойных
прелатов, подобных Хельмиресу, которые разжигали страсти вместо того, чтобы их
успокаивать. Прямые причины, обусловившие рост могущества духовенства, были
таковы: во-первых, эксплуатация сеньорий, пожалованных церквам и монастырям,
во-вторых, использование труда и богатства лиц, добровольно отдающихся под
церковный патронат, и, в-третьих, личный и вещный иммунитет, институты,
прецеденты которых известны уже в римскую и вестготскую эпохи. 

Характер
личного иммунитета, т. е. изъятия из сферы обычной юрисдикции, изменялся на
протяжении эпохи реконкисты, несмотря на то что основные положения,
определяющие порядок предоставления иммунитета, были сформулированы в решениях
IV Толедского собора (633 г.). Сперва иммунитеты связаны были с пожалованиями,
даваемыми королями определенной церкви или монастырю, и в таком виде они
существовали до конца XIII в. Позже они распространились на все духовное
сословие, в равной степени и на монахов и на священников. 

Судьба
этой привилегии была подобна судьбам всех изъятий и льгот. Под ее сенью
совершалось много злоупотреблений, и ради приобретения иммунитета духовный сан
принимали те, кто не имел ни малейшего призвания к монастырской жизни или к
деятельности священника; порой одежду духовных лиц носили люди, которым она
была ненавистна, ради того, чтобы уйти из тенет королевской или сеньориальной
юрисдикции. Монастырская кровля укрывала немало преступников, и кортесы не раз
взывали о необходимости реформ. Вещный иммунитет, принципы которого также были
разработаны IV Толедским собором, заключался либо в особых привилегиях, которые
давались при пожалованиях земель и селений, либо (и этот вид иммунитета был
особенно важен) в изъятии из податного обложения всего приобретенного клириками
имущества. Так, Альфонс VIII освободил всех прелатов и священников Кастилии от
уплаты податей и сборов, причем эта льгота распространялась и на имущество
духовных лиц. Альфонс IX на кортесах в Леоне в 1208 г. освободил клириков от
уплаты подорожных сборов (peaje), провозных пошлин (portazgo) и других податей
и сборов, хотя на прежних кортесах и было принято решение, что «с вещами,
имуществом и владениями, проданными или дарованными церквам, монастырям или
клиру, должны быть навсегда сопряжены те вольности, права и обязательства,
которые имели место ранее [т. е. до того, как данный объект был передан
церкви], дабы подобные акты дарения, купли или отчуждения ни в чем не умаляли и
не нарушали прав и доходов короля». 

Такого
рода решения принимались ввиду того, что пожалования церквам и монастырям стали
настолько многочисленными, что заметно уменьшили долю казны в доходах от
податных поступлений. С этой опасностью считался уже Альфонс VII, который в
фуэро, пожалованном городу Куэнке, особо оговорил, что никто не имеет права
продавать свое имущество, движимое и недвижимое, церкви. Подобный запрет
повторялся во многих фуэрос. 

Кортесы
также неоднократно просили королей, чтобы была запрещена передача частных
владений и собственности монастырям и церквам, поскольку по мере уменьшения
налоговых поступлений все большие тяготы ложились на плебеев, которые вынуждены
были покрывать все недоимки, тогда как другие сословия не несли никакого
бремени. 

Правда,
не всегда монастыри освобождались от податного обложения. Известно, что
Фернандо I пожаловал епископу Леона селение Годос, обусловив этот дар
требованием уплаты податей. 

Монастырь
Сан Мильян платил фонсадеру (выкупные деньги за право не отбывать военную
службу) до 1089 г. Но несомненно, что с течением времени изъятия из податного
обложения становились все более и более частыми и в конце концов стали общим
правилом. 

Прелаты,
которые держали земли от короля, обязаны были отбывать воинскую службу, и если
они не могли сами прибыть к войску, то должны были отправить вместо себя одного
вооруженного всадника. От такого обязательства прелаты старались избавиться
любыми способами, но депутаты кортесов им препятствовали в этом на том
основании, что в войнах против неверных священнослужители должны принимать
личное участие, не щадя своей жизни. 

Увеличение
числа городов, не зависящих от сеньоров, в которых все жители были свободными,
освобождение многих крепостных и расширение христианских завоеваний, которые
включали в состав населения новые группы, привели к возрождению среднего класса
— ремесленников и свободных земледельцев — класса, который почти исчез в конце
V в. Короли поддерживали этот класс, предоставляя ему привилегии в фу эрос и
специальных распоряжениях. Этот класс в связи с развитием сельского хозяйства,
ремесла и торговли благодаря формированию системы муниципальной организации, участию
в войнах городских ополчений и слиянию его высшей прослойки со знатью приобрел
большое социальное и политическое значение. О политической роли средних классов
будет сказано ниже. Значение же их в системе общественной организации страны
проявлялось в том, что к ним перешла немалая доля богатств, и в привилегиях,
фиксированных в многочисленных фуэрос. Некоторые фуэрос стремились
воспрепятствовать переходу собственности граждан, в том числе и земель,
находящихся в пределах города, в руки дворян, во избежание неблаготворного
влияния, которое могла оказать власть имущая знать на народ; кроме того, такие
запреты содействовали сохранению в полном объеме собственности, с которой
взимались подати. Ограничивались сделки по купле-продаже недвижимого имущества.
Иногородние покупатели обязаны были стать гражданами города, в пределах
которого они приобретали собственность, и во всем подчиняться распоряжениям
городского совета. Любой рыцарь или магнат, совершивший преступление в пределах
города, мог быть безнаказанно умерщвлен или изувечен жителем этого города.
Освобождался от наказания также человек, который наносил увечье или убивал
дворянина по мотивам справедливой обороны. Жителя города могли заключать в
тюрьму или насильственно задерживать в его доме только муниципальные судьи. В
свою очередь судьи эти не имели права арестовать жителя, если он приводил
поручителя — эта привилегия приравнивала горожан к кастильским дворянам. 

Хотя
средний класс, как общее правило, платил обычные подати, иногда от их уплаты
освобождалась вся городская община (такая привилегия дана была городу Куэнке),
а порой все подати сводили к одной (Санабрия — Леон). Запрещено было облагать
города чрезвычайными податями. 

В
сеньориях знати и духовенства (особенно в последних) также образовался средний
класс, представленный ремесленниками и земледельцами, игравший иногда большую
роль. Этому способствовали, с одной стороны, рост ремесла и торговли и, с
другой стороны, фуэрос и изъятия, которые сеньорам иногда приходилось
предоставлять либо для привлечения поселенцев, либо с тем чтобы уступками
сдержать ярость народных масс, нередко поднимавших восстания против сеньоров. В
некоторых важных церковных городах (таких как Сантьяго) большую роль играли
иностранцы, приезжавшие туда либо в качестве путешественников, либо как купцы,
хотя эти две категории часто были очень близки друг другу. Порой короли
объявляли свободными жителей какого-либо города, входящего в пределы церковной
сеньории (акт Ордоньо II в отношении жителей Сантьяго, подтвержденный фуэро
1105 г.), но при этом горожане оставались в вассальной зависимости от прелата.
Ремесленники и менялы приобрели большое значение благодаря своим богатствам и
цеховой организации. 

Уже
отмечалось, что к началу XI в. многие сервы, ранее прикрепленные к земле,
добились улучшения своей доли. Они стали в известной мере свободными, образуя
класс хунъорес или форерос. Эта эмансипация крестьянства шла особенно быстрым
темпом в Леоне и Касталии, где факторами, которые содействовали укреплению
процесса освобождения крестьянства, были частый отпуск на волю, колонизация
завоеванных территорий, новые экономические условия и потребности, усилия,
которые прилагали для своего вызволения из неволи сами сервы, и покровительство
городских общин, которые принимали беглых крестьян. 

Одним
из важнейших законодательных актов, которым определялось положение хуньорес,
был диплом короля Альфонса IX от 1215 г. Известно, что ранее хуньорес
подразделялись на две группы — хуньорес де кавеса и хуньорес де эредад. Ни те
ни другие не могли по собственной воле изменять место обитания; при этом первым
это запрещалось безоговорочно, а вторым чинились всевозможные препятствия,
когда они изъявляли желание покинуть свой земельный участок. 

Дипломом
1215 г. эти препоны были устранены. Форерос или хуньорес де эредад, приписанные
к коронным селениям, могли отныне свободно переходить на земли сеньории
архиепископа Сантьяго, а крестьяне той же группы, приписанные к землям
архиепископства, имели право переселяться на коронные земли. При этом имущество
переселенцев сохранялось полностью за их владельцами. Хуньорес де эредад
обязаны были, однако, выплачивать все подати и сборы и вносить подушную подать
по месту жительства. Эти вольности постепенно распространялись на других
хуньорес де эредад, и в конце XIII в. ими пользовалась вся эта группа. В XIV в.
хуньорес могли свободно покидать своих сеньоров, хотя обязаны были заявить об
этом публично. Однако различие между хуньорес де кавеса и хуньорес де эредад
еще сохранилось. Хуньорес де кавеса должны были, где бы они ни находились,
выплачивать подушную подать своим сеньорам, обязательство, которое не
распространялось уже больше на хуньорес де эредад. Короли также предоставляли
иногда право убежища крепостным и этим способствовали их освобождению; так,
например, они жаловали самоуправляющимся городам привилегии, в соответствии с
которыми крепостные, укрывшиеся в городе, получали свободу, или же давали
подобные привилегии пограничным замкам и крепостям, которые нужно было охранять
и заселять людьми, способными носить оружие (привилегия Вильявисенсьо, 1020
г.). Однако подобная привилегия не распространялась на все вольные города и
замки, как об этом свидетельствуют особые распоряжения в фуэрос Леона и Байоны
на Миньо, запрещающие укрывательство беглых крестьян (1020 и 1021 гг.). С
течением времени ограничение этой привилегии становится все более и более
заметным. Альфонс IX окончательно запретил укрывать в королевских городах
хуньорес де кавеса. 

В
общем, к концу XII в. сервы окончательно добились следующих привилегий: точного
установления размера барщины и прочих сеньориальных повинностей; отмены
практики продажи крепостных с землей, против которой высказывался Церковный
собор уже в начале XI в.; признания действительными браков между крепостными,
даже в том случае, если они заключались без согласия сеньора. 

Однако
это освободительное движение не было ни единообразным, ни постоянным и
развивалось далеко не так быстро, как того желали крепостные. Поэтому, как
только у закрепощенных крестьян пробудился дух свободы, они повели самостоятельную
борьбу за свое освобождение и, применяя силу, достигли немалых успехов. 

В
частых усобицах дворян между собой, а также в войнах дворян с вольными городами
сервы, как общее правило, выступали против своих сеньоров и получали поддержку
со стороны городов. Иногда они массами покидали сеньора, поселяясь в селениях,
имевших право убежища, или же создавали сообщества сопротивления — эрмандады
(примером таких сообществ является эрмандада, созданная на землях Сантьяго),
которые поднимали грозные восстания и вели с сеньорами ожесточенную борьбу.
Этим революционным движениям способствовали две причины: во-первых, чужеземные
влияния — крепостным известно было о подобных восстаниях в других странах и до
них доходили идеи свободы, которые рождались в крупных городах, и, во-вторых,
частые случаи превышения власти, которые допускались некоторыми сеньорами и
были проявлениями духа реакции, вызванными к жизни освободительным движением. 

Тот
факт, что во главе некоторых восстаний стояли итальянцы и французы, как это
имело, например, место во время восстания в Сантьяго в 1136 г., свидетельствует
об иностранных влияниях. Правда, это восстание не было в полном смысле слова
движением сервов, а скорее возмущением горожан, стремившихся улучшить свое
положение. Но освободительные движения в городах отдавались эхом в деревне. Дух
свободы проявился в восстании, которое произошло в Сантьяго девятнадцатью
годами ранее. 

Бесчинства
и гнусные преследования, жертвой которых явились сервы и группы зависимого от
сеньоров населения, имевшие место после взятия Толедо, как полагают, также
происходили под чужеземным влиянием, и не последнюю роль в этих событиях
сыграли клюнийские монахи. 

Подобные
же события произошли в Саагуне, городе, зависевшем от одноименного монастыря,
главного центра клюнийцев. Альфонс VI предоставил монахам полную независимость,
освободив их от подчинения духовным и светским властям, а аббату саагунского
монастыря предоставил права сеньора, судьи и арбитра и дал ему право разрешать
все дела, споры и тяжбы, которые могут возникнуть на территории, приписанной к
монастырю. Для привлечения населения было дано в 1085 г., по соглашению короля
и аббата, фуэро, которым предоставлялись привилегии всем лицам, желающим
поселиться в городе. Однако эти привилегии ни в какой мере не препятствовали
монахам жестоко угнетать население города, причем клюнийцы прежде всего
заботились о своих выгодах. Были введены подати, барщина и различные
ограничения, например: нельзя было печь хлеб в печи, не принадлежащей сеньору
(т. е. монастырю); запрещалось срезать ветви с деревьев, причем предоставлялось
право производить обыск в доме подозреваемого лица; нельзя было продавать вино,
изготовленное из своего винограда, до тех пор, пока монахи не распродали своих
запасов вина; никто не имел права покупать сукно, свежую рыбу и дрова, пока
монахи не заготовят себе все это в необходимом для них количестве. 

Имелись
и другие крайне стеснительные ограничения. Поэтому не раз жители Саагуна
восставали, требуя реформы «дурных обычаев» (malos usos). Они добились в 1096
г. отмены запрета пользования печами, а в 1110 г. были отменены еще два
подобных же обычая. Однако положение не улучшалось, и обстановка, сложившаяся в
Саагуне, способствовала новым восстаниям (одно из них произошло в 1117 г.).
Альфонс VII вынужден был явиться со всем своим двором в Саагун в 1152 г. и дать
новые фуэрос, однако злоупотребления продолжались и впредь, вплоть до конца
XIII в. 

Эти
восстания и возникновение эрмандад, поддерживаемых городами, которые вели
борьбу за свою вольность, привели к тому, что многие сеньоры оказались
вынужденными пойти на уступки своим крепостным, предоставляя им свободу,
отдавая в аренду земли, которые обрабатывали крестьяне или же уменьшая и точно
устанавливая подати и барщинные повинности. «Неоднократно, — отмечает один
историк, — сеньоры предоставляли своим соларьегос и вассалам те же привилегии,
которыми пользовались граждане коронных городов». 

Применяя
все вышеописанные средства, крепостные Леона и Кастилии в начале XIII в.
добились почти полной личной свободы. По своему значению в общественной жизни
Кастилии они приближаются в это время к средним классам городов. 

Население
христианских королевств состояло не только из испанцев. Помимо
путешественников, паломников, купцов, монахов и т. п., приезжавших в важнейшие
города и посещавших известные святилища и монастыри, имелись более или менее
значительные группы иностранцев, которые селились в галисийских, леонских,
португальских и кастильских городах и приобретали в них право гражданства. 

В
Саламанке жили французы и португальцы; в Бургосе — гасконцы, французы и немцы;
в Саагуне — бретонцы, немцы, гасконцы, англичане, бургундцы, провансальцы и
ломбардцы; в Толедо было множество французов, поселившихся там после завоевания
города кастильцами. Однако ни в Толедо, ни в других леонских или кастильских
городах иностранцы не имели столь значительного влияния, какое приобрели
французские выходцы на португальских территориях. 

К
этим запиренейским народностям следует причислить две группы, которые хотя и
представлены были выходцами из испанских областей, но рассматривались как
чужестранцы. Речь идет о евреях, а также о маврах на территориях, завоеванных
христианами, — так называемых мудехарах (mudejares). 

Характерным
для социального положения этих групп являлось то обстоятельство, что им обычно
предоставлялись особые фуэрос, определившие их права, отличные от прав,
которыми пользовались собственно испанцы. Это имело место в Толедо, где Альфонс
VI признал принцип раздельного законодательства для различных народностей. В
Авии де Торрес, согласно фуэрос 1130 г., кастильцы пользовались иными правами,
чем иностранцы, причем статус французов, евреев и мавров был неодинаков.
Подобные же явления имели место и в других городах, хотя для всего населения и
существовали общегосударственные и обязательные для всех законы. 

Права
простых путешественников, которые не становились гражданами или постоянными
жителями городов, фиксировались в особых законах, чему примером являются фуэрос
и распоряжения, относящиеся к Сантьяго. 

В
интересующий нас период в Леоне и Кастилии положение евреев в юридическом и
социальном отношении регулировалось весьма гуманными правилами. Евреи были
посредниками между испанцами и мусульманами при заключении союзов, договоров и
т. д. Они служили в христианских войсках и содействовали развитию торговли.
Среди евреев было много ученых, которые явились распространителями достижений
восточной науки. Короли очень ценили евреев и пользовались их услугами,
принимая их на службу в качестве интендантов, врачей, преподавателей и т. д.
Местные фуэрос приравнивали в правах евреев к христианам. Евреи имели
специального судью, на суд которого должны были являться и христиане, если
истцом был еврей; Альфонс VI разрешил евреям занимать любые общественные
должности. 

Это
был золотой век для евреев Испании. В эту эпоху из их среды вышли наиболее
выдающиеся ученые и писатели. Однако уже начало XIII в. знаменует новый этап в
истории этого народа. Ограничительные мероприятия имеют уже место, и если
сперва они проявились не в полной мере, то впоследствии мало-помалу совершенно
изменили положение евреев. В середине XII в. альмохады начали ожесточенное
преследование евреев, что привело к переселению значительного их числа на
христианские территории (с. 203). В Толедо, например, проживало 12 тыс. евреев,
причем они оказали королям большую помощь в войне против мавров — деньгами и
людьми. Однако уже в то время проявлялся в известной степени религиозный и
национальный антагонизм между евреями и христианами. 

Мудехарами
назывались мусульмане, покорившиеся христианам либо в силу договора об уплате
дани, либо на основании капитуляции или союза. Мудехары сохранили полностью или
частично свои законы, религию и вольности. По мере завоевания христианами
мусульманских земель под юрисдикцию испанских королей подпадали все более
значительные группы покоренного населения, которых нельзя было ни полностью
закрепостить, ни изгнать из христианских территорий, так как, во-первых,
численность их была весьма велика и преследования мусульман привели бы к тому,
что на территории христианских королевств появилось бы множество врагов, а это,
безусловно, замедлило бы ход дальнейших завоеваний, а во-вторых, по
политическим соображениям; необходимо было применять не слишком суровые меры и
по условиям актов о капитуляции городов и крепостей. Да и подобные меры были
экономически невыгодны, если учесть, что труднейшей проблемой реконкисты было
заселение новых территорий и их эффективная эксплуатация. Кроме того, следует
иметь в виду, что мусульмане в течение длительного времени вели
благожелательную политику по отношению к христианам, живущим на их территории
(мосарабам), не говоря уже о том, что между мусульманским и христианским
населением поддерживались тесные связи. Все это должно было определять строй
отношений, основанный на взаимном уважении, и побуждать завоевателей хорошо
обращаться с покоренным населением. Так и велось с самого начала астурийской
реконкисты: часть покоренного мусульманского населения приобретала права
свободных вассалов королей и сохраняла свои земли. Мирный переход мавров в
подданство христианских королей продолжался в IX и X вв. В эту эпоху в
христианских государствах свободно проживали мусульмане. 

Однако
мудехары, как важная составная часть населения, появляются лишь во время
великих завоеваний XI в. Политика Фернандо I в отношении мусульман на
покоренных землях не была стабильной, но хотя мавры нередко изгонялись, тем не
менее, как правило, им разрешалось проживать в своих городах и на своих землях
и сохранять старые обычаи при условии уплаты дани. Альфонс VI, получивший
восточное образование, проявил себя решительным покровителем мавров, примером
чего являются условия капитуляции Толедо, которыми он гарантировал мусульманам
сохранение жизни и имущества, освобождение от податей (мавры должны были платить
только подушный налог) и предоставил различные другие привилегии в области
отправления мусульманского культа, самоуправления и т. д. Эти
покровительственные меры привлекли в Толедо мавров из южной Испании, которые
охотно покидали таифские деспотии или империю альморавидов. Альфонс VII
относился к мудехарам весьма благосклонно. Он предоставлял им особые фуэрос и
добился подчинения влия тельных вождей мудехаров, например эмира Руэды,
которого он назначил альгвасилом мудехаров Толедо. При Альфонсе VIII подобного
же положения достиг эмир Мурсии, которого христиане называли дон Луп (буквально
— господин Волк), руководивший кастильскими войсками в борьбе против своих
единоверцев. 

К
концу XII в. число мудехаров в Кастилии значительно возросло и церковь начала
проявлять интерес к разработке уставных положений, призванных регулировать
отношения между мудехарами и христианами. Первый и второй Латеранские соборы
(1123 и 1139 гг.) запретили совместное проживание мудехаров и христиан и
повелели мудехарам и евреям носить особое платье. 

Победы
Фернандо III значительно увеличили число мудехаров. Побежденным маврам Севильи
он предоставил право по-прежнему проживать в своих домах и владениях при
условии уплаты ему таких же податей, какие они платили прежнему повелителю.
Мавры, уходившие из города, могли брать с собой все принадлежащее им движимое
имущество. Мудехары имели право избирать старейшину — алькальда — из
собственной среды. Им были предоставлены также и другие привилегии. Многие
знатные мавры получили земельные угодья при разделе территорий, проведенном
королем, а некоторые сохранили во владении целые города с мечетями. В столице
мудехары сохранили мечеть ценой уплаты огромной дани. Эта мечеть была
расположена в квартале Адарвехо, где селились мудехары. 

В
предыдущем параграфе дана была общая характеристика положения мудехаров. Строго
говоря, трудно привести законодательные акты и распоряжения общего характера,
которыми в этот период определялись отношения христиан и мудехаров. Зато
частных указов и правил было много и при этом самого различного характера. 

Прежде
всего необходимо отметить, что наиболее благоприятное законодательство о
мудехарах имело место на арагонских территориях; часто нормам, выработанным в
Арагоне, следовали кастильские короли. Так, фуэрос Туделы, Калатаюда (1134 г.),
Дароки (1142 г.) и других арагонских городов явились образцом для подобных же
хартий в городах Кастилии, Тексты толедских капитуляций и первоначального фуэро
Толедо до нас не дошли, и это лишает нас возможности ознакомиться с чрезвычайными
привилегиями, которые сперва, несомненно, были предоставлены мудехарам.
Следствием политики Альфонса VI было умаление прав мудехаров при последующих
изменениях фуэро Толедо в 1101 и 1118 гг. Тенденция ограничить права мудехаров
проявилась также в фуэро Эскалоны (1130 г.) и Калаталифы (1141 г.), данных
Альфонсом VII. В то же время фуэро Авии де Торрес, относящееся к этому же
периоду, почти уравнивает мудехаров (которые называются в нем просто маврами) с
христианами. То же имеет место в фуэро Сории и в других фуэрос Кастилии,
скопированных с арагонского фуэро Калатаюда; на пограничных территориях и в
пограничных городах (Куэнка) мудехарам предоставлялись еще большие права. Фуэро
Куэнки, данное Альфонсом VIII, в существенных своих чертах воспроизводит фуэро
арагонского города Теруэля. Этим фуэро маврам гарантируется право жительства в
городе и приезда на свои ярмарки. За уголовные преступления они караются так
же, как и христиане, и им дается право избирать из своей среды корредора
(corredor) — уполномоченного для заключения сделок о купле-продаже товаров.
Подобное же законодательство, благоприятствующее мусульманам, впоследствии
распространилось на многие другие города Кастилии и Андалусии. В результате
завоеваний Фернандо III во владении кастильской короны оказалось множество
мавров, что вызвало крайнюю разноречивость в предоставляемых мудехарам фуэрос.
Так, например, в Баэсе и Мурсии мудехарам даны были различные гарантии и
привилегии, в то время как в Кордове они находились почти в бесправном положении.
В эпоху Альфонса X различия эти отчасти сгладились, так как установлены были
общие правила, которыми определялось положение мудехаров. Мудехары жили в
городах и сельских местностях, и права горожан и земледельцев были различны.
Сельское население делилось на три группы — арендаторы, почти крепостные,
приписанные к поместьям рикос омбрес; мавританские воины, которые жили на
территориях укрепленных городков и крепостей, непосредственно подчиняясь своим
князькам — арра-эсам или алькайдам и состоя на службе кастильского короля, и
свободные земледельцы, проживающие либо на хуторах, либо в общинах (альхамы —
aljamas), причем эти альхамы патронировались или королем, или гроссмейстерами
военных орденов, которые пользовались в сфере управления такой же автономией,
как и вольные города. С течением времени население альхам уменьшалось и мавры
сосредоточивались в крупных городах, где их права гарантировались фуэрос,
причем городские мудехарские общины также носили название альхам. Однако в
городах мудехары были стеснены порой в большей мере, чем в сельских местностях,
так как хотя им дозволялось открыто исповедовать свою религию на основании
привилегий, фиксированных в капитуляциях (как это имело место в Толедо, Баэсе,
Севилье, Хересе, Ньебле и Мурсии, где в течение долгого времени оставались
мечети), но в большинстве случаев подобные права мудехарам не предоставлялись.
Кроме того, их заставляли носить, как мы уже говорили, особую одежду (в Севилье
это правило было введено с 1252 г.) и отводили для жительства специальные
кварталы; впрочем, об этом иногда «просили сами альхамы ради большей
безопасности. Между тем мавританскому населению в сельских местностях
разрешалось иметь свои мечети. Обособление мудехаров от христиан выражалось и в
том, что мавританское население имело свои особые бойни и своих собственных
старейши, ведающих распределением воды в оросительных системах (jueces de
riego). Процесс подобного обособления (а оно со временем проявлялось все более
и более отчетливо, поскольку обострялся религиозный антагонизм между
христианами и мусульманами и общие тенденции в политике клонились к ограничению
прав мудехаров) замедлялся, потому что общению мудехаров и христиан
благоприятствовали обычаи страны. В немалой степени этому же способствовала
алчность собственников-христиан, которые охотно сдавали за плату свои дома
мудехарам во всех кварталах города. Следует отметить, что, по мере того как
фронт реконкисты все далее продвигался к югу, война приобретала характер
крестового похода и былая терпимость уступала место фанатизму и различным
проявлениям ненависти, причем подобные тенденции характеризовали не только
поведение христиан, но и отношение к последним мусульман. Этому в немалой
степени способствовали альмохады с их фанатизмом и грубостью. Тем не менее
политические интересы, которыми руководствовалась одна сторона, и частные нужды
другой стороны, не говоря уже о взаимных влияниях в сфере культуры, определяли
те тенденции солидарности и взаимопонимания, которые противодействовали все
более усиливающемуся духу крайней нетерпимости. А дух этот (что, впрочем,
естественно) возбуждался христианской церковью, которая опасалась, что общение
христиан с многочисленным мудехарским населением будет способствовать
возникновению ересей и росту религиозного индифферентизма. На мудехаров пало
тяжкое бремя податного обложения: они обязаны были выплачивать десятину со
своих доходов — так называемую капитасьон (capitation) или королевскую деньгу
(dinero real), церковную десятину, несмотря на то что христианскую религию они
не исповедовали, и одиннадцатую долю доходов городу, на территории которого они
проживали. Было еще много иных податей, и результатом налоговой политики
завоевателей явилось резкое уменьшение численности населения в таких областях,
как севильское королевство. 

Активный
ход реконкисты в XI и XII вв. и массовое переселение в Кастилию христиан из
мавританских областей вызвали появление в составе населения страны новой группы
— мосарабской, тождественной по этническим и религиозным признакам коренному
населению северных королевств, но весьма самобытной по своему характеру. Черты
этого своеобразия, вызванные долгим пребыванием мосарабов в мавританских
областях, проявлялись весьма отчетливо, и мосарабы не смешивались с
христианским населением Кастилии, образуя особую общность. 

Вероятно,
многие мосарабы — те, кто переселялся в одиночку или малочисленными группами,
или обитатели незначительных городов и селений — были быстро поглощены общей
массой христиан. Однако там, где сохранились большие группы мосарабов, как
например в Толедо, они по-прежнему составляли свою общину, независимость и
вольности которой (фуэрос) признавались королями-завоевателями. В Толедо, где
было много мосарабов, Альфонс VI разрешил мосарабской общине избирать алькальда
и альгвасила и подтвердил прежнее право мосарабов управляться сообразно их
собственным законам. Альфонс VII снова подтвердил эту привилегию, и из текста
этой конфирмации явствует, что хотя кастильцы в Толедо и имели своего судью и
альгвасила и свои гражданские законы, но разбор совершенных ими уголовных
преступлений вели должностные лица — мосарабы. Мосарабы оказали большое влияние
на северных христиан, не столько, однако, в области права, сколько в сфере
культуры. 

Поскольку
ход реконкисты и экономического прогресса требовал непрерывного роста
населения, естественно, что общественное мнение и законы защищали брачные союзы
и преследовали прямо или косвенно безбрачие гражданских лиц. Во многих фуэрос
холостяки пользовались меньшими гражданскими и политическими правами. С другой
стороны, женатым предоставлялись привилегии, например они могли требовать
большего откупа в случае оскорбления. В первый год брака они освобождались от
военной службы и не платили фонсадо и т. д. Однако общественное мнение и законы
расширительно толковали понятие брачного союза. Признавались две формы брака:
брак по благословению (de bendicion), который совершался со всеми церемониями и
освящался церковью, и брак по присяге (a yuras), выражавшийся в заключении
контракта, в котором предусматривались те же обязательства, что и в браке по
благословению; при этом, однако, основой брачного союза были не церемонии
церковного бракосочетания, а обоюдное согласие сторон. Обе формы брака
считались одинаково законными. Важнейшими обрядностями при заключении браков
были: обручение (esponsales) — соглашение между женихом и отцом (или, точнее
говоря, родителями невесты, так как права матери и отца были одинаковы), в силу
которого жених приобретал право на свою будущую супругу, и свадьба
(casamiento), во время которой отец передавал невесту жениху. От имени отца в
XIII в. эту церемонию начал совершать священник, который в свою очередь получал
невесту из рук отца или родственников. Будущий муж приносил отцу невесты дар
деньгами или натурой в знак передаваемой ему власти. 

Имелась
еще и третья форма союза: так называемая баррагания (barragania). Это была
сделка между холостым мужчиной и незамужней женщиной — договор о дружбе и
товариществе, главными условиями которого были постоянство и верность. Однако
такого рода контракт не придавал этому союзу характер брака. Мужчина,
заключивший соглашение о баррагании, мог являться как духовным лицом, так и
мирянином; но прежде всего он обязан был быть холостяком. Впрочем, обычай
распространил этот вид брака и на женатых людей, несмотря на то что запрещения
подобных видов баррагании имелись во многих фуэрос. Таким образом, баррагания
превратилась в общераспространенную форму внебрачного союза, причем вдовы
вступавшие в барраганию, порой даже приравнивались к законным женам. Некоторые
исследователи полагают, что формы брачных союзов, основанных на соглашениях,
возникли вследствие мусульманских влияний. 

Измена
жены, так же как и некоторые извращения, жестоко карались (обычно смертной
казнью). В некоторых местностях, в соответствии с кодексом «Фуэро Хузго», супругу,
измена жены которого была доказана, разрешалось вступать в новый брак; таким
образом, измена жены являлась мотивом для полного развода. Разрешался также
развод по отказу (por repudio); эту форму часто применяли короли и дворяне, в
случае плохого обращения мужа или по другим причинам. 

Мужчина
был главой семьи, и женщина была ему подчинена во всех отношениях. Любые
контракты, заключаемые женой, должны были подтверждаться мужем. Приданое давал
жених, а невеста, вступая в брачный союз, приносила с собой некоторое движимое
имущество, драгоценности, платье, постель и т. д., и этот вид приданого носил
название ашуар или ахуар (axuar, ajuar). Приданое называлось также аррас
(arras); в фуэро иногда устанавливались размеры приданого, а иногда право
определить его размеры предоставлялось заинтересованным сторонам. Считалось,
что каждый из супругов имеет право на половину имущества, приобретенного в
браке (ganancia/es), так что, когда умирал один из супругов, другой получал
свою часть имущества. Кодекс «Фуэро Хузго» устанавливал пропорциональное
разделение имущества, приобретенного каждым из супругов в браке. В некоторых
областях действовал закон — Фуэро Байлио, согласно которому все имущество
супругов было общим. Право на получение части имущества признавалось в эту
эпоху как за супругами, состоящими в браках по благословению, так и за теми,
кто связан был брачными узами по контракту, и даже за барраганами. Некоторые
фуэрос предоставляли супругу-вдовцу (если он только не вступал во второй брак)
право пользоваться всем имуществом, приобретенным в браке (право «единства» —
unidad). При этом родственники умершего не имели права требовать долю
покойного. 

Дети
по-прежнему находились во власти отца, которому было запрещено продавать детей,
отдавать их в качестве заложников, дурно обращаться с ними, увечить их и т. д.
Кроме того, отец должен был уплачивать штрафы, налагавшиеся на детей независимо
от того, были ли его дети законными или прижиты от наложницы. Дети не имели
собственного имущества, пока находились под властью отца. Из-под власти отца
они выходили, вступая в брак или по достижении определенного возраста. После
смерти отца мать получала право опеки над детьми, пока не вступала в новый
брак. 

Как
общее правило, дети получали наследство отца, причем преимущество принадлежало
законным детям. Однако в некоторых случаях незаконные дети (в соответствии с
правилами, фиксированными в некоторых фуэрос) могли получать наследство наряду
с законными. Дети, рожденные от сожительства незамужней женщины с холостяком,
могли, согласно фуэро Сории, получить четвертую часть имущества отца, даже если
отец имел в период составления завещания других законных детей от последующего
брака. Уже указывалось, что даже дети духовных лиц могли получать наследство.
Дети, прижитые в баррагании, назывались бастардами. Бастарды могли наследовать
имущество своих отцов, причем отцы — дворяне имели право оставлять им имущество
на сумму до 500 сольдо. 

Люди,
умиравшие бездетными, назывались маньеро (martens — буквально: бесплодные).
Если они были сервами или форерос, их имущество переходило к сеньору по так
называемому праву манъерии. Этот закон соблюдался в Леоне и Кастилии до начала
XI в., а в Астурии и Галисии действовал более продолжительное время. Форерос и
тягловые люди (pecheros) на королевских землях также попадали под действие
обычая маньерии, однако как для них, так и для жителей сеньорий было много
исключений в отношении некоторых видов имущества, так как фуэрос, регулирующие
сбор маньерии, были весьма разнообразны. Альфонс V отменил маньерию для дворян
(фуэро Леона 1020 г.), а затем принцип свободы завещательных распоряжений
постепенно принимается и другими фуэрос. Несмотря на это, еще в XIV в. в
Астурии имелись случаи маньерии. 

Тесная
связь между супругами и между родителями и детьми придавала семье большую
сплоченность, причем в семью включалось значительное число родственников. Хотя
закон признавал за невестой или женихом право получения определенной доли
имущества родителей, тем не менее очень часто, особенно у крестьян, раздел
имущества не происходил и женатые дети продолжали жить вместе с родителями и
дедами, образуя семейные группы, которые сообща пользовались домовым
имуществом, не допуская выделов. Эти общины, в различных формах и под
различными названиями (особенно в Астурии и Галисии), способствовали не только
укреплению семейных уз, но также и сохранению единого имущественного фонда, что
весьма благоприятствовало земледелию в тот период, когда так необходимо было
объединение рабочих рук. Следует отметить, что часто руководство общиной, когда
умирал отец, переходило к старшему сыну или старшей дочери. 

Это
чувство солидарности укреплялось в Кастилии различными законами и обычаями,
которые иногда устанавливали в качестве постоянной и неотчуждаемой
собственности семьи такие вида имущества, как дом, гумно и сад, а иногда
предоставляли родственникам преимущественное право приобретения продающегося
имущества или же предписывали, чтобы по смерти одного из супругов, в том случае
если он не имел детей, все имущество возвращалось к родственникам по восходящей
линии. Благодаря этому так устойчивы были древние обычаи и обеспечивалась столь
настоятельная для средневекового общества потребность сохранения уз семейной
солидарности, что в свою очередь содействовало развитию сельскохозяйственного
производства, основанного на труде крепких семейных общин. 

Список литературы

1.
Рафаель Альтамира-и-Кревеа. История средневековой Испании; СПб.: Евразия, 2003