ЛЕРМОНТОВИАНА ВО ФРАНЦУЗСКОЙ

ИСТОРИОГРАФИИ.
            Наша попытка обзора изучения творческого
наследия М.Ю.Лермонтова во Франции не носит всеобъемлющий характер. Мы
ограничимся анализом лишь тех изданий, которые поступили в наше распоряжение в
последние годы. И в этой связи хочется вспомнить с признательностью имя
профессора Канского университета, лектора Школы при Лувре и консультанта
Канского исторического музея, господина Кристиана Пиле, благодаря которому нам
стали доступны новейшие и достаточно редкие французские издания, касающиеся
изучения русской литературы, и, в частности, творчества и биографии
М.Ю.Лермонтова.
            Наиболее
ранним упоминанием о Лермонтове во Франции надо, по-видимому, считать сочинение
А.де Кюстина «Россия в 1839 г.» (Париж, 1843), где говорилось о ссылке поэта
без упоминания его имени, а  также обращение А.А.Столыпина (1816-1858) к
переводу романа «Герой нашего времени», опубликованному им осенью 1843 года в
парижской газете «Democratie
pacifique» (29 сентября — 4 ноября) под
названием «Un heros du ciecle, ou les
Russes au Caucase». Последний снабдил
свой французский перевод надписью, на которую в свое время обратил внимание
Б.М. Эйхенбаум [1], 
и которая гласила о том, что автор романа погиб на Кавказе на дуэли «причины
которой остались неизвестными». Упорное же молчание самого А.А.Столыпина по
поводу этих причин многих наводило на мысль о том, что здесь, возможно, кроется
нежелание обнародовать интимную страницу биографии поэта. Кстати, версия о том,
что причиной дуэли была защита чести сестры Н.С.Мартынова Натальи, до сих пор
научно не опровергнута, а утверждение о политической подготовленной дуэли
Лермонтова и его противника не выдерживает критики уже потому, что даже из-за
кратковременности пребывания Лермонтова в Пятигорске в 1841 году подобную дуэль
«подготовить» было невозможно.
            Один
из эпизодов жизни самого А.А.Столыпина во многом может объяснить интерес к
исследованию русской темы вообще и творчества М.Ю.Лермонтова в частности
известного французского литературоведа Эжена-Мельхиора де Вогюэ. Эту историю
можно узнать из «Старой записной книжки» кн. П.А.Вяземского2, который,
находясь в Лионе, 8 июня 1859 г. записал: «Кончил вечер до полуночи в театре:::
Я сидел в креслах и со мною было приключение вроде маскарадного; за мною сидела
довольно приятной наружности дама с маленьким мальчиком. Я вообще в публичных
местах не задираю разговора; но тут попросил я у нее программы, которой не мог
достать в театре. Разговор слегка завязался. Она сказала мне, что как только я
вошел в театр, признала меня за русского. – Благодарить ли мне или обижаться? –
спросил я. – Конечно, благодарить, — отвечала она, — потому что я очень люблю
русских.
            Говорила
она мне о графине Бобринской – польке, которую знала во Флоренции и с которой
она в переписке. Про себя сказала. Что она смесь разных народностей:
английской, итальянской и французской. Дал я ей свою карточку. Она спросила: —
Да Вы, однако же не муж Вяземской, урожденной Столыпиной?
—     
Нет, – отвечал я, — муж ее моложе
и он мой сын.
—     
Ваше имя знаю теперь, а своего
сказать не могу.
—     
Как так?
—     
Vous trouveriez mauvais
que je sois au spectacle, mais je n’y suis venue que pour amuser un
peu mon enfant.3
     Я
ничего не мог понять в этой таинственности. Тут пошел разговор совершенно            маскарадный.
Я был налицо, а собеседница моя под маскою и в домино. 
     Вдруг блеснула во мне догадка, что это та женщина, с
которою Монго Столыпин    был в связи во Флоренции и на руках которой он умер. –
Я сказал ей, что угадал ее.
     — Если меня Вы и
угадали, то все-таки в том не признаюсь.
Спросил я ее, знает ли она сенатора Халанского.
Отвечала – «знаю». Это разрешило весь вопрос. Халанский был во Флоренции при
смерти Монго и говорил мне в Марселе много хорошего о ней – как она ходила за
больным и о ее бескорыстии. После сказала она мне, что приехала в Лион для
детей своих, кажется, сошлась опять с мужем и тещею своей – по крайней мере
дозволено ей видеть детей,  — старшего отдает в коллеж  и т.д. Может быть
приедет она в Россию с графиней Бобринской4, которая приглашает ее с
собою месяца на два или на три. Она принадлежит к хорошей фамилии. Муж ее, граф
Вогюэ, имеет поместье недалеко от Лиона. В ней много приветного и
простодушного. Красавицею она мне не показалась. Это одна из тех женских натур,
которая мягкостью и восприимчивостью своею способна увлекаться и падать.
Предопределенная добыча сердечного романа. Можно сожалеть о подобных женщинах,
но осуждать их совестно. Я уверен, что в связи с нею Монго отдыхал от долгой,
поработительной и тревожной связи своей с **…5. 
Графиня Вогюэ
Генриетта-Христина, урожденная Андерсон (1824 – 1910), жена графа Рафаэля де
Вогюэ (1817 –1901), была матерью Эжена-Мельхиора де Вогюэ, известного
французского писателя и исследователя русской литературы. Во
время событий, описанных  П.А.Вяземским, т.е. в 1859 г., ему было 11 лет.
И.Гальперин-Кампинский в своей работе “Русоведение во Франции” (“Русская мысль”,
1894. -№9, отд. 2, 37) сообщает, что он обратился к Вогюэ с прсьбой поделиться
причинами, побудившими его избрать предметом  своего исследования русскую тему.
В ответном письме Вогюэ, указывая причины общего порядка, пишет: “Вы требуете
от меня некоторых более точных сведений для статьи о литературных отношениях обеих
стран. Я не склонен распространяться о биографических подробностях, могущих интересовать
только моих близких…” Я ничего не мог понять в этой таинственности. Тут пошел
разговор совершенно маскарадный. Мать, покинувшая семью ради русского, и брак
Мельхиора де Вогюэ с русской объясняют эту фразу.
      Ежен-Мельхиор
де Вогюэ сыграл исключительно большую роль в истории изучения русской
литературы во Франции. Будучи с 1888 г. членом Французской академии наук, он
популяризировал русскую литературу в Европе. В своем труде “Русский роман”,
изданном в 1886 г., писал об искренности Лермонтова и совершенстве поэтической
формы его стихов, “шедевров пламенной нежности или грусти”, многие особенности
которых ускользают в переводе. “Лермонтов-прозаик, — отмечал Вогюэ, — не
уступает Лермонтову-поэту”. В целом же. Он считал, что русская литература,  в
лице своих романистов, опередила Запад вместо того, чтобы плестисьза ним.
Русский роман реалистичен, но “русские защищают дело реализма новымии, на мой
взгляд, — добавляет Вогюэ, — лучшими аргументами, нежели их западные соперники”.
Вместе с тем. Надо отметить тот своеобразный факт, что русская литература
подавалась, как некая экзотика, знакомящая с загадочной для европейца “русской
душой”. Лермонтов же в это самое время выдвинул великое утверждение  том, что “история
души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее
истории целого народа…” Наверное, именно
В этих
словах ключ к содержанию лермонтовского произведения первого в России “аналитического
романа”, каким назвал его Б.Эйхенбаум.
      Впоследствии
появятся и общие обзоры истории русской литературы, ряд сборников критических
статей6. То есть постепенно русская литература
делается предметом широкого внимания французских читателей.
      Но
первым русским писателем, обратившим внимание европейского, в особенности,
французского, читателя на русскую литературу, считался И.С.Тургенев. В 60-70
годах Тургенев был неутомительным пропагандистом творчества русских писателей,
в частности – Лермонтова, за рубежом. При участии Тургенева были изданы в 1865
году и 1868 году на русском и немецком языках альбомы романсов П.Виардо на
стихи русских поэтов, в том числе Лермонтова: “Ветка Палестины”, “Казачья
колыбельная песня”,  “Утес”, “Русалка”. В 1864 г. Тургенев И.С. и П.Мериме
перевели на французский язык прозой поэму “Мцыри” с предисловием Тургенева, в
котором кратко сообщались биографические сведения о Лермонтове. Рекомендуя
французским читателям перевод “Мцыри”, Иван Сергеевич указывал на “необыкновенную
силу” поэмы. Н так давно мы получили  из Франции знаменитые  “Тургеневские
тетради”, как называются периодические издания, выпускаемые французским музеем
Тургенева. Одна из них (№ 15 за 1991 год) полностью посвящена М.Ю.Лермонтову. В
ней воспроизводится изображение картины поэта “Крестовая гора”, подлинник
которой хранится в музее “Домик Лермонтова” в Пятигорске, и рассказывается об
экспозиции, организованной в тургеневском музее во Франции, посвященной молодым
гениям человечества: Лермонтову, Рэмбо и Моцарту. В витринах экспозиции  были
представлены переводы из Лермонтова Ивана Тургенева и Луи Виардо, “Мцыри” –
первая публикация 1865 г. (работа, выполненная Тургеневым при содействии
П.Мериме), ташка Лермонтова, хранящаяся в частной коллекции во Франции, издания
переводов Лермонтова на французский язык и даже монета достоинством в один
рубль, выпущенная у нас в стране в 1889 году.
      Как
мы видим, вклад И.С.Тургенева в популяризацию творчества М.Ю.Лермонтова во
Франции действительно достаточно весом. Можно также вспомнить, что в 1875 г.,
когда вышел перевод “Демона” на английский язык”, Тургенев отозвался на это
событие рецензией, отметив, что перевод поэмы Лермонтова в стихах “составляет
подвиг немалый”. В эти дни он постоянно упоминает имя Лермонтова (часто рядом с
именем Пушкина) в письмах, речах, статьях. На одном из последних в его жизни
литературных вечеров в Париже в 1881г. Тургенев выступил с чтением “Пророка”
Пушкина и “Пророка” Лермонтова.
      К
началу 900 годов появляются труды по лермонтоведению серьезного характера. В
1914 году исследование о Лермонтове стало темой докторской диссертации Эжена
Дюшена. Это было явление значительное. Дюшен – автор книги “Лермонтов, его
жизнь и творчество”, вышедшей в Париже в 1910 году. Кстати, лермонтовский музей
в Пятигорске располагает этим изданием. Русский неполный перевод этой книги – “Поэзия
Лермонтова в ее отношении к русской и западной литературам” – был опубликован в
Казани в 1914 году. То есть французское русоведение продолжало завоевывать себе
достойное место и признание.
      В
отличие от вышеупомянутой монографии, с которой должны считаться и русские
литературоведы, в 1952 г. появляется беллетризованная биография поэта Анри
Труайа “Странная судьба Лермонтова”7. В 2000 г. в Санкт-Петербурге вышел
перевод этой книги, сделанный Ю.Соколовым8. Русскому читателю
сегодня действительно интересен честный и сочувственный рассказ о великом
поэте, как взгляд со стороны, позволяющий избавиться от стереотипов. В то же
время, когда мы говорим о том, что необходимо разрушать всяческие шаблоны в
мышлении, в предисловии от издательства к этой книге с излишней, как нам
кажется, категоричностью утверждается, что мы не можем согласиться “с
убежденностью Труайа в дальнейшем биографизме творчества Лермонтова”. Было бы
лучше сказать, что эта тема открыта для исследования, а вот с чем мы не можем
согласиться, так это с тем, когда документы, изначально написанные на русском
языке, начинают переводиться с французского, и в итоге приобретают
стилистическую окраску скорее ХХ-го, чем Х1Х-го столетия (например, цитирование
свидетельства Барклая де Толли о характере смертельного ранения поэта).
      К
числу явлений послеоктябрьского периода в изучении творчества М.Ю.Лермонтова
следует отнести опубликование довольно полезной работы библиографического
характера Владимира Бучика “Библиография произведений русской литературы,
переведенных на французский язык” (Париж, 1935). Несмотря на компилятивный характер
этой работы, являющейся, в сущности, сводным каталогом, а не самостоятельным
разысканием, — книга Бучика представляет собой полезное пособие, позволяющее
наводить первые и основные справки, так как здесь перечислены переводы на
французский язык произведений русских писателей, в том числе Лермонтова.
      Новый
всплеск интереса к имени поэта породила мистификация П.П.Вяземского “Лермонтов
и госпожа Гоммер де Гелль в 1840 году”, опубликованная в Русском Архиве в 1887
г., в № 1Х, затем воспроизведенная графом С.Д.Шереметевым в “Собрании сочинений
князя П.П.Вяземского” в 1893 году9, а в 1933 г. опубликованная советским
издательством “Akademia» в полном объеме под заглавием: «Оммер де Гелль.
Письма и записки». (Вступительная статья М.М.Чистяковой)10.
      Эта публикация
полного текста «Писем и записок» Оммер де Гелль вызвала широкий отклик во
Франции. Развернулась бурная полемика. Один из ее участников, Ж.-Ж.Бруссон,
пишет в 1934 году: «Эта О.де Гелль, возможно, что совсем не существовала.11Издание
же мемуаров, по его мнению,  преследовало политическую цель со стороны СССР:
большевики-де подсунули этот отвратительный «текст, чтобы вести свою»
пропаганду. Бруссон, таким образом, готов сомневаться в существовании О.де
Гелль – лица, сведения о котором легко получить, раскрыв соответствующий том «Yrand jarousse». У другого участника полемики – Ж.Буланже –
справедливое негодование не мешает  спокойному констатированию нелепостей в
публикации П.П.Вяземского. Буланже негодует на то, что Адель называет
французских графов, игнорируя частицу «де». Обращается также внимание на то,
что Ксавье Оммер в 1839 г. был пожалован Николаем 1 орденом Владимира за
открытие железной руды на берегах Днепра, после чего присоединил к своей
фамилии имя де Гелль, принадлежащее его матери и идущее от древней Эльзасской
ветви. Поэтому письма А.Оммер де Гелль, взятые из архива П.П.Вяземского, за
1833 год и адресованные якобы ее подруге, где она пишет:  «Мой жених носит
аристократическую фамилию Оммер де Гелль», невозможно признать подлинными. В то
же время Буланже пишет о том, что: «возможно, что в распоряжении князя
Вяземского было несколько писем О.де Гелль и на этой незначительной канве он
построил весь свой роман, несколько резвый»12
      Aльберт Пети также
сводит гипотезу о характере писания мистификации к очень свободному рисунку по
недостаточно твердой канве. Причем, он не считает вероятным, чтобы весь
материал был «чистым творчеством».13
      Переводчик
мистифицированных материалов на французский язык М.Слоним, не отрицал
подлинности некоторых писем. Бруссон и Буланже имели прямо противоположную
точку зрения и отрицали всякое историческое значение за «Письмами и записками».
Сегодня же мы можем с уверенностью сказать о том, что в текст литературной
мистификации П.П.Вяземским вклиниваются фрагменты из подлинной книги А.Оммер де
Гелль «Путешествие по Прикаспийским степям и Югу России»14. Кроме
того, возникает мысль о том, что П.П.Вяземскому были известны некоторые
подлинные факты из жизни М.Ю.Лермонтова, А.Оммер де Гелль и их современников,
что подтверждается обращением дочери Вяземского  Е.П.Шереметевой к материалам
Астраханского архива Фадеевых, где в свое время хранились два подлинных
автографа Оммер де Гелль. И, в довершение всего, текст мистификации вписывается
в рамки сюжетной канвы «Княжны Мери» М.Ю.Лермонтова, что интересно рассмотреть в
сопоставлении со свидетельствами современников поэта о возможных прототипах
этого женского образа (в частности, в отношении сестры Н.С.Мартынова Натальи).
Вырисовывается определенный треугольник: Лермонтов – сестра Мартынова – Адель Оммер
де Гелль, в котором могла крыться главная причина дуэли, приведшей к гибели
поэта. Таким образом, воспоминания Адель Оммер де Гелль могут послужить для
современных исследователей прекрасным поводом к разговору о полузабытых фактах
лермонтоведения. Тем важнее представляется публикация этих материалов на
русском языке15. Интересно, что анализ данных
материалов публиковался также и во Франции16.
      К числу новых
явлений изучения русской культуры во Франции принадлежит антология, изданная в
1990 году Парижским университетом  Сорбонна (автор-составитель Клод де Грев)17,
повествующая о поездках французских путешественников в Россию. На странице 723
этого солидного издания упоминается имя М.Ю.Лермонтова. Автор-составитель
говорит о том, что  во второй половине Х1Х века именно романтические поэмы
сосланных на Кавказ знаменитых Пушкина и Лермонтова открыли западноевропейскому
читателю этот заоблачный край. То есть М.Ю.Лермонтов, наряду с А.С.Пушкиным,
французскими исследователями признан первооткрывателем Кавказа не только в
русской, но и мировой литературе.
      Можно также
вспомнить не так давно опубликованную в Париже статью Е.Сосниной «Французы на
Кавказе», где имя М.Ю.Лермонтова упоминается в связи с такими французскими
путешественниками на Северный Кавказ как А.Оммер де Гелль и А.Дюма. Автор  делает
однозначный вывод, что для западноевропейских исследователей есть широкие
возможности для изучения творчества и биографии поэта.
      Закончить же
хотелось бы мыслью о том, что М.Ю.Лермонтов – это мировой гений и изучать его
должно не только тщательно, но и широко.
      Изучение же
творчества и биографии поэта в России и на Западе шло чаще всего изолированно.
Хочется верить, что в будущем обмен информацией будет более активен. В
Пятигорск на Международную Лермонтовскую конференцию в 1991 году уже приезжал
французский исследователь творчества поэта Александр Звигильский, мы знаем
блестящие совместные публикации (например, Людмила Назарова публиковалась в
Париже со статьей «Лермонтовские традиции в прозе Тургенева», 1991 г.).
Необходимо, чтобы подобное сотрудничество не только продолжалось, но и
расширялось и укреплялось.