Криницын А.Б.

Творческий путь И.С. Тургенева 

Иван Сергеевич Тургенев родился в 1818 г. в богатой дворянской
семье. Детство провел в родовой усадьбе своей матери Спасское-Лутовиново. С 1827 г. живет в Москве и
учится в различных частных пансионах. В 1833 г. поступает в Московский университет, в
1834-м — переводится в Петербургский, который и закончивает в 1837-м г. по
словесному отделению философского факультета. Первыми литературными опытами
Тургенева были романтические стихотворения и драматическая поэма “Стено”.
(1834). В 1838 Тургенев слушает лекции по классической филологии и философии в
Берлине, вместе с Н.В. Станкевичем и М.А. Бакуниным, членами знаменитого
русского «кружка Станкевича», сыгравшими, каждый по-своему, огромную роль в становлении
его мировоззрения и политических взглядов (Бакунин впоследствии эмигрирует в
Европу и сделается создателем новой революционной доктрины – анархизма, а также
учредителем первого Интернационала). После опубликования в 1843 г. поэмы “Параша”,
Тургенев сближается с В. Г. Белинским и с литераторами натуральной школы (Н.А.
Некрасов, Д.В. Григорович, И.И. Панаев и др.), и в 1847 году в журнале Н.А.
Некрасова «Современник» появится первый тургеневский очерк из
будущего цикла “Записки охотника” – “Хорь и Калиныч”.

“Записки охотника” (впервые изданные отдельной книгой
в 1852 г.)
положили начало общероссийской известности Тургенева. Впервые в русской
литературе Тургенев представил образы крестьян как сложные и глубокие личности,
с особым мировоззрением, типом мышления и духовностью. Тургенев наделил народ
чувствами, которые ранее приписывались лишь героям из дворян: любовью к
прекрасному, художественным талантом, способностью к возвышенной жертвенной любви,
глубокой и своеобразной религиозностью. В «Записках охотника» также ярко
проявилось мастерство Тургенева-пейзажиста. 

В 1844
г. Тургенев впервые слышит пение прославленной
французской певицы Полины Виардо во время ее гастролей в Петербурге и
влюбляется в нее на всю жизнь. Вскоре он уезжает за ней в Париж. Полина была
замужем за директором Grand’ Opera Луи Виардо, и Тургенев мог сделаться только
ее преданным поклонником и другом дома, обрекая себя на «одиночество бессемейного
бобыля» (так жалуется Н.Н. в повести «Ася»). Впоследствии Тургенев многократно
сближался и расходился с Виардо, но не расставался с ней вплоть до своей
кончины. Тема любви становится ведущей в его творчестве и вместе с тем начинает
звучать неизбывным трагизмом. Пожалуй, никто из русских классиков не умел с
такой чарующей поэтичностью и тонкой психологической нюансировкой изображать
развитие любовных отношений, которые, однако, для главного героя всегда
заканчиваются расставанием или смертью. 

В 1850-м г. по возвращении из Европы Тургенев активно
участвует в работе журнала «Современник» и начинает искать пути к
большим прозаическим жанрам. От рассказов и очерков он переходит к жанру
повести (“Муму” 1854 и “Постоялый двор” 1855). Все болььше писатель отходит от
крестьянской тематики и берет предметом изображения дворянскую интеллигенцию, с
ее мучительными поисками духовных и общественно-политических идеалов. Начало
было положено еще в 1850 г.
повестью “Дневник лишнего человека”. С 1855 г. по 1862 Тургенев пишет, следуя
традициям Диккенса, Ж. Санд и Лермонтова, целый ряд социально-психологических
романов. По справедливому мнению Л.В. Пумпянского, ранние романы Тургенева —
это прежде всего романы лица (в отличие от романов поступка, как
«Преступление и наказание» или «Анна Каренина»), где
главной целью изображения является личность героя в ее социальном аспекте: как
представляющая время, идеологическое или политическое движение, ту или иную
общественную силу. Строится роман как суд над социальной значимостью героя —
как развернутый ответ на вопрос: продуктивна ли та общественная сила,
представителем которой выступает данный персонаж, способна ли она сыграть
позитивную роль в дальнейшем развитии России. В “Рудине” (1855) главным героем
оказывается типичный интеллигент идеалист 40-х годов, участник кружка
Станкевича; в “Дворянском гнезде” (1859) – славянофил Лаврецкий. В романе
“Накануне” (1860) внимание Тургенева приковывает к себе болгарин Инсаров — борец
за освобождение своей страны от турецкого ига. В “Отцах и детях” (1862) впервые
главным героем становится не дворянин, а демократ-разночинец Базаров. 

Будучи сам по своим политическим взглядам
либералом-западником, Тургенев старался быть как можно более объективным при
изображении общественной полемики и спорящих сторон, дабы его романы не
проиграли в художественности и исторической ценности. В отличие от философских
романов Толстого или Достоевского, требовавших долгого усвоения культурным
сознанием нации, тургеневские романы в силу своей актуальности сразу получали
всеобщее признание и вызывали бурные дискуссии в прессе.

По словам Г.Б. Курляндской, Тургенев обладал особой
способностью «верно угадывать своеобразие поворотных моментов русской
общественной истории, когда предельно обостряется борьба между старым и
новым… Ему удалось передать идейно-нравственную атмосферу каждого десятилетия
общественной жизни России 1840-1870-х годов, создать художественную летопись
идейной жизни «культурного слоя» русского общества.«[1]»В
течении всего этого времени, — писал Тургенев уже в 1880-м г., — я стремился,
насколько хватало сил и умения, добросовестно и беспристрастно изображать и
воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называл «the body and pressure
of time», и ту быстро изменявшуюся физиономию русских людей культурного
слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений»[2]
.

В промежутках между романами Тургенев пишет ряд
повестей, таких как “Ася” (1958), “Фауст” (1856), “Первая любовь” (1860),
статью “Гамлет и Дон-Кихот” (1860), важную для уяснения философии писателя.

В 1867
г. появляется роман “Дым”, где описывается жизнь русских
дворян за границей и их полная социальная несостоятельность и оторванность от
русской действительности. Главный герой романа — Литвинов — слабо очерчен как
индивидуальность и уже не претендует на прогрессивность. Главные же мысли
автора высказывает в «Дыме» западник Потугин, вслед за Чаадаевым отрицающий за
Россией какое бы то ни было культурно-историческое значение. Надо ли говорить,
что роман был очень неприязненно встречен российской общественностью, зато им
очень восхищался друг Тургенева Г. Флобер. 

Последние 20 лет жизни Тургенев проводит
приемущественно за границей вместе с семьей Полины Виардо — в Баден-Бадене и
Париже, где он сближается с виднейшими классиками французской литературы:
Г.Флобером, Э.Золя, братьями Гонкур, А.Доде. В своем творчестве он обращается в
это время к прошлому — к семейной хронике (“Бригадир” 1868, “Степной король
Лир” 1870) или же к мотивам повестей 50-х годов (“Вешние воды” 1872,
“Несчастная” 1869). В 1877 г.
Тургенев пишет свой последний роман “Новь”, посвященный деятельности
революционеров-народников. 

Благодаря обширным связям и популярности в
артистических кругах Франции, Германии и Англии Тургенев оказывается важным
соединительным звеном между русской и европейской литературами, был признанным
мэтром для французских прозаиков и организовал первые переводы Пушкина, Гоголя,
Лермонтова на европейские языки. Его собственные вещи часто издавались в
переводах на Западе даже раньше, нежели на русском языке. 

В конце творческого пути у Тургенева возвращается к
романтическим мотивам и пишет несколько фантастических вещей: “Песнь
торжествующей любви” (1881), “Клара Милич” (опубл.1883), а также цикл
символических миниатюр “Стихотворения в прозе” (1882). В 1883 г. Тургенев сконался в
Буживале, недалеко от Парижа, на вилле П. Виардо.

Характеристика художественного метода и психологизм Тургенева.

Тургенев справедливо считается лучшим стилистом
русской прозы XIX века и тончайшим психологом. Как писатель, Тургенев прежде
всего «классичен» — в самых разнообразных смыслах этого слова.
«Классичность» (неповторимое воплощение совершенства) соответствовала
самому духу его творчества. Художественными идеалами для Тургенева были
«простота, спокойство, ясность линий, добросовестность работы». При
этом имелось в виду «спокойствие», проистекающее «из сильного
убеждения или глубокого чувства«, »сообщающее… ту чистоту
очертаний, ту идеальную и действительную красоту, которая является истинной,
единственной красотой в искусстве». Это спокойствие давало
сосредоточенность созерцания, тонкость и безошибочность наблюдения.

Утонченный эстет, Тургенев считал главным в искусстве
создание красоты. «Прекрасное — единственная бессмертная вещь, и пока
продолжает еще существовать хоть малейший остаток его материального проявления,
бессмертие его сохраняется. Прекрасное разлито повсюду, его влияние
простирается даже над смертью. Но нигде оно не сияет с такой силой, как в
человеческой индивидуальности; здесь оно более всего говорит разуму» (из
письма Полине Виардо от 28 авг. 1850г.). Итак, Тургенев видит проявления
прекрасного прежде всего в природе и в человеческой душе, изображая и то и
другое с необыкновенным мастерством. И человеческая личность, и природа
являлись предметом его неустанных философских размышлений — в основном в духе
натурфилософии немецкого романтизма (Гегеля, Шеллинга и Шопенгауэра).
Классичность в изображении характеров проявлялась у Тургенева в том, что он
рисовал своих героев всегда спокойными и благородными в выражении чувств. Даже
их страсти введены в определенные границы. Если же герой суетится, излишне жестикулирует
(наподобие Ситникова в «Отцах и детях»), значит, Тургенев его
презирает и стремиться полностью дискредитировать. 

По словам П.Г. Пустовойта, Тургенев всегда «шел от
«живого лица» к художественному обобщению, поэтому для него
чрезвычайно важным было наличие у героев прототипов (прототип Рудина — Бакунин,
Инсарова — болгарин Катранов, Базарова — врач Дмитриев)».[3]
Но от конкретного человека писателю необходимо еще проделать огромный
творческий путь до собирательного художественного типа, выразителя психологии
всего своего сословия и идеолога некоего общественно-политического направления.
Сам Тургенев писал, что нужно «стараться не только уловлять жизнь во всех ее
проявлениях, но и понимать те законы, по которым она движется и которые не
всегда выступают наружу; нужно сквозь игру случайностей добраться до типов — и
со всем тем всегда оставаться верным правде, не довольствоваться поверхностным
изучением, чуждаться эффектов и фальши». Уже из этих слов мы видим, насколько
сложным творческим процессом является типизация. Создать художественный тип —
значит понять законы жизни общества, выявить у огромного числа людей те черты,
которые определяют его современное духовное состояние, предопределяют его
развитие (или наоборот — стагнацию). Можно сказать, к примеру, что Тургенев
раскрыл для современников тип «нигилиста». После выхода «Отцов и
детей» это слово прочно вошло в культурный обиход и стало обозначением
целого общественного явления. 

Основной принцип критического реализма состоит в том,
что личность одновременно дается как производная от окружающего ее общества, и
в то же время как противопоставленная породившей ее среде, желающая
самоопределиться в ней и в свою очередь на нее повлиять. Тургенев всегда
показывает характеры героев в динамике, в развитии, и чем сложнее персонаж, тем
больше требуется автору сцен для его раскрытия. Так, в «Отцах и
детях» мы видим не только эволюцию характера и взглядов Базарова, но и
возвращение «на круги своя» Аркадия, с полным отказом от идеологии
нигилизма. Даже такие «устоявшиеся» характеры, как братья Кирсановы,
претерпевают на страницах романа ряд жизненных потрясений, меняющих отчасти их
отношение если не к жизни, то к самим себе. 

Тургенев раскрывает характер своего героя не прямо в
его общественной деятельности, но в идеологических спорах и в личной, интимной
сфере. Герой должен не только уметь обосновать свою общественную позицию (как
правило, это удается легко всем тургеневским героям: Рудину, Лаврецкому,
Базарову) но и доказать свою дееспособность, состояться как личность. Для этого
он подвергается «испытанию любовью», ибо именно в ней, по мнению
Тургенева, выявляется истинная сущность и ценность любого человека.

Психологизм Тургенева обыкновенно называют “скрытым”,
ибо писатель никогда не изображал прямо все чувства и мысли своих героев, но
давал возможность читателю их угадывать по внешним проявлениям. (К примеру, по
тому, как Одинцова «с принужденным смехом» говорит Базарову о
предложении, сделанном Аркадием Кате, а затем по ходу разговора “опять смеется
и быстро отворачивается», становятся ясны ее чувства: растерянность и
досада, которые она старается скрыть за смехом). «Поэт »должен быть
психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но
представляет только самые явления — в их расцвете и увядании» (из письма
К.Леонтьеву от 3 окт. 1860).

Считая так, Тургенев видимо отстраняется от личной
оценки героя, предоставляя ему возможность самому выразить себя в диалоге и в
действии. «Точно… воспроизвести истину, реальность жизни — есть
высочайшее счастье для литератора, даже если эта истина не совпадает с его
собственным мнением». Крайне редко прибегает он к прямому изображению
мыслей героя во внутреннем монологе или объясняет читателям его душевное
состояние[4]
. Не часты также прямые оценки автором
сказанного героем (типа: «- Мой дед землю пахал, — с надменной гордостью
отвечал Базаров»). На протяжении всего романа герои ведут себя совершенно
независимо от автора. Но эта внешняя независимость обманчива, ибо автор выражает
свой взгляд на героя самим сюжетом — выбором ситуаций, в которые он его
помещает. Проверяя героя на значимость, автор исходит из своей собственной
иерархии ценностей. Так, Базаров оказывается в чужой для него дворянской среде
(он даже сравнивает себя с “летучими рыбами”, лишь на короткое время способными
“подержаться в воздухе, но вскоре должны шлепнуться в воду”) и вынужден
принимать участие в торжественных визитах, вечерах, балах, он влюбляется в
аристократку Одинцову, принимает вызов на дуэль — и во всех этих дворянских
контекстах обнаруживаются его достоинства и слабости, но опять-таки с точки
зрения дворян, на позицию которых встает незаметно для себя и читатель. 

Однако далее Тургенев всегда приводит своего героя в
соприкосновение с метафизическими аспектами бытия, придающими жизни смысл:
любовью, временем и смертью, и это испытание углубляет человека, выявляет его
сильные и слабые стороны, заставляет пересмотреть свое мировоззрение. Из-за
всеохватности и глобальности этих категорий у нас складывается впечатление, что
героя судит «сама жизнь». Но на самом деле за ней скрывается сам
автор, ловко «переменивший оружие», чтобы “атаковать” своего героя с
его незащищенной стороны. 

Четко выражается авторская позиция также в предыстории
героя, где в очень метких и ироничных кратких формулировках перед нами
предстает вся предшествующая его жизнь — всегда в субъективном авторском
освещении. Герой и его поступки характеризуются прямо и однозначно, так что у
читателя должен сразу сложиться устойчивый и определенный образ. То же
происходит и в эпилоге, когда автор окончательно расставляет всех героев по
предназначенным им жизнью местам, и их судьба прямо воплощает авторский суд над
ними. 

Психологический портрет и речевая характеристика у Тургенева. 

Огромную роль при создании образа играет у Тургенева
психологический портрет героя. Мы сразу можем составить себе представление о
характере Базарова по его внешности. Одет он крайне непритязательно — в
«длинный балахон с кистями». Лицо у него «длинное и худое, с
широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми
глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной
улыбкой и выражало самоуверенность и ум.« »Его темно-белокурые
волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного
черепа.» Перед нами не только законченный портрет, но уже и почти полное
описание характера: плебейское происхождение и вместе с тем гордость и
спокойная самоуверенность в себе, сила и резкость, необыкновенный ум и вместе с
тем нечто звериное, хищное, сказавшееся заостренном книзу носе и зеленоватых
глазах. Герой еще не произнес ни слова («Тонкие губы Базарова чуть
тронулись; но он ничего не отвечал,» — так нам сразу дается представление
о его немногословности, идущей как от ума, так и от неизменного пренебрежения к
собеседнику), но уже намечены все основные его черты.

Совсем иначе, но тоже через портрет обрисовывается
Тургеневым характер Павла Петровича Кирсанова: «На вид ему было лет сорок
пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое
серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое,
словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной:
особенно хороши были глаза». Тургенев замечет даже такую неуловимую деталь:
«Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую
стройность и то стремление вверх, которое большею частию исчезает после
двадцатых годов». 

Образ Кирсанова создается в первую очередь через
описание его одежды, необыкновенно подробное и красноречивое, в чем ощущается
легкая ирония автора по отношению к герою: «Но нем был изящный утренний, в
английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и
небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие
воротнички рубашки, правда, не белой, а пестренькой, как оно и следует для
утреннего туалета, с обычной неумолимостью упирались в выбритый
подбородок». Для характеристики героя Тургенев пользуется даже синтаксисом
фразы, подчеркивая плавность и медлительность движений героя длинным,
усложненным, но безукоризненно правильным периодом: «Павел Петрович вынул
их кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, руку,
казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким
крупным опалом, и подал ее племяннику». Нетрудно заметить, что рука здесь
описывается будто некое дорогое изделие тонкой работы. Вскоре Базаров прямо
реализует это сравнение саркастическим замечанием: «щегольство какое в
деревне, подумаешь! Ногти-то, ногти, хоть на выставку посылай!»

Но ничто, пожалуй, так ярко не характеризует героев,
как их язык. Различные интонационные оттенки воссоздают сложную гамму
переживаний героев, а выбор лексики характеризует их социальное положение, круг
занятий и даже эпоху, к которой они принадлежат. К примеру, Павел Петрович
употребляет, когда сердится, в своей речи «эфто» вместо
«это», и «в этой причуде сказывался остаток преданий
александровского времени. Тогдашние тузы, в редких случаях, когда говорили на
родном языке, употребляли, одни — эфто, другие — эхто: мы, мол, коренные
русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными
правилами«. Или другой пример: слово »принцип» Павел Петрович
«выговаривал мягко, на французский манер», как «принсип», а
«Аркадий, напротив, произносил »прынцип», налегая на первый
слог», из чего становится ясно, что герои, принадлежа к различным
поколениям, воспринимают это слово в совершенно разных культурных контекстах и
потому вряд ли придут к взаимопониманию. Не случайно после спора с Базаровым
Павел Петрович взволнованно говорит брату: «… мы с тобой гораздо правее
этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым языком,
vieilli…»

У каждого из героев своя неповторимая и легко
узнаваемая манера выражаться, сразу раскрывающая его индивидуальность. Так, при
первом же разговоре с Павлом Петровичем Базаров оскорбляет последнего даже не
самим смыслом слов, вполне нейтральным, но отрывистостью интонации и
«коротким зевком», с которыми они были произнесены: «он…
отвечал отрывисто и неохотно, и в звуке его голоса было что-то грубое, почти
дерзкое». Базаров говорит мало, но необычайно веско, поэтому его речь
тяготеет к афористичности («Рафаэль гроша ломаного не стоит», «Я
ничьих мнений не разделяю; я имею свои«, »русский человек только тем
и хорош, что о себе прескверного мнения» и т.д.). Для разгрома противника
он любит ставить его фразы в сниженный контекст, как бы примеряя их к реальной
жизни: «Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить
себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих
отвлеченностей!« Или: »Она так холодно и строго себя держит
<…> В этом-то самый вкус и есть. Ведь ты любишь мороженое?»( То
есть он прибегает в споре к классической форме притчи, традиционной
риторической фигуре, приближающейся по типу к евангельским. Это тоже не
случайно, поскольку Базаров любит брать на себя роль мудреца и первооткрывателя
нового жизненного учения). Очень часто он прибегает также к народным
выражениям: «Только бабушка еще надвое сказала», «От копеечной
свечи… Москва сгорела«, »Русский мужик Бога слопает», чем
хочет подчеркнуть свою демократичность и близость к народу. 

Павел Петрович выражается всегда с изысканно вежливо,
даже когда ненавидит собеседника: «Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе
не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите
выражаться.« Или: »Вы продолжаете шутить,.. но после любезной
готовности, оказанной вами, я не имею права быть на вас в претензии.» Этой
«леденящей вежливостью» он может уничтожить любого, кроме Базарова.

Отец Базарова, когда хочет блеснуть своей
образованностью перед Аркадием, выражается напыщенно и неудержимо старомодно,
впадая в стиль прозы начала века: «Вы, я знаю, привыкли к роскоши, к
удовольствиям, но и великие мира сего не гнушались провести короткое время под
кровом хижины». 

Аркадий постоянно пытается попасть в тон Базарову, но
Базаров только морщится от его псевдонигилистических фраз: от них для него веет
“философией, то есть романтизмом». Действительно, в силу своей
романтической, поэтической натуры Аркадий любит звонкую, красивую фразу; даже
провозглашая «страшные» отрицания, он не в силах удержаться от
наивного самолюбования. Но особенно он «распускает крылья», когда начинает
говорить о поэзии или о природе: «Посмотри,.. сухой кленовый листок
оторвался и падает на землю; его движения сходны с полетом бабочки. Не странно
ли? Самое печальное и мертвое сходно с самым веселым и живым.» — что
подает Базарову, считающему всякую звонкую фразу пустой, повод для насмешливой
пародии: «О друг мой, Аркадий Николаич! — воскликнул Базаров, — об одном
прошу тебя: не говори красиво… Говорить красиво — неприлично». Этот спор
о языке был первым серьезным разногласием, приведшим затем к разрыву двух
приятелей. 

Речь простых мужиков в романе нарочито грамматически
неправильна и почти бессмысленна, что должно обличать полную неспособность
народа сыграть позитивную роль в происходящем историческом переломе: «у
первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья,
говорил один другому, а хуже малого поросенка«. — »А твоя жена —
колдунья«, — возражал другой.» В другом месте в ответ на просьбу
Базарова изложить свои воззрения на жизнь «ведь в вас говорят, вся сила и
будущность России… вы нам дадите и язык настоящий, и законы,» — мужик
отвечает: «а мы могим… тоже, потому, значит… какой положен у нас,
примерно, придел». В общем, в ходе исторического спора между дворянами и
разночинцами народ по-прежнему «безмолвствует».

Особо значимо также и употребление иноязычной лексики.
Павел Петрович постоянно переходит на французский язык на котором ему было бы
явно легче изъясняться («общественному… bien public… общественному
зданию«) и изредка на английский (»Будьте счастливы, друзья мои!
Farewell!»). Базаров же, несмотря на свое знание иностранных языков,
никогда не прибегает к ним в разговоре, только однажды в ответ на французскую
фразу Павла Петровича он с подчеркнутой иронией вставляет в речь латинское
выражение («— … я намерен драться серьезно. A bon entendeur, salut!
(имеющий уши да слышит!) — О, я не сомневаюсь, что мы решились истреблять друг
друга; но почему же не посмеяться и не соединить utile dulci? (полезное с
приятным) Так-то: вы мне по-французски, а я вам по-латыни.»). отец Базарова
тоже пытается вставлять в речь иностранные слова, немилосердно их при этом
коверкая из-за незнания языков: «волату», «анаматёр»,
“оммфе”, «вертестер герр коллега» и т.д.[5]
Зато латынью и отец и сын владеют, будучи медиками, одинаково хорошо, но под
конец этот «мертвый» язык начинает звучать поистине зловеще, когда
умирающий Базаров хладнокровно просит вести консилиум «не по-латыни»;
я ведь понимаю, что значит: jam moritur» (уже умирает).

В речи дворян вообще в изобилии встречаются такие
«европейские» слова, как «аристократизм, либерализм, прогресс,
принципы», в чем Базаров видит признак не их просвещенности, а их
бесполезности: «Подумаешь, сколько иностранных… и бесполезных слов!
Русскому человеку они даром не нужны.» Кроме того, само произношение этих
модных «новых» слов может служить разграничением между
«дворянами образованными, говорящими то с шиком , то с меланхолией о
манципации (произнося ан в нос)« и »дворянами необразованными,
бесцеремонно бранящих «евту мунципацию». Таким образом, и на уровне
языка героев мы видим у Тургенева блестящее и органичное сопряжение личного с
социальным, на котором построены все его романы. 

Исторический фон романа «Отцы и дети» 

Действие романа «Отцы и дети» было
датировано Тургеневым с чрезвычайной точностью: Базаров и Кирсанов приезжают в
Марьино 20 мая 1859 г.
Мы знаем при этом, что сам роман писался Тургеневым в 1861 г. (был закончен 30
июля 1861), а печатался в «Русском вестнике» за 1862г. При сопоставлении
этих дат сразу угадывается замысел Тургенева показать момент становления
общественных сил, вышедших на политическую арену России уже после реформы,
показать начало того спора, который уже через два г. привел к расколу
общественных сил страны на два лагеря: либералов-дворян и
демократов-разночинцев. После реформы 1861 г. этот конфликт перешел в иную, куда
более острую стадию, когда диалог на равных за одним столом сторонников двух
враждебных партий был уже невозможен. Поэтому Тургенев для объяснения конфликта
возвращается его к началу. Как раз в 1859 г. впервые зародилась вражда между
демократическим «Современником» Чернышевского и Добролюбова и
заграничным «Колоколом» Герцена, сохранившим либеральные позиции. При
«Современнике» создается сатирический отдел «Свисток», где
осмеиваются в том числе и половинчатые «обличения» либералов. Герцен
ответил на это статьей «Очень опасно», и отношения между журналами
напряглись. В июне 1859 г.
(когда Базаров должен был дискутировать с Павлом Кирсановым) Чернышевский едет
в Лондон на свидание с Герценом, которое закончилось неудачей: «отцы»
и «дети» русского демократического движения оказались на непримиримо
разных позициях и еще сильнее отмежевались друг от друга. В это же самое время
рвет свои старые связи с «Современником» и Тургенев. 

В эти годы еще не было до конца понятно, что за
явление представляет собой новое поколение — шестидесятников, и потому в романе
оказалась совсем не выраженной позитивная программа Базарова, вышедшего в
романе чистым отрицателем, какими шестидесятники никогда не были. «Я
чувствовал, что народилось что-то новое; я видел новых людей, но представить,
как они будут действовать, что из них выйдет, я не мог. Мне оставалось или
совсем молчать, или написать только то, что я знаю»[6]

В «Отцах и детях» широко обрисовано
кризисное состояние общества, охваченного горячкой преобразований. В романе
стараются показаться «передовыми» герои из всех сословий, каждый на
свой лад. Восторженно объявляют себя нигилистами и новыми людьми Аркадий
Кирсанов и Ситников (не замечая, что одному эта роль совершенно чужда, а
другого просто превращает в никчемного шута), старательно следит за новыми
веяниями Николай Петрович Кирсанов, который общается в Петербурге исключительно
с молодыми друзьями сына и заводит всевозможные хозяйственные новшества у себя
в усадьбе (и все-таки слышит от Базарова, что «он человек отставной»
и «его песенка спета»), пытаются казаться «прогрессистами»
тайный советник «из молодых» Колязин, равно как и ревизуемый им
губернатор, даже лакей Петр держит себя как слуга «новейшего,
усовершенствованного поколения» и коверкает русские слова на французский
манер: “тюпюрь, обюспючюн”. Нет ничего обиднее и страшнее для всех героев , чем
обвинение в отсталости, в узости мысли и кругозора. Только аристократы, как
Павел Петрович и Одинцова, остаются сторонниками старых «принсипов»,
уверенные в их неизменности. Но по-настоящему новое слово и новый дух мы
ощущаем только в Базарове, у остальных же стремление казаться “передовыми”
остается чисто внешним или временным, комическим следованием моде, бесплодной
попыткой изменить свою уже сложившуюся личность. Тургенев хочет указать на
опасность такой бездумной погони за новизной и в то же время указать, что
обновление действительно необходимо.

Еще самые первые картины России, видимые Аркадием при
возвращении домой из Петербурга, носят социальный характер, свидетельствуют о
нищете, разрухе и хозяйственном кризисе, царящих в стране: 

«… деревеньки с низкими избенками под темными,
часто до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с
плетеными из хвороста стенами и зевающими воротищами возле опустелых гумен…
Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как
нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными
ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по
канавам.. казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных
когтей… «Нет, — подумал Аркадий, — небогатый край этот, не поражает он
ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования
необходимы… но как их исполнить, как приступить?»

В последующих главах мы узнаем о бесконечных
хозяйственных неудачах Кирсановых («Недавно заведенное на новый лад,
хозяйство скрипело, как немазаное колесо, трещало, как домоделанная мебель из
сырого дерева»), о полной неспособности губернатора-прогрессиста управлять
губернией, о произволе чиновников. 

Какие же общественные силы и какими средствами могут
вывести страну из кризиса? Вместо ответа Тургенев указывает на лучших
представителей двух сословий («Если таковы сливки, то каково же
молоко?»), предоставляя им выдвинуть и обосновать свои позиции, избегая
при этом открытой демонстрации собственных политических взглядов. Показательно,
что в первой редакции роман открывался эпиграфом, из которого четко выводилась
авторская позиция:

«Молодой человек (человеку средних лет): В вас было
содержание, но не было силы.

Человек средних лет: А в вас — сила без
содержания.»

Под «человеком средних лет» понимался
дворянин, а под «молодым» — разночинец. Таким образом, при осуждении
недостатков обеих спорящих сторон последнее слово оставалось все-таки за
дворянином. Но в конце концов Тургенев снимает этот эпиграф, чувствуя, что он
ведет к несколько упрощенной трактовке романных образов. При своей несомненной
принадлежности к лагерю дворян, автор искренне считает, что их историческая
роль уже сыграна (“Вся моя повесть направлена против дворянства, как передового
класса,” — писал Тургенев К.К. Случевскому в апреле 1862г.). Но Тургенев не
находил ничего позитивного и в нигилистах (какими он их себе представлял),
боялся их бессодержательной «грубой монгольской силы», не видел за
ними дальнейшей исторической перспективы и потому несколько искусственно
устранил Базарова из романа. 

Основной конфликт романа

За частным конфликтом между братьями Кирсановыми и
Базаровым стоит глобальный конфликт двух сословий. Вот почему даже разница в
одежде, в воспитании, манере держать себя оказывается здесь социально значимой
и обуславливающей идеологические и культурные расхождения. Этот общий конфликт
имеет два аспекта: мы имеем противопостояние одновременно двух сословий и двух
поколений внутри каждого сословия. При этом нельзя забывать, что Тургенев
показывает семьи Базаровых и Кирсановых на широком фоне второстепенных
персонажей: из дворянского мира изображены также Одинцова, ее сестра Катя,
Колязин, Кукшина (у которой есть собственное имение), у разночинцев – Ситников.

Сопоставляя эти два сословия по поколениям, легко
заметить, что в старшем поколении пальма первенства принадлежит дворянам
(родители Базарова явно проигрывают при сравнении с братьями Кирсановыми), однако
среди «детей» Базаров безусловно преобладает над Аркадием, превосходя его
мужественностью, умом и силой характера. Разночинцы, выработавшие собственную
идеологию, явно претендуют на то, чтобы задавать тон в современном обществе, и
на их сторону уже переходят многие из нового поколения дворян (Аркадий, который
«чуть не молится» на Базарова, увлеченная новой модой Кукшина, и даже
аристократка Одинцова на какое-то время увлекается Базаровым). Не может дать
достойного отпора Базарову и старшее поколение дворян. 

Теперь участь России зависит от выбора младшего
поколения: если оно пойдет за разночинцами, то они окажутся ведущей
общественной силой и в судьбе России наступит решительный перелом — в лучшую
или худшую сторону — пока неизвестно. Но этого не происходит. Сословные,
кровные связи оказываются прочнее духовного родства поколения, солидарности
молодости, и жизнь в России возвращается «на круги своя».
Заканчивается увлечение Аркадия Базаровым, и выявляется их изначальная чуждость
друг другу («Он хищный, а мы с вами ручные,» — окончательно
разграничит Катя недавних друзей). Отпрянет в страхе от Базарова Одинцова,
увидев в отношениях с ним «даже не бездну, а пустоту… или
безобразие». Кукшина и Ситников способны лишь скомпрометировать новые убеждения,
впрочем, как и любые другие.

Задача “уловить” на глазах меняющийся тип «героя
времени» сообщала романам Тургенева известную эскизность и сближала их с
повестью по таким признакам, как концентрированность содержания, выделение
кульминационных моментов сюжета, сосредоточение действия вокруг одного героя.
Для композиции сюжета “Отцов и детей” также характерна предельная сжатость
действия во времени. Тургенев умело раскрывает сложнейшую проблематику в
немногих эпизодах. От начала действия романа до смерти Базарова проходит всего
два месяца. Из этих двух месяцев реально описаны лишь некоторые дни, в которые
сосредотачиваются события или происходят решающие диалоги героев. При этом
писатель искусно соединяет в одной сцене несколько сюжетных линий и показывает
одновременно значительное число персонажей. (Так, в споре между Павлом
Петровичем и Базаровым участвуют и проявляются как характеры также Аркадий и
его отец. В городе, при встрече друзей с Одинцовой, одновременно показываются
Ситников, Кукшина, губернатор и Колязин. В саду у Одинцовой параллельно
изображаются объяснения Аркадия с Катей и Анны Сергеевны с Базаровым и т.д.).

В сюжетно-композиционном плане роман четко делится на
три части, которые прямо соотносимы с пространственным передвижением героев.
Сперва в Марьине, усадьбе Кирсановых, происходит первый первое знакомство
будущих главных антагонистов и изложение ими своих взглядов. Это — любимое
сюжетное построение ранних романов Тургенева: неожиданный приезд в некую
локальную, но типичную и давно сложившуюся среду нового человека — выразителя
последних веяний времени, что позволяет, в одной стороны, оценить устоявшуюся
среду с позиций современности, а с другой — досконально изучить новую фигуру,
сразу приковывающую к себе всеобщее внимание. 

Затем начинается вторая часть — проверка героев и их
идей жизнью. Аркадий и Базаров отправляются в город, где показываются уже на
фоне целого губернского общества, там же знакомятся с Одинцовой, и вскоре
отправляются к ней в Никольское, где происходит испытание их любовью. Оттуда они
приезжают в деревню Базарова, где читатели имеют возможность сопоставить
Евгения с его родителями и оценить его дальнейшие перспективы жизни после
университета. 

С отъездом Базарова от родителей начинается
заключительная композиционная часть — “подведение итогов”. Друзья возвращаются
в Марьино, где Базаров уже отделяется от Аркадия, и в дальнейшем показывается
на страницах романа один. Сначала он подводит дуэлью черту в своих отношениях с
Павлом Петровичем, затем по второму кругу отправляется в Никольское, чтобы
распрощаться с Одинцовой, и к родителям, где и “сводит счеты” с жизнью вообще.

Семья Кирсановых

Если такой герой, как Базаров, впервые появляется в
романе Тургенева, то Кирсановы — герои из привычной для автора дворянской
среды. У Аркадия, к примеру, есть множество родственных черт с героем
«Аси» и отчасти с Рудиным, а Николай Петрович Кирсанов схож по
характеру с Лаврецким из “Дворянского гнезда” и Берсеневым из “Накануне”.
Тургенев пишет о Кирсановых с легкой иронией, но они близки ему по духу, он
любит их, знает все об их чувствах и мировосприятии. В письмах по поводу “Отцов
и детей” Тургенев много раз подчеркивал, что описал в Кирсановых именно лучших
дворян. Особенно близок автору лиричный Николай Петрович Кирсанов — утонченный
эстет, ценящий Шиллера, Гете, Пушкина, играющий на виолончели Шуберта и
восторгающийся красотой природы. (Не случайно на новом месте, где Николай
Петрович решил построить свой дом, из всей растительности при общем запустении
прижились и буйно разрослись лишь сирень и акации — самые романтические,
“дворянские” растения). У него мягкий характер и любвеобильное сердце. Даже в
сорок с лишним лет его до слез волнует «волшебный мир»,
«возникающий из туманных волн прошлого»: 

«Он ходил много, почти до усталости, а тревога, в
нем, какая-то ищущая, неопределенная, печальная тревога, все не унималась. О,
как Базаров посмеялся бы над ним, если б он узнал, что в нем тогда
происходило!.. У него, у сорокачетырехлетнего человека, агронома и хозяина,
навертывались слезы, беспричинные слезы ; это было во сто раз хуже
виолончели.»

После смерти жены он не мог долго оставаться один и
сошелся с дочерью экономки — Фенечкой, переживая, что изменил памяти покойной
жены. Но с появлением ребенка у него складывается новая, счастливая семья. 

Очень похож на него его сын Аркадий — восторженный и
романтический, тонко чувствующий красоту природы и искусства, быстро
увлекающийся людьми и легко поддающийся их влиянию. У него не сильный характер,
но зато счастливый и гармоничный. Он не глуп, быстро разбирается в людях, но ум
его лишен смелости и оригинальности. В нем нет ни базаровской “дерзости, ни
злости, а есть молодая смелость да молодой задор”. “Дальше благородного
смирения или благородного кипения” он не пойдет.

Совсем иной тип представляет дядя Аркадия — Павел
Петрович Кирсанов. Это — надменный аристократ, в прошлом «светский
лев», обладающий, в отличие от мягкого брата, твердой и решительной
натурой (недаром он с самого начала избрал для себя военную карьеру). «Он
не был рожден романтиком, и не умела мечтать его щегольски сухая и страстная,
на французский лад мизантропическая душа…» Аристократизм его проявляется
в неуклонном соблюдении раз и навсегда принятых им к исполнению принципов:
безвыездно проживая в деревне, он одевается так, что в любую минуту дня мог бы
появиться в великосветской гостиной, и разговаривает с любым собеседником с той
же изысканной вежливостью, с какой говорил бы с английским лордом. (В этом он
прямой антипод Базарову, у которого не меньшая сила характера проявляется как
раз в освобождении себя от всевозможных принципов и ограничений). Павел
Петрович безукоризненно честен со всеми и сам с собой. Никогда бы он не уронил
свое достоинство связью с женщиной из низшего сословия, так что брат Николай
боится даже заикнуться ему о своем браке с Фенечкой. К искусству Павел
равнодушен, но уважает в нем освященность традициями и элитарность. 

Если Николай является носителем дворянской культуры,
то Павел, с его интересом к политике и приверженностью к английскому
парламентаризму, — носителем европейской цивилизации. Привнесение двух этих
завоеваний прогресса с европейской на русскую почву и есть, с точки зрения
Тургенева, главная заслуга и историческая миссия русского дворянства, которое
было до недавнего времени единственным просвещенным сословием, вершившим пути
духовного и общественного развития России. Характерно при этом, что Николай
гораздо более приближен к русской почве, чем его брат, что должно по замыслу
автора указывать но то, что национальная русская культура уже существует, в то время
как до цивилизации в русской жизни еще далеко. Показательно, что Николай все
время зачитывается Пушкиным, поэтическое наследие которого символизирует в
романе высшие достижения дворянской культуры XIX века. Именно Николай
занимается и хозяйством в имении (в основном земледелием), постоянно имея дело
с «русским народом». Но дело у него не идет, что для автора является
свидетельством недееспособности дворянства в новых условиях экономического
перелома. Павел же, «всю жизнь свою устроивший на английский вкус»,
вообще абстрагируется от русской действительности, не касается хозяйства и,
говоря с крестьянами, «морщится и нюхает одеколон».

Объединяет братьев одно: оба они, безусловно, живут
миром чувств. Конечно, объективно они видят смысл своей жизни в служении
обществу и следовании непреложным для них нравственным идеалам (это вовсе не
завышенный тон: вспомним, слова Павла Петровича о том, что он следит за своим
туалетом в деревне из чувства общественного долга, «да-с, да-с,
долга», а также его торжественное обращение к брату с призывом
«исполнить обязанность честного и благородного человека» — жениться
на Фенечке). Однако в реальности одна лишь любовь способна наполнить их
существование и дать им настоящее счастье. Страстность, бывшая в характере Павла
Петровича, сыграла в его жизни роковую роль: вся его жизнь оказалась разбита
несчастной любовью к княгине Р., ради которой он пожертвовал карьерой и
положением в свете. После окончательного разрыва а затем и смерти своей
возлюбленной он почувствовал себя полностью опустошенным, разбитым и «уже
не мог попасть в прежнюю колею«. »Потеряв свое прошедшее, он все
потерял» и поселился окончательно в деревне у брата. Автор пишет о
жизненной драме Павла Петровича сочувственно, но не скидывает со счетов и
мнение Базарова, утверждающего, что Павел Петрович прожил свою жизнь зря:
“Человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви» и когда
ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал
способен, этакий человек — на мужчина, не самец».

Образ Базарова. Проблема нигилизма

Базаров отличается от них прежде всего исключительной
энергией и мужественностью, твердостью характера и самостоятельностью,
выработанными в борьбе с житейскими трудностями. «В основание главной
фигуры, Базарова, — писал впоследствии Тургенев, — легла одна поразившая меня
личность молодого провинциального врача. (Он умер незадолго до 1860-го г.) в
этом замечательном человеке воплотилось — на мои глаза — то едва народившееся,
еще бродившее начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление,
произведенное на меня этой личностью, было очень сильно и в то же время не
совсем ясно…« »Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до
половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная — и все-таки обреченная
на погибель — потому, что она все-таки стоит еще в преддверии будущего, мне
мечтался какой-то странный pendant с Пугачевым.»

Знаменательно, что у Базарова единственного из всех
героев нет предыстории, в которой Тургенев обычно дает ключ к характеру
персонажа, чего он явно не хочет делать в случае с Базаровым (может быть,
вообще достоверно не зная, как складываются подобные характеры). В отличие от
всех дворян, Базаров обладает натурой деятеля и борца. Неустанным трудом
приобрел он фундаментальные знания в естественных науках. Привыкший полагаться
лишь на собственный ум и энергию, Базаров выработал спокойную уверенность в
себе. Ощущение его силы невольно передается окружающим, даже если она никак не
проявляется внешне. Он сразу ставит себя в оппозицию ко всем людям: «Когда
я встречу человека, который не спасовал бы передо мною, тогда я изменю свое
мнение о самом себе». Его совершенно не беспокоит, что думают о нем
другие: «Настоящий человек не должен об этом заботиться; настоящий человек
тот, о котором думать нечего, а которого надобно слушаться или
ненавидеть». Никакие сердечные связи не связывают его с людьми (характерны
в этом плане его отношения с родителями, для которых у него не находится ни
жалости, ни ласки, хотя он и говорит Аркадию, что их «любит»). От
этого и проистекает базаровская «резкость и бесцеремонность тона».
Отношения между мужчиной и женщиной он сводит к физиологии, искусство — к
«искусству делать деньги или нет более геммороя», то есть ему
совершенно чужд весь мир прекрасного, равно как и дворянская утонченная
культура чувств, которую он вкупе с религией и философией обзывает
«романтизмом, чепухой, гнилью, художеством» (чего стоит один только
этот синонимический ряд!).

Из подобного отношения к жизни, а также из
«безмерной гордости», и берет свое начало его жизненная философия,
смелая, страшная и парадоксальная, заключающаяся в тотальном отрицании всех
устоев, на которых зиждется общество, равно как и вообще всех верований,
идеалов и норм человеческой жизни, когда за истину принимаются только голые научные
факты. «Нигилист, это человек, который не склоняется ни перед какими
авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы
уважением ни был окружен этот принцип,» — формулирует в романе Аркадий,
очевидно со слов своего учителя. Такая философия — закономерное порождение
кризисного состояния общества. По точному определению В.М. Марковича, «для
Базарова бесспорно, что нет ни одного «постановления» «в
современном нашем быту, в семейном или общественном, которое не вызывало бы
полного и беспощадного отрицания». Для Базарова бесспорна возможность
неограниченной свободы личности: «нигилист» убежден, что в своих
решениях, направленных на переделку жизни, человек нравственно ничем не связан.
Логика истории, «мнение народное», традиции, верования, авторитеты —
все это не должно иметь никакой власти над индивидуальным сознанием и
индивидуальной волей»[7]
.

Таким образом, базаровский нигилизм распространяется
на общественную, личную и философскую сферы.

Общественный нигилизм Базарова находит свое наиболее
полное выражение в споре с Павлом Петровичем. Эти два достойных противника,
убежденные приверженцы каждый своей идеологии, не могли не столкнуться, подобно
двум противоположным зарядам. Характерно при этом, что Павел Петрович нервничает
и сам вызывает на спор Базарова, в то время как последний, полный сознания
собственной силы и превосходства, спорит как бы нехотя, чтобы «зря не
болтать». 

В вопросе о характере преобразований в России Базаров
стоит за решительную ломку всей государственной и экономической системы.
«В России нет ни одного гражданского постановления, которое не заслуживало
бы критики,» — считает он. Однако взамен он ничего не предлагает. Кроме
того, Базаров никак не показан в общественной деятельности, и мы не знаем, есть
ли у него реальные планы проведения своих взглядов в жизнь. Павел Петрович
Кирсанов, как настоящий либерал, тоже убежден в необходимости преобразований,
но против бессмысленного разрушения всего. Он стоит за «цивилизацию»
и «прогресс», то есть за путь реформ. 

При споре о ведущей общественной силе Павел Петрович
указывает на аристократию, потому что только в ней развито в высшей степени
чувство собственного достоинства, без которого не может быть настоящего
гражданина, уважающего права других. «Аристократия дала свободу Англии и
поддерживает ее«. А новые люди, »нигилисты» (при этом слове
Павлу Петровичу всякий раз «изменяет чувство собственного
достоинства» и он срывается на брань) — невежественные
«болваны», не имеющие поддержки в народе, носители «грубой
монгольской силы«, число коих к счастью всего »четыре человека с
половиною». Базаров в ответ обзывает дворян отсталыми людьми, все заслуги
которых в прошлом. Теперь же они «сидят сложа руки», наподобие Павла
Петровича, у которого все “принципы” и “чувство собственного достоинства”
свелись к демонстративной занятости своим туалетом, от чего не много приходится
ждать пользы для bien public (общественного блага). 

В вопросе о народности и отношении к народу Павел
Петрович неожиданно оказывается истовым славянофилом и провозглашает, что
русский народ «патриархален», «свято чтит предания» и
«не может жить без веры», и что поэтому нигилисты не выражают его
потребностей и совершенно ему чужды. Базаров в ответ преспокойно соглашается с
утверждением о патриархальности народа, но для него это вовсе не священная
основа национальной русской жизни, а наоборот, свидетельство об отсталости и
невежестве народа, его несостоятельности ни как общественной силы, ни даже как
двигателя хозяйства: «Самая свобода, о которой хлопочет правительство,
едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы
только напиться дурману в кабаке». Насчет того, что он чужд народу,
Базаров с «надменной гордостью» замечает, что его «дед землю
пахал». Он считает себя во всяком случае ближе к народу, чем Павел
Петрович: “Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне
случайно, что оно не вызвано тем самым русским духом, во имя которого вы так
ратуете?« — что не мешает в то же время ему презирать народ, »коли он
заслуживает презрения».

На законное возражение Николая Петровича: «Вы все
отрицаете или, выражаясь точнее, все разрушаете. Да ведь надобно же и
строить,« — Базаров хладнокровно замечает: »Это уже не наше дело…
Сперва нужно место расчистить.» Эта фраза разводит Базарова с народниками
60-х годов, у которых была и позитивная программа, и делает его политическую
позицию крайне неопределенной и странной. «Его ум противится любым
окончательным решениям… Поэтому, отвергая старые теории, Базаров не намерен
доверяться новым: не обернутся ли они догмами, которые потребуют
повиновения?»[8]
Не видно также, чтобы Базаров,
подобно народникам, думал привлекать на свою сторону народ: похоже, ему
достаточно «ругаться». Итак, он мало походит на революционера, и тем
не менее Тургенев запечатлел в нем сам дух революционного народничества тех
лет, с его ненавистью к существующему порядку вещей и отречением от всех
общественных и гражданских благ. Базаров предстает перед нами неким воплощением
самой отрицательной энергии, которой движется и питается всякое революционное
движение.

В личной сфере нигилизм Базарова заключается в
отрицании им всей культуры чувств и всех идеалов. «Базаров отвергает… не
только те или иные социальные установления и культурные традиции, но именно все
— все, чем сегодня живут люди, все, что их связывает и сближает, все, что ими
движет, что придает их жизни оправдание и смысл. Базарову нужны другая жизнь и
другие люди — на этот счет Тургенев не оставляет никаких сомнений»[9]
. Базаровым отрицается вообще духовное начало в
человеке. К человеку он относится как к биологическому организму : «Все
люди похожи друг на друга как телом, так и душой; у каждого из нас мозг,
селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные
качества одни и те же у всех: не большие видоизменения ничего не значат.
Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди
что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною
березой”. Как по лягушке Базаров судит об устройстве человеческих органов, так
же по данным естественных наук он думает судить о человеке вообще, и более
того, о человеческом обществе в целом: при правильном устройстве общества будет
все равно, зол человек или добр, глуп или умен. Это все лишь «нравственные
болезни«, подобные “болезням телесным” и вызванные »безобразным
состоянием общества«. »Исправьте общество, и болезней не будет».

Эволюция взглядов Базарова в ходе романного сюжета

После того, как Базаров достаточно основательно
изложил свои взгляды, начинается проверка их жизнью. Когда друзья приезжают в
город, становится прежде всего отчетливо видно, что до сих пор мы имели дело с
лучшими и из дворян и из разночинцев, каких еще очень мало в обществе —
инертном и не подающем никаких надежд на изменение к лучшему. Все попытки самых
разных людей казаться новыми смешны или совершенно несостоятельны. Родственник
Кирсановых тайный советник Колязин — только ловкий придворный и ничто как
государственный деятель. С другой стороны, новоявленные нигилисты Кукшина и
Ситников способны только окарикатурить идеи Базарова, который тем не менее
вынужден их терпеть, чтобы не лишиться сторонников. К ним как нельзя более
подходят слова Павла Петровича: “прежде молодым людям приходилось учиться; не
хотелось прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит
сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. И в самом деле, прежде они
просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты”. Становится ясно, что
“всамделишний” нигилист Базаров был бы крайне одинок на общественном поприще. 

В городе происходит также встреча Базарова и Аркадия с
Одинцовой, которая является поворотным пунктом в романном действии. Анна
Сергеевна Одинцова не похожа на традиционных тургеневских героинь, потому что
такой тип никогда бы не смог увлечь Базарова. Она удивительно совмещает в себе
аристократическое происхождение и воспитание с суровым жизненным опытом,
(«В переделе была… хлеба нашего покушала»). равно как и совершенную
внешнюю красоту с ясным и неженски пытливым умом. 

Своим величавым спокойствием, граничащим с
бесстрастием, и блестящей выделанностью своего каждого движения и даже чувства
Одинцова являет полный контраст Базарову («Вишь как она себя
заморозила!« »Герцогиня, владетельная особа. Ей бы только шлейф сзади
носить и корону на голове!»), но именно эта иноприродность, столь
отталкивающая Базарова в Павле Петровиче, наоборот, привлекает его в Одинцовой.
«она поразила его достоинством своей осанки», «спокойно и умно ,
именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего
лба, и губы улыбались едва заметной улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой
веяло от ее лица» (курсив мой — А.К.).

Это — та самая таинственная сила, которую Базаров
отрицал в природе.. В отличие от мужчин, женщины по своей натуре связаны с
природным, стихийным животворящим началом. Буквальным олицетворением
таинственной женской натуры предстает в романе княгиня Р., роковая возлюбленная
Павла Петровича: “Что гнездилось в этой душе — бог весть! Казалось, она
находилась во власти каких-то тайных, для нее самой неведомых сил; они играли
ею, как хотели; ее небольшой ум не мог сладить с их прихотью”. С той или иной
силой те же неосознаваемые энергии действуют в каждой женщине, и их внешним
проявлением служит женская красота. Поэтому каждая женщина — загадка,
скрывающая тайны жизни. (Вот почему Павел Петрович смог много лет спустя
увидеть отражение своей возлюбленной в Фенечке). 

Павел Петрович подарил некогда княгине Р. перстень с
вырезанном на камне сфинксом со словами: “Сфинкс — это вы.” “- Знаете ли, что
это очень лестно?” — ответила она, медленно подняв на него “свой загадочный
взгляд.” Базаров смеется вначале романа над подобными измышлениями “И что за
таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие
это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты
говоришь, загадочному взгляду?” но месяц спустя он уже говорит Одинцовой :
“Может быть, вы правы; может быть, точно, всякий человек — загадка. Да хотя вы,
например…”

Он оказывается покорен необычайным сочетанием равного
ему по силе характера и утонченной женской прелести. Базаров страстно
влюбляется и тем самым приобщается к тому духовному миру, который только что
отрицал. Жизнь оказывается значительно сложнее его построений. Базаров видит,
что его чувство отнюдь не исчерпывается “физиологией”, и с негодованием находит
в себе тот самый “романтизм”, проявления которого он так осмеивал в других,
расценивая как “дурь” или слабость. “До встречи с Одинцовой Базаров был убежден
в своей свободе от всего, что связывает человека с другими людьми. Это
убеждение придавало ему несокрушимую уверенность в себе. Любовь опровергла это
убеждение просто и неотразимо. Никто и ничто не принуждает Базарова любить,
свобода как будто бы полнейшая. И при всем том очевидна постоянная и
мучительная зависимость от чувств, решений и поступков другого человека.
Оказывается, что… чувство связывает не менее крепко, чем насилие и диктат.”[10]
Базаров осознает невозможность полного отрыва от
людей, и в нем неожиданно просыпается яростная жажда выйти из одиночества, до
конца “отдаться” в любви — “без сожаления и возврата”, “жизнь за жизнь”, и
таким образом соединиться со всем миром. 

В любви окончательно раскрывается перед нами личность
Базарова. Он разительно отличается от того типа “тургеневского мужчины” —
нерешительного, не умеющего бороться за свою любовь, какой предстает перед нами
в “Рудине”, “Асе” или “Вешних водах”. Любовь перерастает у него в страсть — “сильную,
тяжелую”, “похожую на злобу и, может быть, сродни ей”. Но цинизм, покоробивший
вначале Анну Сергеевну, оказывается наносным. Меняется сам тон его речей,
оставаясь резким и грубым, но приобретая серьезность и трагичность. Вместе с
тем Базаров ни разу не роняет себя, и после неудачного признания сразу уезжает,
не унижаясь до положения отвергнутого влюбленного и не принимая “милостыни” в
виде жалости Одинцовой. 

Разрыв был обусловлен не только тем, что Одинцова в
силу своей аристократической холодности не смогла ответить на чувство Базарова,
но коренился и в нем самом. Отказ от “полного и беспощадного отрицания” грозил
бы иссякновением той “отрицательной” энергии, которой питалась и двигалась его
личность. Базаров осознает окончательно, что “создан для горькой, терпкой,
бобыльной жизни”. 

Неразделенная любовь разрушает Базарова: он впадает в
тоску, нигде не может найти себе места и начинает заниматься самокопательством,
что до сих пор считал признаком слабости. Так он исследует себя до самых
сокровенных глубин и доводит до последних выводов свое мировоззрение (“Решился
все косить — валяй и себя по ногам!”). Это уже следующая ступень его духовной
эволюции: теперь он философствует и осознает безысходность своей позиции в
мире: 

“Я вот лежу здесь под стогом… узенькое местечко,
которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где
меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить,
так ничтожна перед вечностью, где меня нет и не будет… А в этом атоме, в этой
математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже… Что
за безобразие! Что за пустяки!”

Нигилистическая философия не допускает никакой
сверхличностной ценности, на которую личность могла бы опереться, чтобы
оправдать свое существование (вспоминается ироническое напутствие Павла
Петровича нигилистам: “Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в
безвоздушном пространстве…»). Вместе со уничтожением смысла жизни теряют
всякую подоснову категории человечности, сострадания, гражданского долга и
альтруистического служения людям: 

“… ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего
старосты Филиппа, — она такая славная, белая, вот, сказал ты, Россия тогда
достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и
всякий из нас должен этому способствовать… А я и возненавидел этого
последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи лезть и
который мне доже спасибо не скажет… да и на что мне его спасибо? Ну, будет он
жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше?”

С таким строем мыслей уже трудно стать революционером
или даже просто общественным деятелем. Но Базаров идет еще дальше и отвергает
саму значительность, всеобщность и правоту подобного способа мышления: 

“Принципов вообще нет… — а есть ощущения. Мне
приятно отрицать, мой мозг так устроен — и баста! Отчего мне нравится химия?
Отчего ты любишь яблоки? Тоже в силу ощущения. Это все едино. Глубже этого люди
никогда не проникнут. Не всякий тебе это скажет,да и я в другой раз тебе этого
не скажу.” (Курсив мой — А.К.)

Здесь отрицание уже не оправдывается полезностью для
общества, как это было в первой части. (“В теперешнее время полезнее всего
отрицать — мы отрицаем”). Теперь это — субъективное свойство мозга Базарова, не
находящее никакого обоснования вне его личности. «Непримиримый базаровский
максимализм с такой же беспощадностью обращается на самого Базарова, то и дело
побуждая его восставать против собственных чувств, желаний, поступков. В итоге
Базаров так же мало способен примириться с самим собой, как и с тем, что его
окружает. <…> даже когда эта всеобъемлющая неудовлетворенность начинает
приобретать разрушительный и даже катастрофический для него характер. В такие
моменты неспособность к примирению с несовершенством явственно обнаруживает
признаки чего-то фатального. Это делает Базарова (по выражению самого
Тургенева) «трагическим лицом»: в конечном счете для него оказывается
неприемлемым все сущее»[11]
. 

После этих выводов начинается третий событийный круг
романа — подведение итогов. Уже совсем по-другому разговаривает Базаров с
Павлом Петровичем по своем возвращении в Марьино: теперь он лучше понимает
трагедию его жизни и не может втайне не уважать его, хотя между ними
сохраняются сдержанно враждебные отношения. Поводом к заключительному их
столкновению оказывается поцелуй, вырванный Базаровым у Фенечки и подсмотренный
Павлом Петровичем. Стыдясь признаться даже самому себе, Павел Петрович любил
“это пустое существо”, найдя в нем разительное сходство с умершей княгиней Р.
Поэтому поступок Базарова он воспринял как двойное оскорбление: чести брата и
лично себя. Вызвав Базарова на дуэль, он тем самым признал его за равного себе.
Базаров принял вызов и обошелся с Павлом Петровичем благородно, одновременно не
уставая иронизировать над “рыцарским турниром”, в котором был вынужден принять
участие. Сцена действительно становится все более и более комичной, особенно
из-за участия в ней вместо секундантов глупого и перепуганного лакея Петра.
Смехотворным оказывается и ее исход: Павел Петрович получает пустячную рану в
ногу, но падает в обморок от “изнеженных нервов”. Очнувшись и увидя над собой
круглые от ужаса глаза Петра, шепчущего “Кончается!”, “раненый джентльмен”
впервые за весь роман “с насильственной улыбкой” соглашается с Базаровым: “Вы
правы… Экая глупая физиономия!” Неудача и комичность затеянного им дела
окончательно убеждают его, что век дуэлей (то есть век дворянства) прошел, а
его хваленые “принсипы” заметно устаревают. Тут же он и отказывается от одного из
них, сам уговаривая брата жениться на Фенечке, что раньше представлялось ему
недопустимым мезальянсом (“Полно нам ломаться и думать о свете!” “Я начинаю
думать, что Базаров был прав, обвиняя меня в аристократизме.”). при этом сам
Павел Петрович больше не видит для себя места в жизни и отправляется за границу
“доживать”. Его отъезд из России равносилен для автора его социальной смерти,
подтверждения своей окончательной чуждости и бесполезности для нее. Как
насмешка над его славянофильством смотрится на его столе в Дрездене “серебряная
пепельница в виде мужицкого лаптя”. Таким образом, Павел Петрович оказался убит
на дуэли с Базаровым, и автор, отступая от своего принципа не давать героям
прямых оценок, “приканчивает” его безжалостным символическим штрихом:
“Освещенная ярким дневным светом, его красивая, исхудалая голова лежала на
белой подушке, как голова мертвеца… Да он и был мертвец.”

Смерть Базарова и эпилог романа

И Базарова Тургенев тоже заставляет внезапно уйти из
жизни. Но еще ранее выясняется его несостоятельность как социальной фигуры.
Хотя Базаров еще в последнем разговоре с Павлом Петровичем отказывается от
своего прежнего сугубо негативного взгляда на народ и признает непознаваемость
народной души («Русский мужик — это тот самый таинственный незнакомец, о
котором некогда так много толковала госпожа Радклиф. Кто его поймет? Он сам
себя не понимает”), он все равно остается ему глубоко чужд (“Увы! Презрительно
пожимавший плечом, умевший говорить с мужиками Базаров (как хвалился он в споре
с Павлом Петровичем), этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их
глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового“). Отвратившись от
общественного поприща, оставшись без сторонников, порвав без сожаления с
Аркадием (“Ты славный малый, но ты все-таки мякенький, либеральный барич”),
получив отказ любимой женщины и, наконец, разуверившись в правоте своего
мировоззрения, давшего неисправимую трещину, Базаров теряет свое место в жизни
и перестает ей дорожить. “Лихорадка работы с него соскочила и заменилась тоскливой
скукой и глухим беспокойством. Странная усталость замечалась во всех его
движениях”.Ни примирение с действительностью, ни борьба за ее изменение, ни ее
безоговорочное отрицание видятся ему теперь равно невозможными.Поэтому его
смерть предстает перед нами и как результат совпадения роковых случайностей, и
как логическое следствие его духовного кризиса. 

Перед лицом смерти выявляется до конца вся сила
базаровской натуры. “Смотреть в глаза смерти, предвидеть ее приближение, не
стараясь себя обмануть, оставаться верным себе до последней минуты, не ослабеть
и не струсить — это дело сильного характера. Умереть так, как умер Базаров, —
все равно что сделать великий подвиг.” “Нигилист остается верен себе до конца”[12]
. Оставаясь медиком, он хладнокровно отмечает этапы
своей болезни, злясь на смерть как на нелепую случайность и презирая себя за
беспомощность (“Что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще
топорщится”). “В критическую минуту [он] не меняет своего мрачного миросозерцания
на другое, более отрадное”[13]
(“Да, поди попробуй
отрицать смерть! Она тебя отрицает, и баста!”). Но перед концом он все-таки
посылает за Одинцовой, чтобы проститься со всем дорогим, что оставалось у него
в жизни — проститься с жизнью как таковой. Прося у нее последний поцелуй, он
неожиданно говорит с такой же “красивостью”, за которую так негодовал на
Аркадия: “Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет…”, что означает
его невольную капитуляцию перед прежде столь презрительно третируемым им
романтизмом.

Одной из последних фраз Базарова Тургенев сделал слова
о его ненужности для России: “Я нужен России… Нет, видно не нужен. Да и кто
нужен? Сапожник нужен, портной нужен…”. Это должно означать, что России не
нужен нигилизм, не нужно разрушение, а надобны созидатели, труженики, мастера и
просто честные люди. Таким образом, Базаров не нужен России как нигилист, но,
несомненно, нужен как выдающаяся личность. Будучинигилистом, отрицателем по
мировоззрению, Базаров нигде в романе не выступает собственно разрушителем,
посягнувшим на какие-либо сокровенные жизненные ценности. От этого его
удерживает всякий раз здравый смысл, прирожденные нравственность, благородство
и чувство справедливости, так как Базаров не сомневается признать правоту и
хорошие качества даже совершенно чуждых ему по духу людей. Он великолепно знает
свое дело, образован и трудолюбив, ненавидит слабость во всех ее видах,
ненавидит русскую расслабленность воли и душевную нечистоплотность. Он способен
к упорному созидательному труду — и этим он нужен России. Он умнее, сильнее и
«больше», чем исповедуемая им теория, которая становится глупой и вредной, как
только попадает на вооружение к бездарным Ситниковым. 

Возвеличив нигилиста, сделав его почти титанической
фигурой, равной которой по силе нет в романе, Тургенев поступил очень смело,
фактически пойдя против своих единомышленников. И его друг П.В. Анненков, и
издатель «Русского вестника» М.Н. Катков уговаривали его переделать
роман, снизив образ Базарова, чтобы не дать нигилистам утвердиться в
общественном мнении. Но сам Тургенев был явно увлечен своим героем, и именно в
силу его новизны, яркости и предельной чуждости миру самого писателя — миру
дворянской культуры и искусству. “Хотел ли я обругать Базарова или его
превознести? Я этого сам не знаю, ибо я не знаю, люблю я его или ненавижу” —
писал Тургенев Фету в апреле 1862
г. “Если читатель не полюбит Базарова со всей его
грубостью, бессердечностью, безжалостной чужостью и резкостью… — я виноват и
не достиг своей цели.”

Так оказывается в конце концов снятым основной
конфликт романа — вместе с устранением из жизни обоих антагонистов. Но жизнь
продолжается дальше, оказываясь бесконечно сложнее, чем то представлялось
героям, а противоречия между поколениями, казавшиеся столь острыми вначале
романа, сглаживаются и уходят. В один день совершаются две счастливые свадьбы —
Аркадия и его отца, на свет появляется следующее поколение, а Аркадий тем
временем берется за хозяйство, не дававшееся его отцу, и понемногу исправляет
положение. Последняя же картина романа — изображение могилы Базарова с
безмятежно растущими на ней цветами соотносит все действие романа с вечностью,
перед лицом которой растворяется конфликт двух исторических сословий. Торжествуют
те самые силы природы, которые действовали в Базарове даже помимо его сознания
и воли и продолжают владычествовать в мире и после его исчезновения. Те же
герои, которые любили природу, понимали ее красоту, покорялись таинственным,
неодолимым силам, действующим в ней, обретают истинное счастье в любви, и жизнь
продолжается именно ими. (По свидетельству самого автора, истинное счастье в
романе достается все-таки мягкому Аркадию: “Кто не видал таких слез в глазах
любимого существа, тот еще не испытал, до какой степени, замирая весь от
благодарности и стыда, может быть счастлив на земле человек”). Природа как мать
всего живого, источник “всякого дыхания”, божественная мудрость которой
проявляется в ее совершенной красоте, — не просто величаво “равнодушна” к
судьбам своих детей, как писал Пушкин в своем знаменитом философском
стихотворении[14]
, но примиряет их в своей любви и
“жизни бесконечной”.

Контрольные вопросы:

В чем отличие жанра романа от жанра повести в
творчестве Тургенева?

Какую роль играет германская культурная среда в
повести «Ася»?

Каково общее воззрение на любовь Тургенева?

Назовите романтические и реалистические черты повести
«Ася».

Назовите пушкинские мотивы, присутствующие в «Асе» и
«Отцах и детях», объясните их смысл.

Каковы причины расставания Н.Н. и Аси?

Какое место занимают «Отцы и дети» в
контексте тургеневского творчества?

Какой была жанровая специфика ранних романов
Тургенева?

Назовите типичные черты тургеневского стиля.

Как и для чего Тургенев изображал природу в своих
романах?

В чем своеобразие психологизма Тургенева? 

Охарактеризуйте основной конфликт романа.

Какова композиция сюжета “Отцов и детей”? 

В чем отличие Базарова от главных героев предыдущих
романов Тургенева? Какие основные черты этого образа вы можете выделить?

Каково отношение Тургенева к семье Кирсановых?

Расскажите о нигилизме как о целостном мировоззрении.

Какую эволюцию претерпевают взгляды Базарова на
протяжении романа? 

Какова роль в романе женских образов? 

Какие “последние черты” кладет на фигуру Базарова его
смерть? 

Какова роль эпилога в идейно-философской системе
романа? 

Список литературы

Маркович В.М. Человек в романах Тургенева. Л., 1975.

Курляндская Г.Б. К вопросу о структуре романов
Тургенева. Тургенев в школе: пособие для учителей. Сост. Т.Ф. Курдюмова. М.,
1981.

Пустовйт П.Г. И.С. Тургенев — художник слова. М.,
1980.

Маркович В.М. О проблематике романа «Отцы и
дети». Изв.АН СССР, 1971. Вып. 6.

Писарев Д.И. Базаров. // Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1955.

Троицкий В.Ю. О романе И.С. Тургенева «Отцы и
дети». М., 1979.

Лебедев Ю.В. Роман И.С. Тургенева «Отцы и
дети». М., 1982.

[1]
Курляндская Г.Б. К вопросу о структуре романов
Тургенева. Тургенев в школе: пособие для учителей. Сост. Т.Ф. Курдюмова. М.,
1981. С. 19.

[2]
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем в 28 т. М.-Л.,
1962. Т. 12. С. 303.

[3]
Пустовйт П.Г. И.С. Тургенев — художник слова. М.,
1980. С. 17.

[4]
Единственный случай, когда Тургенев прямо описывает
внутреннее состояние Базарова — это при описании его чувства к Одинцовой,
поскольку оно было необычным для героя и не могло быть объяснено из его
поведения («В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал
свое равнодушное презрение ко всему романтическому; а оставшись наедине, он с
негодованием сознавал романтика в себе самом.»). Тут же Тургенев во время
разговора Базарова с Одинцовой позволяет нам коротко заглянуть в его мысли
(«Ты кокетничаешь, — подумал он, — ты скучаешь и дразнишь меня от нечего
делать, а мне…« Сердце у него действительно так и рвалось»). Также
автор изображает мысли Аркадия и Кати во время их любовного объяснения. 

[5]
Подобные неправильно употребленные слова, как
иностранные так и русские, которые разом характеризуют героя, обличая его
фальшивую позу, всегда выделяются в романе курсивом.

[6]
И.С. Тургенев в воспоминаниях современников. В 2-х т.
М., 1969, т. 2. С. 70.

[7]
Маркович В.М. О проблематике романа «Отцы и
дети». Изв.АН СССР, 1971. Вып. 6. С. 495. 

[8]
Маркович В.М. О проблематике романа «Отцы и
дети». С. 496.

[9]
Там же. С. 499.

[10]
Там же. С. 500. 

[11]
Там же. С. 503

[12]
Писарев Д.И. Базаров. // Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1955. С. 45-46.

[13]
Там же. С. 47.

[14]
В словах Тургенева о  “равнодушной”
природе в последней фразе “Отцов и детей” скрывается цитата из стихотворения
Пушкина “Брожу ли я вдоль улиц шумных”: “… И пусть у гробового входа/ Младая
будет жизнь играть, / И равнодушная природа / Красою вечною сиять.”