Крупчанов Л. 

В конце своего жизненного пути Николай Семенович
Лесков (1831-1895) писал: «Я вижу яркий маяк и знаю, чего держаться».
Это признание было поистине выстрадано писателем, прожившим сложную жизнь,
полную тревог и ошибок, исканий и потерь.

Тридцатилетний Лесков вступил на литературное
поприще в начале 60-х годов прошлого века, когда уже пришли в большую
литературу старшие его современники Толстой, Достоевский, Тургенев, Гончаров,
Писемский.

Выходец из семьи, где причудливо переплелись
четыре сословия — духовное, дворянское, чиновное и купеческое, Лесков с детства
познавал и простонародный быт и жизнь духовенства и чиновничества всех рангов.
Еще смолоду он объездил по служебным делам всю европейскую Россию и накопил
массу разнообразных впечатлений и наблюдений.

Почти два года Лесков отдает публицистике. В своих
статьях он горячо отстаивает интересы крестьян в период реформы 1861 года,
выступает в защиту прав рабочих, обличает карьеризм и взяточничество
чиновников, алчность духовенства, пишет о положении учителей сельских школ, о
преследованиях староверов. Все это давало основание предположить, что
творчество Лескова сразу окажется в русле передовых демократических идей своего
времени. Но получилось по-другому…

Путь Лескова к пониманию истины был тернистым и
далеко не прямым. Особенность его миропонимания, которую он позднее сам трезво
проанализирует и оценит, принуждала его искать свое место вне двух борющихся
лагерей — революционно-демократического и реакционного. А это неизбежно привело
к столкновению с передовыми силами, объединившимися вокруг некрасовского
«Современника». Уже с весны 1862 года в статьях Лескова зазвучали
фальшивые ноты. В связи с этим «Современник» писал, что в верхних
столбцах «Северной пчелы» (там печатались статьи и корреспонденции
Лескова) «тратится напрасно сила, не только не высказавшаяся и не
исчерпавшая себя, а, может быть, еще и не нашедшая своего настоящего
пути».

Лесков тогда не только не понял этого
справедливого высказывания, а болезненно воспринял его. Антинигилистические
настроения его усилились, нападки на деятелей революционно-демократического
лагеря стали более ожесточенными. В 1863 году он выступает со статьей о романе
Чернышевского «Что делать?», где оценивает и героев и даже самого
автора как людей «безобидных и аполитичных», которые «не несут
ни огня, ни меча». Деятельность революционеров-шестидесятников казалась
Лескову далекой от истинных интересов народа. Он видел инертность массы и не
верил в возможность ее пробуждения.

Таким образом, в сложных условиях
общественно-литературной борьбы 60-х годов творчество Лескова не опиралось на
какую-либо более или менее определенную систему взглядов.

Уже в раннем рассказе «Овцебык» (1862)
проявились сильные и слабые стороны творчества Лескова 60-х годов. Герой его,
Василий Богословский, упрямо ищет пути к изменению действительности. На первый
взгляд в нем есть что-то от «новых людей» типа тургеневского
Базарова. Он честен, ненавидит дворян-тунеядцев, настойчиво агитирует против
богачей и защищает бедняков.

Но лесковский герой — далеко не Базаров, в образе
которого Тургенев запечатлел знаменательное явление эпохи. Овцебык заслуживает
лишь жалости благодаря наивности и непоследовательности своих идей и поступков.
Исчерпав все средства приобщения к жизни, он ушел из нее. И хотя рассказ не
сводился к полемике с революционными демократами, он утверждал мысль о
беспочвенности борьбы «новых людей» с несправедливостями жизни.

Овцебык уже наделен чертами
«лесковского» героя, человека своеобразного, странного, чем-то
привлекательного, принимающего страдания народа, в какой-то степени понятного
ему, но и далекого от него.

Лесков объективно показывает инертность среды, еще
не готовой к восприятию революционных идей, самоотверженность, доходящую до
самоотречения, и жертвенность представителей нового поколения людей, которым,
по его мнению, «некуда идти».

По словам писателя, в повестях, очерках и
рассказах он был «только рисовальщиком», а в романах — «еще и
мыслителем»1. Но мыслителем в то время он был незрелым…

В антинигилистических романах «Некуда»
(1865) и «На ножах» (1871), рисовавших в карикатурном виде
революционеров 60-х годов, особенно наглядно сказались незрелость и ошибочность
идеологических позиций Лескова того времени. И если для отдавших дань
«антинигилизму» Толстого, Гончарова, Писемского это было лишь
эпизодом биографии, то для Лескова оказалось глубокой драмой, затянувшейся на
многие годы и отнявшей у него много душевных сил. Немалую роль сыграла тут
статья Д. Писарева «Прогулка по садам российской словесности» (1865),
где Лесков был охарактеризован как пасквилянт, которого нельзя пускать ни в
один порядочный журнал.

Этот удар оставил горький осадок в душе писателя.
Он оказался с клеймом «реакционера», отлученным от передовой русской
литературы, и не чувствовал себя своим в лагере ее противников. «Мы
ошибаемся: этот человек не наш!» — сказал о Лескове идеолог официального
направления в литературе М. Н. Катков, печатавший в своем «Русском
вестнике» произведения Лескова той поры. Рассказывая об этом впоследствии
в одном из писем, Лесков добавляет: «Он был прав, но я не знал: чей
я?»

Оценивая свое прошлое, Лесков напишет: «Я
блуждал и воротился, и стал сам собою — тем, что я есмь. Многое мною написанное
мне действительно неприятно, но лжи там нет нигде, — я всегда и везде был прям
и искренен… Я просто заблуждался — не понимал, иногда подчинялся
влиянию…» Большую ошибку свою он увидел в том, что хотел
«остановить бурный порыв», который ему, умудренному опытом, уже
покажется «естественным явлением».

Несмотря на глубокие заблуждения и ошибочные
взгляды, гуманизм и «жажда света», стихийный демократизм были присущи
Лескову-художнику. Они наполняются новым содержанием, когда писатель обращается
к самой близкой ему теме — жизни народной.

«Человеческое родство со всем миром»
сказывается в одном из сильнейших его произведений — повести «Леди Макбет
Мценского уезда» (1864).

Судьба Катерины Измайловой поначалу во многом
сходна с судьбой Катерины Кабановой из драмы А. Островского «Гроза».
Обе молодые женщины оказываются в деспотических условиях купеческой семьи, обе
наделены сильными, цельными характерами. Но Катерина Кабанова погибает, бросив
вызов среде, которая ее душит. Катерина Измайлова гибнет, пройдя через самые
омерзительные формы человеческих отношений в этой среде.

Скука, своевольный характер и всепоглощающая
страсть — внешние мотивы преступлений Катерины Измайловой. На самом деле эти
преступления — результат бесчеловечных отношений, доведенных до автоматизма
там, где обесценившаяся человеческая жизнь становится разменной монетой.
Сильная, волевая натура Катерины контрастирует с узостью интересов и целей. Ее
большая, искренняя любовь к ничтожному человеку не может не вызвать жалости и
сочувствия.

Трагедия Катерины Измайловой — это трагедия
бессмысленности существования целого сословия российского общества —
провинциального мещанства. Общечеловеческий смысл ее не снижается названием
повести, ограничивающим ее масштабы («Леди Макбет Мценского уезда»),
— этот художественный прием использовался писателями «натуральной»
школы («Гамлет Щигровского уезда» И. Тургенева). На материале
российской действительности Лесков создает трагедию человеческих страстей
огромного накала, приближаясь к шедеврам мировой литературы.

В противоположность страстной, сильной натуре
Катерины Измайловой героиня повести «Воительница» (1866) Домна
Платоновна, казалось бы, начисто лишена самых обыкновенных человеческих чувств.
Но, по словам самого писателя, он «находил теплые углы в холодных сердцах
и освещал их»2. Искал и находил человеческое там, где оно проявлялось в
самых необычных и неожиданных формах.

Домна Платоновна — тоже «мценская баба»,
оказавшаяся по воле судьбы в столице. Ее «деятельность» скрыта за
внешней благопристойностью жизни петербургского общества. Подобные персонажи
есть и у Гоголя и у Островского. Но там их роль эпизодична. У Лескова Домна
Платоновна — центральный характер произведения.

Будучи не раз жестоко обманутой, Домна Платоновна
возводит ложь и грязь в «неотразимый закон» жизни, где господствует
«всеобщее стремление ко всякому обману».

Натура Домны Платоновны по-русски широкая. Она
трудится не за страх, а за совесть, любит свое дело, бескорыстно, как она
говорит; «отягощается» и ведет «прекратительную жизнь».

Рассказ насыщен яркими, колоритными сценами быта,
в нем много юмористических, сатирических элементов.

Конец истории «воительницы» на первый
взгляд трагикомичен. На склоне лет исступленная, безумная любовь приходит к
Домне Платоновне, никогда не верившей в чистоту, искренность человеческих
отношений.

«А людям ведь небось и не жаль, смех им
небось только. И всякий, если кто когда-нибудь про эту историю узнает,
посмеется — непременно посмеется, а не пожалеет…»

В этом и заключается оригинальный
«лесковский» взгляд на изображаемое: трагедия «воительницы»
видна только ей самой, для остальных же это всего-навсего смешной житейский
эпизод.

В лучших произведениях Лескова 70-х годов (роман
«Соборяне», повести «Запечатленный ангел» и
«Очарованный странник») его художественный талант, талант «неутомимого
охотника за своеобразным оригинальным человеком», как сказал о нем М.
Горький3, раскрывается в полной мере.

В повести «Запечатленный ангел» (1873)
Лесков обращается к изображению жизни русского старообрядчества. Его притекает
быт старообрядцев, взаимовыручка, сплоченность не только в вопросах веры, но и
в труде и борьбе с сильными мира сего.

Противопоставляя лживую мораль официальных
господствующих сословий честной и скромной жизни трудовой артели раскольников,
автор не склонен объяснять эти различия несходством в религиозных верованиях. И
в среде раскольников он отмечает элементы фальши, страсти к деньгам, моральной
нечистоплотности.

«Запечатленный ангел» — одно из немногих
в русской литературе «изографических» произведений, в котором автор
выступает как тонкий знаток и ценитель русской иконописи. Старообрядцы в
повести изображены хранителями лучших традиций иконописного искусства. В
отличие от невежественных господ и чиновников они тонко разбираются в школах и
стилях иконописи, прекрасно могут отличить подделку от подлинника. Севастьян с
его большими, грубыми руками выполняет чрезвычайно тонкую, филигранную работу,
изображая на маленьком куске дерева целую цепь сюжетов, которую, подобно
подковам «стальной блохи», можно было рассмотреть лишь под «мелкоскопом».
Бескорыстно преданный своему искусству, он ни за какие деньги не соглашается
написать портрет жены английского инженера.

Лесков не подчеркивает религиозного фанатизма
староверов, не показывает обрядовой стороны их религии. Случаи, на первый взгляд
«чудесные», легко разъясняются, «святость» их как бы
снимается, и на переднем плане оказывается жизнь артели, ее труд, суровый быт.

Лесков отвергает не только фанатизм веры, но и
культ церкви. «Веры же во всей ее церковной пошлости я не хочу ни
утверждать, ни разрушать, — писал он А. С. Суворину. — О разрушении ее хорошо
заботятся архиереи и попы с дьяками. Они ее ухлопают. Я просто люблю знать, как
люди представляют себе божество и его участие в судьбах человеческих, и кое-что
в этом знаю»4.

Пожалуй, самый значительный герой Лескова — Иван
Северьяныч Флагин из повести «Очарованный странник» (1873). Человек
особенный, исключительный, человек странной и необычной судьбы, с детства
«предназначенный» для монастыря и постоянно помнящий об этом, он,
однако, не может преодолеть чар мирской жизни и расстаться с нею.

Многочисленные приключения героя порой
представляются экзотическими (история с цыганкой Грушей, киргизский плен), но
характер его всегда дается в реалистическом ключе. Сам автор сравнивал
приключения своего героя с похождениями Чичикова в «Мертвых душах» Н.
В. Гоголя. Однако, пройдя через суровые испытания, герой Лескова сохранил
чистоту и искренность чувств, доходящую до наивности. И рассказывает о себе
Иван Северьяныч «с полной откровенностью, изменять которой он, очевидно,
был вовсе не способен». Дела свои он согласует лишь с собственной
совестью. «Я себя не продавал ни за большие деньги, ни за малые, и не
продам», — говорит он.

Поступая по совести, Флагин часто расходится с
нормами общепринятой морали и готов зачислить себя в «большие
грешники». Но хотя по его вине погибает монах, хотя он убивает татарского
князя и сталкивает в воду горячо любимую им Грушеньку, — всем содержанием
повести Лесков утверждает, что в «житейской драмокомедии» Иван
Северьяныч — самый лучший и честный актер.

Ивану Северьянычу, как и многим героям Лескова,
свойственны сомнения в религии. «…Не понимаю, отчего же мне от всех этих
молитв никакой пользы нет, и, по малости сказать, хотя не неверую, а смущаюсь,
и сам молиться не стал…» — говорит он.

В монастыре Флагин оказался только потому, что ему
«деться было некуда».

Именно в монастыре приходит он в состояние
«страха за народ свой» и готовности «помереть» за него. Но
опасность для народа Иван Северьяныч видит только со стороны внешних врагов, не
помышляя о протесте против врагов внутренних, — хотя нотки иронии по отношению
к ним иногда проскальзывают у него. «Наши князья… слабодушные и не
мужественные, и сила их самая ничтожная», — говорит он.

«Очарованный странник» был любимым
героем Лескова. Он ставил его рядом с «Левшой». «Очарованного
странника» сейчас же (к зиме) надо издать в одном томе с
«Левшою» под одним общим заглавием: «Молодцы»5, — писал он
в 1886 году.

В «Очарованном страннике» читатель
найдет и увлекательнейший сюжет, и великолепные картины среднерусской природы,
и колоритную речь людей различных сословий, профессий я национальностей. Именно
«Очарованного странника» советовал М. Горький читать и изучать
начинающим писателям, чтобы постичь тайны речевого искусства.

Лесков говорил об умении «вывесть язвительное
сопоставление»6 как об одной из особенностей своего таланта. В манере
«язвительного сопоставления», близкой к щедринскому циклу «За
рубежом«, написан рассказ »Железная воля» (1876).

В образе Гуго Пекторалиса Лесков нарочито
заостряет черты, свойственные прусскому юнкерству и бюргерству: узость
интересов, черствость, односторонность убеждений. Стремление Гуго к богатству и
власти над людьми опирается на один-единственный жизненный принцип —
несгибаемость воли. Лесков гиперболизирует эту черту характера, доводя до
автоматизма поведение своего героя. Пекторалис напоминает щедринского
«господина Гехта», «по контракту» присвоившего себе право
выкачивать прибыли из труда рабочих.

Жизненная философия Гуго Пекторалиса чрезвычайно
бедна и прямолинейна. «Всякий, кто беден, сам в этом виноват» — таков
один из ее пунктов. «Железная воля» Пекторалиса привела его к
бесславному концу: он разорен, от него уходит жена, и похоронен он на церковный
счет. «Расчетливость Гуго Карлыча, — говорит рассказчик, — у нас по нашей
русской простоте все как-то смахивала на шутку и потешение«. »Уловлен
на гордости», — резюмирует подьячий Жига.

80-е годы — период расцвета творчества Лескова, по
словам М. Горького, «все силы, всю жизнь потратившего на то, чтобы создать
«положительный» тип русского человека»7…

Лесков изображал положительное в его наивысшем
проявлении — в героическом характере. Концепция героического характера у
Лескова опиралась на убеждение в преобладании положительных свойств в человеческой
природе. «Двойственность в человеке возможна, — говорил Лесков, — но
глубочайшая суть его все-таки там, где его лучшие симпатии».

Утверждая право человека на его личное счастье,
писатель обязательным условием ставит соблюдение общечеловеческих норм морали и
нравственности. Счастье героев Лескова — «праведное»: они не могут
быть счастливы, если приносят несчастье другим. Таковы Рыжов из рассказа
«Однодум», Голован из рассказа «Несмертельный Голован».

Источником героического и вообще положительного
для Лескова является народ. «В горестные минуты общего бедствия среда
народная выдвигает из себя героев великодушия, людей бесстрашных и
самоотверженных», — пишет Лесков.

И в поисках положительного героя Лесков все чаще
обращается к людям из народа.

Одной из вершин художественного творчества
писателя являлся его знаменитый рассказ «Левша» (1881).

Лесков не дает имени своему герою, подчеркивая тем
самым собирательный смысл и значение его характера. «…Там, где стоит
«Левша», надо читать «русский народ», — говорил писатель.

Он не идеализирует героя, показывая, что при
огромном трудолюбии и великолепном мастерстве он «в науках не зашелся и
вместо четырех правил сложения из арифметики все берет по Псалтырю да по
Полусоннику».

Повествование ведется от лица рассказчика, речь
которого выдержана в «лесковских» ярко-цветистых тонах, насыщена
неологизмами, построенными по принципу народной этимологии. Этот
«настоящий, кондовый русский язык» Лескова, как его оценивал М.
Горький8, требовал большой кропотливой работы.

«…Язык »Стальной блохи» дается не
легко, а очень трудно, и одна любовь к делу может побудить человека взяться за
такую мозаическую работу. Но этот-то самый «своеобразный язык» и
ставили мне в вину и таки заставили меня его немножко портить и обесцвечивать…»9,
— сетовал писатель.

«Левша» — произведение народного
героического эпоса, в котором писатель достиг большой силы и глубины
художественного обобщения. В нем настолько прочно воссоздан речевой колорит
изображаемой среды, что при чтении сказа возникала иллюзия достоверности
событий и реальности образа рассказчика. Этому способствовали и некоторые
особенности таланта Лескова-художника.

«Лесков… — волшебник слова, но он писал не
пластически, а рассказывал и в этом искусстве не имеет равного себе!»10 — отмечал
М. Горький.

Поэтому Лесков «нуждался в живых лицах,
которые могли… заинтересовать своим духовным содержанием».

Этот способ типизации требовал особой жанровой
формы изображения, которую сам Лесков назвал «мемуарной формой
вымышленного художественного произведения«11. »Мемуарность» у
Лескова, однако, только художественное средство — у большинства лесковских
героев не было живых прототипов.

Писатель упоминает в своих произведениях подлинные
исторические события, создавая колорит достоверности. Этот «исторический»
фон — также один из приемов художественного изображения в творчестве Лескова.
Так, и оба императора и атаман Платов в «Левше» действуют как
вымышленные персонажи в соответствии с сюжетным планом произведения.

Именно рассказ о событии или «вымышленный
мемуарный жанр» были определяющими в творчестве Лескова. Поэтому он, по
словам Горького, «всегда где-то около читателя близко к нему»12 и как
бы является непосредственным участником описываемых событий. В этом
«искусном плетении нервного кружева разговорной речи»13 и состоит
вклад Лескова в искусство художественного слова.

В ряде произведений 80-90-х годов Лесков
изображает жизнь дореформенной, крепостнической России.

В известном рассказе «Тупейный художник»
(1883) история крепостных актеров напоминает сюжет герценовской
«Сороки-воровки».

Жанр «Тупейного художника» совершенно
своеобразный. Это рассказ, написанный в сатирико-элегических тонах. На
элегический тон настраивает читателя уже подзаголовок: «Рассказ на
могиле«. Эпиграф усиливает это впечатление: »Души их во благих
водворятся…». Трагическая судьба крепостного художника-гримера Аркадия и
актрисы Любови Онисимовны должна подтвердить основную мысль автора:
«простых людей ведь надо беречь, простые люди все ведь страдатели».

В «Тупейном художнике» Лесков выступает
как социальный сатирик, подымаясь до уровня лучших произведений
«гоголевского литературного направления».

Вместе с тем Лесков умел жизненный факт облечь в
такую художественную форму, что он становился фактом искусства.

«Можно сделать правду столь же, даже более
занимательной, чем вымысел, и вы это прекрасно умеете делать»14, — говорил
ему Л. Н. Толстой…

В 80-х годах, используя сюжеты «житий»
святых, апокрифы, Лесков создал серию легенд, занимающих своеобразное место в
его творчестве.

Писатель коренным образом переосмысливает или
создает заново характеры героев «житий». В таких легендах, как
«Совестный Данила», «Скоморох Памфалон», «Прекрасная
Аза? «, решаются нравственные, морально-этические и философские проблемы
современной писателю действительности. Церковно-религиозные атрибуты создают
лишь внешний фон, подобно историческим деталям в очерках и рассказах. Не
вопросы веры, а размышления о смысле человеческой жизни и ее предназначении
составляют содержание большинства легенд.

Насыщенные глубоким гуманистическим смыслом,
легенды Лескова были своеобразной, завуалированной формой выражения
общественных позиций писателя в условиях реакции 80-х годов.

«Проклятое бесправие литературы мешает
раскрыть каторжные махинации ужасной реакции», — писал Лесков И. Е. Репину
19 февраля 1889 года.

В последний период творчества Лесков стремился к
более четкому определению своих общественных позиций.

Он увлечен какими-то сторонами
«толстовства». «В размышлениях своих о душе человеческой и о
боге я укрепился в том же направлении, и Лев Николаевич Толстой стал мне еще
более близким единоверцем»15, — пишет Лесков в 1891 году.

С начала 80-х годов Лесков все чаще называет в
качестве образцовых для «общего освещения» работы европейских
позитивистов Тэна, Брандеса, Карлейля16. Из русских последователей позитивизма
ему особенно импонирует Пыпин.

Порой Лесков объединял в одном лагере людей, чьи
взгляды были несовместимы, например, Белинского, Чернышевского и Карлейля, —
они, по словам писателя, «знают историю и видят, что »масса
инертна», а успехи делаются немногими, способными идти во след
героев»17.

В рассказе-очерке «Продукт природы»
(1893), в котором изображены страшные картины бедствий крестьян-переселенцев,
писатель явно преувеличивает значение расового фактора.

Лескова-художника выводит на верную дорогу чутье
реалиста, великолепного знатока жизни народа. Он поднимается и над позитивизмом
и над филантропией, показывая, что народ «остается в своем прежнем,
ужасном положении». В 90-е годы в творчестве писателя усиливаются
сатирические мотивы.

«Административная грация» (1893),
увидевшая свет лишь в 1934 году, — это политический памфлет, разоблачающий
омерзительные методы, используемые жандармерией и церковью.

Рассказ «Зимний день» (1894)
злободневен, наполнен живым, современным писателю материалом. В нем поставлено
много актуальных проблем, волновавших общество в то время. Оправдывая
подзаголовок («пейзаж и жанр»), Лесков рисует колоритные жанровые
сцены, обнаруживая при этом блестящее мастерство диалога…

Долгий зимний день в богатом доме, наполненном до
краев ложью, лицемерием, стяжательством, невежеством, мрачен, как ночь. Эпиграф
из Иова вполне соответствует содержанию: «Днем они сретают тьму и в
полдень ходят ощупью, как ночью».

Светская пустота и глупость разговоров дам,
интриги и сплетни, борьба за наследство, разврат — все это с беспощадной
правдивостью и злой иронией обнажается Лесковым.

«Дамам из общества» противостоят
племянница хозяйки Лидия Павловна и служанка Феодора.

Феодора из «непротивленок». «Из нее
торчит граф Толстой», — говорит о ней хозяйка. Феодора бескорыстна, она не
умеет лгать и уже поэтому обвиняется хозяевами в «узости» взглядов.
Автор, сочувственно изображая Феодору, в то же время идеализирует
«толстовцев». Героиня рассказа Лидия Павловна замечает по поводу
«толстовцев»: «…все говорят, говорят и говорят, а дела с
воробьиный нос не делают».

В Лидии Павловне соединены черты
«нигилистов» 60-х годов И современных Лескову народовольцев. Она
образованна, умна, ведет себя независимо, лишена светских предрассудков.

Чем занимается Лидия Павловна в рассказе, не
показано. «Ах, ее ученьям несть конца, — жалуется тетка, — и гимназия, и
педагогия, и высшие курсы — все пройдено, и серьги из ушей вынуты, и корсет
снят, и ходит девица во всей простоте».

Восприняв многое от толстовства, Лидия Павловна
уже не удовлетворяется «непротивленством». Лесков не раскрывает
сущности общественных интересов героини. Освоение наук и «малые дела»
в народе — такой представляется практическая программа Лидии Павловны. Но это
уже попытка дать образ «идущей в народ» героини. «Везде и во
всем сквозит красная нитка», — характеризует ее одна из приятельниц
хозяйки дома.

Хотя автор не показывает деятельности новой
молодежи, однако противопоставляет ее дворянским либералам, «сопротивленцам»,
которые «ни на черта не годны, кроме как с тарелок подачки лизать».

Одно из последних значительных произведений
Лескова — сатирическая повесгь «Заячий ремиз» (1894) при жизни
писателя так и не увидела свет.

Речевая форма украинского сказа делает повесть
похожей на рассказы пасечника в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»
Гоголя.

«В повести, — говорит автор, — есть
«деликатная материя», но все, что щекотливо, очень тщательно
маскировано и умышленно запутано. Колорит малороссийский и сумасшедший»18.

Писатель употребляет запутанную форму изложения,
чтобы смягчить сатирическую направленность повести.

«Писана эта штука манерою капризною, вроде
повествовании Гофмана или Стерна с отступлениями и рикошетами. Сцена перенесена
в Малороссию для того, что там особенно много было шутовства с «ловитвою
потрясователей, або таких, що трон шатають», и с малороссийским юмором
дело идет как будто глаже и невиннее»19.

Одержимость идеей выискивания «потрясователей
основ» с целью получения ордена приводит пристава Оноприя Перегуда в
сумасшедший дом. «Верноподданный болван» становится
«лейб-вязальщиком» чулок для бедных.

За сатирической историей «верноподданного
болвана» встает трагическая картина жизни народа, замордованного темными
дельцами и ретивыми чиновниками.

Лескову так и не удалось выработать определенную
систему социально-философских убеждений. Он испытывал влияние то Л. Толстого,
то позитивистов, то революционных демократов.

К Лескову в значительной мере могут быть отнесены
слова Н. Чернышевского о Писемском. У него тоже не было «рациональной
теории о том, каким образом должна была устроиться жизнь людей»20.

Но, как отметил А. М. Горький, Лесков был вооружен
«не книжным, а подлинным знанием народной жизни. Он прекрасно чувствовал
то неуловимое, что называется «душою народа»21.

Его творчество оказало заметное воздействие на
развитие русского реализма второй половины XIX века.

Сам Н. С. Лесков скромно оценивал свое место в
истории русской литературы: «Мне кажется, что я в литературе занимаю такое
место, какое занимал когда-то актер Зубров в труппе. Я — некоторая пригодность,
— и только»22.

Время внесло свои коррективы в эту оценку. Такие
произведения Лескова, как «Соборяне», «Леди Макбет Мценского
уезда«, »Левша«, »Тупейный художник»,
«Запечатленный ангел», «Очарованный странник», выдержали
проверку временем. Автор их занял достойное место среди классиков русской
литературы.

Лесков подошел к изображению жизни русского народа
с такой стороны, с какой не подходил ни один из художников. В его творениях
запечатлена вся глубинная Русь с неподражаемым колоритом ее жизни и быта. Своих
героев — «очарованных странников» и «воительниц»,
«несмертельных» народолюбцев и «праведников», великих
мастеров своего дела, подобных «Левше», Лесков нашел в самой гуще
народа. Это лишь одна из сторон жизни России, но Лесков изобразил ее ярко,
широко и светло, как она представлялась ему самому, большому, неповторимому
художнику.

Список литературы

Н.С. Лесков. Собр. соч. в 11-ти томах, т. 10. М.,
1956-1958, с. 450. 

Там же, с. 451. 

А.М. Горький. Собр. соч. в 30-ти тонах, т. 25. М.,
1949-1955, с. 346. 

Н.С. Лесков. Собр. соч., т. 10, с. 406. 

Там же, т. 11, с. 315. 

Там же, с. 323. 

М. Горький. Собр. соч., т. 24, с, 184. 

Там же, т. 26, с. 90. 

Н. С. Лесков, Собр. соч., т. 11, с. 348. 

М. Горький. Собр. соч., т. 24, с. 236. 

Там же, т. 10, с. 452. 

М. Горький. Собр. соч., т. 24, с. 236. 

Там же. 

Л. Н. Толстой о литературе. Статьи, письма,
дневники М., 1955, с. 269-270. 

Н. С. Лесков. Собр. соч., т. 11, с. 577. 

Там же, с. 265. 

Там же, с. 565. 

П. С. Лесков. Собр. соч., т. 11, с. 599. 

Там же, с. 606. 

Н. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. 4, М., 1948,
с. 571. 

М. Горький. Собр. соч., т. 24, с. 228. 

Н. С. Лесков. Собр. соч., т. 11, с. 511.