Ничипоров И. Б.
Размышления
о книге свящ. Георгия Ореханова
Заявленная
в названии книги тема неоднократно становилась предметом широкого круга
междисциплинарных и специальных исследований – исторического, богословского, культурфилософского,
литературоведческого планов. Научный труд свящ. Г.Ореханова имеет
фундаментальный характер и нацелен на системное изучение как мировоззренческих
основ проповеди Л.Н.Толстого, так и исторического контекста его противостояния
с Православной Церковью.
Исследуя
Толстого как «исторический факт, уникальный феномен русской истории» (С.11), автор
воспроизводит менявшийся во времени контекст церковно-государственных, церковно-общественных
отношений в России ХIХ в., связанный с набиравшей остроту проблемой русского
религиозного кризиса. Богословские построения писателя соотнесены в книге с
конфессиональным опытом интерпретации Священного Писания, со Священным
Преданием Православия, с историей Церкви и в то же время увидены в качестве
емкого отражения социокультурных процессов от середины ХIХ столетия до рубежа
ХIХ – ХХ вв. Впечатляет блестяще освоенная историография данной проблемы: это и
разноплановые прижизненные для Толстого источники, и работы мыслителей и
писателей эмиграции, и советские методологические схемы, и восприятие
религиозных идей Толстого в инославной (католической и протестантской) среде.
Впервые привлекаются ценные архивные материалы, часть из которых помещена в
приложении.
Структурно
исследование о. Георгия Ореханова подразделено на две обширные части. Главы и
разделы первой из них обращены к возникновению религиозно-философских взглядов
Толстого и особенностям их восприятия в России. Предметом второй части стали
распространение идей Толстого в обществе и динамика его конфликта с церковной и
государственной властью, вызвавшая появление Синодального акта от 20-22 февраля
1901 г.
В
начальной части книги многомерно показана общественно-культурная и духовная
почва формирования религиозных идей Толстого. Выстраивая стержневую канву
исторических размышлений от последних лет царствования Николая I, о. Г.Ореханов
прослеживает процесс активизации русского политического и идейного радикализма,
который в 1860-е гг. и позднее приводит к нигилистическому отвержению
культурных ценностей, религиозному брожению в среде народа и интеллигенции, к
вырабатыванию у последней комплекса «отщепенства». На фоне усиления
секуляризационных тенденций рисуется непростая духовная ситуация в обществе, противоречиво
сочетающая «синодальный» тип благочестия, разнонаправленные искания
интеллигенции и сектантскую религиозность. Исторически объективно выведено
сложное соотношение кризисных сторон «государственной церковности», сопряженных,
в частности, с несвободой Церкви, отрицательных явлений в русской богослужебной
практике той поры – и одновременного возрождения духовной жизни, которое
обернулось в последние десятилетия ХIХ в. расцветом Оптинского старчества, пробуждением
широкого интереса к церковному искусству, общественно значимой деятельностью
св. прав. Иоанна Кронштадтского, религиозным творчеством Ф.М.Достоевского…
Вместе с тем под влиянием просвещенческой идеологии в интеллигентской среде
стремительно нарастал политический и культурный антиклерикализм, все более
явственными становились мистико-догматическая бесчувственность, притупление
евхаристического чувства: говение и участие в церковных Таинствах нередко
низводились до формальных признаков благонадежности. Религиозный надрыв
оказывался чреватым отчаянным богоборчеством.
Во
взаимосвязи с названными и иными коллизиями церковной, общественной жизни
России второй половины столетия прорисовывается история духовного переворота
Толстого, приведшего его на путь антиправославного проповедничества. Это
движение активизируется после последнего в жизни писателя причастия (между 1877
и 1881 гг.) и находит отражение в его «Исповеди», «Критике догматического
богословия», «переводе» Евангелия, в «Учении Христа, изложенном для детей» и
иных поздних трактатах, письмах, дневниковых записях.
Проповедь
Толстого мотивирована, как показано в исследовании, попыткой представить Евангельский
текст глазами европейски образованного человека, пребывающего под влиянием
антицерковных по существу, просвещенческих, руссоистских идей, зиждущихся на
признании в религии лишь этического начала и тотальном отрицании догматики и
обрядовой стороны. Толстой подводит под христианство
рационально-моралистическую основу и склонен воспринимать Бога не как Личность,
но как обобщенное воплощение духовной сущности в человеке, которая проявляется
в любви. Творя «новую христологию», он последовательно изгоняет из своей
«версии» Евангелия все чудеса, даже исцеление слепого аллегорически трактует
как духовное просвещение. Отрицая веру в Воскресение Христово, во всеобщее
личное воскресение и вечную жизнь, он выдвигает на авансцену исключительно
нравственный и социальный смысл учения Христа – прежде всего на материале
Нагорной проповеди. Поставляя во главу угла проблемы свободы мысли, совести, социальные
вопросы, Толстой приходит к убеждению в недостаточности христианства для
современного культурного человека, в автономной способности последнего
преображать мир добром. 
Освещая
контекст христологических построений Толстого, автор интересно размышляет, в
частности, о симптоматичных для позитивистского сознания попытках создать
«светскую биографию» Христа, предпринимавшихся Д.-Ф.Штраусом (1835), Э.Ренаном
(1863). Весьма содержательным, хотя и несколько отвлеченным от литературного
материала получился раздел, посвященный сопоставлению религиозных интуиций
Толстого и Достоевского, заключающих в себе «своеобразную попытку возвращения к
религиозным корням… борьбы с процессом дехристианизации русской культуры, поворот
от культуры секулярной к культуре религиозной, от атеизма к вере, глубокое
проникновение в душевную жизнь человека» (С.272). Однако для Достоевского
первостепенно значимой оказывается Личность Христа, без которой сама по себе
христианская мораль не может быть спасительной для мира и человека. Толстовское
же неверие в буквальный смысл Воскресения влечет за собой признание Христа не
Искупителем мира от первородного греха, но лишь в качестве одного из великих
моралистов. В этом разделе интересно намечено, но не до конца прояснено
соположение собственно эстетических концепций двух художников в свете их
религиозных идей.
Итоговыми
для первой части монографии становятся точные суждения автора о том, что
Толстой «фактически предложил русскому образованному обществу набор религиозных
идей особого рода, полагая, что он носит безальтернативный характер и должен
заменить парадигму исторического христианства… Появление религиозно-акцентированных
романов и трактатов Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского и В.С.Соловьева знаменовало
важнейший этап интеллектуальной и культурной жизни русского общества – переход
от тотального увлечения идеями прогресса (политического, экономического, научно-технического)
к религиозным поискам…» (С.360, 361).
Во
второй части книги реконструируются важные этапы восприятия идей Толстого в
русском обществе, а также конфликта писателя с Церковью и государственной
властью.
Информативными
и аналитически емкими стали разделы о роли В.Г.Черткова в жизни и творчестве
Толстого, в пропаганде его идей в России и на Западе. Здесь скрупулезно, с
опорой на широкую источниковедческую базу прослеживаются предпосылки их
мировоззренческого сближения, издательского сотрудничества, противоречивое
восприятие личности Черткова современниками. Предметом осмысления становится
книга Черткова «Уход Толстого» (1-е изд. 1922 г.); говорится об истории распространения антицерковных и антиправительственных произведений Толстого в Европе; для
создания объективной картины привлекается обширный материал свидетельств
современников, членов семьи Толстого.
Совершенно
оправданно, что центральное внимание в данной части исследования о. Г.Ореханов
уделил истории подготовки, смыслу и значению Синодального акта 1901 г. об отлучении Толстого от церковного общения. В качестве предыстории этого документа уясняются
принципы правительственной и церковной политики по отношению к писателю и, в
частности, роль обер-прокурора Св.Синода К.П.Победоносцева. При рассмотрении
самого официального акта подчеркиваются взвешенность и осторожность церковного
определения, состоящего не в громогласном проклятии, но в объективной
констатации сознательного отвержения Толстым Церкви и ее учения. Не будучи по
своему существу политическим, в общественном сознании синодальное решение
подверглось, однако, искусственной политизации: «Русское образованное общество
совершенно не поняло смысла произошедшего события, его глубокой связи с новой
русской историей и смогло противопоставить документу Св.Синода… только
глумливый и кощунственный смех… И только очень немногие люди в этой ситуации
были способны осмыслить это важнейшее событие русской жизни и понять, что
церковная власть не могла поступить иначе: из двух зол – оставлять своих чад в
неведении и великом смущении по поводу кощунств Л.Н.Толстого и пытаться
вступить в компромисс с интеллигенцией или, наоборот, вызвать опубликованием
синодального решения в обществе волну осуждения и глумления над Церковью –
церковные иерархи мудро выбрали меньшее» (С.532, 533).
В
широкий научный оборот вводится и ранее целостно не осмыслявшийся материал, сопряженный
со взаимоотношениями писателя с конкретными представителями русского духовенства,
с восприятием Толстого в церковной среде. В этом ряду выделяются его резкие
послания церковным пастырям – в особенности «Обращение к духовенству» (1902), где
в памфлетной форме высказываются обвинения по поводу насильственного
распространения православного учения, не всегда безосновательные обличения в
неверии, идолопоклонстве, предлагается радикальный вывод о небходимости
отмежевания просвещенных людей от духовного сословия. Подробно освещаются факты
встреч и переписки Толстого с прот. А.Иванцовым-Платоновым, прот. Д.Троицким, свящ.
Д.Ренским, свящ. И.Соловьевым, эпизоды общения с архиепископом Парфением
(Левицким). Охарактеризованы появившиеся после смерти Толстого публикации
церковного писателя Е.Поселянина с попыткой его мистической апологии и дискуссионные
отзывы на них со стороны архиеп. Никона (Рождественского). Свидетельствами
поляризации церковно-общественной жизни рубежа столетий стали, с одной стороны,
критические суждения о Толстом свт. Феофана Затворника, св. прав. Иоанна
Кронштадтского, а с другой – история с «отпеванием» Толстого священником
Г.Калиновским 12 декабря 1912 г. в селе Иваньково Полтавской губернии; письмо
клирика Витебской епархии свящ. П.Правдина в Синод с выражением несогласия с
отлучением Толстого; апологетические по отношению к писателю публичные
выступления свящ. Г.Петрова в 1901 г. На основе этих многоразличных фактов
автор исследования приходит к следующему обобщению: «Проанализированные
материалы показывают, что синодальное определение 1901 г. было не результатом сепаратной деятельности группы архиереев, оно было принято Церковью. Хотя
отдельные ее члены и могли говорить о несвоевременности этого определения или
критиковать те или иные его стороны, в целом Церковь приняла главную мысль
документа: констатацию того факта, что всемирно известный писатель Л.Н.Толстой
членом Церкви больше не является» (С.557).
Привлекая
широкий спектр официальных, мемуарных источников и свидетельств, исследователь
приходит к пониманию как внешних, так и глубинных импульсов ухода Толстого из
Ясной Поляны, его тяжелейших внутренних сомнений при предсмертном посещении
Оптиной пустыни и Шамординского монастыря. Достоверно передается здесь
историко-биографическое и духовное содержание последних дней жизни писателя.
В
заключительной части работы верно подчеркнуто, что сквозь «путы просвещенческой
идеологии» (С.590), «антицерковную направленность» идей Толстого в них тем не
менее просматривается прикосновение к реальным болевым точкам русской жизни, слышится
«искренний призыв к справедливости и личной моральной ответственности перед
Богом» (С.590). 
При
всех неоспоримых достоинствах серьезного научного труда свящ. Георгия Ореханова,
содержание данного исследования несвободно от односторонности, которая способна
существенным образом исказить суть обсуждаемой проблемы. У читателя исподволь
формируется представление о Толстом лишь как создателе заведомо противоречивой
и уязвимой с догматической и церковно-исторической точек зрения богословской
доктрины, которая по прихотливому стечению обстоятельств получила колоссальный
общественный резонанс. В начальной части монографии совершенно справедливо
утверждается, что идеи о Боге выражались Толстым «через художественное и публицистическое
слово» (С.5), что «Толстой всю свою жизнь оставался писателем, а не философом и
богословом» (С.10). При подведении же итогов о. Георгий Ореханов вынужденно
признает, что «не художественное творчество послужило источниковой базой
данного исследования» (С.589). В очевидном противоречии между резонными
методологическими установками исследования и его последующим ходом проявилась, как
нам представляется, существенная недооценка того факта, что в русской
национальной традиции именно художественная словесность изначально выступала
питательной почвой для зарождения и развития богословских идей. А потому
игнорирование общего контекста художественного творчества Толстого, того, как
вызревали и трансформировались здесь религиозные интуиции – от ранней автобиографической
трилогии к «Войне и миру», «Анне Карениной», поздним рассказам, антицерковным
главам романа «Воскресение», – принципиальным образом обедняет общую картину
исследования, не позволяет вскрыть истоки того «духовного переворота» во
взглядах писателя, о котором достаточно отвлеченно толкует автор книги. В
работе неоднократно упоминается о кощунственных фрагментах романа «Воскресение»,
но никакого текстуального их анализа почему-то не осуществляется.
Как
можно предположить, подобная недостаточность в обозрении предмета исследования
подспудно ощущается самим ученым, который не раз обозначает «проблему
целостности и преемства религиозного и художественного творчества Л.Н.Толстого»
(С.221), обоснованно задается вопросом, «насколько этот кризис связан с его
художественным творчеством» (С.203). Однако указанные суждения не подкрепляются
осмыслением конкретного литературного материала и остаются на уровне
декларативных благопожеланий. На С.229 весьма категорично, без ссылок на какие
бы то ни было произведения утверждается: «Фактически всю свою жизнь не только
после переворота, но и до него – писатель был сторонником того типа
христианства, который генетически восходит к идеям эпохи Просвещения и основан
на примате рационально-нравственной сферы…». Возникает закономерный вопрос:
проникновенное переживание Таинства Исповеди автобиографическим героем
«Детства», глубочайшие религиозно-философские споры и прозрения Безухова и
Болконского, искания Левина, отца Сергия – в самом ли деле исчерпываются
«приматом рационально-нравственной сферы»? В другом разделе работы верно
говорится о литературе как особом пути преобразования религиозной энергии, о
конституирующей роли христианской традиции в творчестве русских писателей
(С.255) и одновременно выносится безапелляционный приговор: в России, оказывается,
«литература и культура, питавшиеся христианскими соками, выросшие на
христианских традициях, активно содействуют самоуничтожению христианских
национальных корней» (С.254).
Таким
образом, монография свящ. Георгия Ореханова видится как ценный исторический
труд о богословских воззрениях Л.Н.Толстого и закономерностях их рецепции в
церковной и широкой общественной среде – и вместе с тем как красноречивый
пример неизбежных аберраций исследователя, который пытается размышлять о
взглядах художника и при этом его собственно художественное наследие выносит за
скобки.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/