Оглавление:
1          
Общие
определения понятий «культура речи» и ”эффективность общения”.
2          
Нормативный
компонент культуры речи.
3          
Коммуникативный
компонент культуры речи
4          
Этический
компонент культуры речи.
1  Общие определения понятий «культура
речи» и ”эффективность общения”.

В основу теории культуры речи как особой
лингвистической дис­циплины предлагается положить следующее определение этой
дисциплины. Культура речи — это такой набор и такая орга­низация языковых
средств, которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных
языковых норм и этики общения позво­ляют обеспечить наибольший эффект в
достижении поставленных ком­муникативных задач.
Попытаемся доказать
необходимость каждого из составляющих этого определения. Всего их пять, в том
числе три компонента куль­туры речи: 1) нормативный; 2) коммуникативный; 3)
этический; а так­же: 4) выбор и организация языковых средств как необходимое
условие достижения нормативности, этичности и хороших коммуникативных свойств
речи; 5) эффективность общения как конечная цель культуры речи. Начнем с
последних составляющих.
Культура речи начинается
там, где язык предоставляет возмож­ность выбора и разной организации своих
средств для наилучшего достижения поставленных целей общения. Выбор и
организация языковых средств осуществляются на разных уровнях языковой сис­темы
для всех компонентов культуры речи. Вопрос о норме возникает тогда, когда есть
два и более претендента на нее: нормативное кило­метр или ненормативное килóметр,
нормативное договор или менее нормативное дóговор и т.п.
Этический компонент, с
одной стороны, регулирует в разных си­туациях общения выбор между, например,
такими ритуальными спосо­бами выражения прощания, как До свидания, Всего
хорошего, Ну, привет итп., и, с другой стороны, запрещает бранные слова для
выражения, например, эмо­ций. Для достижения коммуникативного совершенства
текста одина­ково важны и выбор, и организация языковых средств как в рамках
предложения, так и в рамках текста. Выражающие одну мысль
предложения-высказывания типа Начнутся дожди — пойдут грибки и При
условии повышенной влажности можно ожидать активного роста грибов
реализуются в текстах разной функциональной разновид­ности.
Вполне понятно, что системные
фонетические, лексические и грамматические описания литературного языка вообще
и современного русского литературного языка в частности также фиксируют литера­турную
норму, но в отличие от исследований по культуре речи в них фиксируются и те
нормы, — а их большое множество, — которые не связаны с выбором. Из этого не
следует, что описания языковой сис­темы не дают сведений о вариантах, стоящих
на границе или за границей литературного языка. Необходимо ясно представлять,
что культура речи как научная дисциплина невозможна без опоры на нормативные
словари и грамматики. Но, с другой стороны, из этого не следует и то, что
культура речи — это не самостоятельная дисциплина, а «выжимка» из
системных нормативных описаний языка. Во-первых, именно культура речи ведает
кодификацией нормы, и поэтому связь нормативных системных описаний языка и
культуры речи в ее нормативном компоненте двусторонняя. А во-вторых, и это
главное, ни одно системное описание языка не ставит своей целью определить
способы достижения максимальной эффективности об­щения.
Эффективность
общения — это тот «конечный продукт», создание которого должна
облегчить теория культуры речи при ее практическом применении. Под
эффективностью общения мы понимаем оптимальный способ достижения поставленных
коммуникативных целей. Коммуника­тивные цели общения теснейшим образом связаны
с основными функ­циями языка. Хорошо известна система функций языка,
разработанная P.O. Якобсоном. Выделяются референтная, эмотивная, магическая,
фактическая, металингвистическая (оценка языковых средств), поэтическая
функции. Уже этот простой перечень функций показывает, что цель общения —
явление сложное и многоаспектное.
Особо должна быть выделена эстетическая функция
языка, реали­зуемая в языке художественной литературы. Язык художественной
литературы нецелесообразно делать объектом культуры речи, поскольку это область
искусства со своими специфическими законами, которые резко отличаются от
законов реализации других функций языка и ко­торые поэтому изучает особая
лингвистическая дисциплина. Разные цели общения можно рассматривать как
некоторую конкретизацию функций языка. Такая конкретизация для понимания
культуры владе­ния языком является необходимой, поскольку для достижения разных
целей языковые средства и их реализация могут быть весьма различны. Так, цель
установления контакта между говорящими предполагает, прежде всего, сам факт
обще­ния, и для ее достижения не очень важно, например, такое необхо­димое для
научного текста качество, как непротиворечивость формули­ровок.
За эффективность общения отвечает в первую очередь
комму­никативный компонент культуры речи, но это не означает, что норма­тивный
и этический компоненты незначимы для эффективности обще­ния. Нарушение
нормативности может привести просто к непониманию, если, например, вместо
нормативного общеизвестного употребляется какое-нибудь малоизвестное диалектное
или жаргонное слово, но чаще в этом случае эффективность снижается по иной,
скорее прагматико-психологической, чем собственно лингвистической, причине:
ненорма­тивное употребление выдает недостаточную образованность говоря­щего и
побуждает слушающего  соответственным образом относиться к сказанному. Яркий
пример тому: авторитет многих депутатов российского парла­мента серьезно
пострадал именно от того, что эти депутаты обнару­жили слабое владение нормами
современного русского литературного языка. Аналогичным образом сказывается на
эффек­тивности коммуникации и нарушение этических норм общения: неэтич­ное
обращение к собеседнику, употребление так называемой нецен­зурной лексики и пр.
может вообще прервать общение по причине, которая в быту формулируется так:
«С этим хамом я вообще не хочу говорить».
Было бы неверным думать, что развиваемые здесь
основы теории культуры речи создаются на пустом месте. Все три названных компо­нента
культуры речи так или иначе исследовались, но эти исследо­вания, как уже
отмечалось, осуществлялись порознь и для разных целей. Этический компонент
культуры речи исследовался в другой области лингвистики — в описании языка для
целей его преподавания как неродного. И это понятно, поскольку этика общения,
этические запре­ты в разных языках различны и не могут автоматически
переноситься с одного языка на другой. В русском языке, например, намного шире,
чем и западноевропейских языках, распространено обращение на «вы».
Что же касается коммуникативного аспекта культуры
речи, то вообще русские традиционные представления на этот счет находились вне
лингвистики. Этот аспект общения, как говорилось, рассматривался и в риторике.
Хорошо известно, что риторика — одно из завоеваний ан­тичной цивилизации.
Античные риторики определялись обычно как вид искусства со строго определенной
целью — искусства убеждать. Глав­ными частями античных риторик были: нахождение
предмета, располо­жение материала, его словесное выражение.
Если оставаться на
восходящем к античной культуре понимании риторики как ораторского искусства
убеждать или более позднего понимания риторики как искусства не только устной,
но и письменной речи с разной целевой направленностью, то для теории культуры
речи, ориентированной на среднего носителя языка, такие риторики не могут
автоматически войти в качестве необходимого компонента в культуру речи как
научную дисциплину. Было бы нереальным ставить целью научить всех искусству
слова, такое искусство — удел немногих. Но, с другой стороны, нет сомнения в
том, что достижения риторических исследований для культуры речи полезны. В
частности, хорошая теория культуры речи должна не только давать основу для стан­дартных
рекомендаций по культуре речи, но и показывать, пусть и не для всех реализуемые,
пути к овладению языком как искусством. Сле­дует, впрочем, отметить и другое:
нередко в последнее время риторику понимают как нечто такое, чем в принципе
могут владеть все, и тогда в терминологическом плане понятия
«риторический» или «коммуни­кативный компонент культуры
речи» мало чем отличаются друг от друга. Мы предпочитаем термин
«коммуникативный компонент культу­ры речи» только потому, что не
хотим «компрометировать» античное понимание риторики как искусства.
Задача создания культуры
речи как особой лингвистической дис­циплины требует объединить все три
компонента культуры речи в еди­ной, цельной теоретической концепции. Один из
мотивов такого объединения уже назван: все три компонента работают на
достижение одной цели — эффективности общения. Есть и другой мотив. О каком бы
компоненте культуры речи ни говорилось, всегда имеется в виду норма, т.е. выбор
и узаконение  одного или более ва­риантов в качестве нормативного. Поэтому,
несомненно, правильным было бы называть компоненты культуры речи не просто этическим
и коммуникативным, а компонентами этической и коммуникативной нормы. И если мы
этого не делаем, то только потому, что тогда нелепо бы звучало название
«нормативная норма». Исходя из сказанного, культуру речи можно
определить как дисциплину, изучающую лите­ратурную норму и кодифицирующую эту
норму, что по отношению к нормативному компоненту практически всегда и дела­лось.
Именно нормативность заставляет относиться к культуре речи как к единой
дисциплине, а не простому конгломерату разных дис­циплин.
Как
представляется, одним из наиболее слабых мест исследований по культуре речи
является отсутствие специальной методики таких исследований, что, кстати
сказать, мешает многим культуру речи считать научной дисциплиной. Пожалуй,
можно назвать единственное исследование по культуре речи, в котором на основе
строгих статистических методов определена частотность вариантов разных уровней
языковой системы. В других случаях один из вариантов коди­фицируется как
единственный или предпочтительный либо на основе и искового чутья
исследователя, либо на основе мнения авторитетных носителей языка (ученые,
деятели культуры). 
Таким образом,
если культура речи хочет существовать как особая лингвистическая дисциплина,
необходима единая полная непротиворе­чивая теория этой дисциплины со своей
достаточно строгой методикой. Рассмотрим несколько подробнее в плане создания
такой теории компоненты культуры речи.
2 Нормативный компонент культуры речи.
С.И. Ожегов дал следующее
определение языковой нормы: «Нор­ма — это совокупность наиболее пригодных  для
обслуживания общества средств языка, складывающихся как результат отбора
языковых элементов  из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь
или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком
смысле, оценки этих элементов».
Попытаемся представить
концепцию нормы на основе трех сле­дующих оппозиций: 1)
консерватизм/динамичность; 2) безвариантность/ вариантность; 3)
всеобщность/локальность.
Идеальной можно считать
норму с левыми членами оппозиции: кон­сервативную, безвариантную и всеобщую.
Консерватизм нормы обес­печивает «связь времен»; безвариантность и
всеобщность полностью отвечают статусу литературного языка как
многофункционального языка всей нации. Однако норма с названными параметрами является
идеальной не только в значении «очень хорошая», но и в значении
«труднодостижимая» или «совсем недостижимая» в реальной языковой
действительности. Рассмотрим подробнее названные оппозиции.
Оппозиции 1 и 2 находятся
в тесном взаимодействии друг с другом. Язык постоянно развивается, и поэтому
сохранить нормы неизменными просто невозможно. Хорошо известно по работе В.И.
Чернышева и фундаментальным исследованиям, сколь сущест­венно изменились нормы
современного русского языка от А.С. Пуш­кина до наших дней. Богатый опыт
исследования динамики нормы пока­зывает, что для большинства норм существует
три основных этапа:
а) старая норма активно сопротивляется
проникновению новой нормы в литературный язык; новая норма в этом случае вообще
не норма, она не кодифицируется и, следовательно, не допускается в литературный
язык; например, старый орфоэпический словарь не признавал нор­мативным ударение
дóговор, кодифицировался только договóр;
 б) новая норма получает такое
распространение, что не признать за ней статуса нормативной невозможно; если бы
оставить ее за пределами литературного языка, то круг носителей литературного
языка оказался бы слишком узким; за пределами этого круга оказались бы носители
языка с весьма высоким общим образовательным уровнем, и литера­турный язык
просто перестал бы быть языком нации; поэтому в этот период возникает
вариантность нормы: обычно на первом этапе этого периода старая норма
признается основной, а новая — допустимой. На последующих этапах возможно
равноправие вариантов норм; в новом орфоэпическом словаре уже допускается дóговор;
в) старая норма окончательно уходит из речевой практики.
Необходимость
ввести в концепцию нормы оппозицию 3 диктуется следующими фактами. Во-первых,
существует профессиональная лока­лизация какого-либо употребления языкового
средства: в речи многих специалистов, в том числе и людей с высокой общей и
языковой куль­турой, обычны отличные от общепринятых особенности — компáс
у моряков, белок «оригинал чертежа на ватмане’ у проектировщиков, причесать
фонд «расставить аккуратно книги в библиотеке» у библио­текарей и мн. др.
 Во-вторых,
существует территориальная локализация. В обиходной разговорной речи носителей
вполне лите­ратурного языка нередко употребляются местные, часто имеющие диа­лектное
происхождение, номинации. Так, Т.И. Ерофеева установила, что наряду с
общепринятым наименованием хлеба прямоугольной фор­мы буханка в речи
жителей Москвы и Санкт-Петербурга активно используется номинация кирпичик,
а в речи пермских и челябинских информантов все формы хлеба, в том числе и
прямоугольной, именуются словом булка, тогда как у москвичей и др. это
слово обозначает только особый тип белого хлеба.
И
профессиональная, и территориальная специфика, вероятно, име­ет право на
существование в речи носителей литературного языка. Но при одном непременном
условии: носитель языка должен знать общелитературный эквивалент. Если же
носитель языка за пределами своей профессии или территории использует
специфические средства, то он ставит себя как бы на периферию носителей литературного
языка.
Особенно остро стоит  вопрос об оценке  иностранных
заимствований в русском языке. Этот вопрос обычно имеет политико-идеологическую
окраску. С одной стороны, вполне разумное требование сохранить русскую
национальную самобытность ведет к крайне ненаучному призыву искоренить уже
имеющуюся «иностранщину» в русском языке и не допускать новой. С
другой стороны, также вполне разумное требование не отгораживаться от мировой
цивилизации ведет к крайне  неоднородному потоку иностранных лексических заимствоний,
который резко возрос и потерял управляемость в 80-90-е годы.
3 Коммуникативный
компонент культуры речи

Коммуникативный компонент
культуры речи несет основную на­грузку в наиболее эффективном достижении
поставленных целей об­щения. Г.О. Винокур еще в 1929 г. писал: «Для каждой
цели свои средства, таков должен быть лозунг лингвистически культурного обще­ства».
Однако в русской лингвистике XX в. этому важ­нейшему компоненту культуры речи,
как уже говорилось, не уделялось должного внимания.
Одна из первых
попыток лингвистического теоретического осмыс­ления коммуникативного компонента
принадлежит чешским лингвис­там. В тезисах Пражского лингвистического кружка
утверждается сле­дующее: «Под культурой языка понимается четко выраженная
тенден­ция к развитию в литературном языке качеств, требуемых его специальными
функциями»  А. Едличка обосновывает необходимость выделения трех типов
норм: формационных, коммуникативных и стилистических. Формационная норма — это
то, что у нас названо нормативным компонентом, стилис­тическая норма понимается
А. Едличкой в целом традиционно. Комму­никативная норма определяется так:
«Для коммуникативной нормы… определяющим является отношение к процессу
коммуникации. Она манифестируется не только языковыми элементами, но и компонентами
неязыковыми. Она обусловлена ситуативными факторами и обстоятельствами. Ее
отношение к формационной норме определяется тем, что одним из проявлений
коммуникативной нормы служит способ дистрибуции языковых формаций в
ситуативно-коммуникативных сферах. В отличие от лите­ратурных формационных норм
коммуникативные нормы не являются кодифицированными». Большую роль коммуни­кативного,
компонента в процессе общения подчеркнул К. Гаузенблас. «Нет ничего
парадоксального в том, — писал он, — что один способен говорить на ту же самую
тему нелитературным языком и выглядеть более культурным, чем иной говорящий на
литературном языке» Однако, как справедливо подчеркивает А. Едличка, в
чешской, да и в мировой лингвистике «изучение коммуникативных норм пока
еще остается на уровне прежде всего общетеоретическом; его результатом как раз
и является формирование понятия коммуникативной нормы как самостоятельного типа
норм». На очереди, следовательно, стоит детальное всестороннее
теоретическое исследование этого, будем считать, окончательно утвердившегося
понятия и создание на его основе практических рекомендаций.
Поиск ведется в
разных направлениях. Одно из них связано с возрождением риторики и желанием
сделать ее частью лингвистики, другое — с развитием идей функциональной
стилистики. И.П. Кожина дает следующую характеристику этого направления:
‘Многочисленные исследования по функциональной стилистике
последних десятилетий с убедительностью показывают, что одним из центральных ее
понятий является понятие стилистико-речевой системности (выражения специфики
той или иной речевой разновидности отдельного целого произведения) Под речевой
системностью функционального стиля (или другой, более частной речевой разновид­ности)
понимается взаимосвязь на текстовой плоскости разноуровневых единиц (включая
текстовые) и их значений, обусловленная экстралингвистической основой
соответствующей речевой разновид­ности и выполнением общего коммуникативного
задания (цели), взаимосвязь, создающая и выражающая стилевую специфику данной
группы текстов, по сравнению с другой, и обладающая общей стилевой чертой (или
их комплексом)»
Заслуживает
внимания разработанная саратовскими лингвистами следующая методика описания
функциональных стилей: определяются основные сферы использования
функционального стиля, основная функция и та «доминанта, вокруг которой
происходит системная организация всех основных параметров стиля, его
специфических и наиболее вероятных свойств». Так, в отношении делового
стиля утверждается: «Основная сфера использования — регулирование правовых
отношений, т.е. сфера официально-деловой документации… Основная функция —
сообщение. Доминанта — точность, не допускающая инотолкований”. Научный стиль
охарактеризован так: «Сфера использования — наука, техника, обу­чение.
Основная функция — сообщение, фиксация результатов познания мира. Доминанта —
понятийная точность«. Публицистический стиль определен так: »Сфера
использования — средства массовой ин­формации, митинги, собрания, то есть вся
общественно-политическая сфера деятельности человека. Основная функция —
информативно-воздействующая». От таких исследований до коммуникативого
компонента культуры речи один шаг: необходимо определить, какая структура
текста является оптимальной для решения поставленных задач общения.
Попытку
ответить на этот вопрос предпринял Б.Н. Головин. В своем учебном пособии для
вузов он вообще предложил понимать Культуру речи как культуру коммуникации,
включая в это широкое понятие и нормативность. Культура речи определяется им по
набору ее коммуникативных качеств. Эти качества выявляются на основе
соотношения речи с некоторыми, как выражается Б.Н. Головин, нере­чевыми
структурами. К неречевым структурам отнесен сам язык как устройство,
порождающее речь, а также мышление, сознание, действи­тельность, человек —
адресат речи, условия общения. Учет этих нере­чевых структур определяет
следующие качества хорошей речи: пра­вильность, чистота, точность, логичность,
выразитель­ность, образность, доступность, действенность и уместность.
Коммуникативный
компонент культуры речи включает три основные составляющие: 1) определение цели
коммуникации; 2) определение прагматических условий коммуни­кативного акта; 3)
диктуемые целью и прагматикой основы выбора и организации языковых средств,
формирующих соответствующие тек­сты в их письменной или устной реализации.
Чтобы ввести
понятие цели в исследование коммуникативного компонента, необходимо прежде
всего четко разграничить те цели, которые определяют выбор и организацию
языковых средств, от тех целей, которые в этом процессе не участвуют или
участвуют лишь косвенным образом. Примеры такого разграничения очевидны. Так,
если ставится цель создания научного текста, то это обусловливает выбор
научного функционального стиля. Если же ставится цель не просто создания
научного текста, а диссертации на соискание ученой степени, то эта добавочная
цель уже не имеет прямого отношения к коммуника­тивному компоненту. Самое
большое, что может потребовать такая цель, — это чисто формальное соблюдение
требований к тексту, пред­ставленному на соискание ученой степени.
Система коммуникативных
целей представляется следующей. Разли­чаются пропозициональные (1) и модальные
(2) цели. Пропозициональные цели определяют фактическое содержание текста,
модальные цели — это коммуникативная уста­новка текста типа: информация,
убеждение, побуждение и т.п.. Противопоставление пропозиционального и
модального смыслов, восходящее к концепции Ш. Балли, было разработано по
отношению к смыслу предложения-высказывания. Ничто, однако, на наш взгляд, не
мешает распространить это противо­поставление на текст. Разумеется,
высказывания, составляющие опре­деленный текст, могут иметь различную
модальность, но всегда можно при этом установить общую модальную направленность
текста. К числу пропозициональных относятся следующие цели:
На самом высоком уровне
общения выделяются функциональные цели, определяющие выбор соответствующей
функциональной разновидности языка. Функциональные разновидности языка — это
совокупность текстов, служащих целям научной, публицистической и другой
коммуникации. Существуют разные типологии функциональных средств языка. На
первом, высшем, уров­не классификации выделяются три функциональные
разновидности: разговорная речь, язык художественной литературы и
функциональные стили. На втором уровне классификации функциональные стили
подраз­деляются на официально-деловой, научный и публицистический. Каждая из
функциональных разновидностей имеет свои задачи обще­ния, которые определяют ее
«языковой облик». Уже говорилось о разговорной речи как спонтанном
неофициальном общении с непосредственным участием говорящих и о языке
художественной литературы, отличительной чертой которого является эстетическая
функция.
Для хорошего владения
функциональными стилями необходима культура мышления, а во многих случаях и
культура убеждения. Дос­тичь такой культуры, особой для каждой функциональной
разновид­ности, только на языковой основе нельзя, хотя язык и играет здесь
далеко не последнюю роль. Именно отсутствие культуры мышления приводит к тому,
что в общественно-политических текстах появляется много речевых ярлыков,
главная цель которых — «заклеймить» оппо­нента. Яркий пример тому —
возникшее в последнее время противо­поставление слов патриот и демократ.
Для тех, кто называет себя патриотом, слово демократ почти
бранное. Между тем ни один словарь не толкует эти слова как антонимы. И
совершенно непонятно, почему демократы не могут быть патриотами. Вероятно,
факты по­добного рода должны быть отнесены к такой широкой области,
противостоящей истинной культуре общения, как демагогия, все больше
привлекающая внимание лингвистов. Не менее яркий пример отсутствия культуры
мышления — это тексты без ясно осознанных целей, задача таких текстов одна —
покрасоваться перед аудиторией, особенно если эта аудитория телевизионная.
Каждая
функциональная разновидность в зависимости от конкретных целей общения
дифференцируется на совокупность таких текстов, которые в значительной мере
условно можно отнести к таким функциональным жанрам, языковая реализация
которых сопровож­дается своими особенностями. В разговорной речи выделяются,
напри­мер, монологи, диалоги, стереотипы. Если говорить о научном стиле, то,
например, научный доклад и учебная лекция имеют свои языковые особенности.
Можно привести и другие примеры, но и без того вывод очевиден: создание
типологии жанров — важная задача при разработке коммуникативного компонента
культуры речи.
Существуют
такие коммуникационные пространства, которые состо­ят из текстов разных
функциональных разновидностей. В плане иссле­дования культуры речи давно уже
выделяется такой объект, как язык средств массовой информации, где могут
соседствовать официально-деловой стиль и публицистика; западная лингвистика
выделяет как особый объект язык для специальных целей. Выделение таких объек­тов
кажется вполне целесообразным, поскольку закладывает основу для разработки
рекомендаций по культуре речи специалистам, рабо­тающим в данных областях.
2.
Пропозициональное содержание текста всегда представлено в одном из модальных
планов. Широкое признание получила типология модальных смыслов, разработанная в
теории речевых актов, основы которой были сформулированы в широко известных
лекциях Дж. Остина «Слово как действие». Согласно этой теории
модальность выс­казывания может быть выражена особыми перформативными глаголами
в первом лице настоящего времени, непосредственно осуществляющими модальный
замысел (действие) говорящего: я информирую, я требую, я спрашиваю и
т.д. Вероятно, по отношению к каждому тексту можно подобным же образом сформу­лировать
его модальную цель. Например, модальная цель научного доклада и
публицистической речи может быть одна — убедить в чем-либо. Основная модальная
цель таких официально-деловых жанров, как кодекс законов и инструкция по
использованию бытовой техники — предписание. Каждая модальная цель требует
своих языковых средств выражения. Эти средства, выступая в разных
функциональных разно­видностях и в их разных функциональных жанрах, могут иметь
как общие, так и специфические характеристики.
Выбор и организация языковых
средств зависят не только от про­позициональных и модальных целей, но и от тех
прагматических условий, в которых проходит коммуникация. Суть прагматики заклю­чена
в емкой формуле: адресант — ситуация — адресат. Главным в праг­матике общения
является явная ориентация адресанта на те многие характеристики адресата,
которые определяют языковые особенности текста. Было бы неэффективно, например,
просто использовать научный стиль в жанре лекции; необходимо по возможности
точно пред­ставлять степень научной подготовленности аудитории, степень зна­комства
ее с проблематикой лекции и др. Как кажется, одними из первых, кто осознал роль
характеристик адресата, были создатели япон­ской теории «языкового
существования», знакомству с которой русская лингвистика обязана Н.И.
Конраду. Один из исследователей этой теории, С.В. Неверов, справедливо пишет:
«Отправной пункт исследо-наний направления языкового существования — получатель
массовой информации, исчисление его общей речевой нагрузки, анализ всех его
речевых действий, оценка их правильности, учет всех типов речевых произведений
общества и поиск путей защиты. Это, как нам кажется, приводит к новому
расширенному понятию культуры речи. Если в европейской и, в частности, в
советской традиции теория культуры речи восприни­мается как проблема соблюдения
нормы литературного языка, как проблема владения стилем речевого произведения,
т.е. изучается внут­ренняя сторона высказывания, то японские исследования в
области язы­кового существования имеют в виду главным образом внешнюю сто­рону
общения, с которым выступают индивиды — создатели и получа-юли высказываний».
Приведем только некоторые рекоменда­ции по технике говорения, которые не
оставляют сомнения в важности прагматики общения: «в процессе говорения
следует постоянно анализи­ровать слушателя и его реакцию, стремясь повысить
эффект коммуни­кации«, »избегать ставить себя в центр
высказывания«, »красноречие — не обязательное условие успеха
высказывания. Практика коммивояжеров показывает, что большего успеха добиваются
менее красноре­чивые. Красноречие часто вызывает подозрительность
слушающего».
К числу
важнейших прагматических характеристик коммуникатив­ного компонента культуры
речи, если попытаться обобщить опыт исследований в этой области, следует
отнести: 1) соответствие цели коммуникации адресанта и ожиданий от коммуникации
адресата; 2) точное понимание речевых характеристик адресанта и адресата в
данной ситуации; 3) учет частных прагматических характеристик адре­санта и
адресата.
1. Широкое развитие
лингвопрагматических исследований, в том чис­ле и в плане уже упомянутой теории
речевых актов, позволило выявить ряд факторов, имеющих непосредственное
отношение к ком­муникативному компоненту культуры речи. Общение может быть
эффективным только в том слу­чае, если иллокуция соответствует перлокуции:
адресант спрашивает — адресат может и хочет ответить; адресант информирует —
адресат нуждается в информации и усваивает ее и т.п. Если же гармония илло­куции
и перлокуции разрушена, эффективность коммуникации может понизиться и дойти до
нуля: «меня информируют, но мне эта инфор­мация не нужна, и я просто не
буду слушать это».
2. Ситуация общения как
важный прагматический фактор опре­деляет выбор одной из тех присущих участнику
коммуникации ролей, которую он должен исполнить в данной ситуации, например
отец в общении со своим ребенком, руководитель производственного подраз­деления
в общении с подчиненными, покупатель в общении с продавцом и т.д. Один из
создателей теории речевых актов, Дж.Р. Серль, при классификации последних
выделяет такой параметр: «различия в статусе или положении говорящего и
слушающего в той мере, в какой это связано с иллокутивной силой
высказывания«. Этот параметр пояс­няется следующим примером: »Если
генерал просит рядового убраться в комнате, — это, конечно, команда или приказ.
Если же рядовой просит генерала убраться в комнате, то это может быть советом,
предло­жением или просьбой, но не приказом или командой». Не менее важно
учитывать роли адресанта и адресата и при создании тек­ста. Яркий негативный
пример в этом плане дает современная рос­сийская парламентская деятельность: в
парламенте от депутата ждут деловых аргументированных выступлений, взамен же их
часто звучат публицистические речи в наиболее одиозном митинговом исполнении.
Всякое отклонение от ожидаемой в данной коммуникативной си­туации роли снижает
эффективность общения.
3. Частные прагматические
характеристики участников коммуни­кации чрезвычайно разнообразны и
многоаспектны. В этом убеждают работы психологов, посвященные проблемам
эффективности общения. Большую популярность — и не только в научной среде —
получили рекомендации по эффективности общения Д. Карнеги, основанные на учете тонких психологических особенностей адресата и адресанта.
Напомним только некоторые.
Вот правила, «соблюдение которых позволяет склонить людей к вашей точке
зрения«: 1) »единственный способ одержать верх в споре — это
уклониться от него«; 2) »проявляй­те уважение к мнению вашего
собеседника. Никогда не говорите чело­веку, что он не прав«; 3) »если
вы не правы, признайте это быстро и решительно«; 4) »с самого начала
придерживайтесь дружелюбного тона»; 5) «заставьте собеседника сразу же
ответить вам «да»»; 6) «пусть польшую часть времени говорит ваш
собеседник«; 7) »пусть ваш собе­седник считает, что данная мысль
принадлежит ему«; 8) »искренне старайтесь смотреть на вещи с точки
зрения вашего собеседника»; 9) “относитесь сочувственно к мыслям и
желаниям других»; 10) «взывайте к более благородным мотивам»; 11)
«драматизируйте свои идеи, по­пинайте их эффектно»; 12)
«бросайте вызов, задевайте за живое». А вот некоторые правила, «соблюдение
которых позволяет воздействовать на людей, не оскорбляя их и не вызывая у них
чувства обиды«: 1) »начинайте с похвалы и искреннего признания
достоинств собеседника«; 2) »указывайте на ошибки других не прямо, а
косвенно»;
3) «сначала поговорите о собственных ошибках,
а затем уже крити­куйте своего собеседника«; 4) »задавайте
собеседнику вопросы вместо того, чтобы ему что-то приказывать»; 5)
«давайте людям возможность спасти свой престиж»; 6) «выражайте
людям одобрение по поводу малейшей их удачи и отмечайте каждый их успех».
Работы Д. Карнеги не
принадлежат к числу строго научных исследований, что, впрочем, нисколько не
умаляет их достоинств. Автор как бы, предлагает читателю самому на примере
известных исторических личностей и не очень известных людей искать пути
реального осуществления правил. Возможны, однако, и научно обоснованные
языковые рекомендации по применению правил Д. Карнеги.
 Предпринимаются в этом
плане и достаточно строгие собственно научные психологические разработки.
Назовем только одну из них. В книге, рассчитанной для внутриведомственного
пользования на телевидении, разрабатывается в целях эффективности
телевизионного общения со зрителем метод экспериментальной аудитории, который
опреде­ляется как «метод анализа целостной среды в системе массовой комму­никации,
причем становление этой среды осуществляется в четырех ее аспектах:
когнитивном, аффективном, поведенческом и экологическом».
По-видимому, в каждом
достаточно развитом тексте есть языковые Средства трех видов: а) такие, которые
являются нейтральными для данной функциональной разновидности и не могут быть
замещены специфическими для нее средствами; в этом случае задаваемая
параметрами позиция является для таких средств слабой; б) такие, которые дают
специфику данной языковой сферы, или в) такие нейтральные средства, которые
могут быть замещены специфическими. В случаях (б) и (в) задаваемая параметрами
позиция является сильной. Простей­ший пример из области лексики: специальный
термин, соответствую­щий тематике текста, в научном стиле занимает сильную
позицию; сильной будет и позиция нейтральной дескрипции, если она выступает
вместо термина; нейтральное же логическое средство, не имеющее специфического
соответствия в научном стиле, например глагол быть, в этом стиле
находится в слабой позиции.
Должна быть поставлена
задача: определить и систематизировать набор всех специфических для данной
функциональной разновидности средств и всех средств, способных замещаться
специфическими, т.е. тех средств, способных занимать сильную позицию.
Определение систематизированного набора специфических для данной функциональной
разновидности средств — это та задача, которая решается, как уже было сказано, в русле функциональной
лингвистики. Это, следовательно еще не собственная задача культуры речи.
Собственной же задачей определения культуры владения функциональными
разновидностями и  кажется следующая: определить ту пропорцию между
взаимозамещаемыми нейтральными и специфическими средствами в сильной позиции, а
также ту пропорцию между разными специфическими средствами, которые
соответствуют понятию хорошего стиля. Ставя в центр следования коммуникативного
компонента культуры речи эти пропорции, мы исходим из чисто эмпирических
наблюдений: большинство текстов разной функциональной направленности оставляют
впечатление несовершенства, если они перенасыщены специфическими для них
средствами, и оставляют впечатление функционально-стилистической
неопределенности, если этих средств недостаточно.
Естественно, для выявления
функционально маркированных средств необходимо их исчисление на всех уровнях
языковой системы В этой связи актуально широкое развитие функциональных
исследований в |направлении от смысла к способам его выражения с распределением
этих способов по функциональным разновидностям.
Наиболее трудоемкой
представляется задача выявления тех язы­ковых средств и их организации, которые
обеспечивают прагматиче-• кие потребности общения. В решении этой задачи пока
делаютсятолько первые шаги. Отметим, в частности, попытку Е.М. Верещагина
ввести такое важное для понимания организации текста понятие, как тактика его
развития с явным учетом восприятия текста адресатом. Заслуживает внимания опыт
сопоставления в плане восприятия участниками коммуникации полемических текстов
Л.А. Шкатовой. Сравниваются, например, такие зачины, как: 1) Вы не правы (совер­шенно
не правы, абсолютно не правы, несомненно не правы; оши­баетесь, глубоко
ошибаетесь; заблуждаетесь, вводите в заблуждение; лжете, сознательно лжете…),
и я вам сейчас это докажу! и 2) Наши позиции не совпадают (мы расходимся во
мнениях, я не могу согласиться с вами, мне трудно признать вашу правоту, я
придержи­ваюсь другого мнения…), но, возможно, я ошибаюсь. Такие способы
убеждения, как: 1) — Я абсолютно убежден в том, что…/ -Нет ни­какого
сомнения…/ — Не будете же вы спорить…/ — Никто не станет отрицать…/ — Все
согласятся…/ — Только глупый человек не поверит…/ — Одни дураки станут
доказывать… и 2) — Надеюсь, мы с вами вместе заинтересованы в том, чтобы
найти правильное решение…/ — Я убеж­ден в своей правоте, но допускаю, что
другая точка зрения имеет право на существование./ — Каждый может ошибаться, и
я хотел бы лучше понять ваши доводы, потому что моя позиция представляетсямне
справедливой. Л.А. Шкатова, естественно, отдает предпочтение второму
вари­анту.
В большой
работе Л.Г. Кайды анализируются важные для публи­цистического текста языковые
средства, позволяющие читателю не только понять текст, но и обнаружить
соответствующий подтекст. Список интересных наблюдений в этой области можно
было бы без труда продолжить, но и упомянутых работ достаточно, чтобы понять:
какой-либо единой методики в этом поиске нет. Не ставя себе целью предложить в
деталях такую методику, сформулируем только ее осно­ву. Полезно, на наш взгляд,
идти от ясно заданной прагматической ус­тановки, используя на первых порах
формулировки в духе Д. Карнеги, к разным языковым способам ее существования,
сразу же отсеивая те, которые могут вызвать протест адресата, а все другие
распределяя по функциональным разновидностям языка и их жанрам.
Следует
подчеркнуть, что создание совершенных в коммуникатив­ном аспекте текстов —
процесс творческий: не может быть рекомен­довано готовых формул, шаблонных
заготовок текстов, за исключе­нием, как уже говорилось, только некоторых
реализации официально-делового стиля. Более того, если бы мы задались все же
целью пред­ложить такие формулы, то это была бы антикультурно-речевая задача. К
одной и той же цели можно с равным успехом идти разными путями, оставаясь в
пределах одной функциональной разновидности. Способ­ность к разнообразию в
построении текстов, умение создать и утвер­дить свой «речевой почерк»
— важный показатель общей речевой куль­туры носителя языка. Поэтому
практические рекомендации по овла­дению коммуникативным компонентом культуры
речи должны остав­лять свободу для творчества.При разработке коммуникативного
компонента встает чисто методи­ческий вопрос: как определить, какие тексты
являются образцовыми и M»i ут поэтому служить материалом для «извлечения» из них
коммуни-йтивного компонента культуры речи? При решении этого вопроса юдель
экспертной комиссии по определению нормы неприемлема. |цснка качества текста
требует определенных лингвистических знаний Г безупречного языкового вкуса.
Поэтому в экспертную комиссию по оцгнке текста кажется целесообразным привлечь
двух лингвистов и днух признанных мастеров в построении текстов определенной
функ­циональной направленности. Что же касается интересов среднего носи­теля
языка, то их можно учесть в формулировке вопроса, который Пудет предложен экспертом.
Вопрос предлагается следующий: «Счи-«I»nr«i»c ли Вы, что данный текст
отвечает стандартным требованиям, Предъявляемым к текстам данной функциональной
направленности и Hdiilpa?». В этом вопросе ключевым является слово стандартный,
что Исключает завышенные требования к тексту. Вероятно, для анализа Стоит брать
лишь те тексты, которые получат только положительные оценки.
4 Этический компонент
культуры речи.
Этический компонент
культуры речи предполагает решение двух разных по своей сути задач: 1) кодификация
в качестве нормативных способов выражения, в том числе и формул, модальных
Целей общения (приказ, просьба, вопрос и т.п.), включая и способы обращения
друг к другу участников коммуникации; 2) определение нормативности
заимствований литературного языка из разного рода жаргонов и арго, которые уже
были определены вслед за акад. Д.С. Лихачевым,
как средства «примитивного общения и в которых содержится множество
таких компонентов, которые оцениваются как неэтические». Рассмотрим
подробнее каждую из задач.
Этика общения не случайно
в качестве основной задачи включает кодификацию способов выражения модальных
смыслов, поскольку модальный смысл — это проявления «я» участников
коммуникации, и в зывисимости от того, как выражается это «я», зависит
то, какие взаимоотношения устанавливаются между адресатом и адресантом:
дружеские или официальные, уважительные или нет и т.д. Только в том случае,
если этика отношений соответствует представлениям о них участников общения, — а
эти представления формируются общими этическими установками общества, — общение
может быть эффективным.
Когда Г.П. Грайс
разрабатывал свои коммуникативные постулаты, то отдлавал себе полный отчет в
том, что «существуют постулаты и иной природы (эстетические, социальные или
моральные — такие, как, на­пример, «Будь вежлив..»)».
В исследовании модального
этического компонента, как и при разработке коммуникативного компонента, можно
надежно опереться на историю речевых актов и на прагмалингвистичеекие идеи.
Если теория речевых актов при разработке коммуникативного компонента требовалаа
интерпретации по отношению к тексту, поскольку эта теория оперирует
высказываниями, то при исследовании этического компо­нента эта теория работает
непосредственно. Задача представляется Достаточно простой. На входе в исследование
вводится список мо­дальных заданий, по отношению к ним исчисляются все языковые
способы их выражения с учетом способов обращения. В число способов выражения
должно быть включено и то, что в теории Речевых актов получило название
косвенного речевого акта, пример:
Передайте мне, пожалуйста, вилку (прямой речевой акт) и Не
могли 6\,i вы (вас не затруднит) передать мне вилку (косвенный речевой
акт). Модальные значения и языковые способы их выражения, а также спо­собы
выражения обращений легко исчислимы и представляют закры­тий легко обозримый
список. Дальнейшая работа с этим списком сос­тоит в том, чтобы распределить все
способы по языковым разновид­ностям с учетом прагматических показателей.
Ведущая роль принад­лежит следующим прагматическим факторам: официальная/неофи­циальная
ситуация, обычно диктующая выбор функциональной разно­видности (разговорная
речь или, в зависимости от тематики, один из функциональных стилей); роль в
коммуникации; возраст; социальное Положение; степень знакомства адресата и
адресанта. Эти показатели могут оказывать разное, иногда перекрывающее друг
друга, влияние на выбор этических формул.
Поясним это на таком
примере. Между руководителем и подчи­ненным в официальной ситуации обычно
обращение на «вы» и по имени и отчеству, но давнее их знакомство,
приятельские отношения в неофи­циальной обстановке могут позволить обращение на
«ты» и по «сокра­щенному» имени (Миша, а не Михаил)
в официальной обстановке, прав­да в узком кругу; на больших собраниях, чтобы
избежать обвинений в панибратстве, предпочтительны стандартные обращения на
«вы» и по имени и отчеству. Следует заметить, что часто в
определенных микро­коллективах (производственных, партийных, общественных и
т.п.) су­ществует своя этика общения, которую не выносят за пределы этого
микроколлектива. В одном коллективе, например, возможно обращение старших по
возрасту сотрудников к младшим на «вы» и только по име­ни, в другом —
по имени и на «ты». Естественно, что диктовать какую-то единую норму
в этом случае нецелесообразно и просто бесполезно. Важно только одно: взаимное
согласие относительно принятого этикета общения. Другое дело — общение в
больших аудиториях. В этом случае нарушение стандартных этических правил
общения недопустимо. Приведем негативный пример. Одно тогда чрезвычайно высоко
поставленное лицо в телевизионной передаче обращалось к корреспон денту и к
своему, также именитому, но рангом ниже, собеседнику на «ты» по имени (Игорь, Руслан}, в то время
как и корреспондент, и второй собеседник обращались к этому лицу исключительно
на «вы» и по имени и отчеству (Геннадий Иванович). Грубое
нарушение этики общения здесь несомненно, что не преминула отметить одна из
газет.
Несмотря на то, что
литературный язык стремится изолировать себя от жаргонов и арго, полная
изоляция невозможна. Границы жарго­нов и литературного языка особенно часто
нарушаются теми, кто одновременно является носителем литературного языка и
жаргона. Пополнение литературного языка, прежде всего его лексики, за счет
Названных нелитературных образований — процесс реальный. Его регулирование —
важная задача, решением которой «ведает» этический компонент культуры
речи.
Следует отметить, что в
определении понятий «жаргон» и «арго» нет единства: один и
тот же объект, например язык воров, обозначают и как воровской жаргон, и как
воровское арго. Существуют, однако, как кажется, вполне оправданные попытки
«развести» эти понятия. Ерофеева пишет: «Изучение арготических
элементов в аспекте социально-психологической характеристики говорящих
позволяет по-новому взглянуть на природу арго… Природа «языка»
этого социального диалекта, появление лексических единиц в нем связаны не
столько социальными запросами, сколько с «ущербной психологией»
деклассированных. Именно в этом мы видим отличие арго от жаргона, считая первое
социально ограниченным типом речи, тайным и условным по отношению к остальному
обществу, а второе — социально-речевым стилем, вызванным к жизни экспрессивными
целями и задачами».
В этом различии
есть рациональное зерно: цель жаргона — выделить себя и себе подобных за счет
особой экспрессии выражения, часто весь­ма неумело и безвкусно достигаемой
(достаточно в этом плане вспомнить жаргонные англицизмы типа спикать
«говорить», лукать «смотреть» и т.п.); задачи же остаться непонятыми
«рядовыми» носителями литературного языка носители жаргона обычно не
ставят, одна же из основных целей арго — тайный язык. Поэтому нельзя
отрицать, что в жаргонном мусоре могут попадаться и удачные находки, способные
войти в литературный язык. Интересно отметить, что Т.И. Ерофеева слова типа общага
«общежитие», стипа, стипуха «стипендия», универ ‘университет’, мед
«медицинский институт», культура «институт культуры», война, войнушка
«военная подготовка» относит к студенческому жаргону, а Е.А. Земская подобные
усеченные существительные (пред «председатель», фак «факультет», диссер
«диссертация», та же стипа) рассматривает как разговорные, т.е.
литературные. У ар­готизмов шансов попасть в литературный язык намного меньше
именно по этическим мотивам: ср., например, арготические эквиваленты глагола украсть:
вербануть, взять, выкрутить, наблындить и т.п..
Не следует
обходить молчанием и проблему русского мата. Кажется очевидным, что любая
экспертная комиссия воспротивится допуску это­го языкового феномена в
литературный язык, несмотря на его широ­чайшее распространение среди людей,
находящихся за гранью носи­телей литературного языка. Однако ситуация не столь
проста, как кажется. Вот один из симптоматичных примеров. «18 августа… 16.50
— Форос (дача Президента в Крыму): сюда прибыла группа заговорщи­ков, с ними
начальник управления Комитета госбезопасности Плеханов, потребовав от
Президента сложить свои полномочия. Как сообщает газета «Коммерсант»
со ссылкой на народного депутата В. Лысенко, Михаил Горбачев назвал их
мудаками. Позже Президент не опроверг это, но уточнил, сказав, что послал их
туда, куда обычно посылают русские люди» («Союз», специальный выпуск,
август 1991 г.).
Вероятно, можно
констатировать, что в некоторых замкнутых, по преимуществу мужских,
микроколлективах, члены которых, выходя за свой круг, показывают себя
достаточно компетентными носителями литературного языка, сквернословие
считается особым шиком. И, разу­меется, никакие запреты службы языка не
способны повлиять на это общение «в узком кругу». Задача науки —
обратить внимание на су­ществование такого явления, все остальное — дело
общественности.
В заключение
хотелось бы обратить внимание на следующее. Мы попытались представить
достаточно полную и цельную теорию куль­туры речи как особой лингвистической
дисциплины. Эта теория строи­лась не как «нечто в себе», а на общем
фоне развития современной лингвистики с привлечением многих понятий и
разработок из смежных дисциплин и теорий: теории литературного языка,
функциональных лингвистических исследований, теории речевых актов, исследований
лингвистической прагматики, социолингвистики и пр. Мы отдавали себе полный
отчет в том, что такая широкая опора на достижения совре­менной лингвистики
таит в себе опасность создания не единой непро­тиворечивой теории культуры
речи, а некоторого эклектичного набора разных концепций и методов. Как уже
говорилось, мы видели единство предложенной теории культуры речи в ее
ориентации на одну цель — эффективность общения, достижение которой возможно
для средне­го носителя языка.
Список использованной
литературы:
·    
Культура
русской речи и эффективность общения, Граудина Л.К., Ширяев Е.Н., М: Наука,
1996.
·    
Типы
норм языковой коммуникации, Едличка А., М: Прогресс, 1988.
·    
Как
завоевать друзей и оказывать влияние на людей. Как вырабатывать уверенность в
себе, выступая публично. Карнеги Д. [Б М.] Дело, 1988.
·    
Ожегов
С.И. Очередные вопросы культуры речи.
·    
Логика
и речевое общение, Грайс Г.П., М., 1985.