Ю.В.Лебедев
Уроки
любви повели за собою тяжелые последствия в душе Базарова. Они привели к
кризису его односторонние, вульгарно-материалистические взгляды на жизнь. Перед
героем открылись две бездны: одна — загадка его собственной души, которая
оказалась сложнее, глубже и бездоннее, чем он предполагал; другая — загадка
мира, который его окружает. От микроскопа героя потянуло к
«телескопу», от инфузорий — к звездному небу над головой, вопреки уже
беспомощным нигилистическим бравадам: «Я гляжу на небо только тогда, когда
хочу чихнуть!»
«Черт
знает, что за вздор! — признается Базаров Аркадию.- Каждый человек на ниточке
висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает
себе всякие неприятности, портит свою жизнь». За восхищением стойкостью
человеческого духа тут проглядывает то же самое внутреннее смущение нигилиста
перед неудержимой силой нравственных чувств и страстей. К чему придумывать человеку
поэтические тайны, зачем тянуться к утонченным переживаниям, если он — всего
лишь жалкий атом во Вселенной, слабое биологическое существо, подверженное
неумолимым естественным законам увядания и смерти?
Базаров
скептичен, но заметим, что теперь его скептицизм лишен непоколебимой
уверенности. Рассуждения о бессмысленности жизни при внешнем отрицании
заключают в себе тайное удивление высокими человеческими надеждами и
ожиданиями. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий
природы, Базарова, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого
возмущения поднимает его над равнодушным муравьем, не обладающим чувством
сострадания.
Не
умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве
смерти, Базаров по-прежнему хочет с помощью современного естествознания
заглушить в себе ощущение трагической серьезности этих вопросов. Масштаб
притязаний Базарова здесь головокружительно смел и значителен. Но как
незаурядный человек, герой не может с самим собою справиться: данные
естественных наук его от этих тревог уже не оберегают. Он склонен, как
нигилист, упрекать себя в отсутствии равнодушия к презренны (*121)
аристократам, к несчастной любви, поймавшей его на жизненной дороге. В минуты
отчаяния, когда тайными тропами к нему подбирается «романтизм», он
негодует, топает ногами, грозит себе кулаком. Но в преувеличенной, отчаянной
дерзости этих упреков скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное
воображение прочно живут в его душе.
Возникшие
перед Базаровым вопросы о смысле жизни, опровергающие его прежний, упрощенный
взгляд на человека и мир,- не пустяки. Так начинается глубокий кризис веры
героя в неизменную, биологизированную сущность человека. Старое убеждение, что
люди подобны деревьям в лесу, давало Базарову возможность смотреть на мир
оптимистически. Оно вселяло уверенность, что нет нужды революционеру вникать в
душу каждого человека в отдельности. Люди все одинаковы: исправьте общество —
болезней не будет.
Любовь
к Одинцовой пробудила в Базарове тревожные сомнения: может быть, точно всякий
человек загадка? «Ненавидеть! — восклицает он.- Да вот, например, ты
сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа,- она такая славная,
белая,- вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего
мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать…
А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора… Ну, будет он
жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше?»
По
существу, здесь с предельной остротой ставится вопрос о неповторимой ценности
каждой человеческой личности и подвергаются критике идеи прогресса. Стоит ли
будущая белая изба, будущее материальное благоденствие смерти хотя бы одного
человеческого существа? Такие же вопросы будут преследовать и героев
Достоевского — от Раскольникова до Ивана Карамазова. Стоит ли будущая мировая
гармония одной лишь слезинки ребенка, упавшей в ее основание? Кто оправдает
бесчисленные человеческие жертвы, которые совершаются во благо грядущих
поколений? Могут ли считаться нравственными цветущие и благоденствующие будущие
поколения, если они, упиваясь гармонией, забудут, какой жестокой и
бесчеловечной ценой она куплена? А если не забудут — значит, не будут
благоденствовать и не будет никакой гармонии…
Тревожны
и глубоки те вопросы, к которым пробивается смятенный Базаров. И эти вопросы
делают его душевно богаче, щедрее и человечнее. Слабость Базарова в другом, в
усиленном стремлении уйти от них, в презрительной оценке их как чепухи и гнили,
в попытках согласиться на малое, втис-(*122)нуть себя и окружающее в узкие
рамки «научных» закономерностей. Делая это, Базаров раздражается, все
более и более надламывается, становится непоследовательным и вздорным в общении
с Аркадием. Он грубо обходится с ним, как бы вымещая на друге свою внутреннюю
тревогу и боль: «Ты нежная душа, размазня… Ты робеешь, мало на себя
надеешься». Ну, а у самого Базарова нет нежности в душе и робости перед
красотой Одинцовой? «Ты говоришь, как твой дядя. Принципов вообще нет — ты
об этом не догадался до сих пор!» Но разве у Базарова с некоторых пор не
появилось принципа, во имя которого он решил сладить с собою, со своим
«романтизмом»?
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://turgenev.org.ru/