Ивинский А.Д.
А.С.
Орлов сформулировал концепцию (Орлов 1935, 5-55), которую никто не ставил под
сомнение: В.К. Тредиаковский, своим переводом «Приключений Телемака» Фенелона, вступил
в неравный бой с Екатериной. Нападками на деспотию он испугал лицемерную
императрицу, и в качестве отместки она подвергла смелого просветителя осмеянию
и создала Тредиаковскому репутацию бездарного стихоплета[i].Из
работы в работу переходят одни и те же свидетельства, которые должны
подтвердить эту теорию. Так, обычно цитируется тот пассаж из «Всякой Всячине», в
котором «Тилемахида» объявляется лучшим средством от бессонницы. Приводят также
анекдот, рассказанный еще Карамзиным и попавший в «Словарь» Евгения
Болховитинова, о существовании шуточных правил, выставленных в Эрмитаже и
написанных самой Екатериной: за проступок полагалось в виде наказания выучить
наизусть несколько стихов «Тилемахиды» (Митрополит Евгений 1845, т. 2, 221;
Пыляев 1991, 205-206).При
всей внешней убедительности данной концепции она допускает ряд уточнений. Мало
того, что история отношений Екатерины и «просветителей» была слишком
идеологизирована: многие факты вообще не попадали в поле зрения ученых.В
высшей степени показательна в этом смысле история со «Всякой Всячиной»: цитата
из журнала обычно приводится не полностью. Оригинальный текст выглядит
следующим образом: «<…> мы по довольном размышлении положили ей
предписать нижеследующее от бессонницы лекарство: ложася спать, чтоб изволила
прочесть рядом шесть страниц нашего сочинения. А потом шесть страниц
Тилемахиды; и крепко надеемся, что сим способом уже она не услышит храпления
своего мужа» (ВВ 1769, 15-16). Как видим, ирония здесь соседствует с
самоиронией, и этот текст вряд ли может оцениваться как литературная
декларация. Другое дело, что и дальше на страницах «Всякой Всячины» возникает
образ Тредиаковского, однако и здесь речь, скорее, идет о скучном педанте, чем
о «просветителе» и «борце»: «<…> для совершенного ж от бессонницы
освобождения потребно было приобщить к Тилемахиде несколько стихов из Аргениды
<…>» (Там же, 31). К тому же, на страницах журнала мы найдем и отзыв, в
котором признаются, пусть и с оговорками, заслуги автора: «Он, конечно, долее
моего писал и, с позволения, больше врал. Однако пускай ему худо: смело скажу, что
нет ни одного Русского сочинения, из коего бы больше его мест наизусть помнили»
(Там же, 59). Тем более странен для нас вывод В.М. Живова, обратившегося к этой
проблеме и пришедшего к выводу о том, что против Тредиаковского императрицей
была проведена «пропагандистская акция» (Живов 2002, 584).Дело,
однако, не сводится лишь к тем или иным высказываниям императрицы о
Тредиаковском. Екатерининская «практика» свидетельствует о том, что
литературные и научные труды «вечного труженика» были для нее актуальны, несмотря
на «теоретические» декларации.В.П.
Степанов показал, что Екатерина в своем драматическом творчестве не раз
обращалась к Тредиаковскому: «Императрица познакомилась с ранними сочинениями
Тредиаковского, предшествовавшими «Тилемихиде», несколько позднее, в 1788 г., во время работы над оперой «Горе-богатырь Косометович». Храповицкий записал в своем
«Дневнике»: «Для составления оперы о Фуфлыге поднес «Езду в остров любви», «Деидамию»
и трагедии Ломоносова, из коих надобен «Мамай». Сказано: «Будет хорошо».
Экземпляр московского издания «Деидамии» 1775 г. позднее был обнаружен среди подручных книг императрицы в ее рабочем кабинете; он упомянут в описи кабинета, составленной
в 1795 г.» (Степанов 1976, 90).Нас
же интересует другой текст Тредиаковского, который еще не рассматривался в
контексте литературной политики Екатерины II, – «Три рассуждения о трех
главнейших древностях российских».«Три
рассуждения» обычно признавались научным курьезом и не становились предметом
специального анализа: «Многочисленные оригинальные научные труды Тредиаковского
чрезвычайно неравноценны. <…> Иные из них граничат с курьезом <…> в
1773 г. напечатаны были «Три рассуждения о трех главнейших древностях
российских» (1757). В первом доказывается, что древнейшим языком всей Европы
был язык славянский. Главный аргумент — насильственные этимологии <…>
Надо помнить, однако, что нелепые этимологии были общей болезнью всего
европейского языкознания XVII и XVIII вв. Западная наука, современная Тредиаковскому
и даже позднейшая, полна таких же абсурдов» (Пумпянский 1941, 254). Это
«странное, тяжело написанное сочинение, изобилующее фантастическими
рассуждениями и этимологиями» (Альтшуллер 2007, 304), пытались, правда не
слишком энергично, вписать в концепцию будущего «шишковизма». Однако это
произведение настолько выпало из внимания исследователей, что доходило и до
недоразумений: «В 1773 г. Тредиаковский издал книгу под названием «Три
рассуждения <…>» (Там же, 303). Понятно, что 4 года как лежавший в могиле
Тредиаковский не мог что-либо издавать…Действительно,
если искусственно вырвать «Три рассуждения» из научного контекста того времени,
они действительно кажутся и абсурдными, и курьезными, и непонятными. Тем более
важно ответить на вопрос, зачем в начале 70-х годов издается эта сомнительная
книга осмеянного автора.Как
представляется, она должна была сильно заинтересовать императрицу, которая как
раз в данное время искала исторического и филологического обоснования ее монархической
идеи.В
своей лингвистической (этимологической) и исторической работе Екатерина
отстаивала идею древности русского языка и русской цивилизации. Она стремилась
доказать, что все современные европейские языки произошли именно от русского, и
тем самым укрепить мнение о великой роли России в современном мире.Естественно,
что, обращаясь к истории Древней Руси, она не могла пройти мимо норманнского
сюжета, поскольку не могла признать первенствующую роль иностранцев в создании
российского государства. Екатерина полагала, что к IX в. Россия прошла уже
долгий путь развития и не нуждалась в чье-либо помощи со стороны (Ивинский
2009; Ивинский 2009а).Трактат
Тредиаковского состоит из трех частей: «I. О первенстве словенского языка пред
тевтоническим. II. О первоначалии россов. III. О варягах руссах, славенского
звания, рода и языка». Именно эти проблемы были в центре идеологических исканий
эпохи, а вместе с тем, как мы видели, и Екатерины.Тредиаковский
уверен, что европейским праязыком был скифский, или словенский, от которого
позднее произошел современный русский: «<…> трудно <…> определить, были
ль Скитфы и Целты един народ или разный, хотя и способно доказать можно, что с
самого начала имели они един общий язык, названный писателями Скитфским, а от
меня Словенским <…> Авторы всемирной истории, люди весьма ученые и
благорассудительные, <…> не токмо началным быть Скитфский язык предают, но
и утверждают, что от него произошли языки, именно, Московитский, Славенский, Польский,
Датский, Шведский, Саксонский и других многих народов. <…> нет ни
стязания, ни сомнения, чтоб Московитский, то есть нынешний наш
Славенороссийский и Польский, не произошли от Скитфского <…> но Авторы
сии утверждают то ж самое и о Датском, и о Шведском, и о Саксонском и о других
многих <…>» (Тредиаковски й 1773, 12, 22-24).Кроме
того, по мысли Тредиаковского, два первых народа – Скифы и Целты – родственны и
являются прямыми предками современных славян, что очевидным образом выводится
из лингвистических данных: «И по истине, един был с самого начала у
Иафетических племен Скитфский с Целтическим языком, то есть един был издревле, но
по смешении Словенский. Доказывают сие самые первые имена Скитфов и Целтов. Что
ж знаменует Скитф? Скитф есть СКИТ и, следовательно, Скитфы суть СКИТЫ от
СКИТАНИЯ, то есть от свободного прехождения с места на место: а слова СКИТАНИЕ
и СКИТАТЬСЯ суть точно Словенские. <…> Что ж суть и Целты? Ежели
послушать греков, то они суть всадники или конники, от Келетаи или Келетои или
Келтои. Но буде поверить Германцам, то Целт есть воин или муж храбрый от Гелт.
Изрядно толко я толкую инако <…> Целт есть по-словенски Желт, а Целты, следственно,
желты, то есть народ светлорусый. <…>» (Там же, 29-32).От
скифов произошли сарматы. Для обоснования этой идеи Тредиаковский прибегает к
довольно смелым этимологическим сближениям: «Геродот повествует, что Сарматы
произошли от Скифов и Амазонок. Но и другие авторы пишут, что Амазонки
пребывали с супружниками своими чрез один токмо месяц, так что родившихся потом
дщерей оставляли они у себя, а сынов отдавали отцам, что и по Геродоту. Полагаю,
что сие было тогда, когда уже Скитфов довольно переправилось за Волгу, называемую
ими Рас, и сокращенно Ра, а Амазонки жили по Дону. Может статься, что молодые
Скитфченки, пребывая с переправившимися своими отцами, а метерей не видя, спрашивали
отцов, где б их матери были? Но отцы им и сказывали: ЗА-РА-МАТИ, то есть матери
их живут за Волгой; от чего те дети и прозваны Зараматами, или Скитфами, имеющими
своих матерей за Волгою на запад. <…>» (Там же, 40).Замечательно
прояснено значение слова «амазонка»: «Но и сами оне все вообще разглашены от
Греков Амазонами, то есть бессосечными, а в подтверждение сему знаменованию
сплетена и баснь, по Греческому тогдашнему нраву, что будто б оне себе
прижигали един сосец, дабы им способнее было из лука стрелять, но другий
оставляли для воздоения своих порождений. <…> Были оне подлинно не
Амазоны по-Гречески, но Омужоны по-Словенски, то есть были оне жены
мужественные <…>» (Там же, 42).«Доказав»
древность русского языка, который восходит к словенскому и скитфскому, Тредиаковский
старался показать зависимость от него языков романо-германской группы.Так,
названия стран восходят к славянскому источнику: «Мы находим все страны, Целтами
с начала населяемые, Словенским языком прозванные. Доведено, что Гиспания есть
Выспания. Но Луситания, ныне Португалия, будет Лишедания, или Лишедения по
лишению дня, как страна самая последняя в западе. Галлия, Целтия, то есть
Желтая, да и жили в ней народы, называемые Велокассы, от великих или многих кос
из волосов на голове <…>. Гелвеция, или правее Голветиа, ныне Швейцария, есть
Голветия или Головетия, от малого земли сея плодоносия. Что ж до Британии, то
как она не от того, что будто жители ее были названы бриты от раскрашивания
своих лиц, так и не от брюта или брита, Троянского князя, прибывшего в Британию
по разорении Трои <…> Британия есть или бродания от больших бород, или
братания от сего, что британскии Целты суть одного рода с Галлическими
<…> и потому Британия названа от братства британских Целтов <…>
Древнейший язык и на сих островах был Словенский: свидетельствует Хладония, то
есть страна хладная. Нынешняя Шотландия <…> Германию Германцы производят
от земли, населенной военными людьми, Гверре и Манн; да и говорят, что так ее прозвали
Римляне. Но нам мнится, что что и ей должно происходить <…> от
Словенского языка <…>. Итак, она есть и от Холмов Холмания, Халмания и
Алмания <…> Саксония есть как Сажония и значит сажоную от многих в ней
растущих насаждений. Излишно и упоминать о Поруссии и о Померании: обе издревле
Словенское имеют имя; Порусь и Поморие. Но и Голсации или Голстинии нынешнее
проименование также испорчено с древнего Словенского: от Колцатыя сделана
Голсация, а от Колостении Голстиния; обое ж название изъявляет, что она есть
круглый полуостров <…>» (Там же, 49-52).Даже
слово «Европа» — славянского происхождения: «Мне мнится, что имя Европы
происходит от Словенского Яропа или Яроба по обитателям, убеленным, как Ярина, то
есть хлеб яровой: итак, будет ее имя от людей белокурых. <…>» (Там же, 57).Но
и названия рекам дали тоже славяне: «Знатнейшие реки, при которых с
первоначалия пребывали Целтоскитфы и до которых распространялись в Европе, имеют
имена Словенские ж. Волга от Вологи, как многовлажная. Дон – от Тона, то есть
от глубины и тишины <…> Бористен – от бори стены, как река, срывающая
быстротою и низвергающая берега <…> Днестр, то есть днистый <…>
Дунай – от Тонаи по глубине ж и тишине <…> Нева река <…> есть от
новости, то есть Нова или Новая <…>» (Там же, 58-60).Отсюда
вывод ученого, что словенский язык – древнейший в Европе, именно от него
произошли языки восточных и западных славян, а также языки германской группы:
«Все сии произведения имен <…> единственное показание или и самое
историческое доказательство <…> что древнейший всего запада и севера
Европейского язык был один Словенский, отец по прямой черте Славенскому, Славенороссийскому,
Польскому, Чешскому, Далматскому, Сербскому, Болгарскому, Хорватскому <…>
и многим прочим; а вотчим, или лучше отец же, но с косвенной стороны, всем
Тивтоническим и Цимбрическим. <…>» (Там же, 61-62).Показав
древность русского языка, Тредиаковский обратился к другой проблеме: он хотел
опровергнуть выводы историков-западников и, в первую очередь, Байера и доказать
древность россов. При этом эта, казалось бы, сугубо научная задача приобретала
политическое значение. Ведь деятельность немца-академика воспринималась
Тредиаковским как сознательная попытка принизить значение русской цивилизации:
«Но часто поминаемый Байер в трепещущем подлинно сомнении <…> с великою
охотою <…> внушает нам, что полно сей Кий <…> не Готфический ли
король Книва. Что за повсюдное байерово тщание, приставшее от него, как
прилипчивое нечто, к некоторым его ж языка здесь Академикам, чтоб нам быть или
Шведами, или Норвежцами, или Датчанами, или Германцами, или Готфами, только б
не быть Россианами <…>» (Там же, 124).Тредиаковский
во втором «Рассуждении» утверждает, что российский народ существует с
ветхозаветных времен: «Время изъявить истину, содержимую мною. Читав писателей
не Польских токмо, но и других разных стран и языков, всех же и великих по
славе, и посредственных, равняющихся часто с первостепенными, а увидев, что они
согласно пишут о Мосохе с нашим Синопсисом, объявляю вкратце: Первое, что
Рос-Мосох есть Праотец как Россов, так и Мосхов. Второе, что Рос-Мосох есть
едина особа; и, следовательно, Россы и Мосхи суть един народ, но разные
поколения. Третие: что Росс есть собственное, а не нарицательное, и не
Прилагательное имя, и есть предъимение Мосохово; так равно, как у Римлян
Кней-Помпей, или у Иноземцов – Готлюб-Зигефрид. <…> для того что главные
над поколениями <…> давали свои имена горам, рекам и местам, назначаем мы
первое место Россам, по отдалении от Вавилонского столпа, потомкам
Рос-Мосоховым, при реке Мидской. <…>» (Там же, 76, 87). Очень важно, что
базисом истории как науки у Тредиаковского, как позднее и у Екатерины, выступает
филология, этимология.Находим
и еще одну любопытную параллель между Тредиаковским и Екатериной. Императрица
использовала историю для обоснования своих геополитических претензий (особенно
к Польше – см. раздел об Истории в «Собеседнике»). У Тредиаковского мы тоже
видим обращение к «политическим вопросам». Так, он много рассуждает о Крыме как
о месте проживания далеких предков его современников: «<…> Россаны жили к
северу между Доном и Днепром <…> В последующие времена часть из Россан
зашла в Крым, а другая осталась вне Крыма, однако ж неподалеку от него
<…> часть Россан или Россов были и жила в Таврическом Херсонесе, по свидетельству
Византийских писателей. Довольно есть вероятно, что из Таврического Херсонеса
Россияне пошли к западу. <…> Россияне при Черном море, называемом у
Преподобного Нестора Русским, между Дунаем, Днестром, Бугом и Днепром свои
селения имели. <…> в сии времена Россияне начали уже быть знатны, так что
и на самый Константинополь нападать дерзали» (Там же, 92-93, 106-109).В
этой перспективе Крым оказался колыбелью русской государственности: «Россы
переселились из Таврического Херсонеса в Европу на западный берег Черного моря,
и оттуда в 852 лето Спасителево ходили на Константинополь в силах
знаменитейшего ополчения <…> Во времена, в кои начало быть упоминаемо о
крещении Россиан, пребывали они на разных местах. Первые жилища свои имели при
Понте <…>» (Там же, 112, 116). А оттуда россы расселились по всей
восточной Европе, особенно важно указание на польские территории: «Другие
поселились в полуденнейших частях Польши близ городов Премышля и Львова. Сию
Россию Моравские писатели <…> Полуденною называют. А географы и ландкарт
издатели именуют Чермною или Красною. Есть и черная Россия: места ее суть
Волынь и Полесие, а столичный ее город – Острог, в котором произведена самая
первая Славенская библия. Третьи неподалеку от реки Днепра, на западный север
клонясь, — Россия сия называется белая. Знатнейший в ней город – Полоцк, а
столица ее есть Смоленск. Четвертые – на самом Днепре – называемые
Малороссианами. Престольный город в малой России есть Киев. Пятая и последняя
Россия, весьма славная в историях, именуется Великою <…>» (Там же, 116-117).Таким
образом, Тредиаковский формулирует принципиально новый взгляд на историю
русской культуры. Россия более не является европейской провинцией или хоть и
могучей, но азиатской империей. Россия – цивилизованная страна с богатейшей
историей, восходящей к ветхозаветным временам, и древнейшим языком, оказавшим
мощнейшее влияние на все остальные западные языки. И деятельность таких людей, как
Байер, вызывает у Тредиаковского нескрываемое возмущение. Поэтому ему не так уж
важна стройность научной аргументации: ему нужно если не доказать, то убедить
читателя в своей правоте, опровергнуть клеветнические анти-русские работы немца,
возводившего русских к шведам, а историю страны ведшего только с IX века:
«Начала Российские от Байера <…> начаты <…> для того, чтоб
Российскому имени не прежде девятого века, то есть Руриковых времен, быть
ведому. Но мы <…> представили б здесь на среду полунощных Россиан, соседей
Шведам, <…> ведомых прежде еще рождества Христова <…> Покойный муж
поревался во всякий угол мест исторических, искав подтверждения, чтоб
Россианами быть Шведам, а не нам, собственно так называемым ныне. <…>
Горвид <…> Российский царь, бывший во время Рождества Христова, всю
Швецию покорил своей державе <…>» (Там же, 134, 147).Третье
рассуждение посвящено доказательству славянского происхождения варягов.
Тредиаковский не хотел мириться с мнениями зарубежных ученых, доказывавших
чужеродность варягов россам: «Когда ж инославные Писатели изобрели за должное, по
единому самолюбию токмо, как мнится, повествовать о высокославных Варягах и, водя
своих читателей по степеням вероятности, потщились удостоверять их, что будто
сии Варяги нам чужеродные и от нас разноязычные, то мы не ободримся ль
изобресть за должнейшее, имея в том преискреннейшее участие, чтоб нам, утверждающимся
на самой, поскольку возможно, достоверности, описать наших началобытных
Самодержцев как единоязычными, так и тождеродными с нами?» (Там же, 201).Свою
задачу по реабилитации варягов Тредиаковский понимает как патриотическую миссию
по восстановлению достоинства русской монархии: «Должно, должно было давно уже
нам препоясаться силами, не токмо к воспрепятствованию не весьма удостоящихся, в
рассуждении сего, заключений, но и к утверждению и как будто ко вкореняемому
насаждению светозарной истины и непоколебимой правды. Непреоборимая Историков
наших верность толь твердейшая всем явится, что оную и чужеславные деяний
писатели, рачившие об ней или прилежнее, или праведнее. Нежели первые оные, в
достопамятных своих писаниях, утвердить не усомнились» (Там же, 202).По
мнению Тредиаковского, варяги были славянами и говорили на славенском языке:
«<…> дерзаю здесь предложить, и по мере ума моего и сил, всем
повествованием ясно показать, что именовавшиеся Варяги и те Руссы, а следовательно
Великие Князи, Самодержавствовавшие в России и пришедшие в Новгородскую державу
сначала от Варяг, имели название сие Славенское, род их был Славянский, и
вещали они языком всеконечно Славенским» (Там же, 202-203).«Доказал»
этот тезис Тредиаковский благодаря все тем же этимологическим процедурам: он
нашел корень слова «варяг», очевидно славянского происхождения: «<…>
самые первые шествия из Азии в Европский Восток, Север, Запад и Полдень не
токмо Сарматских племен, но и Целтических были с одним Словенским языком от
слова. Шествовали роды сии не все одной лавою, но станицами и частями.
Следовательно, одни из них приходили к рекам, к горам и к другим урочищам
прежде, а иные к тем же после. Пришедшие после могли ль не означить прежде
пришедших туда каким свойственным и приличным обстоятельству именем? <…>
А могло легко статься, что еще и в происходивший между первыми и последними
спор для того, что прежде пришедшие не уступали пришедшим после мест, с которых
последние сгоняли первых. Сгоняемые право свое должны были приводить и говорить,
что они прежде заняли места и потому владеют ими и обитают на них по силе
первейшего населения <…> Сие так положив, что и по разуму должно так
полагать, какое ж будет оное Словенское имя? <…> Варяг есть имя
глагольное, происходящее от славенского глагола ВАРЯЮ, значащего ПРЕДВАРЯЮ»
(Там же, 211-212).Отсюда
искомый вывод: «Итак, Великие наши девятого века Князи не были ни от варягов
Датчан, ни от Варягов Шведов, ни от Варягов Норвежцев, и ниже от Варягов
скандинавцев, да и не от Германцев <…> но от Варягов и тех Руссов по
собственному имени, а по всеобщему от Варягов Славян из Померании, населяемой
тогда народами Славенского рода и языка. <…>» (Там же, 226).Патриотический
пафос Тредиаковского, историко-филологический метод исследования, даже
некоторые конкретные сюжеты (названия европейских стран, рек) всего через 10
лет мы найдем в «Записках касательно российской истории» Екатерины. Вся вторая
половина XVIII века прошла под знаком Истории, науки, бесконечно актуальной, потому
что именно с ее помощью, как тогда полагали, можно построить по-настоящему
сильное государство. Поэтому нет ничего удивительно в том, что идеи такого
блестящего знатока отечественной культуры, как Тредиаковский, оказались
востребованы в то время, когда императрица формулировала свою монархическую
идею.Список литературы
Альтшуллер
2007 – Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова: У истоков русского
славянофильства. М., 2007.ВВ
1769 – Всякая Всячина. СПб., 1769-1770.Живов
2002 — Ивинский 2009 – Ивинский А.Д. Екатерина II и Русский язык // Русская
речь, №2, 2009. С. 77-81.Ивинский
2009а – Ивинский А.Д. Языковая программа Екатерины II: к истории журнала
«Собеседник любителей российского слова» // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. №3,
2009. С. 47-54.Митрополит
Евгений 1845 – митрополит Евгений Словарь русских светских писателей, соотечественников
и чужестранцев, писавших в России. Т. I-II. М., 1845.Орлов
1935 – Орлов А.С. «Тилемахида» В.К. Тредиаковского // XVIII век. Сборник статей
и материалов. М.-Л.. 1935.Пумпянский
1941 – Пумпянский Л.В. Тредиаковский // История русской литературы: В 10 т. Т.
III. Литература XVIII века. Ч. 1. М.-Л., 1941.Пыляев
1991 – Пыляев М.И. Старый Петербург. Рассказы из былой жизни столицы. М., 1991.Степанов
1976 – Степанов В.П. Тредиаковский и Екатерина II // Венок Тредиаковскому.
Волгоградский педагогический институт им. А.С. Серафимовича. Литературное
краеведение. Вып. 12. Волгоград, 1976.Тимофеев
1963 – Тимофеев Л.И. Вступительная статья // Тредиаковский В.К. Избранные
произведения. М.-Л., 1963.Тредиаковский
1773 – Тредиаковский В.К. Три рассуждения о трех главнейших древностях
российских. СПб., 1773.
[i]
Восходит эта идея, видимо, к Ю.Н. Тынянову: «Эту же мысль высказал Ю. Тынянов в
письме к М. Горькому 14 декабря 1931 года, говоря о Тредиаковском, «неприемлемом
в его время социально и отчасти политически и поэтому захаянном свыше меры
Екатериной» (цит.по: Тимофеев 1963, 9).Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/
